— Попить дай, пересохло все внутри…
Ирка, вертясь юлой, успела и водички дать и одеться — свои шмотки не нашла, напялила трофейное.
— Ириха, плохо дело… Эти скоро вернутся. Стрельбу они не слыхали, но когда вернутся — нам с ними не справиться будет, мне совсем паршиво стало.
— Я могу УАЗик подогнать, сдернем отсюда.
— Не пойдет. Следы. Найдут. Гасить их надо. Всю банду.
— Я не справлюсь!
— Надо Ириша. Никак иначе. Или нам конец. А я еще газенваген починить должен — Витя криво улыбнулся.
— Ну, как скажешь. Аз ю вишь… — Ирка внимательно посмотрела на свое отражение в висящем на стене здоровенном зеркале, повернулась вправо-влево и недовольно щелкнула языком — покойная баба была толще и шире и со вкусом у нее было ужасающе — такие вопящие наряды разве что в глубинах Африки могли кому понравиться…
Витя не заметил этого, его заботило другое.
— Ирка, Ирка — помпу заряди! И пулемет — дай мне пулемет! Там еще пленный у бабки сидит, этот Костька… Встать помоги!
Попытка встать накрылась сразу и четко — Витька опять потерял сознание и когда очухался, увидел над собой расстроенное лицо подруги.
— Не вояка ты сейчас, Вить, лежи пока. Еле тебя с пола на кровать снова затащила. Делать-то что будем?
— Ружье заряди! Пулемет мне сюда. Блины давай! И сумку.
— Какие блины?
— Диски к Дегтярю! Быстрее, Ирка, быстрее. И оружие забрать надо, и обратились они уже, опасно…
— А Костька — это кто?
— Шелупонь… Из этих мародеров. Бабка его сторожит, толковая старуха, уверенная, Арину знала… Дом у нее синий, заметишь. Винтовку забери у этого… Не надо, чтоб винт валялся… Бабке скажи, чтоб сюда шла…
— Витя, тут у этих в сарае рабы сидят, с ними как?
— Уй! Ой, даже пошевелиться больно! Так и дергает… Одна справишься с грузовиком?
— Нет. Они ж разбегаться кинутся…
— Значит, из этих рабов кого напрячь надо. Может, кто не совсем забитый будет, отомстить там или еще что… Только как бы они потом нас в сарай не посадили… Бабку напряги, пусть ко мне придет.
Ирка живым духом метнулась по комнате, выполняя сказанное, почуяв под рукой пулемет, Виктор вздохнул чуть легче, выкопал непослушными пальцами дюжину патронов из кармана, подруга понятливо и сноровисто — не зря учил — снарядила своё ружье, закинула за спину. Потом, словно что вспомнив протянула мужу блестящий револьверчик.
— Вот, это от главного осталось.
Витя непослушными пальцами повертел игрушечку.
— Палток. Как у филлипинцев. Гладкоствол под мелкашку. Значит, у меня в ляжке такая сплющенная пуля сидит… Патроны к нему есть?
Кивнув, подруга отлучилась, но вернулась через минуту огорченной — в карманах покойного главаря ни одного патрона не нашлось.
— Ладно, будет чем застрелиться — неудачно пошутил Витек.
— Все, я пошла!
— Обернувшихся из ружья вали! Пистолет прибереги, у нас к нему боезапаса шиш…
Скатившись по лестнице вниз, Ирка дернула стволом — но очумевшая старуха-поломойка, сидевшая на полу открыв рот и выпуча глаза, на достойную цель никак не тянула.
Дверь Ириха распахнула от души — наопашь, держа ее под прицелом, но никого там не было, улочка была совершенно пустынна. Простучав каблуками великоватых ей сапожек по крыльцу, Ирина осторожно высунулась за угол. Тот, кого достал сквозь стену Дормидонт Проникантьевич, стоял столбиком, похожий на весеннего потаявшего снеговика — и одет был неприметно — в грязновато-белый комбинезон и припорошило его пылью от раздробленного пулями пенобетона.
Помня сказанное мужем, Ириха решительно зашагала к зомбаку, вскинув помпу на уровень глаз. Потом одумалась — приклада-то нет, еще влепит себе в лицо при отдаче, видела такое не раз, тот же Витек показывал на видео подборку нелепых казусов.
Зомбак оказался на редкость тупым, даже не удосужился повернуться.
И Ирка выстрелила ему в башку, почти уперев ствол в висок.
Ругаясь, отпрыгнула в сторону, провела рукой по лицу — нет, вроде не попало. Голова зомби от такого выстрела как-то нелепо вспучилась, чему добавили впечатления взметнувшиеся торчком длинные волосы, и брызнула ошметьями и длинными тягучими красными каплями во все стороны, щедро загадив снег вокруг. Чудом Ирку не обдало мертвячиной, еще этого не хватало бы, сдохнуть от того, что капелька крови или слюны попала бы в глаз…
— Осторожнее, душа моя, осторожнее, голубушка! — строго сама себе сделала выговор Ирка — И перчатки надо было одеть!
Глянула с омерзением на совершенно изуродованную голову весельчака, чуть не стошнило, но удержалась. Помогла злость, получасом раньше Ирка поклялась себе, что разберется именно с ним отдельно. Витька, конечно, ничего не узнает, а этому выродку и второго заряда не жаль. Ирка мстительно бабахнула в кровавые ошметья еще раз. Огляделась. По-прежнему ни души. Поискала глазами винтовку. Метрах в двух — у самой стены лежал изящный карабин со снайперским прицелом, правда, сильно припудренный порошком от дробленого пеноблока. Очень дорогой даже по внешнему виду. Подхватив его и уже тронувшись дальше, Ирка притормозила.
Вернулась к мертвяку и, вздохнув, зашарила по карманам. Забрала себе коробочку с леденцами, тут же закинув себе в рот пару голубых освежителей дыхания, и еще среди всякой фигни нашлись шесть штучек сияющих патронов необычного вида. Небогато. Вскочила, двинулась к синему дому. Опять остановилась, обозвала себя дурной коровой и аккуратно добавила в помпу два патрона, а две гильзы пихнула в карман. Сапоги были неудобные, хлопали, но двигалась Ирина шустро.
— И вовсе даже не корова, если уж так-то — возразила опять же сама себе и постучала в дверь.
— Заходи — откликнулась бабка из форточки.
Ириха перешагнула через валяющееся почему-то прямо у входа здоровенное корыто и как положено, поклонившись дому, вошла через низенькую дверь на кухню.
На полу валялся спеленутый стонущий парень, рядом с окошком, бдительно в него поглядывая, сидела уверенная старуха, с двустволкой, правда держала она эту двустволку нелепо, что Ира тут же и отметила с легким чувством сильного превосходства.
— Здравствуйте, бабушка! — как положено всякой воспитанной девушке в каждой порядочной сказке приветствовала хозяйку гостья.
— И ты здравствуй! — в тон отозвалась бабка. И усмехнувшись, добавила: "Тепло ли тебе девица, тепло ли тебе красная?"
— Это вы из-за цвета кофты? — изумилась немного растерявшаяся Ирина.
— Нет, хотя кофта дурацкая, конечно. Просто уж больно все по — сказочному получается — откликнулась приветливо бабка — Ничего, будут свои внуки — тоже им сказки читать будешь, капутеров здесь нету. А где твой, что не сам пришел?
— Ранен он.
— Ох, как плохо! Сильно?
— В ногу. А сильно или нет — не знаю. Когда остальные эти приедут? — она показала глазами на лежащего парня.
— Часа через два. Они крохоборы, все — все с ограбленных собирают, вот и возятся, пока свет есть. А обратно — уже с фарами едут. Стрельба-то была — приятели Костькины — что?
— А померли.
— Совсем?
— Бабу эту мерзкую еще не проверяла. Остальные — совсем. Витя просил вас к нему зайти.
— А с этим — бабка посмотрела на Костьку — что делать?
— Работать будет — криво ухмыльнулась Ирка.
Пнула лежащего ногой.
— Вставай, недоносок! Как ты мне сказал тогда? Насосешься вдосыт? Пошли, пошли! Сейчас ты у меня насосом будешь, педрила. Вставай! Кому говорю!
— Твой — то ему по башке хорошо рубелем завинтил. Может и впрямь не придуривает?
— Некогда. Ну-ка помогите мне!
Вдвоем они выволокли Костьку из дома. Бабка и слова не успела сказать, как грохнул выстрел и пленный остался без башки.
— Девонька, да ты что ж так-то?
— Нет возможности с ним возиться!
— Да я не о том — хоть бы подальше оттащила, совсем же у дома-то рядом — нехорошо! Натечет же с него!
— Погорячилась, извините. Все — я за машиной и припасами. А вы к Вите давайте.
И подумала про себя, глядя на удаляющуюся бабку:
— Не стоит Вите знать ничего. И мне эти свидетели ни к чему. Рест ин пиз[31], тошнотик!
На адреналине Ирина быстро добралась до уже остывшего УАЗа. Ездила она неважно, но на такой скорости справилась хорошо, разве что наехала на Витькин коврик передним колесом, сгоряча попыталась вытянуть — но не получилось, пришлось сдавать назад. Дальше пошло проще.
Витька совсем скис. Лежал бледный, восковой, но диск все же смог набить. Еще восемь винтовочных медных гвоздей осталось.
Бабка покинула его, пошла сарай с рабами открывать. Когда Ирина ввалилась в комнату, Виктор попытался присесть в кровати, но со стоном завалился обратно.
Ирка поставила запыленный карабин к стенке, помповушку пристроила на стул, бросила на пол сумку и щелкнула запорами аптечки, зашуршала медикаментами.
* * *
Меня встречает тот самый лекарь по прозвищу Бурш.
— Сразу брать быка за рога и рассказывать? Или поужинать?
Я показываю на печально стоящего рядом со мной пациента, который из-за обмотанной головы может только внимательно слушать, что о нем говорят. Иногда он деликатно стонет, но не слишком интенсивно — потому как небритый Васек еще в Ораниенбауме объяснил пострадавшему, что за такие выходки его мало утопить на сухом месте. Видимо сапер оказался убедительным, тем более, потом они артистично на пару с Крокодилом разыграли репризу, обсуждая — а не отбуцкать ли этого дурака. Судя по реакции, водятел проникся услышанным, и решил вести себя тихонько.
— Давайте уж сначала облегчим страдания. А потом с упоением — поужинаю.
— Ваши что вас бросили?
— Решили, что не понадоблюсь — будут перегонять морским путем три БТР. А план по утопленникам уже сегодня выполнен.
— Вы останетесь здесь ночевать?
— Нет, через час на Петропавловку пойдет борт, обещали меня забрать.
— Тогда пошли, не будем терять времени. Приложи сердце твое к научению моему, понеже украсит тебе бытие! Бахилы натяните на сапожищи. Сейчас и этого безглазого переобуем. Это тот самый умник, который под ваш огонь вылез?
— Он самый.
Кабинет для работы офтальмолога вполне себе чистый и светлый. Электричество вовсю. Здорово! После возни в лагере-заводе — просто полюбоваться лампочками — приятно. То, что на окнах шторы — даже и не заметно.
Разматываем бинт. Бурш гасит верхний свет, сажает пациента, у которого опять потекли слезы, за щелевую лампу — сложный прибор на тяжеленной станине, гибрид микроскопа и сильной лампы, дающей узкую полосочку света. Когда эту полосочку прогоняют по глазу — из-за разного преломления света в средах разной плотности, да еще и с увеличением — любая дрянь в глазу отчетливо видна и убрать ее легко…
— Вы работали на щелевой?
— Только глядел, как другие работают.
— Тогда усаживайтесь на место врача, а клиента — сажаем напротив. Подбородок пациента на нижнюю рамку и пусть лбом в верхнюю упрется. Теперь сфокусируйте полоску света на коньюнктиве…
Немного покопавшись, получаю четкое изображение коньюнктивы водятла. Рад, что не ошибся — первый же прогон полоски показывает аж четыре мельчайших кусочка стекла.
— Ну что, будем тампоном снимать?
— Не стоит, стекло все-таки. Давайте ка вы копьецом лучше. Дикаина ему капните. Ну и дальше — как в московском гербе — держит в руце копие, тычет змея в жопие… С офтальмологической поправкой конечно.
Немного неловко видеть здоровенный кусок стекла, который я пытаюсь подцепить ломом — так выглядит под микроскопом тоненькое острие копьевидной иголки и осколочек каленого стекла, но дело идет. Через четверть часа в глазу больше нет ничего не положенного.
Бурш строго глядит на пациента, потом протягивает ему бумажку.
— Вот этот пропуск отдашь комендантше, пристроит на ночь. А паки сделаешь, паки накажу! Вот этой шуйцей! — и показывает ему кулачище. Пациент ежится.
Дальше меня кормят — очень вкусно и что удивительно — без расспросов. Похоже, что работать приходится ударно, не отвлечься на тары-бары. А мне в одиночестве даже как-то и уютнее. Нежное жареное мясо с трогательными перышками зеленого лука, овощное рагу очень по-домашнему сделанное и полчайника чая… И хлеб у них тут свежий, ржаной…
Деревья у Крепости спилены. Крепость от этого как-то словно увеличилась, стала грозной и неприветливой, а Заячий остров облысел. На причале, несмотря на уже позднее время — тарарам и ругань. Слышу голос Ильяса, орет громко и злобно. Но таких орущих тут с десяток. Суть становится понятной очень быстро — два БТР доплыли на буксире хорошо, а вот третий утонул совершенно бесславно — благо, что на нем не было ничего портящегося от воды и утопло железо это совсем рядом — на мелководьи, но все равно досадно. Командиру сейчас не до меня, увидев — кивает и продолжает орать — на того самого вальяжного зама Михайлова:
— А кто помпу проверял? Ваш человек, сказал — исправна. Своим ухом слышал! Вот этим — левым! Герметизации оказалось вообще нет! Дырявый агрегат доплыл, а целый — декиши[32]!
— Да хватит вам орать, как оглашенному! Достанем, делов-то на час. Вы к слову обнаружили воду — тоже словно спали!
Ко мне подходит Павел Александрович — борт что-то и ему привез. Помогаю тащить тяжелый и длинный тюк.
— Кто б подумал, что опять к этому вернемся. Еще и Александровский парк рубить не ровен час придется — для воссоздания старого назначения — расчищенных секторов обстрела.
— Это вы о чем, Павел Александрович?
Он смотрит удивленно.
— О том, что окружающий Артиллерийский музей Александровский парк долгое время был предпольем Крепости и Кронверка. И ничего тут не строили и никаких деревьев разумеется не было. Это уже при Николае Первом сочли, что больше опасности для столицы нет — и потому в секторах обстрела посадили деревья. Но на всякий случай дома было запрещено строить. Деревья-то спилить недолго. Кстати у Адмиралтейства садик точно по такой же причине образовался. Ладно, пойдемте, там сейчас бенефис намечается…
— Чей бенефис?
— Завтра сводный отряд алебардистов примет участие в возвращении кронштадтского госпиталя. Ваша команда тоже участвует, к слову — вот ребята и решили сегодня устроить лекцию по холодному оружию. Дункан солирует.
— А оружие — от музея?
— Большей частью. Досадно, завтра обязательно что-нибудь поломаем и погнем, а это редчайшие образцы. В дело, конечно, пойдет, что имеет поменьше исторической ценности — но это между нами. Бойцы получили полный набор легенд, так что сказанное — сугубо между нами.
— Ну а легенды-то зачем?
— Странный вопрос! Легендарное оружие — бойца поддерживает. Мораль повышает. Уж вы-то должны знать…
Тихонько пристраиваемся к слушателям. Немало набралось — сотни три стоит и сидит. Дункан — тот самый фанатичный любитель холодного оружия из ОМОНа — блаженствует, окруженный несколькими столами, где сложено всякое смертоубийственное железо прошлого. Лекция уже началась…
— Копье — вот основная ударная сила была, самое мощное оружие. Потому копий так много — самых разных. Мечи — это уже ближний бой. Потому, чтоб вам понятнее было — копье — это винтовка, автомат прошлого.
— А меч значит — пистолет? — спрашивают из кучи зрителей.
— Да. Или пистолет-пулемет.
— А кинжал тогда что? Ножик?
— Нет, кинжал — это пистолет карманной носки. Оружие последнего шанса, не мощное, но зато всегда при себе.
— Дункан, хорош лапшу развешивать! — тормозит его сослуживец.
— Ты помолчи лучше, раз не разбираешься!
Дункан, злобно пыхтя, начинает рыться в сложенных на столах железяках, потом тягает по одной — показывать.
— Вот, глядите, балбесы! Копье — это металлический наконечник на палке. Так?
— Ну, так.
— Вот просто копье — коротенькое, наконечник лепестком. Примитив. Зверя — не остановишь толком, доспешного рыцаря — тоже. А вот такого же забулдыгу как ехидный Егоров с его выкриками про лапшу — самый раз. Смейся, смейся, будет тебе строевой подготовки сегодня!
Понадобилось людям чисто охотничье копье — сделали негры-масаи такие (в лапах у Мак-Лауда странное копьецо с маленьким древком и здоровенным наконечником — чуть ли не в полдревка длиной. Наконечник неприлично тонкий и какой-то несерьезный, аж вибрирует в воздухе. Одновременно слышу умоляющий голос Павла Александровича напоминающего громиле Дункану, что тут — ценнейшие образцы и поаккуратнее, ради бога поаккуратнее!)
— Железо тут мягкое и даже при столкновении с костью гнется — вот во льве и застревает. А при этом — разрез громадный — наточено — будь здоров, зверюшка быстро кровью истекает. И нашпиговывают масаи такими льва в момент, особенно если один из них льва за хвост схватит и даст несколько секунд остальным на бросок.
— Дункан, ну не ври так нагло! Давай по делу, а?
— Прохоренко! Если б ты умел читать, то это бы и сам знал! Масаи за хвост льва хватают — причем не за конец, как ты своей головой подумал, а у самой жопы. Иначе лев стряхнет такого масая — хвостище у льва как железный прут может быть — а если льва схватить у самой жопы за хвост — киса ничего сделать не может, тут ее и шпигуют.
— Ага, а таскавшему кису за хвост — ордЭн…
— Орденов у них нет, зато все девки — его…
— Давайте вернемся к теме, вас как на минутку оставь, так сразу о девках…
— Слушаюсь. Теперь — пилум. Можно так драться, можно врагу в щит воткнуть, чтоб защищаться не мог — и мечом дорезать. А до них были сариссы — военный секрет македонской фаланги — они ведь почему всех громили — потому что обычные греки в одной руке держали щит, а второй — с копьем дрались. А Саша Македонский сообразил приделать к щиту ремешок — и щит повесили через плечо, вес щита с руки снялся и копьем македонцы уже дрались, держа его двумя руками, сила удара считай вдвое увеличилась. К тому же в фаланге задние шеренги своими шестиметровыми копьями с балансирами-противовесами не дрались, а просто устраивали такое подвижное заграждение — врагу было не пробиться, в мечи не сойтись. А первые ряды македонцев обеими руками значится, врага беспрепятственно резали…
Потом ситуация изменилась — рыцари появились. Хрен его железячного чем достанешь, и лошадь его в броне — даже на хвосте стальной нахвостник. Запонадобились бронебойные копья. Вот — пика. Наконечник маленький, давление на кончике, когда об него рыцарь на всем скаку ткнется — адское. Прошибает доспех, оказывается рыцарь как на булавке. Но его еще добить надо — пожалуйста — сделали алебарду.
Омоновец вытягивает из кучи на столе и показывает публике какую-то чудовищного вида железяку на длинной палке. Такое впечатление, что он ждет от всех нас молитвенного экстаза при виде этой бодяги. Не дождавшись, продолжает, глядя на нас, как на убогих:
— В алебарде удачно совместили топор, копье и крюк. Гибрид получился такой замечательный, что даже нынче стоит официально на вооружении.
— А вот сейчас уже точно заливаешь!
Дункан бросает в зал усталый взгляд старого мудрого Бога, вынужденного объяснять очевидные вещи малолетним самоуверенным соплякам:
— Голова — два уха! Швейцарская гвардия чем вооружена в Ватикане, а? Официально, между прочим. И штуки эти позабористее ПР[33]будут! Молчи уж, шляпа с перьями!
Ребята рядом со мной фыркают и тихонько посмеиваются.
— Короче! Есть еще глефы, гизармы, совни, рогатины, эспантоны, протазаны. О них говорить можно долго и красиво, но в ваши глупые головы столько сведений не влезет, потому как оперативная память у вас убогая. Потому говоря проще — первая шеренга будет с рогатинами.
Могучие лапы Дункана показывают странную штуку, меньше всего, на мой взгляд, подходящую под название "рогатина". На древке прикреплен практически меч — длинный нормальный полуметровый клинок.
— Слушай, Дункан — разве рогатина не двузубая?
— Нет! Рогатина именно такая — не от слова "рога", а от слова "рог"! Это короткий меч с длинной рукоятью, вот что такое рогатина. И применялась она по той же схеме, по какой европейские пикинеры рыцарей привечали: конец древка упирается в землю, прижимается ногой впридачу, а острие — медведю — ну или конному рыцарю — в грудашник. И все, абгемахт!
— А вот с краю — это у тебя "годендаг"?
— Нет, это "Моргенштерн". "Годендаг" — это вообще загадка. В свое время это убероружие было настолько популярным и массовым, что никто не удосужился его описать. А сейчас — оказывается, что этой штукой все пользовались, а копье это, меч, боевой цеп — непонятно…
Теперь переходим к боевым топорам. Вот эта штука — называется "бердыш"…
* * *
Нога у Виктора вздулась, пришлось перебинтовывать. Кровь не лилась рекой, но поллитра он точно потерял, замарав и одежду и кровать. Ирка не смогла закончить все как следует — муженек был сам не свой, потому что вот-вот могли прибыть остальные члены "фирмы" — и это его беспокоило до умопомрачения. Прикрикнув даже, погнал ее на улицу — идея встречать грузовик в деревне ему не понравилась сразу — надо до деревни успеть — там как раз хорошее поле. Да еще и холмик есть душевный — как раз для пулемета… Эх, если б не нога… В фильмах же с такими ранами герои носятся как угорелые кошки, прыгают и чуть ли не танцуют, а тут — прошибает дикой рвущей болью до ослепления и скрипа зубов любое неловкое движение. И рана как будто туда полено суют и проворачивают в живом мясе, и ногу дергает…
Он уже несколько раз увидел разноцветных живчиков на черном фоне, когда попытался слезть с кровати…
Ирка, выскочив из дома, от удивления открыла рот — их родной УАЗ рваными рывками разворачивался поперек улицы. Не обращая внимания на каких-то грязных зачучканных людей, ожививших малолюдную до того улицу, Ирина подскочила к джипу, рванула дверцу и получила короткий тычок в лицо от патлатой девки за рулем. Отскочила, чтоб не попасть под колеса, УАЗ рванулся, причем хруст переключаемой коряво скорости отозвался горелой горечью где-то за грудиной, и Ирка сообразила — ее родную машину вот так нагло у нее на глазах угоняет какая-то лярва.
Это было так неожиданно, что несколько секунд Ирина потеряла, а потом решительно вскинула помповушку, целя угонщице в башку, тут же вспомнила, что запасные стекла к УАЗу лежат в третьем тайничке в самом низу, да еще и салон мыть придется — и перевела прицел вниз на колесо. Бахнуло дважды — выстрел и лопнувшее колесо, УАЗ самым грустным образом с гулким бубумом ударился рылом и боком в угол дома. Ирка, совершенно взбесившись — до помутнения ума, так что даже не заметила куда делось из рук ружье двумя прыжками подскочила к покалеченной машине и выдернула угонщицу за немытые патлы из кабины. Как морковку с грядки.
Кто их разнимал, визжащих, орущих как дурные кошки, Ирка не поняла, но ощутила себя оторванной от противницы. Переводя дух, с трясущимися руками и не вполне владея собой, прыгающими, не своими губами не то прошипела, не то прохрипела: "Убью сука, убью!" и как-то осеклась, когда патлатая врагиня с визгом стала практически на четвереньках убегать через улицу и огород — к лесу. Вот сейчас — если бы у Ирки в руках оказалось ружье — она бы точно влепила в задницу убегающей весь заряд. Но ружье куда-то делось…
Пошарив взглядом она нашла помповушку торчком стоящую в сугробе. Оглянулась — несколько человек смотрели на нее во все глаза. Достала ружье и не нашла ничего лучшего, чем передернув цевье бахнуть в воздух. В первую очередь — чтобы успокоить саму себя.
Виктор весь извелся, когда услышал за окном выстрел, характерный звук аварии и потом визг, брань — и еще выстрел. Вбежавшая растрепанная Ирка была неприятно удивлена направленным на нее пулеметом.
— Что там?
— Да сука одна из рабынь угнать УАЗ пыталась.
— А ты ключи оставила, дура!
— Ой, ну да, Витенька, милый, прости. Я ей колесо прострелила, она в лес удрала.
— Вот клево! Теперь она этих предупредит!
— Нет, она их боится как огня, она от них удирала!
— Один черт! УАЗ-то не на ходу! Что разбилось?
— Не знаю. Дорогой, я не посмотрела.
— Дура и дура! Теперь все, теперь без вариантов — я лежачий, так что давай — собирай орду — и вперед, в засаду. С пулеметом справишься?
Ирка осторожно поглядела на мужа и опасливо сказала:
— Не получится орды. Кроме меня еще одна бабенка годится — и все.
— А остальные? Тут же мужики еще были?
— Мужиков двое — один алкаш, а другой — трусливый до обморока. Он так из сарая не вылез, боится, что приедут — накажут. Так что две бабенки — вся наличная мощь.
Виктор длинно и страдальчески вздохнул.
— Ладно, Витя, делать больше нечего. Что про засаду скажешь?
Витя собрался с мыслями, сосредоточился.
— Значит — берешь коврики, пару простыней, пулемет и диски. Заляжете на холмике — тут с километр поле будет — неподалеку от деревни, там и холмик. А дальше — шей начиная с водителя, патроны береги — всего два диска у тебя. И постарайся технику особо не ломать, пригодится еще. Не подпускай этих уродов близко и постарайся, чтоб и не ушел никто. Бей, когда они будут метрах в трехстах — двухстах. И спроси у местных — еще такие карабины у тех были? Если нет — то тебе никто не сможет повредить…
За окном опять пошел какой-то мутный беспорядок — визг в несколько голосов и суета. Ирина живым духом опять скатилась по лестнице, осторожно выглянула.
— Вот прошмандовка неугомонная — вырвалось у Иринки совершенно непроизвольно, когда совсем близко она увидела колченого и косолапо ковыляющую вдоль улицы бабу-мотоциклистку. Явилась, значит, не запылилась.
Выскочила за дверь, направилась было к зомбачке, потом притормозила, ругнулась, полезла в карман и набила пару патронов. Потом, вызывающе вихляя бедрами развязнейшей походкой подошла к мертвячихе, оглядела ее внимательно. Витька хорошо продырявил покойницу, но дело стоило закончить.
— Гоу ту хелл, сука! — сказала Ирина чеканную фразу, вскинула ружье, к которому уже успела приноровиться и с удовольствием долбанула в лицо недавней знакомой. Ту мотануло, но, вытянув лапы в сторону Ирки, она дернулась под выстрелом и поспешила навстречу, мерзко и тонко застенав.
Ирка совсем не героически пискнув, шарахнулась в сторону и, перезарядив повторно грохнула в морду, уже страшную, искромсанную, со свернутой в сторону половинкой нижней челюсти. На этот раз — проняло, зомби свалилась как бревнышко, на всю длину.
Ирка подняла гильзы и присвистнула — каким-то непонятным образом в картечную кучу взятых с собой патронов затесалось что-то для мелкопташечной охоты, вот дробинки и не одолели, только рожу растворожили.
Перевернула труп, постаралась аккуратно стянуть висевшее за спиной у покойницы ружье, измазала все же ремень в кровище, потому отстегнула карабинчики и брезгливо ремешок отбросила. Двустволка-вертикалка была не новой, но целой, пулеметные очереди ее не покалечили. Тяжесть ствола в руке навела на мысль — и горестно глянув на сиротливо уткнувшийся в стенку дома джип, Ирина вприпрыжку побежала к выезду из деревни.
К ее радости застрявший в снегу и кустах мотоцикл тут же завелся и она триумфально докатила до каменного особняка, отметив, что пули счастливо миновали важные узлы, разбив зато фару, пробив руль, вспоров в двух местах седло — и закончив сбитым видно для симметрии стоп-сигналом.
Напарница уже поджидала в прихожей. Всучив ей двустволку, Ирка потащила спутницу наверх — на инструктаж.
Выслушав еще раз то, о чем уже слышала и, забрав пулемет с диском, парочка воительниц спустилась к мотоциклу, потом захватила принадлежности — и, виляя на заснеженной улице, покатила на битву. Ехать без фары было уже темновато, зато маскировка.
* * *
Мне не удается дослушать лекцию до конца, надо и в медпункт заглянуть.
Маслом по сердцу, что дела идут спокойно и в рабочем режиме. Сложных случаев пара всего, советы у меня спросили скорее из вежливости. То ли такой начальник как я тут и нафиг не нужен, то ли я так все организовал, что любо-дорого. Приняв за рабочую гипотезу именно второе объяснение, добираюсь до нашей казармы-салона.
И собрав на завтра сумку — валюсь дрыхать…
Ребята возятся еще, звякают, переговариваются, но мне это уже не мешает.
А вот заявившийся Дункан — мешает. Он возбужден, шумлив и совершенно не обращает внимания на то, что тут вообще-то некоторые труженики тыла героически пытаются поспать. Он восторжен до неприличия, словно ребенок на елке с Дедом Морозом.
Я думал, что наши не будут участвовать в рубке, отслужив службу стрелков. Ан нет, лихорадка охватила и Серегу и Вовку. Ильяса с нами нет, оказывается, ему жена запретила в доспехах на топорах драться. Сейчас он ей вкручивает, что, разумеется, как всегда будет сугубо стрелком с самой дальней дистанции.
Уснуть при таком тарараме, который устроил тут чертов омоновец невозможно и я, приподнявшись на локте, удивляюсь:
— А как же это получается, что властелин и показатель кто в доме хозяин так перед женой трепещет? Он же тут, было дело, рассказывал, как у него в доме все по струнке ходят?
— Так все правильно! Все по струнке и ходят. Вот и он сам — тоже по струнке. И вообще, кто спорит с женщиной — укорачивает себе жизнь. Старая восточная мудрость, между прочим — вразумительно отвечает Вовка. Он крутит в руках какую-то железяку с ремешками, регулирует что-то — и я готов о заклад побиться, что это скорее всего деталь брони. А этой брони у нас навалено много — шлемы, кирасы, наплечники, кольчуги.