Осмысляя прошедший почти 15-летний период активных исследовательских усилий, направленных на изучение малопопулярной в советской региональной науке казачьей истории Кубани, можно констатировать, что современные генерации «казаковедов» логически завершают начинания своих предшественников XIX – начала ХХ вв. В новейших статьях и монографиях всестороннему рассмотрению подверглось участие черноморского и линейного казачества в Кавказской войне, уточнены и по-новому оценены сюжеты, связанные с формированием полков, устройством кордонных линий, действия казаков во внешних военных кампаниях империи (1). Без должного внимания не остались и сугубо «невоенные» аспекты жизни кубанцев, связанные с хозяйственным развитием, демографическими и социальными процессами, традиционной культурой (2). Особый интерес представили работы, осветившие деятельность кубанских сотен, батальонов и полков в последние десятилетия существования исторической России: при покорении Туркестана, отстаивании национальных интересов в Иране и Китае, наконец, в русско-японской и Первой мировой войнах, т. е. тех событиях, которые дореволюционная кубанская историография не успела осмыслить и проанализировать (3). «Белые пятна» фактической, событийной истории казаков Кубани, таким образом, успешно ликвидируются современной наукой, но в то же время гораздо меньшее внимание уделяется аналитической стороне регионального казаковедения.
Понятно, что проблема, кто и как писал о кубанском казачестве, вовсе не являет собой terra incognita: она поднималась и исследовалась уже в советский период, но в рамках либо всего войска, либо его константной составляющей в лице черноморцев (4). Что касается линейных полков Кубани, то здесь исследовательская работа только начинается (5), хотя во многом и является осложненной «распыленностью» печатных и архивных материалов о линейцах и их историописателях.
|
|
В череде разновременно возникавших линейных подразделений Кубани Хоперский казачий полк занимает особое место. Эта «особость» мотивирована не только известным назначением старшинства всему войску (по 1696), но и исключительной ролью хоперцев в колонизации Северо-Западного Кавказа и их деятельным участием в создании всех последующих казачьих формирований правого фланга Кавказской линии. Хоперцев можно заслуженно назвать «старожилами» Кубанского края: обосновавшиеся на Азово-Моздокской линии в 1778–1781 гг., они задолго до появления черноморцев познакомились и со степным кубанским правобережьем, и с ущельями и горами Черкессии, находясь под началом известных администраторов и военачальников конца XVIII в. П.С. Потемкина, С.А. Булгакова, П.А. Текелли, Ю. Б. Бибикова, Н.И. Германа, И.В. Гудовича (6).
Однако на раннем этапе своего пребывания на Кавказе хоперские казаки мало интересовали читающую публику империи: ее гораздо больше занимала экзотика новых земель, описание местной природы и суровых горцев. В немногочисленных публиковавшихся сочинениях, последовавших вслед за знаменитым описанием. Северного Кавказа петербургского академика И.А. Гильденштедта (7), можно обнаружить лишь самые незначительные свидетельства, относящиеся к линейным полкам. В выдержавшем несколько изданий уже в екатерининскую эпоху «Обозрении Российской империи» действительного тайного советника С.И. Плещеева, например, встречается только одно упоминание, что «Опричь Россиян находятся в Кавказском наместничестве разных родов поселенцы, как-то Хоперские, Волгские, Семейные, Донские, Дубовские и Гребенские казаки» (8), при этом о коренном населении региона автор повествует куда более подробно.
|
|
Информационной насыщенностю по отношению к выходцам с Хопра не отличаются и географические издания начала XIX века. Даже известный «Словарь» писателей и переводчиков Афанасия Щекатова и Льва Максимовича скупо сообщал: «Хоперские казаки, составляющие один только полк под названием. Хоперского казачьего полка, поселены издавна в Кавказской губернии, в уездном городе Ставрополе и его уезда в крепостях, Донской, которая от Черкасска, главного города донских казаков, в 300, а от реки Кубани, где стоит крепость Кавказская, в 90 верстах, так же в крепостях Московской, и Александровского уезда в Северной, для содержания кордонного караула на Кавказской линии в предосторожность нечаянных набегов от живущих за оною линиею тамошних горских народов» (9). Очевидно, что содержащиеся здесь сведения о конкретных пунктах, населенных хоперцами, весьма лаконичны, к тому же они грешат неточностями. Указывается, в частности, что «Донская крепость, Кавказской губернии в Ставропольском уезде при реке Егорлыке (на самом деле, на притоке Егорлыка – реке Ташле. – В. К.), снабжена потребным числом артиллерии и должным количеством солдат из полевых полков, состоящих на Кавказской линии, от Астрахани расстоянием 866 верст» (10). Показательно, что в разделе «Казаки» данный словарь не упоминает хоперцев как таковых (11), видимо, по причине их малочисленности и относительно недавнего периода существования самого полка (с. 1775). Подтверждением именно такого подхода служат сведения, помещенные профессором географии и статистики Е.Ф. Зябловским в его популярном для современников «Статистическом описании Российской империи», где говорится о гребенских, донских, запорожских, слободских, малороссийских, волжских, оренбургских, уральских, сибирских, черноморских, чугуевских и бугских казаках, но нет ни слова о представителях интересующего нас полка (12).
|
|
В отличие от вышеуказанных опубликованных сочинений, более разнообразные материалы о хоперцах обнаруживаются в фундаментальном по объему труде статского советника И.В. Ровинского, исправлявшего в самом начале XIX в. должность директора народных училищ Астраханской и Кавказской губерний. В его «Хозяйственном описании» содержится краткий очерк возникновения Кавказской линии, причем отсчет событий начинается с эпохи Ивана Грозного и возведения крепости Терки. Последовательно рассматриваются все существовавшие на тот момент линейные войска и полки с краткими географическими, статистическими и хозяйственными комментариями (13). Кроме того, И.В. Ровинский отмечал, что представители полка, как и моздокские, и волгские казаки, одежду имеют как у донцов и вооружены штуцерами, саблями и дротиками. Они разводят лошадей преимущественно калмыцкой, а овец – малороссийской породы, занимаются охотой, сеют рожь, пшеницу, ячмень, овес, просо, горох, фасоль, чечевицу, лен и коноплю, «для надобности домашней» роют марену (14). Свидетельства астраханского чиновника носят, конечно же, беглый, поверхностный характер, что касается не только хоперцев, но и других линейных формирований, и это вполне объяснимо, учитывая, что в тот момент больший интерес у обывателей, как уже упоминалось, вызывали непосредственно кавказские и (после присоединения в 1801 г. Грузии) закавказские народы, и посему лаконичность в отношении кавказских казаков выглядела вполне оправданной с точки зрения политической и литературной конъюнктуры эпохи.
Первым, кто по-настоящему проявил внимание именно к кавказскому линейному казачеству, стал генерал-майор сенатор Иосиф Львович Дебу. В чине полковника он в 1810 г. попадает на Кавказ, где участвует в ряде походов против горцев, через три года становится начальником левого (терского), а в 1816 г., после производства в генерал-майоры, возглавляет правый (кубанский) фланг. Кавказской линии. Затем ему поручается командование всей 22-й пехотной дивизией, куда входили и регулярные части, и казачьи полки. В 1826 г. генерал И.Л. Дебу оставляет военную службу, отдав, таким образом, самой беспокойной имперской границе более 15 лет жизни. Иосиф Львович обладал не только военно-административными способностями, но и явной склонностью к литературному творчеству, ибо в период своей кавказской службы он посылал в Петербург собственные рукописные материалы, касавшиеся горцев и линейных казаков, которые затем публиковались на страницах одного из самых популярных журналов того времени «Отечественные записки» (15). Спустя несколько лет, в 1829 г., все эти материалы объединяются и выходят одной солидной книгой (463 с.) в Санкт-Петербурге (16), причем сочинение И. Дебу удостаивается высочайшего внимания со стороны Императора Николая I.
Несомненно, что длительное пребывание на Северном. Кавказе, доступ к полковым архивам, возможность самостоятельно, без посредников общаться с представителями всех казачьих формирований сказались на качестве представленного труда пытливого генерала. Не в пример работам прежних авторов, отличавшихся поверхностностью и более чем лаконичной информативностью, материалы, собранные И.Л. Дебу, носили более глубокий и логичный характер, и главное, что явствовало уже из самого названия, посвящались непосредственно Кавказской линии и ее неусыпным поселенцам. Хоперцам, как, впрочем, и другим линейцам, И. Дебу в своем сочинении отвел несколько страниц, на которых, тем не менее, оказались отображенными весьма значимые сведения. Автор первым предложил «донскую версию» происхождения представителей полка, подчеркнув, что в него «…вошли вольные люди из донских казаков» (17). Здесь же он изложил всю раннюю историю обитателей берегов Хопра, от образования казачьей команды для розыска разбойников до переформирования ее в отдельный полк, упомянув действия хоперцев против Пугачевского бунта и обстоятельства их последующего водворения на Северном. Кавказе. Генерал-писатель указал некоторых хоперских администраторов XVIII в. (ротмистр Капустин, полковник Устинов), охарактеризовал систему управления у линейцев, состояние земледелия и скотоводства в поселенных полках (18), привел конкретные демографические, хозяйственные, военно-служебные данные (количество казаков и офицеров на постах, в резервах и внешних командировках) по Северной, Ставропольской, Московской и Донской станицам. В описании И. Дебу обнаруживаются и более мелкие детали, относящиеся к хоперцам. Например, он пишет о переводе целого ряда офицеров и пятидесятников (урядников) из Хоперского в Кавказский полк, причем с указанием фамилий. Повествуя о набегах горцев на правый фланг. Линии и ответных «репрессалиях» против них, он в нескольких местах своего произведения рассказывает и об участии хоперцев в разворачивавшихся коллизиях (19). Заслуги генерал-майора И.Л. Дебу в эволюции «хоперского историописания» имели безусловно бесспорный характер, ибо опубликованные им материалы по хоперцам, равно как и по остальным линейцам и черноморцам, стали сразу же использоваться современниками (20), а для позднейших авторов (И.С. Кравцов, Ф.А. Щербина) они даже приобрели характер первоисточников. Предложенная Иосифом. Львовичем «донская версия» в отношении хоперцев и сведения по их истории XVIII – начала XIX в. на несколько десятилетий вошли в исследовательские анналы, оказав несомненное влияние на последующие о них публикации. В таком, например, авторитетном справочном издании николаевской России как «Военный энциклопедический лексикон» в отношении Хоперского полка приводятся следующие строки: «В 1717 году при построении Новохоперской крепости (ныне – уездный город. Воронежской губернии) переведены были туда на жительство несколько сотен донских казаков, которые первоначально составляли гарнизон крепости. В 1777 г. из них составлен пятисотенный полк и переселен в Кавказскую область на Кубань, в том же году в состав полка поступили военнопленные персияне и несколько семейств мирных горцев» (21).
Любопытно, что в этом же «Лексиконе» содержится и классификация всего казачества России, которое, по мнению составителей, подразделялось на два главных разряда донских и малороссийских казаков, причем первые дали начало яицким, сибирским, оренбургским, гребенским, моздокским, терским, кубанским и хоперским казакам, а от последних произошло запорожское, черноморское и азовское казачество (22).
Следует подчеркнуть, что вплоть до 60-х гг. XIX в., до момента окончательного завершения Кавказской войны, сведения, собранные И.Л. Дебу о хоперцах, оставались самыми исчерпывающими, и последующие печатные материалы заметно уступали им и по объему, и по исследовательской глубине. В кратких обобщающих работах, освещавших ход российской колонизации Северного Кавказа и помещавшихся в местных периодических изданиях, давались весьма сжатые факты по устройству кордонных (Азово-Моздокской и Кубанской) линий, размещению на них хоперских станиц с некоторыми статистическими данными, хотя и с привлечением незначительного количества архивных документов (23). Та же обобщающая статистика по поселениям. Хоперской бригады фигурирует и в известном обозрении Ставропольской губернии капитана Генштаба Н.Н. Забудского (24).
Окончание многолетней войны с горцами на Северо-Западном. Кавказе (Черкессия), героическое и одновременно бесплодное сопротивление царским войскам абадзехов, шапсугов и убыхов в начале 60-х гг. XIX в. приковывает внимание читающей публики России к этому региону. Корреспонденции из Черкессии с завидной регулярностью публиковались тогда и в местных («Кавказ», «Ставропольские губернские ведомости»), и в столичных периодических изданиях, особенно военной направленности («Русский инвалид», «Военный сборник»). Понятно, что в описаниях последних набегов закубанских горцев всегда присутствовали и их традиционные «оппоненты» –– линейные казаки, в том числе и хоперцы. В указанный период материалы о них начинают существенно отличаться от предыдущих работ. Так, на страницах «Военного сборника», в номерах за 1861–1862 гг., под псевдонимом «Драгун» помещается первая работа начинающего тогда военного историка Василия Александровича Потто «Несколько дней на Кубани» (25). Этот очерк будущего видного кавказоведа начинается именно с описания казаков Верхне-Кубанской линии, т. е. представителей Хоперской казачьей бригады, старожилы которой, по его словам, вышли с Дона и Хопра, а затем, уже на Линии, пополнялись новыми переселенцами из России и Украины.
Характерно, что Василий Александрович в своих заметках игнорирует столь популярную у прежних авторов обобщающую статистику и целиком отдает предпочтение описанию местоположения хоперских станиц и хуторов, особенностям устройства казачьих постов, хат и хозяйственных заведений, традиционным невоенным занятиям казаков (земледелию, скотоводству и немногочисленным ремеслам). Особую ценность имеют воспроизведенные В.А. Потто рассказы старых казаков-хоперцев о жизни на Линии и борьбе с горцами. На наш взгляд, вряд ли будет ошибочным утверждение, что 60-е гг. XIX в. имели своего рода судьбоносное значение для дальнейшего развития хоперской историографии, что было связано не только с появлением новых по звучанию произведений о линейцах. Уже в следующем после пленения имама Шамиля году (1860) появляются первые обобщающие работы о Кавказской войне, которая в течение нескольких десятилетий отнимала у Российской империи столько сил и ресурсов. Первый опыт осмысления и анализа этого масштабного явления оказался воплощенным в изданных публичных лекциях полковника Генштаба Д.И. Романовского (26) и в трудах соратника главнокомандующего Кавказской армией князя А.И. Барятинского, участника последних сражений с горцами Чечни и Дагестана генерала Р.А. Фадеева (27). В произведениях столичных военных историков, к тому же практикующих офицеров, был предложен некий «трафарет», на многие годы предопределивший репрезентацию кавказкого казачества и его роль в присоединении и освоении столь необходимых империи земель. Согласно сложившемуся шаблону, казаки – это «верные слуги Отечества», устроители и колонизаторы различных кавказских фронтиров, одни из самых выдающихся героев многолетнего противостояния с горцами. «На Кавказе, – прямо утверждал Р.А. Фадеев, – было бы невозможно управиться с горцами без заселения казаками передовых линий» (28). Тогда же, в конце 60-х гг., героико-имперский образ кавказских казаков, предложенный Д.И. Романовским и Р.А. Фадеевым, получил дополнительную поддержку в виде посмертно изданных фундаментальных исследований едва ли не лучшего кавказоведа первой половины XIX в. петербургского академика П. Г. Буткова (29). Во втором томе его «Материалов для новой истории Кавказа» подробно рассматриваются обстоятельства колонизации Степного Предкавказья и последовательное переселение волжских, хоперских и донских казаков на новые рубежи. Здесь же говорится и об отражении хоперцами набегов кабардинцев и черкесов на Азово-Моздокскую линию, участии казаков полка в Анапских походах Ю. Б. Бибикова и И.В. Гудовича, персидской экспедиции В.А. Зубова, упоминаются и прочие эпизоды из их ранней кавказской истории (30). Спустя совершенно незначительный промежуток времени сложившийся историографический стереотип кавказского казачества получит окончательное закрепление в сочинениях следующей генерации военных историков, прежде всего генералов Н.Ф. Дубровина (31) и уже упоминавшегося В.А. Потто (32). Последний, как виртуоз литературного слога, заметно «оживил» во многом обезличенные образы казачества, закрепившиеся в общекавказских трудах предшественников, заполнив свои сочинения поступками и подвигами конкретных казаков, офицеров и командиров Хоперского полка, как, например, храбрые действия майора Канивальского с хоперцами при разорении селения Незлобного в 1828 г. (33).
Значение 60-х гг. XIX в. для развития «хоперского историописания» не исчерпывается только появлением тождественных по стилю и замыслу трудов столичных военных специалистов. Активизации исследовательских усилий в этом направлении способствовали и события, разворачивающиеся внутри самого новосозданного Кубанского войска, – события, которые в силу пока еще слабой саморефлексии самого казачества были инициированы «сверху». Так, в феврале 1865 г. Наместник Его Императорского Величества на Кавказе, Главнокомандующий Кавказской армией, Великий князь, генералфельдцейхмейстер Михаил Николаевич поручил тогдашним администраторам. Кубанской области, дабы «…сохранить для потомства по возможности полное и подробное повествование тех подвигов, которые совершены были частями войск и отдельными лицами в течение продолжавшейся шестьдесят лет непрерывной войны с горцами…» (34), сделать следующее. Все полки и батальоны, в том числе и казачьи, должны были представить историю их жизни на Кавказе и действий против горцев. Офицерам, избиравшимся для подобной миссии, давались льготы от исполнения служебных обязанностей и увольнения для поиска архивных материалов. Кроме того, предлагалось привлечь к проекту и «…всех военных и других званий лиц, у кого окажутся какие-либо записки и воспоминания, имеющие какое-либо отношение к событиям минувшей войны…» (35). Через два года «высочайшая инициатива» получила практическое исполнение, и на страницах войсковой газеты в 1867–1870 гг. начали публиковаться исторические очерки о 1-й (Кавказской), 2-й (Кубанской), 3-й (Ставропольской) и 5-й (Урупской) бригадах Кубанского войска, а также об отдельных номерных полках Закубанья (36).
Таким образом, можно считать, что обозреваемый период явился точкой отсчета будущей полковой историографии Кубани. Что касается хоперцев, то их «кавказская военная история» первоначально уступала вышеупомянутым очеркам, ограничившаясь лишь небольшой заметкой, посвященной посещению великим князем. Михаилом. Николаевичем станиц 4-й (Хоперской) бригады 1–2 мая 1867 г. На торжественном обеде в ст. Невинномысской Его Императорское Высочество произнес тост за здоровье 4-й (Хоперской) бригады, в котором, несмотря на протокольность мероприятия, тем не менее, оказались озвучены важные аспекты. Так, было сказано, что именно это подразделение является старейшим из частей Кубанского войска, получившим «…первоначальное основание… на реке Хопре в 1716 году из черкас и казаков для удержания набегов татар…», подчеркнута роль хоперцев в усмирении Пугачевского бунта, отмечены их заслуги при покорении Западного Кавказа в 1861–1864 гг.» (37). Данная корреспонденция была подписана псевдонимом «Хоперский казак И. К.», за которым легко угадывается один из будущих столпов хоперской историографии генерал-майор Иван Семенович Кравцов, командовавший в тот момент всей бригадой: именно он и составил краткую историческую справку для речи Высочайшей особы.
Заслуги хоперцев, тем не менее, вплоть до официального назначения им старшинства особенно не рассматривались и не подчеркивались, а в различных изданиях, где речь шла о Кубанском войске, традиционно повествовалось о переселении на Кавказ черноморских казаков – потомков запорожцев, о закладке г. Екатеринодара, о подвигах пластунов в кубанских плавнях и у Севастополя (38). Перелом в репрезентации кубанского казачества в местных и столичных печатных материалах внес приказ по военному ведомству # 106 от 28 марта 1874 г., согласно которому начало всего войска должно было считаться по старейшему из его полков – Хоперскому. Это распоряжение мотивировалось Сенатским указом от 2 июня 1724 г., обнаруженным в первом издании Полного собрания законов Российской империи, где в пункте 13 говорилось, что казаки, живущие в Новохоперской крепости, «…были в походе под. Азовом и на разных баталиях шведских…» (39). Дата основания второго по величине казачьего войска, таким образом, была окончательно утверждена по 1696 году, и оставалось только осуществить достойную «подачу» истории хоперцев, тем более что не за горами маячил двухвековой юбилей. Таковым исполнителем явился к этому времени уже отставной генералмайор Кубанского казачьего войска И.С. Кравцов, ставший, несомненно, знаковой фигурой в дальнейшей эволюции хоперской историографии. Будущий «певец хоперской старины» имел более чем безупречные биографию и послужной список. Род. Кравцовых относился к самым что ни на есть коренным хоперцам, поскольку прадед генерала, Семен Кравец, жительствовал в слободе Пыховка, а после водворения на Азово-Моздокской линии его семья обосновалась в ст. Ставропольской. Дед автора, Алексей Семенович Кравцов, владел даром слова, в частности, выступал ходатаем за нужды казаков в жалобе, поданной Павлу I в ответ на многократные притеснения полкового командира А.П. Голяховского. Отец, Семен Алексеевич, прослужил в конно-артиллерийской казачьей роте # 12 двадцать пять лет и вышел в отставку старшим бомбардиром (40). Сам «хоперский летописец» родился в 1815 г. в ст. Ставропольской, а спустя немногим более 10 лет его семья, в числе прочих переселенцев, перебралась на Кубань. Из архивных сведений явствует, что в 1827 г. 70-летний Алексей Кравцов, его сын Семен и внук Иван проживали в ст. Баталпашинской (41). В возрасте 16 лет Иван Кравцов поступил на службу в Хоперский полк, а в 1845 г., имея чин хорунжего, по собственному желанию перевелся в 1-й Ставропольский полк и перебрался на жительство в ст. Михайловскую, где со временем обзавелся каменным и двумя деревянными домами, а также мельницей на р. Русской.
В послужном списке офицера И.С. Кравцова оказались зафиксированы походы и дела с неприятелем в Закубанье и Чечне, указаны более чем высокие награды (например, ордена Святого Владимира 4-й степени с бантом, Святой Анны 2-й и 3-й степени и т. д.), а самое главное – прослежена его административная карьера. Став в 1845 г. старшим адъютантом войскового дежурства Кавказского линейного казачьего войска (КЛКВ), он затем уже в звании есаула в 1855 г. начал исправлять должность дежурного штаб-офицера. Дважды, в 1846 и 1863 гг., он побывал в Санкт-Петербурге в составе депутаций: сначала от Линейного, а затем – от Кубанского войск. В течение почти десяти лет (1861–1870) он командовал родной Хоперской бригадой, а в 1871 г. в чине генерал-майора вышел в отставку, где какое-то время состоял почетным судьей Баталпашинского отдела. За многолетние труды на военном и административном поприще отставному генералу в юрте ст. Баталпашинской был пожалован в личную собственность надел в 1000 десятин (42).
Пребывая в должности войскового чиновника, И.С. Кравцов имел доступ к станичным и полковым архивам и, судя по всему, уже в 60-е гг. стал делать первые наброски по истории родного полка. Назначение старшинства Кубанского войска по хоперцам окончательно повлияло на решение патриотичного генерала создать солидный обобщающий труд о ратных подвигах своих земляков. С этой целью он перебирается в город своего детства – Ставрополь, где в анналах местного архива в тот момент имелось немало материалов о линейцах. В губернском центре заслуженный хоперец имел благоприобретенный двухэтажный дом с усадьбой и пристройками. Кроме того, И.С. Кравцов являлся потомственным дворянином. Ставропольского уезда, имея право участия во всех делах местного дворянского собрания (43).
Первоосновой будущего исторического очерка, который И.С. Кравцов без особых изысков назвал «Старейшие в Кубанском казачьем войске «Хоперские казаки», послужили биографические сведения, собранные еще в 1832 г. бывшим командиром. Хоперского полка подполковником. Канивальским (44). Дворянин Херсонской губернии Михаил Дмитриевич Канивальский служил майором в Александрийском гусарском полку на Линии, а в 1827 г. получил назначение командовать хоперскими казаками, которые в тот момент завершали свое переселение на верхнюю Кубань. В течение почти десяти лет (1827–1836 гг.) М.Д. Канивальский руководил вверенным ему полком, разделяя с ним все боевые тревоги и жаркие схватки с горцами, о чем свидетельствовали золотая шашка с надписью «За храбрость», врученная в 1828 г., и орден Святого Георгия 4-й степени, полученный в 1834 г. (45). Не являясь казаком по происхождению, Михаил Дмитриевич искренне проникся к хоперцам – иначе нельзя объяснить его благородное желание собрать сведения о полке и донести их до потомков. К 1832 г. состояние полкового архива уже имело весьма плачевный вид, поскольку пожары 1801 и 1809 гг., случившиеся в ст. Ставропольской, где располагались штаб и полковая канцелярия, истребили многие материалы (46), а затем свою лепту внесло переселение 1825–1828 гг. Поэтому историю полка, особенно ее ранний период, подполковнику Канивальскому пришлось реконструировать со слов старожилов и по формулярам служащих казаков и офицеров. Созданная в результате этих усилий рукопись получила вид полковой хроники с. 1716 г., т. е. с момента учреждения Новохоперской крепости до 1833 г., до современных ему событий. Особенно много места в ней оказалось отведено делам с горцами и внешним походам хоперцев в конце XVIII – начале XIX в. (47).
Помимо рукописной хроники М.Д. Канивальского, в свой очерк И.С. Кравцов включил ряд печатных произведений (например, А. Ригельмана, И. Дебу, Н. Дубровина, И. Бентковского), информацию из дел Ставропольского архива, личные воспоминания, сложившиеся и на основе рассказов старых хоперцев, и при многочисленных контактах с офицерами и казаками коренных станиц полка (Баталпашинской, Невинномысской и пр.). К сожалению, внезапная смерть автора в 1889 г. (48) не позволила ему довести задуманное до конца, и очерк о хоперцах остался незавершенным. Саму рукопись покойного генерала вполне могла ожидать судьба многих неопубликованных авторских сочинений, если бы не участие великого патриота Кубани есаула Е.Д. Фелицына, к этому времени ставшего уже заметной фигурой в кавказоведении. Именно его усилиями исторический очерк И.С. Кравцова сначала помещают в нескольких номерах «Кубанских областных ведомостей», а затем, в том же 1891 г., он выходит отдельным изданием в 168 страниц (49). Обнародованный, таким образом, очерк или, как его называл сам генерал-писатель, «повествование о своих любезных однополчанах-хоперцах», стал новой качественной стадией в развитии историографии полка.
Причина крылась не только в объеме, который многократно превзошел все предыдущие печатные материалы, но и в нескольких принципиальных позициях, выгодно отличавших данный труд от работ предшественников. Во-первых, И.С. Кравцов разрушил долго бытовавшую «донскую версию» происхождения хоперцев, указав, что казаки полка «…происходят от древних малороссийских…», хотя он и сделал оговорку о роли приблизительно 50 семей донцов в генезисе этого формирования. Во-вторых, «общая физиономия полка», по мнению автора, была малороссийская, но разговорный язык тяготел к русскому изза длительной совместной службы с регулярными частями. В-третьих, была подмечена роль так называемых «персиян», влившихся в казачьи ряды в 1775 г. В целом очерк явил собой не традиционный набор сухой статистики и лаконичных фактов, а действительно живой рассказ о представителях полка, с массой деталей, касавшихся службы и быта, с фольклорными элементами (походными и шуточными песнями), с персональными изысканиями (например, о происхождении фамилии Шведовы). Хронологически очерк начинался с известного Азовского похода 1696 года, но об этом событии, как, впрочем, о Северной войне и остальных фактах «докавказской» истории хоперцев, автор повествовал весьма пространно. Более «стройно» и убедительно выглядели эпизоды прошлого хоперских казаков, связанные с устройством. Азово-Моздокской линии, их военно-служебная деятельность на Кавказе в конце XVIII – начале XIX в. Понятно, что будучи историком-любителем, Иван Семенович не смог избежать ряда фактических и хронологических ошибок, а некоторые из его утверждений не имели необходимых веских доказательств, но вместе с тем, его в целом добротное, вдохновенное сочинение стало «закладным камнем» последующей «хоперской историографии», надежным фундаментом для более поздних исследователей. В преддверии празднования двухвекового юбилея Кубанского войска труд покойного генерала-хоперца оказался моментально востребованным, он несомненно повлиял на произведения маститых региональных ученых, заметно активизировав их усилия по изучению прошлого полка. Председатель Кавказской археографической комиссии, секретарь Кубанского областного статскомитета Евгений Дмитриевич Фелицын внес все значимые по хоперцам даты в свою известную «Хронологию» (50). В 1894 г. он опубликовал доклад князя Г. А. Потемкина об учреждении Азово-Моздокской линии (51), а через год разразился специальной статьей по ранней истории хоперцев, в которой, впрочем, содержалось больше рассуждений и предположений о происхождении обитателей берегов Хопра и уточнялись некоторые моменты, касавшиеся образования полка в 1775 г. (52). В канун празднования войскового юбилея Евгений Дмитриевич приступил к обнародованию обнаруженных им обширных архивных данных по Кубани на страницах центральной областной газеты, в нескольких номерах при этом прошла и ценная информация по Хоперскому полку (53). Весомый вклад в означенный период внес в дело реконструкции хоперской старины местный публицист Иван Иванович Дмитренко. Первый том изданных им в Санкт-Петербурге материалов по истории Кубанского войска почти целиком оказался посвященным хоперским казакам (54). Особую значимость для исследователей и по сей день представляют именные списки служащих и неслужащих жителей четырех хоперских слобод (Градской, Пыховки, Красной и Алферовки) за 1771 г., найденные И.И. Дмитренко в Московском отделении архива Главного штаба и проливающие определенный свет на проблему их происхождения. В этом же томе отображение получили и вопросы обмундирования, вооружения и размещения хоперцев по Кавказской линии в конце XVIII в. Не обошел своим вниманием рассматриваемых казаков и такой признанный к этому времени специалист как войсковой архивариус Прокофий Петрович Короленко. Убежденный «черноморофил», радетель запорожской старины, он, как показали дальнейшие события, вынужденно обратился к прошлому чуждых ему линейцев, не посмев оспаривать Высочайше утвержденное по Хоперскому полку старшинство. П.П. Короленко было поручено написать юбилейный очерк к 200-летию Кубанского войска, и в нем он отвел несколько разделов (включая три самых первых) хоперской истории, охватив промежуток с середины XVII в. по завершение Кавказской войны (55). Однако более полную версию славного прошлого хоперцев автор предложил в виде отдельной статьи, помещенной в том же 1896 г. на страницах столичного «Военного сборника» (56). Безусловно, что в этом специальном исследовании Прокофий Петрович опирался на очерк И.С. Кравцова, но как более опытный и искушенный историк он проигнорировал «древнемалороссийскую версию» предшественника и предложил свое видение происхождения хоперцев, связав его с беглыми рязанскими, городовыми казаками, укрывшимися на берегах Хопра от возраставшей московской экспансии начала XVI века. Впоследствии, по мнению войскового архивариуса, потомки этих беглецов влились в ряды остального донского казачества и как часть всего войска штурмовали Азов в 1696 г., участвовали «в разных баталиях шведских», а затем в 1717 г. они вынужденно осели при новоустроенной Хоперской крепости, так как дома их по возвращении из долгих походов оказались разрушенными после известных кровавых коллизий Булавинского восстания. В предложенной статье, таким образом, ни о каких малороссийских корнях хоперцев речь не шла, и только на Кавказе, по выражению самого Короленко, «горсть природных казаков» была «разбавлена» персиянами, различными великороссами, малороссами, отставными солдатами и прочими (57). Исходя из вышеуказанного можно констатировать, что в рассматриваемой работе опытный исследователь вновь возродил «донскую версию» происхождения хоперцев, кроме того, в ней получили освещение перипетии борьбы казаков с горцами на Азово-Моздокской и Кубанской линиях, и более подробно историк изложил причины волнений в 1-м. Хоперском полку 1861 г. Следует подчеркнуть, что ажиотаж, вызванный подготовкой и празднованием знаменательной для Кубанского войска даты, заметно умножил число разнообразных публикаций в региональной (58) и центральной прессе, где так или иначе говорилось о хоперцах. Так, в частности, автор одной из статей, опубликованных в литературно-политическом ежемесячном журнале «Русский вестник», отмечал, что «В истории Кубанского казачьего войска есть три основных момента: из них первый – это сформирование Хоперского полка и затем переселение его на Моздокскую линию, второй – переселение на Кубань Черноморского войска и, наконец, третий – слияние Черноморского войска с большей частью Кавказского линейного…» (59). В другой заметке некоего В.Ч. указывалось, что «8 сентября 200 лет Кубанского казачьего войска, образовавшегося из бывшего Черноморского и части Кавказского линейного казачьих войск, из коих последнее имело в своем составе хоперских казаков, давших Кубанскому войску свое старшинство с. 1696 г., когда хоперские казаки впервые приняли участие в походе Петра Великого под. Азовом и в разных сражениях со шведами» (60).