И минуты не проходит, как зуммерит рация у Нади, а водила опять дергает, грыжа пупочная — и прет как раз к стоящей машине. Паренек начинает бахать из своего карабина в свою амбразуру, но думаю, что зря — мотает его немилосердно.
Опять тормозим. Надя, наконец, дотягивается до рации — выслушивает, зачем-то несколько раз кивает головой, словно не с рацией говорит, потом поднимает лицо:
— Раненый у нас. Сейчас ребята организуют переноску, нам вылезать запретили. Сюда притащат.
Черт, так хорошо все шло, так удачно. Надо же — под самый конец…
Надежда Николаевна уже расстегивает свою медицинскую сумку и тянет оттуда резиновые перчатки. Ну да, разумно, мне тоже не помешает, не стоит возиться в чужой крови грязными руками… да и кровь у него тоже может быть куда как неполезна. Мало ли он чем болеет, этот дурачина.
* * *
Виктор прождал отведенные полчаса, потом еще пятнадцать минут. Ирка не пришла, не прислала ни мальчонки, ни деревенской бабки. И это было очень плохо. Очень плохо.
Делать нечего — значит, подруга влипла во что-то гнусное. Надо идти выручать. Зря бабу послушал. А с другой стороны — что оставалось?
Виктор подумал уже о том, чтоб взять и смыться. Раз такая умная — пусть сама и выкручивается, но это было первым — и как он трезво оценил — дурацким порывом. Надо выручать.
Еще раз тщательно оценил местность. Прикинул, что если идти прикрываясь дровяным сараем, а потом, перебравшись через полусгнивший заборчик добраться по огороду до того домишки — то вряд ли кто заметит. Там можно выбраться как раз к поленнице и вдоль нее — до бабы у колодца. А дальше будет видно. Поднялся и, пригнувшись, взяв дегтяря наизготовку, тихо пошел намеченным маршрутом. Главное — не суетиться, не делать резких движений — они привлекают внимание лучше всего, а внимания пока Виктору не хотелось вовсе.
Снега в огороде оказалось больше, чем он думал, проваливался по колено. Паршиво — и следы видны и если что — обратно бежать будет тяжело. Перевел дух, прислонившись спиной к серым доскам сараюшки.
— А что если заглянуть в дом? Он на задворках, убогий, но жилой — глядишь, что и узнаю, прежде чем выскакивать-то. Выскочить-то я всегда успею. Только вот тут выигрыша мне никакого — мне и одного выстрела дробью хватит, а вертеть тяжеленным дягтерем — посложнее будет, чем двустволкой… Можно конечно идти с пистолетом или помповушкой, а дегтяря на плечо закинуть… Нет, лучше уж так. Спокойнее. Так, вот дверь. Не видал никто? Не видал. И ладненько…
Виктор тихонько пихнул входную дверь и скользнул в темноту сеней.
Маленькая площадка у входа, три ступеньки вверх — это он разглядел, пока закрывал за собой дверь. Потом тихо постоял, пока глаза привыкли к полумраку, и двинулся вперед, ступая так, как писали во многих пособиях — мягко перекатывая ногу с пятки на носок. Чертовы доски пола не знали о бесшумной походке ниндзя и скрипели. И ступеньки — тоже. Все внимание ушло на соблюдение тишины, и потому некоторое время Виктор прикидывал — куда идти — потом сообразил, что справа — явно вход в сарай, а вот коридор из сеней налево — в дом. Так же тихо он свернул влево и когда обернулся на тихое шкрябанье — было уже поздно.
Все-таки ручной пулемет оказался длинноват для узкого прохода и край приклада зацепил висящее на вбитом в стенку гвозде здоровенное корыто, которое мягко подалось в сторону, ручка лохани соскользнула с торчащего почти горизонтально гвоздя и оцинкованная дрянь медленно и величественно — как дирижабль "Гинденбург" пошла вниз, гулко грохнула об пол и поскакала не теряя солидности по ступенькам только что пройденной Витей лестницы. Ясно, что такой тарарам не остался незамеченным. Дверь в теплую часть дома начала открываться и старушечий голос спросил:
— Кто там?
* * *
Я вижу в свою амбразуру, что к нам бежит троица наших саперов, пальба с гаражей утихла, зато наш сосед задербанил из своего карабина, то и дело вставляя новые обоймы. Саперы добегают до кабины нашего водилы.
— Ты с дуба рухнул, дятел птичий? Сися мамина, ты куда выперднулся, притырок? — орет Крокодил.
Точно сейчас будет смертоубийство — сначала одна ПОТ, а потом и наша выкатились так, что закрыли удирающих недоморфов. О, точно, это легко узнаваемая по сочному звуку оплеуха, причем добротная, увесистая. Надеюсь, это нашему водятлу прилетело.
Пора, пора вылезать, Киваю Надежде и Гаврошу, выпрыгиваю из кабины, они следом.
Метрах в пяти валяется врастопыр тело недоморфа, сначала я пугаюсь, но потом вижу выходное отверстие, превратившее лицо бывшего человека в дыру на полголовы и понимаю, что это создание уже не опасно.
К нам набегает еще с десяток человек — и наши и портовые. Лай стоит до неба, водила нашей машины держится за морду — явно словил плюху, за него вступаются какие-то мужики, наши тоже тут же вот — вот начнется потасовка.
Успеваю схватить за рукав и прибежавшего (еще бы!) Фильку.
— Филя, сделай хоть что-нибудь — тут же сейчас стенка на стенку будет и еще и со стрельбой!
Водолаз легко выворачивается из моего хвата и рявкает:
— Сам вижу, ранеными займись!
Вона как! Уже не один раненый!
Мой приятель ввинчивается в толпу, следом за ним те, кто с нами приплыл и те, кто Леньку искали. Страсти в толпе накаляются, слышу особо громкие ругательства, в основном мат-перемат переливчитый и многоколенчатый, но улавливаю и необычное:
— Минустрация ходячая!
— Сам гарила валасатая!
— Амандыры шыгарамын!
— Раха пелуда, педасо де идиота, энано нарис! — последнее совсем неожиданно, тем более что голос явно Сашин.
К моему глубокому облегчению раненый оказывается все-таки один. Вид у него жуткий — вся физиономия в кровище, руки, которыми он за лицо держится — тоже, но характерных признаков пулевого ранения — я не вижу. Страшно хочется дать ему в ухо, но вместо этого ласковым и успокоительным голосом начинаю его убеждать убрать от лица руки и позволить мне посмотреть, что там у него. Моргаю со значением Наде и пытаюсь носом показать, что пока лучше бы ей поглядывать по сторонам. Она неожиданно делает совершенно другой вывод — решительно кивает и вслед за Филей ввинчивается в толпу.
Не, так дело не пойдет!
— Идти можешь? Слышишь меня? Идти можешь?
Он может. И потому я дотягиваю его до салона его же собственной машины — так с открытой дверью и стоит его барабайка. Попутно отмечаю, что стекло кабины расхлестано вдрызг — и, скорее всего морду ему посекло именно битым стеклом. Когда, наконец, он убирает руки и мне удается протереть тампоном с фурацелином (не хотел брать банку с жидкостью, ан пригодилась!) его морду понимаю, что не ошибся — вся кожа в мелких ранках, неглубоких, но сильно кровящих. Это впрочем, ерунда — вот глаза он не открывает, как бы туда не залетело.
От души мажу ему ранки зеленкой, борясь с сильным, властным желанием написать ему на лбу — как наименее пострадавшей части тела что-нибудь характеризующее моего пациента, но опять же сдерживаюсь.
Черт его знает — может быть, чеховские герои-врачи и относились ко всем своим пациентам иначе, но сейчас то ли пациенты другие, то ли врачу милосердие стало чуждо в ряде случаев, но когда за помощью обращается очередной придурок — никак не получается ему сочувствовать. Глава семейства, спьяну решивший позабавить жену тем, что пробьет башкой дверь, обдолбанный наркоман, просветленно понявший, что умеет летать и действительно пролетевший с четвертого этажа, водятел, на спор маханувший по встречной полосе и не выигравший спор, потому как на второй минуте воткнулся в легковушку с пенсионерами или любовница, в припадке ревности стрельнувшая своему бойфренду в мошонку из травматического пистолета, а потом от страха порезавшая себе руки и потому требовавшая от прибывшей бригады первоочередной помощи себе, любимой.
Кстати потом накатала жалобу на нечуткого Петровича — тот занялся мужиком, а на ее порезы глянул мельком и посоветовал наложить пластырь, чем обидел эмоциональную дуру до глубин души. Если таковая у нее была.
К слову — если кто режет себе кожу на запястьях, демонстрируя якобы стремление к самоубийству — то такового можно смело из суицидников вычеркивать. Ибо это демонстративная истерическая показуха, не более того. Тот же Петрович после разбора жалобы злобно заявил, что ввел бы в список медицинских лечебных процедур еще и интенсивный массаж ягодичной области таких пациентов массажером типа "ПДМ" — и расшифровал аббревиатуру как "палка деревянная медицинская". Впрочем, тот же способ лечения Петрович предлагал и в других случаях — даже и в токсикологических, когда например посреди зимы пришел вызов на "укус кобры". Думали люди шутят, но все оказалось верным — пациент в припадке чуйвств решил поцеловать жившую у него в террариуме кобру, а она была против, вот и кусила.
В отличие от Вещего Олега пациента спасли, но вот отношение к нему…
Мой приятель — фельдшер на некоторые вызовы брал с собой баллончик с кислородом — как ударный инструмент вполне пригождалось. Как еще можно переубедить пациента не бить лекаря с целью грабежа? А дачей кислорода. Прямо в баллоне. По хребтине. Кстати — помогало. Видимо предки лучше понимали рефлекторную связь между ягодичными мышцами и корой головного мозга.
С глазами у моего пациента и впрямь беда. Левый открывается нормально, а вот правый — правый открыть не получается, насколько выходит его глянуть и по жалобам судя — влетел парню осколок стекла, и хорошо если один. Старательно объясняю, чтоб поменьше вертел глазами и забинтовываю голову — подложив салфетки на глазницы. Тут ведь какая проблема — глаза у большинства людей двигаются синхронно, а если в глаз попал осколок, лучше, чтоб глазное яблоко не двигалось — меньше повреждений будет. Но если другим глазом пострадавший будет вертеть — то соответственно так же будет и поврежденный глаз двигаться, потому если есть возможность — лучше завязать больному оба глаза. Успокаиваю, насколько могу, вроде сидит тихо, не рыпается. Успеваю обезболить и, наконец, глянуть через неаккуратно пробитую амбразуру — что там, за пределами кузова.
Все же до драки дело не дошло, шум несколько стихает, мужики начинают перебрехиваясь расходиться — во всяком случае, наши отходят к машине, где сижу я.
Сапер Правило просит остальных отойти метров на несколько и встает прямо под моей амбразурой с Ильясом.
— Ну — довольно грубо говорит Ильяс, набычившись и держась явно неприязненно.
— Не нукай, не запряг. То, что сейчас произошло — твоя прямая ошибка.
— Знаешь что, ты мне не мамаша и поучать меня не надо! Я таких учителей вертел пропеллером на одном месте!
— Таких — не вертел. А если не хочешь зазря своих людей угробить и себя туда же — изволь слушать. Или слушаешь — или я своих увожу, мне эта похабель не по душе.
— Я этим моторизованным кретином не командую! Этот долговязый говорит, что человек не их — а со складов. С какого это интереса мне за действия полудурка отвечать, а? Ко мне какие претензии?
— Игнат не виноват и Ирина невинна. Только хата виновата, что пустила в ночь Игната! Не может быть кучи командиров — я тебе еще раз говорю. Не может! Если ты взялся за командование — то тебе должны подчиняться, понял, хан Батый?
— Да иди ты! Тоже Ярослав Мудрый нашелся. Вот конкретно — какая у тебя ко мне претензия?
Я почему-то четко чувствую, что достаточно самолюбивый снайпер все же держится неуверенно, раз позволяет саперу делать такой выговор. А мне и любопытно — да и неловко обозначать свое присутствие при таком тонком разговоре. Сразу надо было бы их окликнуть, теперь уже поздно.
— Запомни раз — и навсегда. Командир может быть только один. Иначе позор и нелепица, еще и с кровью. Зря пролитой причем. Я тебе уже говорил — местных надо было построить, либо ты ими командуешь — либо они тобой. Никак иначе. Говорил?
— Как, как строить? Они тут сами по себе! Ты ж сам видел!
— Закакал! А вот так и строить — кто старший? Поступаете под мою команду, доложите обстановку и свои силы.
— И послал бы он меня сходу.
— А мы бы и пошли. С удовольствием. И доложили бы по команде — местные не имеют охоты к сотрудничеству. Ты что всерьез считаешь, что нам тут какая-то польза будет? Нет, вот так вот, откровенно, не финтя? Кроме сожженных патронов и потери времени?
Ильяс как-то мнется. Мне кажется, что сейчас сапер наступил грубым сапогом на пушистый Ильясов хвост. Не, мне точно засвечиваться не стоит.
— Была мысль…
— Да ну? Это тебе показалось, не могет такого быть!
— Кончай! Тут у этих раздолбаев — головорезов в гаражах был пулемет серьезный. Местные по гаражам не шарились, они их как чумы боятся.
— И ты из-за такой фигни сюда полез? Из-за ручника?
— Кронштадтские обещали за выполнение хороший приз… Им тут нужно, чтоб спокойно было. Они говорят…
Правило перебивает Ильяса очень иронично:
— Говорят, что за морем кур доят. А поплыл за молоком — так прозвали дураком! Ты что считаешь, что ваша артель одна такая героическая? Больше и послать некого?
— Так не послали же!
— Да ну? Пока мы разогнали стайку недокормленных недоморфов. Основная цель — где? И с чего это местные гаражей боятся, а?
— Намекаешь, что мы тут типа штрафников?
— Нет. Просто не свои — потому и не жалко. И ты насчет этого подумай. И еще — перед маршем — хоть и по воде — бойцам пить алкоголический алкоголь не давай. Вообще. Курка этого чудом спасли. И я тебе говорил, между прочим, чтоб не пили за обедом.
— Э, пьяному море по колено!
— Опять неверно — точный текст: пьяному море по колено, а лужа — по уши. В тютельку как у нас и получилось. Так что сейчас строишь местных — если что — поможем. Глотку не дери, но непреклонно. Или сматываем удочки. Сейчас скоро темнеть будет — так что гаражи сейчас дочистить надо.
— А те, которые удрали?
— Тех пусть сами чистят. Не маленькие. Все, пошли.
Незаметно вылезаю из кузова. Наши плотной кучкой стоят неподалеку.
— Ну, чего делаем?
— Ждем — отвечает Серега.
— Ждем, как под дождем! — бурчит себе под нос небритый сапер Васёк.
Что ж — ждем, так ждем. Раненый пока вполне может себе такое позволить, а мы — тем более…
* * *
— Кто там? — повторно спросила бабка.
— А кого ждали? — ответил Виктор, нервно перехватывая дегтярь.
— Костька должен за яйцами зайти — информировала его бабка.
— Ладно, меня зовут Виталий. Хочу узнать, что у вас тут творится. А мои друзья — вокруг в лесу, так что…
— То-то ты ружьями увешан, даже в дом зайти не можешь, чтоб не повалить тут все — усмехнулась старуха.
— А это ты к чему?
— К тому, что девчонка твоя уже тут за дураков всех держала — и вляпалась. И ты мил человек — тоже вляпаешься. И не Виталий ты и приятелей у тебя в лесу нет. Пришли вдвоем, а теперь ты один, считай, остался.
Витя немного обалдел.
— А с чего это вы решили-то?
— А с чего это не решить — передразнила его бабка. И сжалившись, сказала немного свысока:
— Из леса девка — а мытая. Волос чистый, а морду запачкала, думала верно, не заметит никто. Пахло от нее — мылом да маслом ружейным — а ружья нету. А на тебе — как раз на двоих хватит, столь навешано. И имя когда говоришь — не заикайся, видно ж, что выбирал, как назваться. Нужно-то чего, у меня кроме пяти яиц и курочек двух и взять нечего, да и не советую, я тут под защитой.
Бабка подумала и добавила:
— Крыша у меня тут!
— Не, еды у меня хватает. Я думал в ремонтную мастерскую податься, у вас тут была. Я помню, чинился тут раньше — сообщил селянке Виктор.
— А что не подался, а по задворкам шаришься?
— Так время такое, видели в лесу машины разграбленные и людей там побито много было.
— Ага, решили значит, что девка проверит, а ты за ней следом? — бабка очень выразительно хмыкнула.
— Да в общем так…
— А и дураки вы оба набитые. Девке-то простительно, а ты о чем думал?
— Что здесь происходит? — спросил Виктор.
Бабка помолчала. Потом подняла глаза и прямо в лоб, жестко:
— Вы кто такие, откуда взялись — и где живете. И не ври, сокол, хватит уже врать.
— Из Питера. Тут у Арины жили.
— В Ольховке, что ль?
— Да, там — Виктор решил открыть карты хотя б и не полностью. Если все пойдет наперекосяк — по его следам добраться до Ольховки несмотря на все петли и его жалкие следопутанические трюки — не проблема совсем.
— Как Арина поживает?
Виктор опешил.
— Да никак она не поживает, умерла она, угорела зимой.
— Надо же… И давно? — закручинилась бабка.
— Три года уже как…
— Надо же… А ты ей родня?
Виктор на секунду задумался — не выдать ли себя за восьмиюродного внучатого племянника шурина деверя Арины, но решил не впутываться, больно уж бабка стояла умиротворенно и безмятежно.
— Нет, не родня. Знакомый. Останавливались мы у нее.
— Так вы те дурни, что в лесу что-то шароежились? Сразу — то не признала, а по рассказам похож. Ладно, раз так. Арине спасибо скажи. Глянулись вы ей тогда, а мы с ней сродственницы. Вот сюда — зря заявились. Очень зря.
* * *
Странно, но наезд Ильяса получился удачным — местные стушевались немного под его напором. ПОТы остаются на месте контролировать окрестности гаражей — а мы возвращаемся на прочесывание. Ильяс хочет найти пулемет и морфа. То есть себе на задницу приключений. Надо будет посмотреть как — нибудь, нет ли у него вместо пупа гайки, как у того героя сказки. Тот помнится, все искал гаечный ключ на свою нестандартную гайку. Наконец нашел, открутил — и у него ползадницы отвалилось.
Мы опять лезем на крыши. Теперь с нами еще и собаки. Вроде бы всех активных недоморфов выбили — и морф никак себя не проявил. Теперь начинается тягучее и муторное — с многократной перестраховкой проверяние гаражей. Ильяс словно шахматные фигурки переставляет наши тройки и местных. Нас с Надеждой и Демидовым определили в тыл — мы проверяем те гаражи, которые уже досмотрены нашими кумпаньонами. Задача простая — проверить что тут можно сгрести полезного вообще — и в частности.
Полезного в гаражах-то много, да вот беда — вряд ли нам местные дадут все захапать. В лучшем случае то, что мы сможем утащить трофеем — да не все — тут нас опередили — мы как раз добрались до зомби, валяющихся на перекрестке — один точно за спиной что-то оружейное имел, я ж запомнил оружейный ремень на черной кожаной куртке — ан нету уже, спер кто-то пока наши выжимали остатки недоморфов с окраины гаражей.
То, что тут происходило даже мне понятно — чисто обглоданные кости, следы суматошного боя то в одном, то в другом месте и рубежи обороны, которые засевшие здесь головорезы сначала заготовили старательно, но явно против людей, машин и тупых зомби — и лихорадочные нелепые баррикады сляпанные совершенно уже глупо, в ужасе — когда за головорезов взялись вскормленные ими же недоморфы. И гильзы, ошметки одежды, всякий мусор, придающий брошенному полю боя сходство с мусорной свалкой.
Единственно, что нам попалось дельного — ремонтная яма, куда кто-то хозяйственный аккуратно сложил несколько центнеров картошки. А так — всякие инструменты, баночки с краской, маслом, черт знает чем, и черт же знает зачем и всякая гаражная хрень. Те зомби, которые там были уже вычищены и взгляд проскальзывает по их телам, не цепляясь.
Ну и, разумеется, куча запчастей ко всем машинам мира, которые может и пригодятся когда, но не мне. Замечаю, что Демидов шмонает по карманам трупы, всякие бумажки бросает сверху на обысканного, а что-то забирает себе.
— Эй, Гаврош, ты кончай так мародерить. Надерут нам уши по твоей вине. Ты б еще зубы золотые драть начал.
— А чо, им все равно это без толку. И потом вы ж с жмуров берете всякое — а мне и нельзя?
— Так мы оружие берем, а ты вон всякие вещи. Иди вон давай, карауль снаружи.
— Байду говоришь. Сам мародер — а туда ж…
— Иди иди, лекции мне тут будешь читать — пользуюсь я своим извечным в таких спорах правом боле толстого и крупного взрослого.
Демидов вылезает из гаража и окликает нас с Надеждой:
— Эй! Лекари! Тут мужик ранетый!
Переглянувшись с Надеждой, выходим из гаража и видим, что из небольшого сильно замусоренного тупичка с видимым усилием, на подламывающихся руках, волоча ноги, к нам грузно ползет толстый мужик в замызганном камуфляже. Он что-то жалобно бормочет, почти возя носом по насту, заметно, что и головы ему не поднять, потому нам видна только натянутая на его башку ушанка. Когда-то пушистая, дорогая, а сейчас слипшаяся и паскудно выглядящая.
Не сговариваясь, делаем шаг к нему и мне приходит в голову, что вообще-то при таком разгуле недоморфов живому тут уцелеть было невозможно. Прихватываю Надю за локоть, она непонимающе оборачивается.
Мужичок еще ползет, но видно, что сейчас выдохнется полностью.
— Демидов, у тебя зачинки с собой есть?
— А то!
— Кинь одну слева от мужика!
Демидов кидает обрезанную ракету и та укатывается в сторону слева от раненого.
— Зажженную кинь!
— Так бы и сказал! — и на этот раз стажер поджигает свою фиговину, бросает ее, и она через пару секунд начинает гореть пышным малиновым огнем, шипя, словно рассерженный кот.
— Твою ж мать! — булькает горлом наша медсестричка, хватаясь за автомат.
Огонь я успеваю открыть чуть раньше, все-таки ждал чего-то такого.
"Раненый" поднял, наконец, голову и глянул на пылающую в паре метров от него таблетку ракеты. Нам отчетливо видно, что лохматая шапка скрывала за свалявшимися грязными сосульками меха — уже нечеловеческую зубастую харю.
— Тикай!!! — очень грамотно подает совет Демидов, пускаясь наутек — получив несколько пуль кадавр стремительно кидается на нас — причем оказывается, что волочившиеся ноги все же работают — он шустро прет на четвереньках, резко вихляя всем телом, отчего становится похожим на атакующего крокодила.
Бегство наше вряд ли выглядит героически, мы бежим стремглав, понимая, что эта зараза бегает ну разве что чуть медленнее нас, очень уж рывок получился впечатляющим.
— Робя!!! Атас!!! Морф!!! — верещит как резаный поросенок Демидов.
С громадным облегчением слышу грохот разнобоистой пальбы, причем особо радует длинный гром пулемета, но то, что чвакающие шлепки раздаются совсем рядом за моей спиной — подхлестывает куда сильнее, чем олимпийская медаль.
Потом раздается многоголосый хохот.
Оборачиваюсь на бегу.
Эти олухи царя небесного ржут как кони и мало что не пальцами тычут. Морф валяется от нас метрах в тридцати, уже не шевелится. Ну да, чертовы придурки, конечно, мы выглядели комично, продолжая забег, когда морфа уже спекли.
— Кругом, бегом, об стенку лбом, отставить, сам покажу!
— Зенит — чемпион!
— Эй, медицина! Чего остановились? До финиша еще двадцать метров, об забор не убейтесь!
— Вовка, засранец! Пошути еще! Мы тут чуть не сдохли! Какого черта тупичок не осмотрели, а? — выговаривать сразу не получается, дыхалки не хватает, потому выдаю с драматическими паузами.
— Да ладно, не графья! Вы прям как Вицин — Никулин- Моргунов неслись, хоть кино снимай!
— Ты Вовка допрыгаешься! — чуть отдышавшись, включается и Надя.
— Ладно, хоре ржать! Серый, Правило, Крокодил — пошли смотреть что — как — вмешивается Ильяс.
Потом, то ли получив в бок незаметный тычок от старшего сапера, то ли самостоятельно одумавшись — опять же распределяет сектора.
Они осторожно спрыгивают к нам в проход. Осматриваем морфа. РПД хорошо прошелся по нему, но и то, что осталось — впечатляет. Совершенно неожиданно выясняется, почему он бежал на четвереньках — у него нет стоп, инвалидом был, а намотанная на коленях слоем лента грязного скотча очень живо напоминает о наших побирушках, косивших под "ветеранов войны". Цыганский бизнес, но вроде ж они по метро раскатывали — видел я их базу на "Московских воротах", как его сюда-то занесло?
Ноги у него соответственно слабоваты, а вот ручищи и при жизни были мощные. А тут и тем более покрутели, вместе с зубами.
Подтягивается и парень с собакой. Ильяс выговаривает ему за пропущенный тупичок, но песик в этой паре выглядит уж больно испуганным — не столько идет, сколько его тащат, и вряд ли от собакина этого был бы прок. Вид морфа пугает пса до полуобморочного состояния и Ильяс, крякнув и махнув рукой, отпускает "кинолога".
Идем обратно в тупичок очень аккуратно.
Правило останавливается около кучи мусора и тянет из глубин за ремень нечто, что заставляет Серегу, покосившегося туда радостно охнуть.
Словно Афродита из морской пены — из кучи веток, рваных тряпок, пластиковых пустых бутылок и неприлично ярких, хотя уже и запылившихся оберток от всякой дрянной жратвы появляется Пулемет Калашникова — с ручкой над стволом с облегченным дырявым прикладом и тонким жальцем пламягасителя. Сошки растопырены, а вот ленты что-то не видно. Видно те же мысли приходят в голову и саперам — они бойко распинывают кучу хлама, но без результата.
— Странно, трещотка прямо сверху лежала — даже и не запылилась, словно только что положили — с недоумением говорит Крокодил.
— Откуда морф вылез? — интересуется у нас Серега.
— Оттуда — не чинясь указует перстом Гаврош. Получается, что ублюдок вылез из промежутка между крайними гаражами. Очень осторожно, все время страхуясь — причем героический стажер держит в руке наготове зачинку — заглядывают в тупичок. Опасного ничего нет, судя по тому, как перестали быть напряженными ребята, но вот нашли они там что-то явно нехорошее — помрачнели. Потом Крокодил вытягивает за ноги тело в сбродном камуфляже. Подхожу поближе — и становится не по себе — вроде б этот парень был среди местного подкрепления, только узнать его трудно, голова свернута мало не затылком вперед, да еще и сплющена, словно ее зажали в тиски. Крови нет, только тонкая струйка водянистой красной жижицы из уха, да дикое выражение лица с нелепой сардонической улыбкой и выпученным глазом. Крокодил лезет мертвецу в нагрудный карман, достает какое-то удостоверение, раскрывает.
— Не свезло тебе, Юрий Михайлович…
— Лужков, что ли?
— Нет, Семецкий его фамилия. Вроде видел я его среди местных — запомнил еще — портки от городского камуфляжа, а куртка — натовская…
— А сюда как попал?
— Похоже — за пулеметом спустился. А потом этот выполз. Вот покойный и не прочухал, что это не раненый, а ловушка для добросердечных дураков… Тот его и хапнул, шею скрутил, да и голову сплющил — лапы-то у инвалида как пресс. А пулемет в сторону отлетел.
— Этот инвалид еще и бормотал что-то жалостно. Слов не понять было, но жалобно так… — добавляет Надя.
— Насобачился попрошайничать… А интересно — где парень пулемет нашел?
Серега начинает рассматривать наст в проходе, а я сую нос в закуток, откуда выбрался морф. В закутке не то свито гнездо, не то устроена берлога — тут годами скапливался мусор и всякий хлам и в этой куче словно выкопана — или продавлена — пещера. Смердит ацетоном и трупами, но чисто, никакого склада костей нет. А вот потрепанная безрукая кукла Барби валяется. Забираю ее с собой — может, кому из пропавших детей принадлежала.
Серега стоит с новонайденным пулеметом на спине присматривает за окружающей местностью, остальные забрались в гараж с чуть-чуть приоткрытыми воротами. Лезу за ними и оказываюсь на костяной свалке — вот где столовка была у морфа. Но ребята смотрят что-то в глубине гаража.
Я уже обратил внимание на то, что железные створки ворот пробиты пулями изнутри во многих местах — и напротив гараж тоже пострадал изрядно — мне кажется, что тот, кого загнали сюда с пулеметом, устроил напоследок настоящую солдатскую истерику, долбая очередями, куда попало.
— Слушай, жадность — второе счастье, но уж границы-то должны быть! — укоризненно говорит Крокодил Ильясу, который чем-то бренчит, подсвечивая себе фонариком.
— Гаврош, иди сюда, помогай! — окликает Ильяс стажера, с любопытством ворошащего кучу обглоданных костей носком ботинка.
— Чаво?
— Гильзы собрать надо! Их тут сотни!
Демидов, не чинясь, идет к командиру.
— И нахрена тебе этот гильзач? — неодобрительно продолжает сапер.
— А переснарядим.
— Ну — ну. Это ж мартышкин труд выйдет!
— Доктор, что скажешь? Как копарь?
— Да переснаряжали, было такое. А что касается гильз — в старое время милиципунеры цеплялись к мосинским гильзам, потому что тогда в магазинах свободно продавались капсюли именно такие, как в патронах. Это сейчас токо жевело в основном, да и то по охотбилету. Ну и взяв нормальную добротную гильзу, можно было ее переснаряжать, сколь хочешь. Буквально на счет раз.
— У нас таких капсюлей полно — пыхтит Ильяс.
— А порох, пули? — сомневается Крокодил.
— Так из осечных патронов. Некоторые безбашенные вообще из свинца пули лили. Такие пули еще когда из ствола вылетают — фырчат забавно.
— Ствол же засрется!
— Ну не без того. Но все равно — гильза — это гильза. На коленке ее не сделаешь.
— Даете стране угля! И лекарь туда же. На складах же патронов — до скончания века хватит!
— Доберись до складов сначала. Может они уже и демократизированы все — охлаждает уверенность седоватого сапера Ильяс.