Между Юнгом и Кроули
Frater Атон
Вступление. Юнг и Нолт.
Вечер. За рабочим столом над моей головой нарисован магический круг с вписанными в него святыми именами, стены моей комнаты, в которой я провел большую часть своей жизни, наполнены магическими символами и образами. На рабочем столе лежат несколько книг, с которыми я сейчас работаю для подготовки текущего проекта.
В этой стопке собраны поздние работы Юнга, посвященные алхимии, гностикам и символу триады, «Магия в теории и на практике» Кроули, и тут же его «Святые Книги Телемы».
Две книги из этой стопки привлекают особое внимание своей противоположностью, даже враждебностью друг к другу. Первая из этих книг - это переведенная на множество языков автобиография Юнга под названием «Воспоминания, сновидения, размышления». Книга, читанная мной десятки раз с момента первого прочтения в 15 лет, когда я, затаив дыхание, следил за дерзким и мятежным путем Юнга.
Вторая книга, которая лежит рядом и как будто бы является полной противоположностью, написана лютым ненавистником Юнга Ричардом Нолтом и называется «Тайная жизнь Юнга». Изданная несколько лет назад, эта книга долго откладывалась мной в долгий ящик, и я испытывал перед ней что-то вроде животного страха, как христианин боится магического гримуара, а пуританин - журнала с порнографическими картинками. Я знал, о чем эта книга, но несколько лет не решался её прочитать, видя в ней угрозу своему мировоззрению. Но прочитав Нолта я в который раз убедился в правоте слов Юнга: «Для человека мыслящего напротив: сомнение желанный гость ибо может сослужить ему добрую службу как ступень, ведущая к более полному знанию».
Нолт, сам того не желая, помог мне в осуществлении проекта, над которым бьюсь последние несколько лет: в написании четкой и последовательной работы, посвященной параллелям между двумя мировоззрениями – Телемой Алистера Кроули и Аналитической психологией Юнга.
Те места, где Нолт излагает факты, сами по себе нейтральны, нейтральности лишена их оценка и интерпретация. Все зависит от того, с какой стороны зеркала мы стоим. Ошибка Нолта в том, что, полагая, что Юнга дискредитирует близость мистериям, неоязычеству и сексуальной магии, он, на самом деле, возносит его на огромную высоту.
Нетрудно предположить, что буржуазного мещанина, естественно, приведет в ужас описание полигамии Юнга и его жизнь с двумя женщинами – женой Эммой Юнг и Антонией Вольф, но для телемита это напомнит аналогичный эпизод из жизни Кроули в аббатстве Телемы и только вызовет уважение. Если, доказывая принадлежность Юнга к солнечно-фаллическому культу, Нолт автоматически подразумевает наличие связи с нацизмом, то для непредубежденного читателя, очевидно, что нацизм есть не более чем искажение извечной религии человечества, словно облачко, которое на миг заслонило солнце и тот же растворилось в небытие.
Нолт упорно не желает разделять котлеты и тараканов, постулируя, что нацизм дискредитировал языческие учения, культ солнца и немецкий мятежный романтизм Ницше, Гельдерлина и других немецких поэтов жизни. Рассуждая подобным образом, мы должны были бы придти к выводу, что христианство уже давно дискредитировано процессами над ведьмами, Иваном Грозным и перманентной резней тех, кто верит хоть немного не так, на протяжении всей христианской истории.
Бросается в глаза и противоречивость: Нолт, критикуя Юнга, предстает нам то в образе «праведного христианина», намекающего, что «знает каким богом стал Юнг», то материалиста, старательно сводящим феномен коллективного бессознательного к криптомнезии. Обвиняя Юнга во лжи в одном случае, он старательно и осторожно избегает рассмотрения той огромной базы данных, которая была собрана Юнгом и его учениками, в пользу доказательство существования коллективного бессознательного.
Нолт, конечно, совершает множество интеллектуальных подтасовок, которые впрочем, очевидны только при достаточно глубоком уровне знания. Тем не менее, при всех недостатках книга Нолта, которую он назвал «апокрифом» дивным образом дополняет биографию Юнга, дополняя образ Юнга, делая его тем самым целостным. И в этом целостном Юнге оказывается очень так много общего с Кроули, вплоть до таких мелочей как брак одновременно с двумя женщинами, и участие в сакрально-сексуальных мистериях.
Я не открою большой тайны, если скажу, что на протяжении всей человеческой истории во всех культурах и цивилизациях противостоят два типа человека. Первый тип, к которому, несомненно, принадлежит и Ричард Нолт, не смотря на его образованность, это тип человека материального. Этот тип всегда консервативен, поддерживает традиционные библейские религии, основанные на лишенной утонченности системы ценностей, слово «норма» и «как все», для такого человека это благо, а любые отступления от общепринятых ценностей заставляют подозревать извращенность или даже дегенерацию. Для такого типа, все связанное с сексом, магией, ночью является запретным и пугающим. Говоря мифологическим языком - это «дети Евы», которые, как говорил Юнг, подобны головастикам в луже, не подозревающих о том, что завтра эта лужа засохнет. Один историк еврейского народа, которого я с удовольствием читал, даже не подвергал сомнению, что факт использования сексуального элемента в некоторых направлениях кабалы её дискредитирует, даже не пытаясь обосновать этот тезис, считая это так же очевидным как-то, что солнце светит днем. Потому спор с низшей кастой попросту говоря невозможен, ибо предпосылки для людей двух уровней изначально разные.
Второй тип это человек аристократический. Аристократизм, как показывает история не так уж и зависит от происхождения, положения или времени. Это особого рода духовная избранность, которая выражается в изначальном родстве с всем тайным, двусмысленным, ночным. Элитарность, тайна, избранность, таинственная магия самопознания, где духовное переплетается с сексуальным как два змея на жезле меркурия, а бог одновременно горит пламенем любви и жаром ада.
Говорить о каком либо понимании между этими двумя кастами глупо. Их ценности не просто противоположны, они иные. Потому, если для человека с линейным мышлением книга Нолта будет разочарованием в Юнге, то для элиты напротив, личность Юнга обретет большую полноту и завершенность. И если Нолт сказал правду, утверждая что семья Юнга во главе с Аниелой Яффе правили его автобиографию, выбрасывая оттуда наиболее резкие по отношению к христианству цитаты, а так же «мистерию самообожествления», то парадокс в том, что Нолт, этот враг Юнга номер один, делает для него больше чем все наследники вместе взятые – он возвращает ему целостность, которая была утрачена из за слишком односторонней трактовки Юнга в угоду низшей касте.
И именно благодаря Нолту я смог до конца понять сколь же родственны эти два таких непохожих великих человека – Алистер Кроули – пророк нового Эона, и Карл Юнг – скрупулезный исследователь бессознательного, личности и эпохи, своими открытиями подготовивший мир к наступлению нового Эона.
Это предисловие я хотел бы закончить небольшой цитатой из Нолта которая с одной стороны разобьет иллюзии некоторых правоверных юнгианцев, относительности интеграции Христа, а с другой поможет всем телемитам осознать сколь путь Юнга родственен пути Кроули: «После многих лет осмысления и значительности Юнговского воздействие на культуру и духовный ландшафт двадцатого столетия я пришел к выводу, что как личность он стоит в одном ряду с римским императором Юлианом Отступником, расшатавшим ортодоксальное христианство и воссоздавшем эллинистический политеизм в западной цивилизации. Я осознаю, что это достаточно рискованное утверждение, свидетельствующее о дерзости историка, не устоявшего перед фантазией стать демиургом. Тем не менее, я уверен, что благодаря разнообразным историческим и технологическим факторам, Юнг бы преуспел там, где Юлиан потерпел поражение».
Юнг и Кроули, по сути, вместе вели духовную войну, плоды которой проросли в современной культуре в виде отхода от христианства и обращением к аристократическом неогностицизму, уже не только интеллектуальных элит. Эта победа, которую я впрочем, осторожно бы назвал «боевая ничья», принадлежит по праву и Юнгу и Кроули.
Единое время.
Любой из нас, кто имел мужество соприкоснуться с глубиной и не отступить знает, что реальность далеко не такова как воспринимается нашими органами чувств. Точнее сказать, наши органы чувств воспринимают только малую часть реальности. Утверждать противоположное, то же самое что подглядев в замочную скважину, утверждать что видели все покои Лувра.
Реальность сплетена смыслами и значениями в той же степени как наше физическое тело сплетено нервами и сосудами. Иногда, наблюдая потрясающее воображение синхронистичные совпадения, мы невольно прикасаемся к этому удивительному миру, где материальное и духовное оказываются единым целым. Пророчество Тарковского о гибели Улафа Пальма, роман за десять лет описавший гибель «Титаника» вплоть до названия корабля, наконец, Юнговские рыбы и история получения Алистером Кроули Книги Закона, принадлежат к тем «большим» синхрониям, которые убедительны до предела, и не могут быть объяснены в границах материализма. Догматики от материализма, могут только делать вид, что не замечают эти факты.
Но сама жизнь сплетена из гораздо более маленьких синхроний, закономерностей, которые проходят мимо обычного восприятия. Увы, даже среди психологов, внимание к подобным «знакам» почему-то рассматривается как невроз, хотя на самом деле посредством подобных пересекающихся смыслов, мы и общаемся с макрокосмом.
И такие «маленькие синхронии» переплетают жизненный путь двух великих реформаторов человечества – Алистера Кроули и Карла Юнга.
Свой земной путь, Алистер Кроули и Карл Юнг начали в один и тот же год – 1875, с разницей чуть больше полутора месяцев. Само по себе совпадение в принципе не имеет особого значения, однако сходными оказываются и некоторые обстоятельства – оба великих гностика родились в семье протестантского священника. С раннего детства, и тот и другой испытывали недоверие к христианской религии своих отцов и восприятие Иисуса было далеко от общепринятого. Вот что пишет Карл Юнг в своей «Автобиографии»:
"Her Jesus" был уютным, благодушным господином (совсем как герр Вегенштайн из замка), он был почтенный, богатый, влиятельный, он защищал маленьких детей по ночам. Почему он должен быть крылатым как птица, было загадкой, которая меня не волновала. Куда более важным и наводящим на размышления было сравнение детей с птенцами, которых "Her Jesus" очевидно "принимал" неохотно, как горькое лекарство. Это было трудно понять. Но я сразу же сообразил, что дьявол любит птенцов и нужно не дать ему проглотить их. Так что "Her Jesus", хотя ему это было и не по вкусу, все равно поедал их, чтобы они не достались дьяволу. До сих пор ход моих мыслей был утешителен, но после я узнал, что "Her Jesus" таким же образом "принял" к себе других людей и что "принятие" означало помещение их в яму, в землю.
Мрачная аналогия послужила причиной моего недоверия к Христу. Он уже не казался мне большой добродушной птицей и стал ассоциироваться со зловещей чернотой людей в церковных одеяниях, высоких шляпах и блестящих черных ботинках, которые несли черный гроб.
На этом отрывке я считаю необходимым особенно акцентировать внимание. Еще ребенку, Юнгу психологическая интуиция подсказала, то отношение к Иисусу и христианству, которое было на заре его рождения – как к культу могил, гроба и смерти. Юнг отторгал Иисуса, с всей страстью своей души, будучи еще ребенком, наверняка испытывая очень похожие чувства, на чувства римлянина, приходящего в ужас, от осознания что солнечные святилища Аполлона и дионисийские пиры, уступят место мрачным церквям с засушенными мумиями.
Кроули называющий себя антихристом, тоже воссоздает эллинское отрицание «культа могил». Экзальтация страданием, столь свойственная христианству, одинокого ненавистна двум титанам практически с самого детства.
Единственной его книгой в тот период была Библия, но ни библейские повествования, ни библейская поэзия не производили на него впечатления сколь-либо глубокого. В восхищение его приводили таинственные эпизоды пророчеств, особенно из Книги Откровения. Христианство, царившее у него дома, он воспринимал с безусловной приязнью, и всё же симпатии его были на стороне противников Неба. Имеется смутное подозрение, что отчасти это можно объяснить инстинктивной тягой к ужасному. Старцы и арфы казались какими-то пресными. Мальчик предпочитал Дракона, Лжепророка, Зверя и Багряную Жену к персонажей более захватывающих. Он упивался описаниями мучений. Можно, более того, заподозрить, элемент врождённого мазохизма. Мальчику нравилось воображать, как он корчится в муках; с особенным удовольствием он отождествлял себя со Зверем, число коего есть число человеческое, число шестьсот шестьдесят шесть. Можно лишь предполагать, что этот детский выбор был обусловлен таинственностью самого числа.
Кроули и Юнг, в своей жизни отыгрывали солярный миф о герое, на плечи которого ложится изменение мира. Частью этого мифа является опасность которой герой подвергается в детстве и чудом избегает:
Однажды я переходил мост над рейнскими водопадами, ведущий в Нойгаузен. Служанка схватила меня как раз вовремя, я уже просунул одну ногу под ограждение и вот-вот готов был соскользнуть вниз. Это указывает, по-видимому, на бессознательное желание совершить самоубийство или на неизбежное сопротивление жизни в этом мире. (Юнг «Воспоминания сновидения размышления»)
В то лето он дважды побывал на волосок от смерти. Он помнит, как сидел рядом с кучером на козлах какой-то кареты, которые казались ему невероятно высокими; впрочем, впечатление это может означать всего лишь, что сам он был ещё очень мал. Карета ехала под гору, дорога петляла по крутому склону, поросшему зелёной, очень яркой травой. Мальчику запомнился скрип тормозов. Внезапно отец выскочил из кареты и крикнул кучеру, что сейчас слетит колесо. (Кроули «Исповеди»)
Взгляд Юнга и Кроули с самого детства поворачивается на восток, свободный от рабских представлений о грехе и каре. Кроули пишет, что «восток манил его еще в детстве», а особую страсть он питал к даосской философии и мантической системе «Ицзин» которую впоследствии заменило для него Таро. Первая встреча Юнга с востоком тоже произошла в детстве: «Помню случай, когда, еще не умея читать, я приставал к матери, чтобы она почитала мне "Orbis pictus", - старую, богато иллюстрированную детскую книгу, где я находил описания экзотических религий. В ней были необыкновенно интересовавшие меня картинки с изображениями Брахмы, Вишну и Шивы, По рассказам матери, я постоянно возвращался к ним. И когда бы я это ни делал, у меня возникало неясное чувство родства этих образов с моим "первым откровением", но я ни с кем об этом не говорил». (Юнг «Воспоминания, сновидения, размышления»).
Первое откровение о котором говорит Юнг было связано с поклонением подземному фаллосу. Это видение находится полностью в духе телемитской традиции в которой солнечно фаллический символизм имеет огромное значение:
«Во сне я очутился на этом лугу и внезапно увидел темную прямоугольную, выложенную изнутри камнями яму. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Подбежав, я с любопытством заглянул вниз и увидел каменные ступени. В страхе и дрожа от страха я все же туда спустился. В самом низу, за зеленым занавесом, находился вход с круглой аркой. Занавес был большой и тяжелый, ручной работы, похожий на парчовый и выглядевший очень богато. Любопытство толкнуло меня узнать, что за ним: я отодвинул занавес и увидел в тусклом свете прямоугольную палату, метров в десять длиной, с каменным сводчатым потолком. Пол тоже был выложен каменными плитами, а в центре его лежал красный ковер. Там, на возвышении, стоял богато изукрашенный золотой трон. Я не уверен, но на сиденье, кажется, лежала красная подушка. Это был действительно величественный трон - сказочный королевский трон. На нем что-то стояло, что я поначалу принял за ствол дерева (около 4 - 5 м высотой и 0,5 м толщиной). Этот ствол доходил почти до потолка, и очень напоминал странную массу - сплав кожи и голого мяса; все венчало нечто вроде головы без лица и волос, на макушке которой располагался один глаз, устремленный неподвижно вверх. Помещение довольно хорошо освещалась, хотя там не было ни окон, ни другого видимого источника света. От головы же полукругом исходило яркое свечение. То, что стояло на троне, не двигалось, но у меня возникло чувство, что оно в любой момент может соскользнуть и, как червяк, поползти ко мне. Я застыл в ужасе. В этот момент снаружи, сверху, послышался голос моей матери. Она воскликнула:
"Взгляни, это же людоед!" Ее слова лишь усилили мой ужас, и я проснулся в поту, перепуганный до смерти.
Гораздо позже я понял, что это был образ фаллоса. И прошли еще десятилетия, прежде чем я узнал, что это ритуальный фаллос». (Карл Юнг «Воспоминания, сновидения размышления»)
Величие этих видений Юнга в том, что они с самого начала лишены той односторонности, которая связана в представлениях большинства о мистических откровения, и имеет в себе нуминозную парадоксальность, о которой далее мы будем говорить подробнее. Но у этого видения, были и свои подводные стороны о которых пишет Ричард Нолт, выраженные в обожествлении фаллоса, сексуальности и объединении сексуального и священного, которое во всем западном оккультизме мы можем найти только у одного человека – Алистера Кроули.
Поклонение солнцу и фаллосу, самообожествление посредством прохождения внутренней мистерии, это основное обвинение которое кидает Нолт Юнгу, приводя убедительные доказательства принадлежности Юнга к гностиско-митраисткому мировоззрению. Взглянув на это с другой стороны, мы можем восхититься с каким изяществом Карл Юнг подвел научную базу под истину мистерий. Возрождение мистерий было главной задачей Юнга и Кроули, и если Кроули возродил мистерии в созданном им великом Ордене, то Юнг делал это с помощью аналитической психологии в воображении анализируемого. Цель одна – вместо христианства, задыхающегося от духовной чахотки и материализма лишающего человека какого либо смысла его бытия, человек обретал полноценную символическую жизнь, которая делала его бытие полным и осмысленным.
Общим для Юнга и Кроули было стремление найти «центр циклона», между эмпирической наукой и духовным миром. Они понимали, что духовность, лишенная материальности приводит к одержимости и кострам инквизиции, материальность, лишенная духовности выхолащивает индивида до уровня механизма системы, одного из немногих, жалкого винтика, который выполняет свою функцию. Юнг и Кроули искали и нашли центр, оказавшись в котором можно было создать «алхимическое дитя», в котором наука и дух нашли свое объединение.
Юнг увидел это объединение в психологии, Кроули в магии. Но нужно быть слепцом, чтобы не понимать, что Юнговская психология имеет в себе магию, а магия Телемы – разумный научный базис. Предлагая разные методы аналитическая психология и Телема оперирует практически тем же самым набором символов, о которых мы поговорим позднее. На мой взгляд, ритуальная магия и активное воображение могут и должны идти вместе, но не смотря на достаточно серьезный набор фактов, приводимый мной в пользу этого (1) эта точка зрения до сих пор не была должным образом обсуждена. Магия, основанная на продуманных соответствиях составленных Кроули в Книге 777, практически всегда дает убедительные результаты выходящие за грань вероятностей, которые могли бы быть названы юнгианцами «синхронизмами». Но если подобные синхронизмы имеют место, почему не использовать это, задействую те архетипы, которые нам нужны на данный момент в соответствии со своей волей.
Однако в биографии Юнга имеется и факт где речь идет о весьма конкретном применении магии в её собственном смысле слова, как прямого воздействия на реальность. Ниже я приведу эту цитату, которая при ясном взгляде, должна заинтересовать непредубежденных магов и аналитиков:
«В 1909 году, во время нашей встречи в Вене, я поинтересовался его мнением о парапсихологических явлениях. По причине своих материалистических предрассудков он заявил, что все мои вопросы бессмысленны и проявил при этом столь поверхностный позитивизм, что мне стоило большого труда не ответить ему резкостью. Это случилось за несколько лет до того, как сам Фрейд признал серьезность парапсихологии и фактическую достоверность "оккультных" феноменов.
Но в тот момент, когда я выслушивал его аргументы, у меня возникло странное ощущение, будто моя диафрагма вдруг сделалась железной и раскалилась докрасна, она, как мне показалось, даже стала светиться. И в этот миг из находившегося рядом книжного шкафа раздался страшный грохот. Мы оба в испуге отскочили - показалось, что шкаф вот-вот опрокинется на нас. Я, опомнившись, сказал Фрейду: "Вот вам пример так называемой каталитической экстериоризации". "Оставьте, - разозлился он, - это совершеннейшая чушь". "Нет, профессор, - воскликнул я, - вы ошибаетесь! И я это вам докажу: сейчас вы услышите точно такой же грохот!" И действительно, как только я произнес эти слова, из шкафа снова раздался грохот.
До сих пор не понимаю, откуда взялась моя уверенность. Но я был убежден, что это произойдет. Фрейд ошеломленно посмотрел на меня. Не знаю, что он подумал и что увидел. Знаю одно - этот случай спровоцировал его подозрительность, а у меня появилось ощущение, будто я причинил ему боль. Мы никогда больше не обсуждали с ним это».
Отношения Юнг Фрейд, ставшие в психологических кругах своего рода культурным архетипом ученика превзошедшего учителя. Мало кому приходило в голову сравнить динамику этих отношений с теми взаимоотношениям которые происходили между Кроули и его учителем МакГрегором Мазерсом. Единым оказывается все – изначальное восхищение друг другом, постепенный отход, в пользу более широкого мировоззрения, и, наконец, жесткий разрыв, который был одинаково болезнен для обеих сторон.
Юнг с Фрейдом магической войны не вели, однако в психоаналитическом дискурсе регулярно проскальзывали взаимные обвинения в желании смерти своему оппоненту. Если бы в этом конфликте обе стороны имели то магическое оружие которое было у Кроули и Матерса, то держу пари, они не задумываясь пустили бы его в ход.
Основной задачей на пути Кроули видел в достижении Святого Ангела-Хранителя, от которого адепт получает мудрость и силу. Оказавшись в одиночестве и пройдя мучительный кризис, Юнг достиг этого собеседования: все лучшие открытия он написал под диктовку его «духа помощника, с которым был парадоксально связан» - образ гностического учителя Филимона, отворяющего ключи к познанию.
Аббатство Телемы в Чефалу и башня в Боулинге, удивительно похожи. Нолт (судя по всему, имеющий серьезные проблемы с потенцией), с возмущением пишет, что некоторые из алхимических и герметических фресок изображенных Юнгом имеют эротическое значение, а беспристрастные исследователи пути Кроули пишут, что вопреки распространенному мнению «далеко не все изображения в аббатстве были сексуальными, а скорей представляли фантазию на алхимические и гностические темы». Каждый из них испытывал потребность построить свой личный храм, бастион в котором объединятся земля и небо.
Изучая такие работы Кроули, как «Магия в теории и на практике», «Книга Тота», «Магия без слез», можно заметить особого рода сходства с стилем и образностью поздних трудов Юнга, посвященных алхимии, Каббале и гностицизму. У обеих авторов полностью отсутствует удручающая склонность оккультистов прошлого к «читанию морали», отсутствие какой либо экзальтации и обращение не к эмоциям, как это было в прошлом, а к интеллекту читателя. Но в этих сочинениях нет и другой крайности свойственной психологам – механицизма и схематизма.
Единая этика.
В одной из «Святых Книг Телемы», есть удивительный по пронзительности, глубине и красоте отрывок, который я всегда вспоминаю, всякий раз оказавшись в кризисе.
52 А еще был колибри, который заговорил с рогатым змеем и попросил у него яда. И великий змей Святого Кема, царственный змей Урей ответил ему:
53. Я плыл по небу Ну в ладье, называемой Миллионы Лет, и я не видел ни одного существа на Себеке, которое было бы равно мне. Яд моего клыка - это то, что я унаследовал от своего отца, и отца своего отца; как отдам я его тебе? Ты и твои дети, живите так, как жили я и мой отец, и, возможно, через сто миллионов поколений, милосердие Всемогущих сможет наградить твоих детей, отдав им древний яд.
54. Тогда колибри опечалился и полетел к цветам, как будто они ничего не сказали друг другу. Но все же вскоре змей ужалил его, и он умер.
55. Но прекрасный бог Ибис, который медитировал на берегу, слушал и слышал. И он отбросил свой образ Ибиса и стал похож на змея, говоря: Может быть, через сотни миллионы миллионов поколений мои дети получат каплю яда с клыка Высочайшего.
56. И действительно! Когда луна взошла трижды, он стал змеем Уреем, ибо яд прижился в нем и в его семени навеки.
По сути, в этой притчи содержится квинтэссенция учения Телемы, основой которой является тайна трансформации. Алхимики говорили о превращении свинца в золота, или графита в алмаз, гностики о превращении ветхого Адама в нового Адама, а в притчи Кроули ибис отбросив форму птицы обретает форму змея.
Послание этой притчи в том, что Воля, намерение и следование пути, способны совершить невозможное – произвести полное и радикальное изменение своей природы.
О масштабах этого изменения невозможно говорить, не пройдя его – не случайно считается, что маг, является человеком лишь отчасти – человеческое в нем пресуществляется в Божественное, как свинец в золото. Эта притча о трансгрессивном скачке, прыжке в невозможное, последнем безумии, благодаря которому происходит великое таинство.
Но в этой притче есть и другой смысл. Достичь пресуществления, обрести яд мудрость возможно только отказавшись от каких либо надежд его приобрести. Современному человеку, часто присущ тот торгашеский дух, при котором он требует гарантий даже от мистерии. Такие люди подобны колибри, порхая от цветка к цветку, мечтают они о магии, для того, чтобы увеличить свои доходы или поиметь побольше женщин. В лучшем случае у них ничего не получится, в худшем яд гнозиса проникнет в их форму, полностью разрушив их разум. Первое и единственное, с чего может начаться путь, это отчаянно мучительное желание отбросить человечью форму, унизительно вплетенную в коллективный разум массы, пассивно переваривающее то что дано родителями, социумом, культурой. Отвращение к себе как к «духовному желудку», при чем не христианский истерический мазохизм, который так часто путают с этим состоянием, а фаустовский мятежный прыжок, готовность к смерти или продаже души ради мига преодоления - это единственная предпосылка для того, чтобы яд великого змея пророс в индивиде.
В серии иллюстраций процесса индивидуации, предоставленных Юнгом, в второй картине молния ударяет в серую скалу, отщепив от неё шар. Этот шар символизирует неповторимую индивидуальность анализируемой женщины, которая молнией божественного откровения отщепляется от коллективной матрицы, чтобы в финале стать золотым цветком мандаллы. Именно этот удар молнии, отделение от первичной бессознательности, связи с сознанием массы, бытия частью, начинается великая мистерия индивидуации.
На шестнадцатом Аркане Таро «Башня», молния разрушает башню в которой пленено божественное начало. Этот аркан имеет самую дурную славу среди большинства тарологов, и считается что он приносит несчастья. Но на самом деле, именно «башня» является началом отбрасывания человеческой формы из плена структуры. Из расщепленной башни («расщипи дерево, и подними камень, и ты найдешь меня там») высвобождаются две противоположности которые находятся в латентном состоянии в психики «человека массового» - голубь и змей, в объединении которых и заключается высочайшая мистерия.
И Юнг и Кроули говорили, что лишь немногие способны пройти эту мистерию. Для этого нужна специальная предпосылка, принадлежность к касте, особый экзистенциальный мятеж против всего, людей, системы, Бога. Но, прежде всего это должен быть мятеж против себя нынешнего, во имя себя истинного. Это качество, абсолютно лишено назидания, только чудовищное искажение западной цивилизации
Тем не менее, этот мятеж изначально не особо направлен к цели. «Ибо чистая воля, свободная от вожделения к результату, совершенна во всем», написано в Книге закона. Поскольку Книгу Закона нельзя комментировать, я приведу отрывок из другой Святой Книги Телемы, в котором также говорится о Неустремлении к цели:
Также Святейший снизошел на меня, и я увидел белого лебедя, парящего в синеве.
18. Я сидел меж его крыльев и летел сквозь эоны.
19. И лебедь летел, поднимался ввысь, опускался, но мы не могли достигнуть цели.
20. Маленький сумасшедший мальчик, что сидел рядом со мной, обратился к лебедю со словами:
21. Кто ты, что летит, поднимается вверх и опускается столь бесцельно? Посмотри, много эонов уже осталось позади; Откуда ты взялся? И куда ты направляешься?
22. Смеясь, я упрекнул его, говоря: Ниоткуда! Никуда!
23. Но лебедь молчал, и тогда мальчик сказал: если нет цели - для чего это бесконечное путешествие?
24. И я приник своей головой к шее лебедя, и засмеялся, говоря: "Разве нет невыразимого удовольствия в этом бесцельном парении? Разве усталость и нетерпение не одолевают того, кто стремится к какой-либо цели?
Эти строки будут невообразимы для человека старого Эона, который привык считать что цель должна быть четко поставлена. Но процесс великого делание это плавание на лебеди, упоительное и пугающее одновременно. Единственная сила которая влечет телемита, будь то духовная практика или написание этой конкретной работы, это восторг следование своей воле, Святого Ангела-Хранителя, или говоря Юнгианским языком Самости. Этот зов, это зов удовольствия, но никак не зов долга или обязательств.
В шестидесятые годы между Юнгианской и трансперсональной школой разгорелся нешуточный спор. Позиция Юнгианцев однозначна – задачей человека является установление оси Эго-Самость, тогда как трансперсональная школа подразумевала возможность достижения полного и окончательного просветления. Но как мы видим из процитированного выше отрывка у великого делания нет цели, но сам его процесс столь восхитителен, взлеты к философскому камню так озаряют, а спуски к прима материи так пьянят, что вопрос цели и смысла кажется попросту говоря ненужным.
Если кто-то не согласится со столь радикальной интерпретацией, я хотел бы попросить оппонентов высказать свою, тем более, что отрывок с лебедем не из Книги Закона, а потому на комментарии нет никакого запрета.
На протяжении всей истории эти символы переживались великими людьми, от Пифагора до Василида, от Василида до Юлиана, от Юлиана до Алберта великого, Михаэля Маера и Герхарда Дорна, от них к Юнгу и Кроули и после них, мы видим те же самые символы в поэзии современных мятежных поэтов русского рока. (см. мою работу «Оккультный символизм в русском роке»). Единственным критерием подлинности традиции является полноценная символическая жизнь и возможность соприкоснуться с высочайшими переживаниями, при этом сохранив нити связи с земным бытием. Опыт либо получен, либо нет. Кроме традиций Кроули и Юнга, в современной культуре отсутствуют системы которые могут дать возможность пережить эти символы и стать иным. Потому Юнг и Кроули одинаково по ту сторону, вместе с проклятыми поэтами и контркультурой как таковой.
Интересно проанализировать этические установки Юнга и Кроули по отношению к каким бы то не было «абсолютным или объективным истинам»: эти установки оказываются удивительно похожа.
«Несмотря ни на что, я не метафизик» - пишет Юнг ученый, «я не верю, я знаю», говорит Юнг Маг. В этом нет противоречия, ибо до получения опыта встречи с иным мы не можем верить ничему. Любая информация, получаемая нами с пятидесяти процентной вероятностью может быть как правдой, так и ложью. Проверьте, испытайте, не верьте, сомневайтесь, идите сами.
«Мы не интересуемся вопросом объективного существования Бога, как и другими метафизическими вопросами, кои должны быть делом каждого отдельного человека, а только психологическим опытом, сформулированным как Бога. Этот опыт может соответствовать, а может не соответствовать существованию абсолютного божества или иных сил вне психики человека, но в любом случае является опытом величайшей важности», пишет Герхард Адлер со слов Юнга.
А вот что пишет Кроули, практически подписывая приговор любым желаниям вывести «незыблемую и абсолютную истину»:
«Эту книгу очень легко понять неправильно. Весьма желательно, чтобы читатели как можно более критически подошли к её изучению, так же, как сделали и мы при её составлении. В этой книге говорится о Сефирот и Путях, о Духах и Заклинаниях, о Богах, Сферах, Планах и многих других вещах, которые могут существовать, а могут и нет. Не имеет значения, существуют они, или нет. Из определённых действий следуют определённые результаты; учеников очень серьёзно предупреждают, что не надо пытаться объяснять их с точки зрения объективной реальности или философской обоснованности. Преимущества, которые будут получены через них, в основном такие: 1) Расширение кругозора. 2) Совершенствование в контроле над умом».
Отказаться от метафизических претензий, это, значит, сделать первый шаг в метафизическое, подобно сократовскому «я знаю только то, что ничего не знаю». С веры не начинают путь гнозиса – идите, проверьте, хотите опровергните – ваша задача не повторять чей либо путь, а идти своим – вот основной этический посыл двух учений. Нолт с ужасом цитирует приватные утверждения Юнга, в которых он говорит, что каждый человек это бог, который должен написать свое евангелие, но это единственный закон нового эона символом которого является побеждающий ребенок. Ибо как сказал Кроули «Нет бога кроме человека».
Вера не подтвержденная опытом, лишь предрассудок, который оставляет в границах своего я, не позволяя двигаться дальше. Оружия такой веры, человека массового это надежды и страхи. Будешь хорошим мальчиком – попадешь в рай, будешь плохим, в аду поджаришься. Главное – оставайся мальчиком, исправно кушай кашку привычных стереотипов, и все хорошо, ты часть большого целого. Юнг и Кроули решительно восстают против этого. Единственный ответ на проповедь рабства это дерзкий призыв ада – «если так, то я желаю сию минуту оказаться в самой центральной точки ада», говорит герой индивидуал, и если эта отповедь продиктована не жалкими желаниями оправдать свои мелкие страстишки, а титанической волей к свободе, «отбрасыванием формы», через некоторое время, когда в плавильном огне будет переплавлен свинец в золото, вспыхнет «огонь божественной любви заключенный в адском пламени». Правда есть один парадокс: если совершать этот шаг, надеясь на гарантированное искупление в последний момент, этот второй огонь и не учитывать возможность полного поражения, неосторожного постигнет судьба колибри а не ибиса.
Юнг называл путешествие в бессознательное «некеей», или нисхождением в царство мертвых – град пирамид, один из важнейших символов в образах которые использует Кроули.
Еще одним важным аспектом мировоззрения Юнга и Кроули является отрицание какой-либо двойственности. Коллективные предрассудки изображают Кроули как сатаниста и почитателя Сатаны. Эта роль очень удобна, поскольку она до поры до времени надежно защищает учение от тех ничтожеств, кто привыкли боятся, а не думать. О, да, рабы, яд урея это не то, что вам нужно. Однако, говоря объективно, отождествление Кро