Пока заполняли документы, я так одним глазом на нашу машину все косился. Гаец попался понимающий, когда я ему вскользь сказал, что вот у соседей не пойми зачем какой-то лось утюги срезал — только хмыкнул. Действительно, зачем тырить электроды от дефибриллятора — умом непостичь. Так что беречь "сундук со сказками" первое дело.
Дальше день так коряво и шел, пока машину доставили к станции, пока сдал "рыжего Аппа" — оранжевую укладку врача скорой помощи УМСП-01-П для хранения и переноски медикаментов, пока в "Клизмационной" у начальства объяснялся…
Потом я тупо сидел в комнате для отдыха, а ребята продолжали мотаться как заведенные, то фершалы из псово-поисковой бригады возились с подарком — пататором, пришлось еще и драться, когда клиент сделался буен и помещение его в пионерскую комнату осложнилось… Ну сделали укол в мясо, угомонили.
Лозовой на обед заскочил, тянули тяжелого пациента, пришлось посадить на трубу, но таки привезли клиента на гармошке, сдали в приемное нормально, жить будет. Похлопал меня по плечу, посочувствовал, что повезло нашей бригаде поймать в нашем поле чудес сектор приз.
Еще люди забегали, кто говорил что-нибудь, кто так молча сочувствовал, а я сидел тупой и словно заржавевший. Разве что поздравил новичка Володьку с первой шуршастой благодарочкой — попал он на автобряк, битый мужик с ЧМТ, челюскинец, докатили его в ЧМХ, там супруга пострадавшего сунула несколько цветных бумажек в карман. Липский последним приперся. Последний вызов у него дурацкий был — на кровопотерю вызвали. Ножевое множественное. А оказалась типовая эмо-скрипачка и всех ран — десять царапин поперек запястья. Тут я немного очухавшись ухмыльнулся и спросил, какой коктейль Липский засандалил — просто "подводную лодку" или уж совсем "подводную лодку на грунте"? Или просто покрасил ухи зеленкой?
Липский слегка пошевелил пальцами, что по выразительности соответствовало "махнул рукой" и совершенно неожиданно рассказал, что когда был помоложе, чуть не первым вызовом прибыл к цереушнице — так тогда называли больных с раком, канцером.
У молодой еще тетки был запущенный рак молочной железы, уже в стадии распада. Это жуткое зрелище, запах тоже жуткий. Впечатляет даже и не по первому разу. И не привыкнешь к такому. Так вот пациентка на коленях умоляла молокососа, чтоб он ей помог уйти. А он не мог. Никак. Максимум — это отпустить, но не помочь уйти. Да и отпустить не просто, когда человек уходит — просто ничего не делать. Рефлексы протестуют. Вот он и ездил, колол ей обезбаливающие строгой отчетности… До самого конца. И каждый раз она его умоляла, только уже встать не могла, слабела быстро.
Не понял я тогда, к чему это он вспомнил. Да еще и старейшина — Гарифуллин пришел, налил нам по полстакана коньяка из "особого резерва" и посоветовал мне выспаться.
Ну, я и выспался. Утром страшно удивился, что левая рука не проснулась что ли? Нет, не проснулась… Пальцы двигались нормально, она вполне все чувствовала, только вот обессилела на удивление. Словно известный лохотрон, когда мощная стальная цапалка в стеклянном ящике оказывается не в силах вытянуть мягкую игрушку из кучи таких же, лежащих внизу. Хватает, и разжимается. Так вот и с рукой. Даже карандаш удержать не может, не говоря уж о ложке или повороте ключа в замке. Очень как-то неприятно стало. Поскакал на подстанцию. Общим разумом пришли к выводу, что шея не зря вчера хрустела. Вот потом и оказалось, что лучше всего плавание помогло руку восстановить. А еще меня удивила Светка, когда мы ее навестили. Она страшно стеснялась, старалась сидеть к нам боком и под конец неожиданно для меня сказала, что с удовольствием поменялась со мной своими пустяковыми царапинами. Это она так довольно резко ответила на мое утверждение, что ее никак не портит происшедшее. Потом допер, что это мужчину шрамы на морде украшают. У женщин отношение к такой скарификации другое, тем более, что у Куренковой и личико симпатичное и кожа как у девочки. Была. А теперь поллица — шрамы будут. Оно, правда, без нагноения обошлось, но распахало-то изрядно. В общем, хреново утешил. А кто смог бы лучше пусть бросит в меня камень.
Потом Светка осталась на скорой, но уже не на линии, а в Аквариуме, диспетчером. А я из-за уснувшей руки подался в тихую гавань — на неотложку. Как-то встретились с Куренковой на Невском, поболтали о том сем, она призналась, что не может заставить себя сесть в Скорую. Даже издалека видеть неприятно. И со шрамами пока плохо — несколько косметических операций уже сделали, а ненамного лучше стало. Я галантно попытался уверить ее, что она по-прежнему прекрасно выглядит, но в ответ она грустно улыбнулась и попросила меня закрыть один глаз. А когда я зажмурил левый глаз, обозвала меня "вруном одноглазым". И, к сожалению, была права. Нет, она по-прежнему была симпатичной, я за ней не приударил только потому, что с мужем ее хорошо был знаком, да еще пожалуй потому, что придерживался всегда принципа "не путать рабочее место с нерабочим", хотя муж конечно был весомее, хороший мужик. Так вот да. Располосованная багровокрасными рубцами половина лица действительно сильно мешала.
На неотложке тоже приходилось ездить на вызовы, тоже на автомобиле, но уровень сильно другой уже. Никакой экстренности, можно не торопиться. Вызовы по другим проблемам. И люди работают другие. Скоростники, это не каста конечно, но разница заметная. Нет если сказать скроростникам, что они героически борются со смертью и ты ды ты пы, то заржут скорее всего до слез и на смех поднимут. Делают свою работу, всего-навсего. Но в глубине души есть все же ощущение, что эта работа не проста. Вот раньше считали, что Земля стоит на трех слонах, те в свою очередь устроились на черепахе. Так вот это фигня. Земля стоит на людях. И люди эти разные. И профессии у них разные. Исчезновение некоторых не фатально для человечества. Вот представьте, что в одночасье исчезли наши "эстрадные звезды"? И что? Да ничего, без проблем найти новых безголосых певцов и смазливых стройных девчонок, чтоб полуголыми приплясывали под "фанеру". Можно просто с улицы взять. Доказано на практике и группой "Белый Орел" и группой "Мираж" и группой "Поющие трусы". И вот опять вам эстрада во всей красе. А если исчезнут звукооператоры и осветители? А все, нет эстрады, некому крутить "фанеру" и в момент не заменишь, потому что специалист — это не голыми сиськами вертеть, его готовить надо долго. И это частный случай, без эстрады прожить можно, а вот если исчезнут, например машинисты метрополитена? Или, например электрики? Пекари? Мясники? Сантехники? Водители? Вот и скоростники относятся к этим назаметным как слоны с черепахой профессиям. И конечно некоторая гордость у скоростников есть. Не такая показуха, как скажем у героев, забравшихся зачем-то на Эверест. Да многие и не поймут того же удовлетворения, когда Лозовой сумел стабилизировать и довезти живой молодую женщину, которой грабители нанесли два десятка ножевых ран. Или когда Гарифуллин заподозрил у удачливого бизнесмена на вызове туберкулез — и потом оказалось, что да, причем не простой, а уже казеозный. Богач был страшно удивлен таким диагнозом, считая сдуру, что тбц может быть только у нищих и толстый кошелек надежно защищает от этой беды. То, что нездоровый образ жизни да модная, но на самом деле паршивая жратва, вместе с постоянными стрессами гробят иммунитет на счет раз факт малоизвестный широкой публике. И что удивительно — страны СНГ горят от туберкулеза. Такой вспышки во время войны не было… И болеют все подряд. А вот перкутировать пациента грамотно — как в свое время научили старца Гарифуллина — уже мало кто умеет.
Перед Бедой в моде было уже другое, тяпнуть денег побольше и обобрать как можно большее количество публики. На Скорую помощь и медицину в целом навалили кучу всяких других обязанностей, не шибко при том финансируя. Например "эффективные собственники" закрыли такие заведения, как вытрезвители. Раньше перебравший человек забирался довольно шустро милицией (потому как денежки) и ночь проводил не в сугробе, а в тепле. Да еще и фершал или медсестра в штате "трезвивателя" была и если обнаруживалась угроза здоровью человека — и скорая прибывала. При том у ментов было право усмирять буянов. Теперь пьяными должны заниматься только медики. А что делать медику с агрессивным алкашом? Нам нельзя применять насилие. А что делать больницам? Они ж не больные, пьяные, а их за год в вытрезвители попадало триста тысяч. Приходится устраивать специальные запирающиеся отстойники для алкашей — те самые пионерские комнаты. И страховые компании платить за алкашей не собираются. А таких решений счетоводы от медицины напринимали прорву. Одно другого толковее… Ну наверху-то жизнь другая, все видится иначе. Вот и несут пургу, не обеспеченную ни юридически, ни практически ни финансово. То ли по глупости незамутненной. То ли специально во вред.
Медики обязаны оказывать помощь всем. Потому сейчас везешь в машине совершенно нормального адекватного человека, а следующим будет грязный вонючий бомж, с которого сыпятся опарыши и вши. И машину надо вымыть и вычистить немедленно, а это не таджики-дворники будут делать, а опять же бригада. И весьма мизерное это удовольствие отмывать оборудование и салон от наркоманской рвоты, бомжового кала и крови недосуицидника, в которой битком и вирусов гепатита и СПИДа и бог знает чего еще. Но, в конце концов и это не так страшно, видывали виды. После автоаварий еще и не такое повезешь и главное — живым довезти и стабилизировать состояние по дороге. Другое жутко — общество наше стремительно дичает в ласковых объятиях дикого капитализма. Жутко то, что выводишь от передоза молодых людей — парней и девчонок и понимаешь, что лучше бы им сдохнуть и твоя работа — просто вредна. Потому, когда вытягиваешь нормального пациента, это в радость — вот эта бабка, которую вытянули из гипертонического криза еще наварит внукам варенья этим летом, поломанный дурень-мотоциклист, радость трансплантологов, ходячий набор органов, глядишь еще и образумится, будет как Охлобыстин, а вывалившаяся при мытье окон с третьего этажа домохозяйка еще домоет свои окна, когда с нее снимут гипс. Это нормальные люди. Но у нас задолго до Беды уже вывелась мощная толпа зомби. И мы с ними сталкивались постоянно. Внешне люди. По сути — смертоносные зомбаки. По сравнению с которыми не всякий и шустер сравнится. Нарки. Наркоманы. Меня вначале поражало с каким безразличием они относятся сами к себе. Нет, так-то на словах вроде человеческое и мерцало, но нет более лживой мрази, чем наркоман плотно сидящий на игле. И человеческого нет ничего. Только доза.
Если б работал интернет, любой желающий легко мог бы полюбоваться на эту нежить, набрав в поисковике например слово "коаксил". Чудовищные гангрены совершенно не смущали наркоманов. Сам обалдел, когда увидел у девчонки на обеих ногах отсутствие кожи и подкожной клетчатки — до колен практически и торчащие кости. А ей все было пофиг. Только доза — все, что нужно в жизни.
И, к сожалению, я убедился, что наше государство всем своим весом поддеживало наркоманию. Поддерживало лжецов, которым очень выгоден рост числа наркоманов. Поддерживало шарлатанов — якобы профи, которые брались лечить наркоманов, заведомо зная, что толк от лечения будет только им. Поддерживало спокойствие наркотрафиков.
И под благостное вранье, что наркомания — это болезнь, и что каждый наркоман — это личность и мы обязаны считаться с их интересами и соболезновать им карало любого, кто пытался мешать этой чуме. Видывал я эти личности, вся цель которых была обогатить барыгу, обнести родных и заразить своей хворью пяток лопухов. И это было мерзкое ощущение, что спасая от очередного передоза человека ты просто даешь этому клиенту возможность убить еще пару пенсионеров за пенсию, искалечить несколько женщин, чтоб награбить на дозу, обнести десяток квартир, чтоб барыге была прибыль и приучить к этой мразоте еще несколько пока еще живых, но глупых и не занятных ничем толковым молодых людей. И не факт, что по голове получит именно от этого ублюдка не твой отец. Выдранные им из ушей не твоей матери сережки получит барыга. Или, придя после работы в свою собственную квартиру, не увидишь бешеный погром и отстуствие разных ценных вещей. Лозового вот на нарков старались не посылать — когда его семья была в отпуске, группка свободных личностей вынесла все что можно, в благодарность засрав всю квартиру лекаря.
Может еще и поэтому нашествие зомби не удивило меня так сильно? Вид зомби изменился, только и всего. Все это уже было. И потом будет, если мы сейчас не передохнем.
* * *
Мотоцикл перенес ночевку в кустах спокойно и завелся как зайчик — с полтыка.
Вера тихо сидела сзади, цепко держа Ирку за бока.
Ирка же ухмылялась, благо напарница не видит.
Сегодняшний выход получился ее дебютом. После того, как они отогрелись и немного отдохнули, Ирина забросала снегом костерок, объяснив свое действие тем, что не стоит огонь в лесу оставлять, тем более что у бежавшего может не оказаться при себе спичек и тогда ему оставленные угольки будут колоссальным подарком.
Уже и так удивленная всеми этими открытиями Вера только грустно сказала: "Ну, совсем каменный век. Прямо "Борьба за огонь", в детстве читала, когда болела…"
И после этого шла как в воду опущенная.
Доехали быстро. Народишко уже копошился в деревне, большая часть рабов решила, что новая власть не будет их убивать за всякие пустяки — и теперь вроде отстирывались и мылись, во всяком случае, у двух бань с краю деревни было видно оживление, и дымище оттуда валил густой и духовитый.
Виктор облегченно вздохнул, увидев в дверях жену.
Его лихорадило, глаза блестели, и теперь, когда напряжение спало, он как-то сразу обессилел.
— Как съездили?
— Один остался, удрал далеко. Второго успокоили. Ты как?
— Знобит немного. Я посплю, давай через часок поговорим, выдохся я что-то.
— Ага, давай. Может попить принести или поесть?
— Не, не надо. Тут уже Меланья заходила, морс сделала. Ты пока разобралась бы, что тут где, может патроны у них еще есть, жратву глянь. И дует сильно — дырок-то мы понаделали.
— Перевязку не пора?
— Немного передохну, хорошо?
— Ладно… Мы тихонько.
Тихонько не получилось — выбитое пулеметом окно осыпалось стеклянными лохмотьями как только его попытались заткнуть всяким мягким хламом, но этот дребезг вырубившегося Виктора не потревожил. В общем, что могли — позатыкали поролоном и тряпками, что не смогли — оставили как есть. Протопили печку, заметно потеплело в доме. Доели с аппетитом то, что осталось с завтрака и, переведя дух, пошли заниматься таким скучным для мужчин и таким интересным для женщин делом как инвентаризация.
Награбленное фирмачи свалили кучами, толком даже не разобрав.
Амазонки прошли по домам, где это было разложено и прикинули, что самое ценное все же было в пенобетонном замке. Решили потому начать оттуда, тем более что всякие наборы инструментов, снятые кресла и прочие такого же порядка штуки с машин они не очень-то представляли — как сортировать. Пусть Витя решит, когда оправится от ранения. Вот кое-какую одежонку посимпатичнее (Вера) и попрактичнее (Ира) они прибрали сразу, да еще сгребли в пару картонных коробок всю еду, какая им попалась на глаза в домах покойных фирмачей.
Вообще-то бандитское логово не производило такого романтического впечатления, как обычно описывалось и показывалось в многочисленных сериалах про бандосов. Было мрачно, уныло и никак не воодушевляло идти этой дорогой.
У "Замка", как окрестила двухэтажный "котежд" Вера, стояла бабка — та, которая мыла тут полы в день захвата власти.
— Здрасти! Полы сегодня мыть?
Ирка задумалась.
Потом кивнула, после вчерашних развлечений мыть было — и где и что.
Ирка поручила Вере разобраться с боеприпасами. А сама взялась разобраться с продуктами.
— Прямо для Золушки задачка — усмехнулась Вера.
Молча согласившись с ней, Ирка стремительно начала сортировать попадавшиеся ей харчи, раскладывая их по разным картонным коробкам. Беспорядок был адский — все валялось вперемешку, и то в руках оказывалась банка кабачковой икры, то потрепанный серый свитер, то полиэтиленовый карусельский мешок с резиновыми сапогами самого последнего размера. Единственно, что было собрано — так это разномастные и разнокалиберные патроны, сваленные в деревянном ящике. Верка на удивление быстро разложила патроны по кучкам и гордо позвала Ирку.
— Все, я закончила!
— Ну, ты мать даешь стране угля! — только и вымолвила Ирина.
— А что — все как надо — красненькие к красненьким, желтинькие — к желтиньким, а эти блестящие — отдельно.
— А эти что так собрала?
— Эти — вроде как железные. Невзрачные которые.
Ирка крепко почесала в затылке.
Старательная Вера разложила патрончики по цвету гильз. Самая большая кучка была такой же разнокалиберной, как и соседние — но красного цвета. Поменьше — желтые, рядом почти столько же в картонных и латунных гильзах. Совсем отдельно лежали мелкашки, патроны к АК и несколько видимо винтовочных, которые новоявленная Золушка сгребла кучкой. Сиротливо лежало два патрона в гильзах из молочно-белого пластика.
— Ну, как, хорошо справилась? — с плохо скрытой гордостью спросила Вера.
Вид у нее был такой, что Ирина сразу вспомнила свою домашнюю кошку — очень старательную и добычливую охотницу, но не слишком сильную умом и потому видимо старавшуюся представить задавленных мышей и крыс в лучшем виде. От притаскивания трупцов в кровать хозяйке кошатину все же отучили, но и только, потому мышиная дохлятина оказывалась в самых неожиданных местах.
Ирка вздохнула.
— Вот гляди. Это ружье. И это ружье.
— Я гляжу. Ты меня за дуру держишь?
Ирка еще глубже вздохнула. Потом показала напарнице дульный срез здоровучего автомата 12 калибра.
— Смотри дальше. В ствол этого ружья палец свободно влезает?
Вера подозрительно глянула на черную дырку дула. На свои пальцы.
— Ну.
— А сюда.
Ирка показала теперь странное потрепанное ружье, которое сама видела впервые — с затвором, как у винтовки, но явно гладкоствольное.
— Сюда нет.
— Ну вот, это и есть различие. По калибрам они отличаются, а не по цвету гильз.
— А калибр — это диаметр дырки в стволе, да? Я помню, ага "мой кольт 45 калибра наделает в тебе дырок!"
Ирка на минутку задумалась, с трудом представляя себя в роли инструктора на полигоне. Потом подбирая слова начала:
— Калибр… Это говоря проще — сколько пуль такой величины из фунта свинца можно отлить. Вот этот — здоровенный — 12 калибра. А этот — (тут Ирка задумалась, больно дырка была малой) — этот… 32 калибр. Наверное.
— И при чем тут пули?
— Вер, при том, что надо разобрать по-другому.
Вера определенно надулась.
— Ладно, не парься, давай со жратвой разбираться.
— Я б, кстати, попарилась бы. В бане. Коллеги-то явно мытье затеяли. Что кстати с ними делать будем?
— А что с ними делать? — удивилась Ирка.
— Так решать-то надо же? Раньше их руководители корпорации в кулаке держали, а теперь что? Это кстати и их вещи могут быть. Ты наденешь, а потом претензии начнутся. День — два публика еще повыжидает, а потом все что угодно может получиться. Да и как ни крути — там еще два мужика есть. Один алкаш, другой трус, но знаешь трусами и покойнички — фирмачи были, а как почувствовали, что могут оттянуться по полной — живо оскотинились. До беспередела.
В дверь постучали знакомым стуком — Мелания явилась.
И с порога озадачила.
— Со свинками-то что делать? Бабы к вам побаиваются обращаться. Так меня спросили.
Ирка озадаченно посмотрела на Веру.
— Что скажешь?
— Надо составить план!
— Узнаю бухгалтерский подход…
— Ну, еще можно их всех перестрелять, чтоб голову себе не морочить.
— Свиней или людей?
— Да всех — безмятежно ответила голубоглазая скромница Вера. И прыснула, увидев, как вытянулись физиономии у Мелании и Ирки.
— Знаешь, девонька ты так не шути — перевела дух немного побледневшая бабка.
— Да уж… Тут шуточки-то больно на правду похожи — заметила и Ирка.
— А тогда придется все же составить план — чего делать в первую очередь, во вторую и так далее. И с публикой тоже решать надо, никуда не денешься. Жить-то вместе придется, вам сейчас не уехать — и машина поломана и хозяин ранен.
Мелания поддакнула. Напомнила, что вторая машина тоже не вполне в порядке.
Ирка опять задумалась — причем именно на тему того, что слишком много раз ей приходилось за последнее время задумываться.
* * *
В госпитале неясно что, но, судя по редким выстрелам и полному отсутствию раненых — дела идут в штатном режиме. Сидим, ждем у моря погоды, даже болтовня стихла. Помалкиваем.
Отвлекает какая-то тарахтелка — приехали, оказывается из больнички — зовут нас с Надеждой пообедать. Ну что ж, как было написано девизом в кафе, что находится в Артиллерийском музее: "Война войной — а обед — по расписанию". Хорошее, кстати, кафе было, мне особенно интерьерами нравилось. Толковый дизайнер оформил его словно музейный зал с витринами, на которых можно было посмотреть такие экспонаты, как ложка пехотинца НАТО XXII век (стальная столовая ложка с припаянными к ручке платами и диодами), зуб дракона (муляж), действующая модель Палантира, пепел из трубки Сталина (муляж), пепел от сигары Черчилля (муляж), шерстинки от пледа Рузвельта (муляж) и многое такое же. Ну и на стенах — макеты сцены из сражений при звезде Кадуцея и протчая.
Жаль, что потом витрины убрали, чтоб поставить побольше столиков…
Решаем, что первым лопать поеду я, потом сменю Надю.
Ехать совершенно неожиданно приходится на квадрацикле веселенькой расцветки, ведомом одним из знакомых уже санинструкторов.
— Склад нашли, ага. На больницу четыре выделили, для разъездов, ага.
— И как?
— Полный здец! Жрет все подряд и бегает шустро, ага.
— На заводе что?
— Тоже полный здец, но по-другому, ага. Нас вот поменяли, ага.
— Потери были?
— Ага!
— Кто? Из наших?
— Не, там которые сидели еще мрут, ага, у кого там сердце кто еще что, ага.
Ожидаемо. Ничего другого от концентрационного лагеря и ожидать не стоит, такая уж веселая у них слава — начиная с самых первых, американских и английских. Помню здорово удивился когда впервые увидел фото скелетоподобных дистрофиков, перед которыми заключенные Освенцима выглядели упитанными пухликами. Дистрофики оказались американцами — янки, которые находились в концлагере Андерсонвилл — его считают первым концлагерем, тут американцы уверенно держат пальму первенства. Оттуда же и милое сердцу многих художников и дизайнеров словечко "дедлайн", хотя в концлагере 19 века оно означало не конец срока выполнения работы, а банальную линию на земле, просто переступив которую заключенный подлежал отстрелу часовыми с вышки.
Справедливости ради надо отметить, что условия содержания пленных южан у северян были не лучше, ну а про англичан, в лагерях которых семьи упертых буров дохли тысячами и говорить не приходится. Равно как и у поляков, заморивших десятки тысяч пленных красноармейцев. Да впрочем сейчас и про немецкие концлагеря уже забыли…
Нет, как-то все же мозг не воспринимает очевидное — вот он настоящий концлагерь со всеми удобствами — а как-то отчужденно это понимается, не может такого быть, не должно, люди же, свои же, черт возьми.
В больнице много незнакомого народа, в столовой тесно.
— Апять трапки, апять нэт парадка! — бурчит паренек в белом халате и камуфляже, явно занимающийся уборкой.
— Достал ты, Побегайло, зануда тошный — отвечает ему такой же мальчишка.
— Вот я тэрплу тэрплу, так нэ вытэрплу, вдару, так пэрэвэрнэшься! — веско возражает тот, которого назвали Побегайло. Крепкий парень, квадратичный такой и его собеседник затыкается.
Оказывается, из школы санинструкторов прислали полсотни пареньков на обучение, да с Завода на реабилитацию — полтора десятка обнаруженных там медиков. Скоро им туда — опять в лагерь. Больница забита битком, некоторое количество уже разрешено оказывается эвакуировать. О сектантах ни слуху ни духу, но, в общем, болтать некогда, на скору руку выхлебываю щи, кашу с какой-то подливой и тот же паренек отвозит меня обратно и забирает Надежду.
Мужики сообщают, что зачищен уже второй этаж.
Лихо. Ну а с другой стороны — холодное оружие — такое же смертоубийственное, да и пользовали его для охоты и войны не одно тысячелетие, отточено уже.
Прибывает какая-то совсем сбродная артель, как метко замечает один из морячков: "фольксштурм" пожаловал. Они занимают наши позиции, а мы перебираемся на первый этаж госпиталя, сменяя команду зачистки, уходящую на второй. Ну, прямо наступление в полном объеме.
По узкой темной аллее, сдавленной здоровенными деревьями сумрачного парка от ворот двигаемся вдоль корпусов, мелькает вывеска "приемное отделение", несколько валяющихся тел, какое-то крылечко с вычурной лестницей и наконец выйдя из-за угла видим развернувшуюся громаду Госпиталя. Мрачная, величественная и производит готичное впечатление, которое самую чуточку портит выцветший лозунг "Слава военным медикам" да якоря около каждой двери.
Центральный вход — опять же с лестницей у входа рядом со здоровенным изрядно запущенным фонтаном — обеслиск. Не успеваю прочесть — кому, только засекаю чашу со змеей на самом верху. Маленький орден Красного знамени, несколько мемориальных досок, двери — и вестибюль.
У лестницы на второй этаж — знакомый сапер.
Нас вводит в курс дела Крокодил — видок у него жутковатый, потому что поллица занимает добротный, уже вспухший лиловой подушкой синячище, в котором утонул глаз, да и рука левая на перевязи висит. Вон оно как — не со всеми травмами оказывается, до нас добирались.
Когда люди расставлены по местам, что позволяет контролировать практически все помещения, сапер возвращается ко мне.
— Во, какой я героический персонаж — во всех старых кино герой никогда не получает пулю в ногу, а всегда — в руку.
— Тебе не стоит тогда все лицо показывать, только профиль. Как египтянам.
— Это да, имеет место.
Сапер осторожно ощупывает опухшую часть физиономии.
— Кто тебя так?
— Смеяться не вздумай!
— Не буду.
— Долбучий дурень из третей шеренги. Как маханул алебардой — так мне и въехал концом древка. Прямо в самом начале развлекухи.
— Кости целы, зубы?
— Вроде целы. Но он обещал проставиться в плане обезболивающего лечения.
— А рука?
— Потом ушиб. Да ерунда, пройдет.
— Провериться надо все равно.
— Куда денусь, проверят. Этот лекарь с рубленой мордой — обещал, что все участники будут пользоваться правом внеочередного приема в этом госпитале. А он не похож на брехуна.
— И скидками обеспечат?
— Наверное.
— Солоно тут пришлось?
— Нет, здесь ничего особенного, на втором — там тяжелее было. Тут-то стрелять можно — сам видшь, как все уже разнесено. Потому латникам здесь работы было немного, в основном шустеров отстреляли. Морф был, но он на второй этаж по лестнице удрал.
— Умный!
— Не отнимешь.
Да, видно, что тут была стрельба от души. Стены коридора — а он, как и положено зданию старой постройки, — здоровенный, высоченный и широченный — испещрены следами летавших в разных направлениях пуль, впивавшихся в стены под разными углами, чиркавшими рикошетами. Смрад разложения даже вроде и перебивается вонью сгоревшего пороха. Ну и одеколоном наши полились от души, тоже шмон тот еще. Трупы уже собраны кучками, чтоб не запинаться, да и кости с обрывками одежды по стенкам отброшены, у дверей следы того, что двери заколачивали, а потом снимали стопора и доски…
— Помещения зачистили?
— Разумеется, а как иначе? Сначала под прикрытием мы все двери блокировали, потом когда прошли и запечатали все двери — заблокировали лестницы. Потом по одной двери открывали и чистили. В общем ничего интересного, разве что эти маньяки поработали от души, намахались своим железом. Один из передних цепляет и фиксирует, второй из задних валит. Все-таки огнестрел как-то цивилизованнее — тут такие звуки были, что с души воротит — и это еще зомби молчуны, даже не знаю, какой вой стоял в средневековых драках — и кости хрустят и плоть трещит, прямо как когда зуб дерут. Хорошо еще противник молчал.
— Пуля тоже с чпоканьем попадает.
— Не то все равно. Этот треск и сейчас в ушах стоит, а я не девочка нецелованная.
— А со вторым этажом как?
— Куда хлопотнее пришлось. Нас сразу атаковали, толком латники не построились, не дали. Пришлось файеры и зачинки кидать, тушили потом пол, не хватало бы еще чтоб спалить госпиталь. Но все равно досталось — и кусали и били достойно, тут латы на все сто отработали, мы-то думали Дункана сожрут — его с ног сбили и навалились впятером.
Пока их раскидали — они его всего обслюнявили — но и только. Он после этого еще громче орать принялся, ему как с гуся вода. Хвастать сегодня будет — готовься. Хотя вообще-то есть чем хвастать. Он морфа на рогатину принял — и удержал, хотя по полу его провезло метра полтора. Но не упал — а соседей этот удар с ног сбил. Андрей грамотно застрелил, в толпе, в суматохе — просто хирургический выстрел был, я-то уверен был, что кого-нибудь еще зацепит, а обошлось.