Как угорелый, я летел вниз по лестницам, прыгая сразу через две ступени, пока, наконец, не оказался на палубе, где успешно затерялся в пестрой ленивой толпе отдыхающих. Когда я почувствовал на своем плече чью‑то теплую руку, то буквально подпрыгнул на месте и едва не дал деру.
– Эй, ты чего? – улыбнулся Андрэ, приятно было видеть его, чистого и причесанного, одетого в клетчатую рубашку с коротким рукавом и светлые бриджи; на его белобрысом затылке сидели огромные очки от солнца. – Пошли завтракать, демон!
– Веди! – выдохнул я, схватил его затемненные очки и быстро надел себе на нос, и мир вокруг сразу стал на несколько оттенков темнее. – Спасибо!
Он схватил меня за руку и потащил к высокой ослепительно‑белой террасе, утопающей в роскошных живых цветах. Там стояло не больше дюжины столиков, укрытых снежными скатертями и окруженных мягкими кожаными диванчиками. Они все оказались заняты посетителями: кто‑то говорил о бизнесе, другие – о любви, а кто‑то просто романтично вздыхал, глядя на море, что во всей красе открывалось за бортом. Пахло жареной на гриле рыбой и заморскими пряностями, дорогими духами и свежими сплетнями. Я рассмотрел название «Мама Мария» написанное огромными золотыми буквами, сплошь увитыми экзотическим красным плющом. Как только молодой приветливый швейцар в роскошном малиновом костюме и белых перчатках открыл перед нами дверь, до меня тут же дошло, что цены в этом уютном местечке будут отнюдь не такими улыбчивыми и мой расчудесный браслет «все включено» снова окажется бесполезен.
Наш столик оказался около самого борта корабля, перила которого представляли собой толстое, начищенное до блеска стекло, через которое были хорошо видны прекрасные лазурные волны внизу. Меня приятно удивило большое количество тарелок на столе, на мое счастье, почти все они оказались полными. Я не знал названия ни одного блюда, но, судя по запаху, пища была не только божественна, но и чрезвычайно дорога.
Федерико был одет в темный пиджак и светлую футболку, и он зачем‑то нацепил ярко‑зеленую кепку с эмблемой какого‑то детского лагеря, нахлобучив ее на самый лоб. Его серо‑голубые глаза, словно магниты, не отрывались от Селесты, что сидела напротив него в своем неизменном ярко‑синем платье. Девушка очень удивилась, когда увидела меня живым:
– Ты поскользнулся на мыле? – она вопросительно подняла вверх свою правую бровь, и я с неудовольствием заметил, что ее рука лежала на его широкой ладони.
Рико усмехнулся, но, поймав мой испепеляющий взгляд, принялся тыкать вилкой единственную несчастную креветку, гоняя ее по кругу в своей тарелке.
– Приятного аппетита! – сказал Андрэ, садясь на диван возле брата.
Я последовал его примеру, плюхнулся рядом с Селестой и пододвинул к себе самое большое блюдо, что стояло на столе. Это было что‑то очень похожее на плов, только с грибами, сыром, соусом и кучей неведомых мне приправ. Устоять было невозможно, и я схватил вилку и принялся поглощать ризотто (я позже узнал, как это называется) с такой скоростью, словно это был мой последний завтрак на этом свете. А если принять во внимание то, что вчера я не съел ни крошки, это вполне мог быть мой последний обед или ужин.
Сопротивления никто не оказал. Я схватил одну из тефтелек, лежащих на блюде справа от меня: с виду они были очень похожи на вытянутые котлетки в соусе. На вкус это оказалось… сладкое песочное пирожное. Впрочем, я все равно его съел, затем налег сразу на пару салатов, пасту, какой‑то экзотический суп‑пюре и выпил залпом целую бутылку минеральной воды.
Я попробовал каждое блюдо на столе, многие из которых были предназначены вовсе не для меня, а остальные оказалась настолько вкусными, что тут же кончились. Андрэ смущенно дул на свой капучино, Федерико гонял по тарелке несчастную креветку и широко зевал, пряча сонные глаза под нахлобученной кепкой. Селеста то хмурилась, то хихикала, то краснела.
– Ты продашь душу за пирожки, амиго, – рассмеялся Рико, схватил свою креветку и швырнул в море, попав точно в пасть ближайшего дельфина.
– Я бы давно продал душу, если бы за нее дали достойную цену, – ответил я, не отрываясь от тарелки, одновременно уплетая пасту и греческий салат.
Я жевал и глотал, благословляя тех, кто приготовил эту еду, кто ее заказал и, конечно, тех, кто собирается ее оплатить. Кстати, о птичках…
– А кто платит? – спросил я с набитым ртом, выливая себе в стакан последние остатки минеральной воды.
– Никто! – услышал я звонкий смеющийся голос и тут же увидел его рыжеволосую обладательницу. – Шеф‑повар сейчас обливается на кухне слезами, глядя, как ты поглощаешь его творения! Он бы вышел к тебе лично, но уже четыре столика заказали у нас фирменное ризотто Мария. Сегодня вы завтракаете за счет заведения! Кстати, это вам небольшой презент!
Диана, одетая, как официантка – в белую блузку и длинную малиновую юбку, поставила на стол легкий серебристый поднос с четырьмя бокалами и старой бутылкой дорогого красного вина. Я был готов ее расцеловать, особенно когда она сказала, что мы завтракаем за чужой счет. К тому же я и секунды не помнил о прошедшей Дионисовой ночи.
– Спасибо! – поблагодарил Андрэ, беря самый крайний прозрачный бокал; кажется, там была обычная вода или… чистая водка.
Диана хитро подмигнула мальчишке своим карим блестящим глазом.
– Viva, risotto! – поднял свой бокал Федерико, он был изготовлен из какого‑то белого металла, кажется, серебра, и до краев наполнен темно‑рубиновой жидкостью.
– Viva, Mamma Maria! – подытожил я, поднимая свой, темно‑зеленый и непрозрачный, наполненный… свежевыжатым апельсиновым соком.
И, не глядя на остальных, я тут же его осушил и уже собирался поставить на стол. Каково же было мое удивление, когда на дне сверкнуло что‑то золотое и круглое. Я пригляделся: это была та самая монета с непонятными письменами на неизвестном языке. Сначала я думал ее вынуть и отдать Селесте. Диана хитро улыбалась, словно это было ее рук дело.
– Выпей вина, Лео, – сказала барменша, незаметно подмигивая мне, чем смутила меня еще больше; едва ее огненно‑рыжая голова очутилась напротив моей, она тихо прошептала, – пусть это будет достойным авансом для достойной цены за твою душу.
Я глупо моргнул, совершенно не понимая, что происходит. Диана ловко схватила старую бутылку, пробка вылетела с негромким хлопком, и, быстрее, чем я успел моргнуть, мой бокал наполнился ароматной бардовой жидкостью.
– Я не пью, – раздался мой неуверенный голос, будто со стороны.
Перед глазами предстала вчерашняя сцена из другого дорогого ресторана, где причиной всех моих ошибок оказался один бокал крепкого вина. Вечер едва не стоил мне жизни.
– Можно мне добавки, – попросил Федерико, передавая свой пустой, предварительно вылизанный бокал, – подогрейте только!
Его слова и поведение мне кого‑то очень сильно напоминали, только вот кого? Хоть убей, я ни секунды не помнил из Дионисовой ночи, как бы хитро мне ни улыбалась Диана. Девушка послушно забрала металлический бокал, поставила на поднос и скрылась. Я, как дурак, улыбался ей вслед, довольный, как слон после купания, тем, что мы завтракаем бесплатно.
– О, не обольщайся, Лео, – вздохнула Селеста, снимая с меня розовые очки, – Лепрэнто постоянно обедают за счет заведения, особенно в тех итальянских ресторанах, владельцы которых обожают скрипку и могут узнать юного маэстро в лицо.
– Что ж, остается надеяться, – не растерялся я, – что со мной его будут узнавать гораздо чаще!
Андрэ смущенно покраснел, пробуя языком прозрачную жидкость в своем бокале. Неужели, ему и правда налили туда водки? Странно, но после своего апельсинового сока, я стал чувствовать себя гораздо бодрее, словно после трех литров горячего экспрессо. Федерико схватил со стола кем‑то накусанный, кажется, мной, кусок хлеба и кинул его огромной белой чайке, что уже пять минут расхаживала по краю борта. Птица с криком полетела в море, словно в нее попали из ружья. Рико виновато опустил голову, но, к счастью, рядом не было представителей Гринписа.
– Селеста, у нас проблемы, – сказал я на русском, дабы никому не портить настроения.
– То есть снова у тебя, – нахмурилась девушка, – куда ты опять влез?
– Что значит «опять влез»? – спросил Федерико, страстно желая присоединиться к нашему диалогу. Впрочем, все мы глупеем, когда влюбляемся.
– Это девиз нашего демона, – улыбнулась Селеста, – без этого никуда!
Я отомстил ей под столом, быстро наступив девушке на ногу. Андрэ вскрикнул, едва не опрокинув свою тарелку, и обиженно посмотрел на меня. Я усиленно закивал в сторону Селесты, мол, это ее ног дело. В итоге мне все равно пришлось извиняться перед пострадавшим.
– Селеста! Что там насчет моей младшей сестры? – не выдержал я, от досады готовый перевернуть весь стол, а если надо, то и весь корабль. – Или ты забыла?!
Девушка тяжело вздохнула, откинув назад свои белокурые волосы, и тихо ответила:
– Я же просила тебя назвать имя, – она легонько коснулась ручки столового ножа, который лежал нетронутым на белой скатерти, потому что из всех предоставленных мне приборов я использовал только вилку, – мне нужно имя того, кто отправится в Тартар вместо твоей сестры.
Наступила тишина, даже Федерико молчал, не сводя своих серо‑голубых глаз с блестящего лезвия, которое медленно вращалось, будто стрелка, поочередно указывая на каждого из нас.
– У тебя есть пять минут, – добавила Селеста, – достаточно, чтобы назвать любое имя.
Я сначала подумал о Вадиме, но тут же вспомнил, что он, наверное, уже давно на морском дне кормит крабов. Может быть, просто назвать любое имя наугад? Лишить кого‑то отца или брата? Всякий, у кого есть младшая сестра, меня поймет и никогда не простит.
– Почему так мало времени? – воспротивился я, вспомнив, что во сне это была почти половина первого, и схватился за голову. – Блин! Это же не сон!
– Блин! Блин! – повторил Рико и улыбнулся, я хотел его ударить, но передумал.
Внезапно все мои мысли разбежались в стороны: только что на нашу цветочную террасу вошла заплаканная мадам Ламберт в желтом платье под цвет волос, за ее широкой спиной следовал, как всегда серьезный и невозмутимый, капитан Гофман. Внимательный взгляд полицейского буквально сканировал посетителей в ресторане, а в это время мадам показывала швейцару какую‑то маленькую бумажку, очень похожую на обычную фотографию.
Я побледнел и снова нацепил на нос темные очки Андрэ: меня разыскивает полиция. И, кажется, они уже успели сделать фоторобот. В довершение всего, я быстро стянул с Федерико его дурацкую зеленую кепку и надел ее, надеясь, что она спрячет меня, как шапка‑невидимка.
– Она разыскивает свою собачку. Белый пудель, игривый и умный, – успокоил меня Рико, прислушиваясь к их разговору, и забрал обратно свой головной убор, – пропал… сегодня утром прямо из… Тихо! Какой‑то извращенец… без штанов ворвался и разгромил весь ее номер!
– Когда я пришел, там так и было, – ответил я, краснея и вжимаясь в спинку дивана.
– Три минуты, – холодно сказала Селеста, указывая на мой бокал своими голубыми глазами, – выпей вина, станет легче.
«Если это действительно игра Богов, а я обычный смертный, – вертелось у меня в голове, я медленно потянулся к своему полному бокалу, думая лишь о монетке на дне, которая спрячет меня от глаз Аида, – то уж тем более не стоит играть по их правилам»
Блестящий столовый ножик медленно совершал свой последний оборот, я схватил свой бокал и залпом выпил все до дна, не забыв при этом проглотить и золотую монету. Жидкость, словно огонь, обожгла мой пищевод, и я закашлялся, с грохотом опустив обратно пустой бокал.
– Минута, – безжалостно объявила Селеста на моем родном языке, – имя?
– Ты в порядке, демон… то есть, как тебя зовут? – спросил Андрэ по‑детски наивным голосом, его голубые глаза смотрели с нескрываемым испугом и тревогой.
– Леонид Хомкин, – ответил я сразу обоим, правой рукой резко останавливая нож, что еще до сих пор вращался; острое зубчатое лезвие медленно ползло по белой скатерти, – ай!
Я не рассчитал своих сил и хватанул нож так крепко, что на моей коже резко выступила ярко‑алая полоса, ладонь тут же стала мокрой от крови. Федерико быстро дернулся в сторону, едва не опрокинув наш диван, затем, побледневший, как мел, резко схватил мою руку и впился в запястье острыми мраморными клыками. Все это произошло так быстро, что я закричал только после того, как острая мучительная боль пронзила меня от кончиков пальцев до плеча.
Селеста мигом сообразила, что делать: она схватила со стола самую большую тарелку из‑под пасты и разбила ее вдребезги о крепкий затылок молодого вампира. Федерико тут же отпустил мою руку, виновато облизнул розовые от крови клыки, и произнес:
– Извините, я не хотел! Я просто…
– Вот, что бывает, когда официанты опаздывают со своими коктейлями! – проворчала Селеста, вставая. – Пошли, Лео, нужно обработать твою рану.
– Моя страховка не покроет укуса носферату! – закатил я глаза.
– Я… это больше не повторится! – вскочил на ноги Рико, следом за ним поднялся и бледный, как альпийский снег, Андрэ, он открывал и закрывал рот, не зная, что сказать.
– Черная роза у трехглазого ворона, – быстро заговорил я, понимая, что это последнее, что я могу сделать для скрипача, – поймай его и спасешь Лиану! Птица всегда там, где смерть!
– А где смерть? – переспросил мальчишка, косясь на своего старшего брата, тот открыл рот, чтобы в очередной раз извиниться, но его опередила Селеста
– Все нормально! Лео не станет вампиром, так как его укусили днем, а не ночью. Через три минуты его рана исчезнет: вампирская слюна ускорят процесс заживления в сто тридцать раз, – добавила она и мило улыбнулась Федерико, – береги брата и не стой на солнце! Я скоро вернусь!
Я зачарованно наблюдал, как пара дырок на моей коже, из которых только что сочилась кровь, постепенно затянулась. Затем шрамы побледнели, не оставив после себя и следа. Все‑таки классно, что меня укусили днем, а не ночью. По привычке мои руки залезли в передние карманы бридж, но на этот раз совершенно не обнаружили там телефона. Я вспомнил, что потерял его и теперь даже не знаю который час.
– Сколько времени? – пришлось спросить у Селесты, пока мы пробирались сквозь кучу белоснежных столиков и диванов.
– Достаточно, – лениво ответила девушка, – можешь не спешить.
– Там в отеле был парень в серебряной рубашке, – начал я, тут же вспомнив, что забыл предупредить о нем Федерико, но время уже было упущено, – его волосы длинные и белые, как снег, и заплетены в тонкие косички, как у девчонки! Он сказал что‑то вроде «Хора ветра…»
– Твой час еще не пришел, смертный! – синхронно перевела и дополнила Селеста, резко останавливаясь; ее зеленые глаза были широко раскрыты от ужаса. – Это Сотник! Арес прислал на Землю охотника за нежитью из сотни своих лучших воинов. Скольких он должен забрать?
– Четверых, – вспомнил я, оглядывая толпу в поисках мадам Ламберт и капитана Гофмана: к счастью их нигде не было видно.
У входа на террасу был наклеен небольшой листок с отксерокопированной фотографией белого пуделя в вязаной шапочке. Вверху неровным подчерком было написано «Потерялась собака! Нашедшему – вознаграждение!», а внизу были перечислены все основные приметы.
Селеста хотела сорвать объявление, но я схватил ее за руку и тихо произнес:
– Надежда умирает последней.
Мы нашли самое безлюдное место возле борта, вдали от толпы и суеты, словно молодая сладкая парочка, ищущая уединения. Какой прекрасный день, чтобы расстаться с жизнью: солнце сияет в лазурном небе, море шепчет за кормой, тихий ветер ласково треплет волосы.
– Так мне топиться? – спросил я у Селесты, опираясь локтями на белоснежный борт.
– Что?! – она словно очнулась от полузабытья и встала рядом со мной. – Нет… почему именно топиться?
– Моя сестра! Ты сказала, что возьмешь меня вместо нее! Я назвал свое имя! Прыгать?
– Нет, слишком рискованно, – покачала белокурой головой девушка; она ловко достала из‑за пояса свой клинок с изогнутым лезвием и тут же изменила правила игры, – Витанис не простой нож, он убивает не только тело, но и душу. Как будто бы ее никогда не существовало в этом мире. О, мой Витанис может даже убить эрга, уничтожить раз и навсегда. Так будет очень удобно: ты никому никогда не расскажешь о нашей маленькой сделке. Ни Аресу, ни Аиду. Боги жестоко карают нас, своих слуг, за помощь смертным.
– Отлично, – выдохнул я; в глазах уже стояли слезы, – бей!
– Ты точно хорошо подумал, глупейший из всех смертных? – продолжала Селеста, словно не замечая моих мучений. – Перед тобой вся молодость и жизнь. Любовь, юность и счастье.
– Да! Я жрал в дорогих ресторанах и покатался на самом роскошном корабле! Что еще мне надо от жизни? – ответил я, закрывая глаза и пытаясь представить лицо своей младшей сестренки, ее глаза и улыбку. – Бей! Я не могу ждать так долго!
– А если я скажу тебе, что они не твоя семья? – спросила Селеста; я уставился на нее, как на умалишенную. – Не твои родители, не твоя сестра. Твой отец…
– Ты рехнулась? – закричал я, крепкое вино дало о себе знать, алкоголь постепенно вступал в свои права. – Моя семья – те, с кем я вырос! Оставь моего отца в покое! И я бы повесился, будь ты моей сестрой! Бей!
Девушка отпрянула назад, обиженная и разочарованная, она резко перевернула нож в руке. Острое изогнутое лезвие ярко блеснуло, я закрыл глаза, ожидая меткого удара и надеясь, что он будет всего один, но сильный и верный. Если повезет, то я даже его не почувствую.
– И что только не придумают смертные ради любви!
– БЕЙ! – закричал я, расправляя плечи и открывая глаза – пусть она в них смотрит.
– Ой, да ну тебя, – буркнула Селеста, окинув меня брезгливым взглядом, и протянула свой клинок рукоятью вперед, держа его за молочно‑белое светящееся лезвие, – неохота марать об тебя руки. Сделай все сам. Быстро и четко!
Я просто обалдел от такого поворота событий, во сне все было совершенно не так. Одно дело, когда ты отдаешь жизнь за свою младшую сестру, другое – когда ты сам ее у себя отнимаешь. Я так крепко схватил темную рукоять, что мои пальцы побелели. Лезвие было, что надо: невероятно острое и достаточно тонкое. В нем тут же замелькало мое собственное отражение: уставшие зелено‑карие глаза, взъерошенная челка, обветренные покусанные губы.
Где‑то совсем рядом противно закричала ворона, и я невольно обернулся на звук. Огромная черная птица весело скакала по белым перилам, уставившись на меня всеми тремя глазами.
– Трус! Трус! – разнесся по палубе ее хриплый крик.
Селеста снова встала напротив меня, загородив собой море, и нетерпеливо вздохнула:
– Ты передумал?
Девушка лениво облокотилась на борт и посмотрела на меня, как на описавшегося котенка, который чуть‑чуть не добежал до лотка. Да она играется со мной! Жив я или мертв – ей совершенно без разницы.
– Нет! Я в игре, – услышал я свой тихий хриплый голос, словно со стороны.
Я взял клинок в правую руку, последний раз облизал свои пересохшие губы, взглянул на зелено‑синюю гладь моря, набрал в легкие побольше воздуха, и… в кривом лезвии быстро мелькнула надпись «Never give up!», но я все‑таки успел ее прочитать и перевести. «Никогда не сдавайся!» было нацарапано на белой краске борта, совсем, как в моем сне.
«О, мой Витанис может даже убить эрга, уничтожить раз и навсегда!» – раздался в моей памяти звонкий голос Селесты.
Я соединил нацарапанную фразу с той, что вертелась в моей голове, и занес руку с клинком. За Лиану, за мою младшую сестру, за всех смертных! Я бросился на Селесту острым лезвием вперед, целясь ей прямо в сердце, если таковое, конечно, еще было в ее груди.
Смеясь, блондинка резко отошла в сторону, на лету выбив Витанис из моей руки. Он со звоном покатился по палубе, а я по инерции перелетел через борт, схватившись за него обеими руками и повиснув над морем. Но тут случилось нечто совершенно невероятное.
– Судьбу не изменишь, – произнесла девушка с грустной улыбкой, наклонилась и быстро чмокнула меня в щеку, ее губы были нежные и горячие, как огонь, – до встречи, Дани!
Удивленный и ошарашенный, я резко разжал свои пальцы, в последний раз взглянув в черные, как ночь, глаза Селесты, и полетел вниз. Тут же все мои проблемы стали решаемы, кроме той, что я уже летел в море. Одновременно у меня появилась дюжина идей, как можно было договориться или обмануть смерть, чтобы спасти жизнь и моей младшей сестре, и себе. Но было уже слишком поздно: игра сыграна, все свечи сгорели. А я ведь даже не проследил, вычеркнула ли Селеста имя Анастасии Хомкиной из своего черного списка. Просто взял и поверил слову эрга, слепо надеясь, что оно гораздо крепче слова студента.
С громким плеском я плюхнулся в воду (брызги, должно быть, долетели до самого борта), и морская соль тут же полезла в глаза и нос. Я не сопротивлялся, видя, как огромный белоснежный лайнер быстро проходит мимо. Хоть вода и была насквозь просоленная, я быстро пошел ко дну, словно что‑то большое и тяжелое тянуло меня вниз за ноги.
Зеленые волны сомкнулись над моей головой, солнечный свет становился все тише и тусклее, под ногами была темнота, бездна, полная неизвестности и страха, в которую сантиметр за сантиметром, опускался я, Леонид Хомкин вместо своей младшей сестры. И, возможно, поэтому мое тело и душа совершенно не сопротивлялись. Я закрыл глаза, чтобы их не щипала морская соль, а когда открыл снова, то не мог вспомнить, сколько именно времени прошло и что со мной случилось.
Сквозь мутную толщу зеленой воды еле‑еле пробивались тусклые солнечные лучи, растворявшиеся в морской пучине. В неясных бликах зеленоватого света мелькала распростёртая фигурка худощавого парнишки лет семнадцати. Широко распахнутые темные глаза на бледном, как снег, лице были неподвижны. Из полураскрытого, словно в агонии, рта тянулась вверх тоненькая дорожка пузырьков воздуха, казавшихся красными от молодой крови. Темные густые волосы, в нормальном состоянии доходившие до плеч, теперь развевались во все стороны пушистой копной. Пестрая футболка и темные потрепанные бриджи парнишки надулись, став на три размера больше. Неподвижное, словно фарфоровое, тело опускалось все ниже и ниже в черную бездонную впадину. Стайки маленьких блестящих рыбок брезгливо проносились мимо.
И тут я узнал парнишку. Это был Леонид Хомкин. То есть я.
Ошибки быть не могло: себя сложно не узнать. Но почему я так безропотно иду ко дну? Почему не кричу и не спасаюсь? Как я вообще здесь оказался? И, самое главное, почему я вдруг вижу себя со стороны?
Я дернулся, пытаясь нырнуть за самим собой вглубь, но напрасно. И, что самое ужасное, у меня теперь совсем не было тела. Я не чувствовал своих рук и ног, сердце остановилось. Казалось, все кончено. Теперь я не больше, чем 21 грамм юной человеческой души, незримой и неосязаемой, раз и навсегда жестоко оторванной от своего тела. Медленно, но верно я поднимался на поверхность, тогда как мое земное туловище опускалось все глубже и глубже в темную впадину на радость рыбам и морским крабам.
– Un ancla en la boca! Arriba! – заорал в моей голове голос, слишком громкий и грубый для моего внутреннего.
– Что? – я быстро обернулся вокруг, но не нашел никого, даже самого себя.
Внезапно меня ослепил яркий свет, и я уже почти приготовился встретиться с Всевышним, но вместо этого очутился лежащим ничком, мокрым и побитым, на твердой палубе корабля. Щурясь и откашливаясь, я все же смог приоткрыть глаза, и передо мной предстала роскошная, необъятная, белоснежная палуба огромного круизного лайнера «Игра Богов». Помнится, именно отсюда я и свалился.
– Мистер Хомкин? – надо мной склонился высокий светловолосый капитан полиции. – Вы меня слышите?
Он повторил эту фразу несколько раз на разных языках, включая английский. И вдруг словно молния сверкнула в моей голове, осветив все недавние печальные события. Я закашлялся и приподнялся на локтях, изо рта полилась река солено‑горькой морской воды.
– Слышу, капитан! – ответил я тихим осипшим голосом и упал на спину без сил.
Мистер Гофман отпрянул от меня назад, уставившись на меня так, словно заметил на моей шее жабры. Я ответил ему на его родном немецком языке безо всякого акцента. Рядом стояли его напарник в форме сержанта и насквозь промокший молодой матрос в сине‑белой форме. Судя по ручьям воды, что стекала с черных волос по его загорелому лицу, именно этот парень вытащил меня из воды. На его ногах были желтые резиновые ласты, а на шее болтались пластиковые очки для подводного плавания. Он облегченно улыбнулся и внезапно обрушился на мою худую зудящую грудь, надавив на ее середину двумя сложенными крест‑накрест широкими ладонями. Еще чуть‑чуть, и он сделает мне искусственное дыхание.
– Дыши, парень! – закричал он на английском с легким акцентом, в то время как из моего рта снова хлынула морская вода. – Дыши!
– Я жив, – протестовал я на испанском, фыркая и громко кашляя, – ай! Полегче!
Именно этот язык оказался родным для матроса, он широко улыбнулся, блестя двумя рядами белоснежных, словно морской жемчуг, зубов. Странно, я никогда не был в Испании и видел корриду и тореадоров только на картинках. Так как я могу говорить на испанском языке? Как?
– Тут была блондинка? – спросил я на английском сразу у всех. – Такая красивая и наглая?
– Блондинка? – переспросил капитан Гофман, и, к моему удивлению, надо мной склонилась белокурая кудрявая девчонка с огромными глазами яркого василькового цвета.
– Нет, не эта, – пробормотал я, вспоминая, где раньше видел столько кудряшек; кажется именно эта девчонка вошла в тройку победителей, – нет, не как пудель, а как…
– Я увидела в окно, как ты упал, и вызвала полицию! – взволнованно сказала девочка на английском, на вид она была на пару лет моложе меня. – И я прибежала сю…
В этот момент раздался громкий взрыв, от которого содрогнулась вся палуба, и у меня заложило уши. Из номера на третьем этаже повалил черный дым, громко завыла пожарная сигнализация, сотни отдыхающих мигом высыпали на балконы. Те же, кто был на улице, высоко задрали головы, громко охая и причитая. Я облегченно вздохнул: это был не мой номер.
– О, ужас! – закричала девочка на языке, названия которого я не знал, но все равно понимал каждое ее слово. – Это моя комната! О, какой кошмар! Мой Эрик! Эрик!
Девочка развернулась и со всех ног бросилась к своему пылающему номеру. Надеюсь, ее бойфренд Эрик тоже удачно куда‑нибудь вышел перед взрывом. На мое счастье, капитан Гофман и его молчаливый коллега отправились вслед за белокурой кудряшкой, сочтя пожар куда более важным делом, чем допрос спасенного утопающего.
– Который час? – спросил я матроса по‑испански, кивнув на водонепроницаемые часы на его запястье.
– Половина третьего, – ответил он, изучая меня своими темными карими глазами, – ты родом из Испании, амиго? Я Маркос из Барселоны.
Половина третьего! И если я еще жив, то моей младшей сестры уже нет… Я был готов наброситься на моряка и разорвать на части за то, что он спас мою никчемную жизнь. Но вместо этого я набросил на глаза свою мокрую челку в надежде, что морская вода спрячет мои слезы.
– Хэй, парень! Ты что? Не смей! – Маркос из Барселоны перекинул мою руку через свои плечи и поставил меня на ноги. – Тебе срочно нужно в медпункт! Сможешь дойти?
На вид ему еще не было тридцати, а через мокрую майку я чувствовал его крепкие, как камень, мышцы.
– Да, амиго, – раздался мой голос, странный и незнакомый, словно кто‑то другой шевелил за меня губами, – спасибо, ты спас мне жизнь!
Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь сконцентрироваться. Но не тут‑то было: я снова очутился в зеленоватых сумрачных морских глубинах рядом со своим бездыханным телом. Страшные кадры погружения, словно бесконечный фильм ужасов, снова и снова повторялись в моей больной голове. И вдруг опять этот громовой грудной бас:
– Un ancla en la boca! Arriba!
Я закашлялся, резко дернувшись от неожиданности, и открыл глаза.
– Благодари не меня, – ответил Маркос и кивнул мокрой головой в сторону, – а Мистера Ямамото. Именно этот парень вызвал штаб, а белобрысая кудряшка – всего лишь полицию.
И тут я заметил стройную худощавую фигуру молодого японца, одетого в черные джинсы и такую же футболку. Все это время он сидел на лавочке, стоящей неподалеку, а на его коленях мерцал яркий экран навороченного карманного компьютера. Интересно, как давно он тут находится и за всем наблюдает? Может быть, он видел нас с Селестой?
Заметив наше внимание, Акира слегка кивнул и смущенно заулыбался. Я подошел к нему, опираясь на верное плечо Маркоса.
– Ты спас мне жизнь! – сказал я по‑японски. – Как я могу тебя отблагодарить?
– Ты знаешь мой язык? – удивился парнишка; Маркос не понимал ни слова, хоть и догадывался, о чем мы говорим. – О, какая приятная неожиданность! Знай, что я всего лишь вовремя набрал нужный номер, а на борт тебя поднял вот этот человек.
Я посмотрел в темные, почти черные глаза Дракона, юного компьютерного гения.
– Теперь я знаю, почему Солнце, просыпаясь, первым делом смотрит на Японию, – произнесли мои губы без моего согласия. Приятно было видеть, как щеки парня порозовели. Он перевернул в руках свой карманный компьютер.
– Ты был в Стране Восходящего Солнца? – улыбнулся Акира.
– Нет, – неожиданно ответил я, радуясь, что мои губы снова меня слушаются, – честно, у меня не хватит денег даже на самолет.
Губы парня сжались в твердую тонкую линию, но он ничего не ответил.
– До встречи, – кивнул я и тут же добавил, – еще раз спасибо за жизнь!
– Ого! Где ты выучил китайский? – спросил Маркос, едва мы отошли на приличное расстояние. – А ты напишешь мое имя иероглифами?
– Это японский, – ответил я, импровизируя на ходу, сам не понимая, что происходит, – напишу, если мы не пойдем в медпункт. Смотри, я уже могу сам стоять.
И в доказательство своих слов, я отпустил его плечо и самостоятельно сделал несколько уверенных шагов. Маркос тяжело вздохнул, но согласился не вести меня к врачам. За это я написал его имя и на японском, и на китайском – естественно, как только мы оказались в его каюте и он нашел в своей сумке блокнот и карандаш. Парень радовался, как ребенок, пытаясь повторить причудливые иероглифы, постоянно переспрашивая, что они значат.
– Как тебя зовут, амиго? – спросил он, укутывая меня в большое белое полотенце; второе такое же лежало на его широких плечах. – И ты не сказал, был ли ты в Барселоне?
– Я никогда не был в Испании, – услышал я свой спокойный голос, – а мое имя – Даниэль.