Закрыв кран, он вернулся к своему велосипеду, поднял опоры и повел его обратной дорогой. Сердце екнуло, когда он увидел неподалеку желтую небольшую машину, но это оказался «сивик», а не «юго». Водитель проехал мимо, не затормозив и не заметив маленького мальчика с покрасневшими от холода руками, вцепившимися в руль велосипеда, на дороге, ведущей к дому Ержиков, маленького мальчика с лицом, похожим на доску объявлений, где было на писана: ВИНОВЕН!
Как только машина скрылась из виду, Брайан сел в седло, пригнулся к самому рулю и закрутил педалями. Он не остановился и не снизил скорость до того момента, пока не оказался на подъездной дороге к своему дому. Онемение в руках к этому времени почти прошло, но он все еще чувствовал неприятное покалывание, руки оставались шершавыми и, главное… красными.
Стоило ему войти, как мама окликнула из гостиной:
– Это ты, Брайан?
– Да, мама, – то, что он делал на дворе Ержиков уже казалось далеким и нереальным, как сон. Вне всяких сомнений мальчик, который теперь стоял в залитой солнечным светом чистой кухне, мальчик, который открывал холодильник и доставал оттуда молоко, никак не мог быть тем самым мальчиком, который погружал руки в грязь на огороде Вильмы Ержик, а потом швырял эту грязь на простыни Вильмы Ержик, швырял, и швырял, и швырял.
Конечно, нет.
Брайан налил себе молока, разглядывая при этом руки. Они были чистые.
Красные, но чистые. Он поставил пакет молока обратно. Сердце уже совсем угомонилось и работало в обычном ритме.
– Как прошел день в школе? – спросила Кора.
– Нормально.
– Хочешь посмотреть со мной телевизор? Скоро начнется «Санта Барбара», а сейчас идет «Поцелуй Херши».
– Конечно, хочу, – сказал Брайан. – Но сначала поднимусь к себе ненадолго.
– Только не оставляй там стакан. Молоко прокисает и начинает вонять, а потом стакан не отмывается в посудомойке.
– Я принесу его обратно, ма.
– Смотри, не забудь.
Брайан поднялся к себе в комнату и провел полчаса в сладостных мечтах над карточкой Сэнди Куфэкса. Когда к нему заглянул младший брат Шон и спросил, не хочет ли он сбегать с ним вместе в угловой магазин, Брайан захлопнул свой альбом бейсбольных карточек и сказал Шону, чтобы тот выметался и не смел возвращаться, пока не научится стучать в дверь, если она закрыта. Он слышал, как Шон еще долго стоял в коридоре и горько плакал, но не чувствовал к нему ни капельки жалости.
Существует же, в конце концов, такая вещь, как хорошие манеры.
– 10 –
Веселая компания попала за решетку – не ради смеха. А там, представь, уже джаз-банд сидел – ну и потеха! Что началось тут – спаси нас Господи Иисусе! Прыжки, ужимки, визги – концерт в тюремном вкусе.
Король стоит, расставив ноги, голубые глаза сияют, обтянутые белым трикотажным костюмом ляжки трясутся. Поддельные бриллианты сверкают в ярком свете люстр. Прядь иссиня-черных волос падает на лоб. Микрофон почти у самого рта, но недостаточно близко, чтобы Майра не смогла разглядеть капризный изгиб верхней губы.
Она видит все. Она сидит в первом ряду. И вдруг, в тот момент, когда настал черед их броситься в бой ритм-группе, он протягивает руку, протягивает руку ЕЙ, таким жестом, каким Брюс Спрингстин (которому никогда не удастся заменить короля, как бы он ни старался) протягивает руку девушке в видеоклипе «Танцуя в Темноте».
В первый момент она слишком потрясена, чтобы поверить, слишком потрясена, чтобы сдвинуться с места, но тут же чья-то услужливая рука подталкивает ее сзади, а ЕГО рука обхватывает ее запястье и тянет наверх, на сцену. Она чувствует, вдыхает его запах – смесь пота, английской кожи, и горячей чистой плоти.
Еще мгновение и Майра Иванс в объятиях Элвиса Пресли. Мягкая ткань его костюма скользит у нее под ладонями. Руки, обнимающие ее, по-мужски сильные. Лицо, ЕГО лицо, лицо Короля в нескольких дюймах от ее лица. Он ведет ее в танце, они – пара, Майра Жозефин Иванс из Касл Рок, штат Мэн, и Элвис Арон Пресли из Мемфиса, штат Теннесси. Сомкнув объятия в развратном танце, они скользят по всей огромной сцене на глазах четырех тысяч истерически визжащих поклонников, а музыканты наигрывают и напевают знакомый припев пятидесятых годов «Танцуйте рок… все танцуйте рок».
Их бедра извиваются, прижатые друг к другу, она чувствует возбужденную твердость той части его тела, которая располагается как раз напротив ее живота, чуть пониже. Потом он раскручивает ее так, что юбка развевается широким колоколом, демонстрируя всем желающим кружевные трусики от Виктории Сикрет, ее рука вонзается в его ладонь, словно ось в колесо, и он снова привлекает ее к себе, и ладонь его скользит по ее спине все ниже и ниже, стискивает ягодицы и прижимает ее к себе еще теснее. Она на секунду бросает взгляд в беснующийся зал и видит там Кору, ее пронзительный неотступный взгляд. Лицо бледно от злости и озлоблено от зависти.
Тогда Элвис поворачивает ее голову к себе и шепчет своим сиропносладким южным выговором:
– Разве не лучше смотреть друг на друга, милая?
Не успевает она ответить, как его пухлые губы прижимаются к ее рту.
Его запах и ощущение его самого так близко заполняют весь мир. И вдруг – О, Боже! – его язык протискивается между ее зубов и Король рок-н-ролла целует ее по-французки на глазах у Коры и целого мира – чтоб они все полопались! И вновь он прижимает ее к себе, а когда медь начинают закатываться истерическими синкопами, Майра ощущает горячий прилив возбуждения. Никогда такого ей не приходилось испытывать, даже много лет назад в Касл Лейк с Тузом Мерриллом. Она хочет закричать, но его язык полностью забаррикадировал ей рот и остается только впиться ногтями в шелковистую трикотажную поверхность его спины. А медь уже трубит «Мой Путь».
– 11 –
Мистер Гонт сидел в одном из своих плюшевых кресел и с пристальным вниманием врача-психиатра наблюдал за тем, как Майра содрогается в оргазме.
Она истерично тряслась всем телом, руки судорожно стискивали фотографию Элвиса, глаза закрыты, грудь высоко вздымалась, ноги сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. Волосы, пропитавшись потом, потеряли тщательность завивки и лежали на голове плотным слипшимся шлемом, не слишком привлекательным для постороннего наблюдателя. Двойной подбородок тоже блестел от пота, как случалось у самого Элвиса, когда он носился кругами по сцене на своих последних концертах.
– Оооооо! – стонала Майра и дрожала, как желе на десертной тарелке. Ооооо! Ооооо, Господи! Оооооо, мой Боооо! ООООООО…
Мистер Гонт стиснул большими и указательными пальцами стрелки своих черных брюк и резким движением провел сверху вниз, вернув им былую стройность, затем подался вперед и выхватил фотографию Элвиса из рук Майры.
Ее глаза тут же распахнулись, обнажив полный ужаса взгляд. Она потянулась за фотографией, но достать ее уже не могла. Тогда Майра стала подниматься со своего места.
– Сядьте, – приказал мистер Гонт.
Майра тут же плюхнулась обратно, как будто за тот короткий миг, когда пыталась подняться, окаменела.
– Если вы хотите еще хоть раз увидеть эту фотографию, Майра, сидите.
Она сидела и смотрела на него тупым бараньим взглядом. Широкие ручья пота стекали из-под мышек и по груди.
– Пожалуйста, – жалобно произнесла Майра, протянув в мольбе руки, и голос вырвался у нее из горла с таким шипением и завыванием, с каким суховей носится по пустыне.
– Назовите цену, – предложил Гонт.
Майра задумалась, округлив глаза. Адамово яблоко двигалось по шее вниз и вверх в такт тяжелой мыслительной работе.
– Сорок долларов, – выкрикнула она. Гонт засмеялся и покачал головой.
– Пятьдесят.
– Даже слушать смешно. Видимо, эта фотография не так уж вам нужна, Майра.
– Очень нужна. – В углах глаз у нее заблестели слезинки. Еще мгновение и они покатились вниз по щекам, смешиваясь с потом. – Нужна-а-а-а! – завыла она.
– Хорошо, – сказал Гонт. – Вы хотите ее получить. Готов согласиться с тем фактом, что вы в самом деле хотите ею обладать. Но нужна ли она вам, Майра? Действительно ли так необходима?
– Шестьдесят! Больше у меня нет ни цента.
– Майра, неужели я похож на ребенка?
– Нет…
– Надеюсь. Я человек старый – старше, чем вы можете себе представить, но выгляжу при этом неплохо, если вам мои слова не покажутся нескромными. И все же вам, видимо, я показался совсем несмышленышем, если высчитаете, что я могу поверить будто женщина, проживающая в новехоньком двухэтажном доме менее чем в трех кварталах от Касл Вью, имеет только шестьдесят долларов на своем счету. – Вы не поняли, мой муж…
Мистер Гонт встал с фотографией в руках. Улыбающийся человек; несколько минут назад радушно приглашавший ее войти, исчез бесследно, испарился.
– У вас, кажется, не было предварительной договоренности, Майра, не так ли? Так. Я пригласил вас только по доброте душевной. Но теперь, боюсь, придется попросить вас покинуть магазин.
– Семьдесят! Семьдесят долларов!
– Вы меня оскорбляете. Прошу вас уйти.
Майра упала на колени. Она рыдала, звучно, со всхлипами. Затем судорожно ухватилась за обшлага брюк.
– Прошу вас! Прошу вас, мистер Гонт. Мне совершенно необходима эта фотография. Просто необходима! Я не смогу без нее жить! Она делает такое… вы не поверите что она делает.
Мистер Гонт взглянул на фотографию, и лицо его на долю секунды исказилось брезгливой гримасой.
– Не думаю, что мне необходимо это знать. От всего этого слишком уж… потом несет.
– Но ведь на сумму, более чем семьдесят долларов, мне придется выписывать чек. Тогда узнает обо всем Чак. И потребует отчета, на что я истратила деньги. А если я ему скажу, он… он…
– Это, – сказал Гонт, – не моя проблема. Я хозяин магазина, а не член совета по бракоразводным делам. – Он смотрел на нее сверху вниз и разговаривал с потной макушкой. – Я уверен, найдется другой покупатель миссис Раск, например, которая оценит по достоинству эту реликвию последнюю фотографию мистера Пресли.
При упоминании имени подруги Майра вскинула голову. Глаза у нее запали и сверкали влажными темно-карими точками. Губы искривились, обнажив полоску зубов, и выглядела она в этот момент откровенно безумной.
– Вы продадите фотографию ей?! – прошипела Майра.
– Я сторонник свободной торговли, – заявил мистер Гонт. – Именно такая торговля сделала эту страну великой. Признаюсь вам, Майра, только и жду, чтобы вы оставили меня в покое. Взгляните на свои ладони, они насквозь мокры от пота. Мне придется отдавать брюки в чистку и даже в этом случае не уверен…
– Восемьдесят долларов!
– Я готов продать вам фотографию за сумму, вдвое больше той, которую вы только что назвали, – сказал мистер Гонт. – Сто шестьдесят долларов и ни центом меньше. – Он усмехнулся, продемонстрировав желтые кривые зубы. – И ваша чековая книжка, Майра, меня вполне устроит.
Она издала стон отчаяния.
– Не могу! Чак убьет меня.
– Вполне возможно, – кивнул мистер Гонт. – Но ведь в таком случае вы умрете во имя всепоглощающей любви, разве не так?
– Сто, – взмолилась Майра и снова ухватилась за обшлага его брюк, как только он сделал попытку отступить на шаг. – Прошу вас, сто долларов.
– Сто сорок, – отчеканил Гонт. – И больше никаких уступок. Это мое последнее слово.
– Ну что ж, делать нечего, – вздохнула Майра. – Я заплачу.
– И еще пососать при этом, – ухмыляясь сообщил мистер Гонт.
Глаза Майры стали похожи на две заглавных буквы О.
– Что вы сказали? – прошептала она.
– Пососать! – выкрикнул он ей в лицо. – Сделать мне минет! Открыть свой огромный золотозубый рот и вложить в него мой член.
– О, Господи, – застонала Майра.
– Как хотите, – мистер Гонт пожал плечами и хотел повернуться, чтобы уйти.
Но Майра вцепилась в него до того, как он успел это сделать. Мгновение спустя ее дрожащие пальцы тянули вниз молнию на ширинке его брюк.
Он некоторое время с усмешкой наблюдал ее неловкую возню, а потом отбросил прочь ее руки.
– Расслабьтесь, – произнес он брезгливым тоном. – Оральный секс ввергает меня в депрессивное состояние.
– В какое состояние…
– Не важно, Майра, – он протянул ей фотографию. Она вцепилась в нее и прижала к груди. – И все же вам придется оказать мне кое-какую услугу.
– Какую? – бессильно прошептала она.
– Вы знаете человека, который владеет баром по другую сторону Тин Бридж?
Она уже закрутила было головой, и слезы вновь заблестели на глазах, как вдруг поняла, кого он имеет в виду.
– Генри Бофорт?
– Именно. Кажется, он хозяйничает в заведении, именуемом Мудрым Тигром. Интересное название, кстати.
– Я с ним сама не знакома, но о его существовании знаю, во всяком случае надеюсь, что это тот человек, о котором я думаю. – Майра ни разу в жизни не бывала в Мудром Тигре, но знала о его хозяине все, как впрочем и всех остальных хозяев чего бы то ни было.
– Вы думаете о том, о ком надо. Так вот, мне бы хотелось, что бы вы сыграли с ним небольшую шутку.
– Какую? Какую шутку?
Гонт схватил ее за запястье одной из истекающих потом рук и потянул вверх, помогая встать на ноги.
– А об этом мы поговорим, Майра, пока вы будете выписывать чек. – Он улыбнулся и былое очарование вернулось к его лицу в тот же момент. Глаза сияли, и в них плясали веселые искры. – Кстати, желаете, чтобы я вложил фотографию в подарочную упаковку?
Глава 5
– 1 –
Алан вошел закусочную Нэн, напротив дома Полдни тут же понял, что она страдает, страдает так, что приняла таблетку перкодана днем, что случалось нечасто. Он понял это еще до того, как она успела открыть рот, чтобы произнести слова приветствия – боль застыла у нес в глазах. Застыла особым блеском, который был ему знаком и всегда не нравился. И не понравится никогда. Не впервые он задал себе вопрос: не пристрастилась ли Полли к наркотикам? При сложившихся обстоятельствах это было бы лишь дополнительным побочным эффектом основной болезни, вполне возможным и даже не удивительным, подтверждающим тот факт, что ей приходится жить с постоянной болью, которую Алан не в состоянии был понять и прочувствовать.
Тем не менее голос ее не выдал внутреннего состояния, когда она ответила на его вопрос:
– Как поживаете, милая дама?
Полли улыбнулась.
– День сложился любопытно. Даже очччень! – как говорил актер в «Пересмешнике».
– Ты слишком молода, чтобы это помнить.
– Вот поди ж ты, помню. Кто это, Алан?
Он повернулся по направлению ее взгляда как раз вовремя, чтобы успеть заметить женщину с прямоугольным пакетом в руках, которая неслась мимо широкого окна закусочной. Немигающий взгляд ее был устремлен прямо перед собой, и мужчине, идущему навстречу, пришлось отскочить в сторону, чтобы избежать столкновения. Алан покопался в памяти, хранившей картотеку имен и лиц, и выудил оттуда то, что Норрис, обожавший полицейскую терминологию, назвал бы «обрывочные данные».
– Иванс, Мэйбл или Мэйвис, или как там ее. Она замужем за Чаком Ивансом.
– У нее такой вид, как будто она только что накурилась до одури Панаманиан Ред, – сказала Полли. – Даже завидно.
Нэн Робертс собственной персоной вышла, чтобы их обслужить. Она была одним из Баптистских Солдат во Христе под началом Уильма Роуза, и теперь на груди, слева, у нес красовался небольшой желтый значок. Уже третий, который Алану приходилось лицезреть сегодня с утра, и он догадывался, что придется увидеть еще немало в ближайшие недели. На значке был изображен игровой автомат, обведенный черным кругом и перечеркнутый красной чертой по диагонали. Никаких лозунгов, рисунок и без слов достаточно красноречиво доводил до сведения желающих отношение владельца значка к Казино Найт.
Нэн была женщиной средних лет с необъятной грудью и пухлым ласковым лицом, напоминавшим всем и каждому кто с ней общался либо собственную любимую мамочку, либо, в крайнем случае, яблочный пирог. Кстати яблочный пирог в закусочной Нэн подавался отменный, о чем доподлинно знал Алан и все его подчиненные, и особенно хороша была горка ванилинового мороженого, водружавшаяся сверху для украшения и соблазнительно тающая так, что слюнки текли. Всем и всегда хотелось провести параллель между внешностью Нэн и ее характером, но большинство деловых людей, в частности агенты по продаже недвижимости, успели удостовериться, что спешить с выводами не стоит. За мягкими доброжелательными чертами лица скрывался безотказно действующий компьютер, а под большой материнской грудью, на том месте где должно располагаться сердце, покоилась кипа чековых книжек и счетов. Нэн опутала своей сетью большую часть Касл Рок, включая по меньшей мере пять служебных помещений на Мейн Стрит и теперь, когда Поп Мерил покоился в земле, она стала, как подозревал Алан, одной из самых состоятельных персон города.
Она напоминала ему содержательницу публичного дома в Ютике, которую он однажды арестовал. Та попыталась всучить ему взятку, а когда он отказался, чуть не разбила ему голову птичьей клеткой. Проживавший там золотушный попугай, время от времени произносивший одну единственную фразу: «Мать твою растактак, Фрэнк» угрюмым глубокомысленным тоном, в тот момент находился на своем месте, в той самой клетке, которая должна была опуститься на голову Алану. Временами, когда он видел как углубляется вертикальная морщина на переносице Нэн, Алан догадывался, что она способна на нечто подобное. И поэтому он счел вполне естественным то, что Нэн, редко выходившая из-за кассового аппарата, на этот раз оставила свой пост и решила сама обслужить заглянувшего на огонек шерифа округа. Такое внимание дорого стоило.
– Привет, Алан, – сказала она, – Сколько лет, сколько зим. Где пропадал?
– То там, то тут, – уклончиво ответил Алан. – Дела, дела.
– Это не причина, чтобы забывать старых друзей. – Она заливала его с ног до головы своей сияющей материнской улыбкой. – Хоть бы изредка забегал.
«Надо много времени провести бок о бок с Нэн, – подумал Алан, чтобы заметить, насколько редко эта улыбка отражается в глазах».
– А вот он я, тут как тут.
Нэн расхохоталась так громко и весело, что посетители у стойки испуганно оглянулись. А потом они будут рассказывать своим приятелем, как Нэн Робертс и шериф чесали языками, словно старые добрые приятели.
– Кофе, Алан?
– Да, пожалуйста.
– А, может быть, и кусок пирога вдогонку? Домашнего приготовления, яблоки из садов Мак-Шерри в Швеции. Только вчера собирали.
Хорошо хоть она не стала сообщать, что собирала их сама, подумал Алан.
– Нет, спасибо, – сказал он вслух.
– Уверен? А ты как, Полети?
Полли отрицательно покачала головой.
Нэн ушла готовить кофе.
– Ты ее недолюбливаешь, кажется, – тихо спросила Полли. Он ответил не сразу, как-то не приходилось свои ощущения расценивать по схеме любишь-не любишь.
– Нэн? С ней все в порядке. Просто мне всегда хочется знать о людях то, что они представляют из себя на самом деле.
– И чего они на самом деле добиваются?
– Это уж чересчур. – Алан рассмеялся. – Слишком трудно. Меня вполне устраивает, если я хотя бы с первой половиной справлюсь.
Она улыбнулась – Алан всегда старался сделать так, чтобы она улыбалась – и сказала:
– Надо тебя записать в философы, Алан Пэнгборн.
Он дотронулся до ее затянутой в перчатку руки и улыбнулся в ответ.
Вернулась Нэн и поставила перед Аланом толстостенную белую фаянсовую кружку с дымящимся кофе. Одного у нее не отнимешь, думал Алан, она точно знает, когда пора покончить с обменом любезностями и приступить к удовлетворению плоти. Далеко не все, закованные в такие же честолюбивые рамки как Нэн, обладают этим знанием.
– Ну, а теперь, – сказал Алан, отхлебнув кофе. – Начинай рассказ о своем любопытном дне.
Полли в мельчайших деталях рассказала ему, как они с Розали Дрейк видели утром из окна Нетти Кобб, страдавшую на пороге магазина Нужные Вещи, и как она, наконец, собрав в кулак всю свою силу воли, решилась туда войти.
– Замечательно, – сказал Алан и это было вполне искренно.
– Да, но это еще не все. Она там что-то купила! Я никогда не видела ее такой возбужденной, радостно возбужденной. Она была жизнерадостна – вот верное слово. Ты ведь знаешь, какая она всегда вялая.
Алан кивнул.
– Так вот, на щеках у нее играл румянец, волосы растрепались, и она даже несколько раз хихикнула.
– Ты уверена, что они занимались только делом? – округлив глаза спросил Алан.
– Не валяй дурака, – Полли фыркнула, как будто сама не высказала такого предложения Розали. – Так или иначе она дождалась снаружи, пока ты уйдешь – я так и знала, что она будет ждать этого момента на улице – а потом вошла и показала нам то, что купила. Ты знаешь, что у нее коллекция цветного стекла?
– Понятия не имею. В этом городе иногда происходят некоторые вещи без моего ведома, хочешь верь, хочешь нет.
– У нее в коллекции предметов шесть. Почти все из них остались от матери. Она как-то говорила, что было больше, но несколько вещей разбились.
Нетти очень любит те несколько вещиц, которые остались, а он продал ей и в самом деле прекрасный абажур из цветного стекла, красивее я, пожалуй, никогда не видела. С первого взгляда мне показалось, что это изделие Тиффани. Конечно, этого быть не может, Нетти не смогла бы заплатить за подлинное стекло Тиффани, и все же вещь прекрасная.
– Сколько же она заплатила?
– Я не спросила. Но уверена, в каком бы чулке она не хранила свои сбережения, на сегодняшний день он пуст.
Алан слегка нахмурился.
– Ты уверена, что ее не надули?
– Ну почему ты всегда так подозрителен? Нетти, конечно, во многом растяпа, но только не в вопросе цветного стекла. Она сказала, что они торговались, а, значит, так оно и есть. И она была счастлива!
– Я очень рад за нее. Ей выпал Выигрышный Билет.
– То есть?
– Так назывался магазин в Ютике, – объяснил Алан. – Много лет назад. Я тогда был еще ребенком. Хорошее название – «Выигрышный Билет».
– А твоего билетика там не было? – поддразнила Полли.
– Не знаю. Никогда туда не заходил.
– Ну что ж, у меня такое впечатление, что мистер Гонт припас и мой билет.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Нетти принесла мою коробку из-под пирога, а туда была вложена записка. От мистера Гонта. – Она придвинула к нему поближе лежавшую на столе сумочку. – Посмотри сам. Я, к сожалению, сегодня не в состоянии расстегивать замки.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Плохо, Полли?
– Плохо, – откровенно созналась она. – Бывало и хуже, но, честно сказать, не намного. Всю неделю плохо, с тех пор, как погода изменилась.
– Ты пойдешь на прием к доктору Ван Аллену?
Она вздохнула.
– Пока нет. Ожидаю передышки. Каждый раз, когда случаются такие приступы, облегчение наступает как только начинаешь опасаться что вот-вот свихнешься от боли. Во всяком случае так было всегда. Но я думаю, придет день, и случится так, что ожидаемого облегчения не наступит. Если к понедельнику этого не произойдет, я пойду на прием. Но ведь он может всего лишь рецепт выписать. И все равно пойду, не дура же я, чтобы не испробовать все возможности.
– Но…
– Хватит, – мягко перебила Полли. – Хватит на сегодня, ладно?
– Ладно, – не слишком охотно согласился Алан. – Взгляни на записку.
Она очень любезная, и я бы даже сказала… интеллигентная.
Алан расстегнул замок сумочки и сразу увидел конверт, лежавший поверх чековой книжки. Он взял его в руки и ощутил шелковистость сметанно-белой бумаги. Наискосок было написано почерком настолько старомодным, что, казалось, им могли писать только старинные дневники – Миссис Полли Чалмерс.
– Такой почерк, – искренне веселилась Полли, – называется каллиграфией, и ему закончили обучать, я думаю, сразу после завершения ледникового периода.
Он достал из конверта канцелярский бланк. Наверху было отпечатано
НУЖНЫЕ ВЕЩИ
Касл Рок, штат Мэн
Лилэнд Гонт, владелец
Почерк, которым была написана записка уже не казался столь витиеватым, как на конверте, но все же и от почерка и от стиля самого изложения приятно веяло стариной.
Дорогая Полли,
Еще раз позвольте поблагодарить вас за великолепный пирог. Именно такой я люблю больше всего, и он оказался прекрасен. А также примите мою искреннюю благодарность за безграничную доброту ко мне и неоценимую моральную поддержку – вы наверняка поняли, в каком беспокойстве я пребывал в день открытия и в преддверии премьеры.
Имеется у меня один предмет, хоть еще и не доставленный, но в пути, переправляется вместе с другим товаром, который, надеюсь, мог бы вас заинтересовать. Не хочу говорить большего; вам лучше увидеть своими глазами. Это, безусловно, всего лишь пустячок, но я подумал о нем сразу, как только вы ушли, а за долгие годы я редко ошибался в подобных вещах.
Ожидаю товар прибытием не позднее пятницы или субботы. Не откажите в любезности, загляните во второй половине дня в воскресенье. Я весь день буду на месте – предстоит составить каталог – и надеюсь вас увидеть.
Повторяю, объяснить в подробностях не имеет смысла, вещица либо скажет сама за себя, либо промолчит. В последнем случае я хотя бы не останусь перед вами в долгу, угостив чашкой чая.
Наденусь, Нетти довольна своим новым абажуром. Она чрезвычайно приятная женщина, как мне показалось, и я рад, если смог доставить ей удовольствие.
Искренне Ваш,
Лилэнд Гонт.
– Чудеса! – воскликнул Алан, вкладывая записку обратно в конверт, а конверт в сумку. – Собираешься отправиться на место и провести экспертизу, как говорится на нашем полицейском языке?
– С таким предисловием и после того, как я видела абажур Нетти отказаться невозможно. Да, думаю, зайду… если, конечно, рукам не станет хуже. А ты не хочешь пойти, Алан? Может быть, у него и для тебя что-нибудь найдется.
– Может быть. Но скорее всего придется заняться Патриотами. Кажется, они настроены всерьез.
– У тебя усталый вид. Алан. Под глазами синяки.
– Такой день выдался. Началось с того, что пришлось с самого утра разнимать городского голову и одного из моих служащих, чтобы они не убили друг друга в укромном местечке.
Полли подалась вперед и с беспокойством спросила:
– Что случилось?
Он рассказал ей о стычке между Китоном и Норрисом Риджвиком и о странном слове, которое все время повторял Китон – преследование. Когда он закончил, Полли долго молчала.
– Ну? – не выдержал он в конце концов. – Что ты об этом думаешь?
– Я думаю, что пройдет еще немало лет, прежде чем ты будешь знать о Касл Рок все то, что должен знать. То же самое касается и меня. Я слишком долго отсутствовала и не рассказываю никому о своей «маленькой проблеме», так что, думаю, многие в городе мне не доверяют. Но ты собираешь сведения.
Алан, и запоминаешь их. Знаешь, что я чувствовала, когда вернулась в Касл Рок?
Он отрицательно покачал головой, не спуская с нее внимательного взгляда. Полли не из тех женщин, кто начнет с бухты-барахты копаться в прошлом, даже наедине с ним.
– Это было все равно, что снова начать смотреть с середины одну из мыльных опер, когда уже много серий пропущено. И людей, и их проблемы ты узнаешь сразу, так как по сути дела ничего не изменилось. Вернуться к просмотру такого сериала, все равно что влезть в старые, давно забытые, но все же очень удобные тапочки.
– О чем ты, я не совсем понимаю.
– О том, что в этом городе идет несколько мыльных опер, которых ты не смотрел с самого начала. Знаешь ли, например, что дядя Дэнфорта Китона лечился в Джунипер Хилл в одно время с Нетти Кобб?
– Нет, не знаю.
Она кивнула.
– Ему было лет сорок, когда у него стали появляться психические расстройства. Моя мама говорила, что Билл Китон шизофреник. Не знаю, так это или мама просто употребляла слово, которое часто слышала по телевизору, но факт остается фактом – Билл Китон был явно не в себе. Я помню, как он хватал людей на улице за грудки и начинал талдычить им о какой-то мучившей его проблеме – о национальном долге или о том, что Джон Кеннеди коммунист, или еще о чем-нибудь того же свойства. Я тогда была еще ребенком, но помню, что меня все это очень пугало.
– Еще бы, можно понять.
– А иногда он бродил по улицам, опустив голову, и бормотал что-то самому себе, очень громко и в то же время неразборчиво. Мама всегда меня наставляла, чтобы я с ним ни в коем случае не разговаривала, когда он в таком состоянии, даже если мы шли в церковь, и он тоже. Потом он попытался пристрелить свою жену. Во всяком случае так говорили, но ты ведь знаешь, как долгие сплетни могут исказить реальные события. Может быть, он всего лишь размахивал у нее перед лицом своим служебным оружием. Что бы там ни было на самом деле, но этого было достаточно, чтобы посадить его в окружную тюрьму. Потом провели нечто вроде медицинской экспертизы и его переправили в Джунипер Хилл.
– Он и сейчас там?
– Нет, умер. Его психическое состояние ухудшалось стремительно, в особенности с того момента, как его поместили в клинику. Говорят, он умер в состоянии каталепсии.
– О, Господи.
– Но это еще не все. Ронни Китон, отец Дэнфорта Китона и родной брат Билла Китона, провел четыре года в психиатрическом отделении клиники ВА в Тогусе, в середине семидесятых годов. Сейчас он в доме престарелых. А еще была тетка или двоюродная сестра, точно не знаю, которая покончила с собой в пятидесятых после какого-то скандала. Боюсь утверждать, но, кажется, она слишком откровенно предпочитала мужскую компанию.