ется деяниями выдающих людей, как правило, действующие лица - легендарные ханы и родовые вожди: Алаша-хан, Уыз-хан, Коркыт-ата, Чингисхан, Жошы-хан, Аз Джанибек, Дциге-би, Аз Тауке-хан, Абылай-хан, Бухар-жырау, Казыбек, Толе, Айтеке и т.д. Каждая личность представляет целую эпоху, так воспринимается история в самосознании кочевников. Это мощное самосознание и является фундаментальной основой государства казахов.
Следующий вопрос - о характере власти. Для того, чтобы представить извне структуру, следует разобраться и понять взаимосвязь между самосознанием и конкретными формами политико-правовой организации. В реальной жизни политическая форма, в которую облачается этнос, является отражением внутренней структуры социальных связей. Эти же связи определяются комплексом причин. Технология самоприспособления социального организма к природным условиям породила, как известно, родовую структуру. В обыденной жизни племена и роды - самостоятельные группы с достаточно ощутимой властью вождей - биев, батыров. Эта структура власти может быть определена как вождество, т.е. власть от народа, из чего вытекают их права и обязанности ее носителей.
Вождество держится на авторитете, в некоторых случаях и на наследственных прерогативах. Совокупность таких потес-тарных ячеек представляет мегаобщину - государство. Качественно иное состояние имеет Казахское ханство.
Казахское ханство как государство представляет собой симбиоз двух начал - политического в лице института верховной власти, особого сословия, носителя верховной власти и племенной организации власти, в виде вождества и потестарной структуры. Вождество играет роль основного, мощного и действенного звена власти, в то же время оно служит буфером между народом и политическим сословием. Благодаря этому достигается высокая степень его устойчивости. Наиболее перспективный путь изучения и поиска государственности у казахов -изучение института верховной власти и динамики ее сложе-
219
ния, эволюции и трансформации во взаимодействии с институтами вождества /потестарной структуры/.
И, наконец, некоторые выводы, касающиеся вопроса о государственности у казахов: изначально необходимо привыкнуть к мысли о том, что существование государства /политических институтов/ в бесклассовом обществе возможно. В этом плане следовало бы потестарно-политическую организацию рассматривать как политическую систему. Нельзя сводить все государ-ство к совокупности институтов управления/аппарата/. Власть в лице различных учреждений, чиновничества представляет одну из подсистем. Вернее это - чисто внешние факторы государства.
В обществах кочевников проблемы централизации и стратификации решаются не через создание машин управления, а через усложнение существующей социальной системы /структуры/. Поэтому институты управления нельзя отождествлять с государством.
Основная государствообразующая сила общества заключена в родовой организации казахов. В политическом отношении различные ступени родства составляют иерархичную целостность и вполне успешно заменяют систему административно-территориальных единиц. Соревновательный антагонизм между родами является движущей силой эволюции данного социума. В этом смысле любые столкновения между родами, а также казахская барымта могут быть квалифицированы как структурообразующие, дисциплинирующие факторы.
Вождество, если понимать под этим термином потестарно-племенные структуры /родовые содружества, конфедерации/ вовсе не означает предгосударственную структуру власти. Вождество следует рассматривать как определенную властную ог-ранизацию общества, оно генерирует власть и властные отношения в традиционном обществе.
При оценке уровня политогенеза необходимо отказаться от предвзятых концепций экономического детерминизма. За основной ориентир необходимо взять самосознание и располо-
женность к единству. Государство, вообще государственное общество, существует как на уровне социально-экономических отношений, так и на уровне духовных ценностей и самосознания общества. Если сквозь многие исторические предания и легенды и через все формы фольклора проходит идея «ел-журт болу», значит государственная идея существует в данном обществе.
Безусловно, требует дальнейшей проработки вопрос о функционировании государства в виде различных знаковых явлений и культовых символов в подсознании /архетипы/. При малейшей возможности эти заложенные в глубине сознания идеи и символы не замедляют проявиться как дань и как проявление верности традициям предков. Таковы, например, ханства, возникшие в 1916 г. в ходе национально-освободительного движения. Ни интеллигенция Алаша, ни мусульманское духовенство, имевшие достаточно ощутимые влияния в среде казахов, вероятно, не ожидали реанимации института ханства в начале XX в. Выявление внутреннего механизма функционирования казахского общества в прошлом, и их роль в последующих событиях, пережитых этносом - основная задача историко-этно-логической науки. Эта методологическая концепция, реализованная автором в исследованиях по истории казахского общества XVIII-XIX вв., один из возможных путей научного решения и адекватного отражения прошлого. В то же время такой подход позволит соотнести реалии сегодняшней истории /действительности/с традиционным менталитетом, ценностями, сохраняющимися в виде традиции и архетипов, определяющих в той или иной степени преемственность исторического развития. Какие бы изменения не произошли в современном облике этноса, традиционные стереотипы культуры поведения, а также ментальность действуют как самодавлеющая основа.
221 4.Социальная организация; проблема рода и родства
Социальная организация казахов относится к разряду очень сложных и неразработанных проблем историко-этнологичес-кой науки. В целом, она представляет систему, в основе конструкции которой как стержень находится род /кочевой ру/. В то же время в эту систему кроме рода вошел ряд элементов, определяющих не только внешние параметры социальной организации, но и ее функциональные действия. Таковы, вкратце, наши предварительные концепты. В предшествующих нам историографических традициях сложились несколько подходов в изучении социальной организации казахов. Не вдаваясь в результаты конкректных исследований этой сложной проблемы, мы можем в целом выделить две основные крупные концептуальные линии. Во-первых, в дореволюционной литературе социальная организация казахов отождестовлялась с родовой /особенно был популярен термин «родовое начало»/. В реалиях XIX в. и в особенности второй половины XIX столетия, такое отношение было продиктовано объективной ситуацией. Действительно, когда традиционный миропорядок был разрушен, когда действующая стратная система не работала, когда кочевники-казахи были оторваны от своих общественно-политических институтов и традиционых партнеров, род оставался самым последним оплотом традиционной социальной организации. В принципе, и в современной зарубежной этнологии отношение к социальной организации кочевых народов определяется именно таким подходом.
Несколько иной подход вырабатывался в советской историографии. Она большим вниманием удостоила явные или мнимые социальные противоречия в казахском обществе, возведя иногда их в ранг классовых противоречий. Действительно, на первый взгляд в казахском обществе бросаются в глаза четкие контрасты между богатством и бедностью отдельных его граждан, сословий, родов и т.д. А все, что не поддавалось классовому анализу, преподносилось, как пережитки патриар-
хальных отношений и традиций, своеобразной ширмой прикрывающие реальные черты классово-феодального общества.
В обоих вышеизложенных подходах есть свои плюсы и минусы. Наша задача заключается в выработке основных принципов анализа специфики социальной организации населения Великого степного пространства. Она включает и поиск консенсуса, необходимого для примирения противоречий в историографии.
Социальная организация есть прямое порождение своеб-разного уклада жизни. Если рассматривать отдельно кочевое общество, то основополагающим фактором формирования его общественных структур служат различные формы подвижного скотоводства. Эти формы хозяйственной деятельности требуют ежедневного ухода за скотом и мер по его защите. Именно скот является основным составляющим благосостояния кочевников, он же определяет социальный статус конкретного хозяина скота в данной среде. На этой простой основе и возникают первые ячейки социальной организации. Если уход и защита скота требуют усилий больших коллективов людей, то там мы видим крупные родовые единицы и союзы. Обычно в случаях каких-либо внешних воздействий /война, барымта и т.д./, когда опасность потери благосостояния возрастает, включается интеграционный механизм. С другой стороны, если господствует мир и благосостояние, то происходит автоматическое расщепление больших коллективов и из недр их появляются небольшие семейно-родственные группы, полностью берущие на себя проблемы, связанные с уходом и защитой скота. Так или иначе, первоначальная ячейка социального бытия кочевников напоминает семью. И естественно, что она предполагает близкое родство, общие интересы, общее нераздельное владение богатством.
В силу различных обстоятельств, среди этих групп появляются исторически устоявшиеся группы. Для них характерны представления об общности происхождения, совместные перекочевки, наличие авторитетных родоправителей и т.д. Именно такое стабильное объединение носит название ру, уру, уруг,
223
суйек и переводится на русский язык термином «род». Само понятие «род» не всегда отражает ту социально-политическую нагрузку, которая заложена в реальной жизни на кочевую группировку «ру». Дня понимания специфики социальной организации степных народов Великого степного пояса Евразии, чрезвычайно полезно обратиться к проблеме рода и системы родства в историографии.
Многие российские исследователи особенность социального строя кочевников видели в родовой организации. На наш взгляд, наиболее объективная характеристика содержится у В.В.Радлова: «У этих степных кочевников - очень своеобразная цивилизация, - отмечал он, -... мы имеем здесь дело со ступенью цивилизации, противоположной культуре эпохи оседлых народов, и нужно смотреть на их поступки и поведения с другой точки зрения... у них существует не анархия, а лишь своеобразные, отличающиеся от наших, но по своему вполне урегулированные культурные отношения».
В.В.Радлов резко критикует своих предшественников, российских ученых во главе с А.И.Левшиным, отрицательно отзывавшихся о казахах, определивших общественные устои казахов как «смесь деспотизма и анархии». «Читая такие триады, легко прийти к мысли, что киргизы - отбросы тюркского населения Западной Азии, воры и бандиты, бежавшие в широкую степь, так как не желали привыкнуть к упорядоченной жизни оседлых народов, одним словом, раса, заслуживающая быть уничтоженной. Но на самом деле это совсем не так», - пишет В.В.Радлов. /206. - С.249/.
Объективные обстоятельства кочевого быта определили своебразные формы управления и общественную структуру кочевых народов. Здесь никогда не было тех постоянных административно-территориальных форм и механизма административного управления, характерных для оседлых стран. В кочевом обществе прочность социальной структуры зависела от определенной комбинации родов, племен и союзов. Соотношение сил у родов и племен постоянно менялось, малейшее изменение во внешней политике, повышение плотности насе-
ления и необходимость перераспределения скота, как основного богатства, вызывала необходимость корректировки социального порядка. Социальное устройство должно было оказаться достаточно гибким и мобильным, чтобы обеспечить сохранность этноса. Таким образом, структура родов, исходящая от вполне реальных кровнородственных, а также мнимых генеалогических линий, связей служила фундаментальным началом общества.
В виде формальной структуры социальной организации мы можем рассматривать существующие в обществе степняков социальные страты. Следует сразу оговариться, что вся существующая социальная организация и связанный с ней порядок основываются, в первую очередь, на высоком уровне самоидентификации кочевника с определенным этносом, т.е. этносоциальным организмом.«... Всюду бросается в глаза единообразие их обычаев, привычек, быта, характера и повсюду их резко отличает от других тюркских народов общее им всем осознание принадлежности к народу казак...», - отмечает С.Б.Бро-невский /57. - С.250/.
Наиболее разительные особенности бросаются в глаза при сравнении социальных институтов оседлых и кочевых народов, Кроме внешних черт, социальный строй кочевников отличался от оседлых и по другим, более существенным параметрам, что было замечено еще М.Красовским в середине XIX в.: «Но, что можно отнести ко всем окружающим степь... государствам, не может быть вполне применено к киргиз-кайсац-кому народу... Покорив, положим для примера, Бухару, мы, можно быть уверенными в этом, нашли бы сочувствие в прежде угнетенном народе; но, завладев степью, не можем этого сказать уверенно даже теперь, именно потому, что здесь и прежде никогда не было гнета правителей, никогда не чувствовалась над собою нелюбимая власть...».
В основе социальной организации народов Великого степного пояса лежали принципы родового начала, не имеющего ничего общего с общественными порядками земледельческого и городского населения Востока. Даже в конце XDC в., несмот-
225
ря на сильнейшие потрясения общественных устоев, приверженность к родовым традициям у казахов была сильной. П.П.Румянцев, глубоко анализируя социальный строй казахов, пишет следующее: «В основе этого разделения, не имеющего ничего общего с сословным делением дофеодального общества или классовым современного, лежит родовое начало...» /215. - С.16/.
К сожалению, многие бесценные материалы для науки по родовому быту казахов ныне потеряны. В годы советской власти невозможно было ими заниматься, поскольку родовые традиции рассматривались как отрицательный пережиток. Еще в конце 20-х гг. прошлого века советские ученые-историки под флагом марксизма-ленинизма преодолевали «теорию родового быта у кочевников». В конце концов всякие исследования об особенностях социального строя народов Великого степного пояса превратились в бесплодные дискуссии о месте феодализма у кочевников и роли собственности на средства производства и т.д.
Родовая организация как объект научных интересов была в начале вытеснена из исторических исследований, а затем превратилась в сугубо специфичный предмет изучения этнографии, в перечне тем, связанных с определением этнического состава и этногенеза. Благодаря этнографии сейчас мы имеем кое-какие материалы по родам и племенам казахов и других тюрко-монгольских родов Центральной Азии.
В советской историографии родовая организация отождествлялась с первобытным родом, что само по себе не сочеталось с существовавшим в обществах степных народов социальным устройством. Ставшее камнем преткновения в советском кочевниковедении это противоречие так и не было преодолено. В конце концов, эта диллема не была решена и в наше время.
Некоторые попытки примирения столь противоречивых научных концептов предпринимались этнографами. Так, в науку вошли понятия о «поздних» племенах. Например: «поздние, патриархально-феодальные племена феодальной и капиталис-
тической эпох существовали, в противоположность «первобытным», уже не в составе примитивных аморфных этнолингвистических общностей, а в среде сформировавшихся народностей, сохраняясь в качестве реликтов, древних и средневековых компонентов их этногенеза» /106. - С.48/.
Ради объективности следует подчеркнуть, что в этнографических исследованиях неоднократно замечалось, что так называемые реликтовые племена /имелись в виду позднекочевые/ по своей социальной сущности и механизму функционирования абсолютно не соответствует древней форме племени.В нем есть имущественное и социальное расслоение, в нем есть все признаки политической организаций. Однако, признать родовую организацию как живой и универсальный социальный институт, как основной стержень социальной организации кочевого общества этнографы так и не смогли. Этому мешала марксистская установка, отождествлявшая родовую организацию кочевников с первобытностью, а род- как исключительно первобытную форму социальности.
К сожалению, ситуация с родовой организацией казахов остается до сих пор нерешенной*. В некоторой степени проблема усложняется стремлением ряда исследователей привнести в традиции евразийского кочевниковедения материалы ав-страловедения и африканистики. Нерешенность проблем рода и родовой организации никоим образом не компенсируется и за счет актуализации исследований по патронимии. Ряд проблем, существующих в современной историографии, можно
"Нам неоднократно приходилось писать о специфике многих социокультурных институтов казахского общества и значений рода и родства в особенности /см.: Артыкбаев Ж. О. Казахское общество в Х1Хе.: традиции и инновации/. На сегодняшний день наша позиция по многим проблемам социальной организации казахов, в связи с изучением функционального значения родства и родовой структуры отражается в публикациях моего ученика М. С.Жакина/см.: Жакин М. С Функциональное значение принципа родства иродовой структуры в этиосистеме кочевой цивилизации казахов/по материалам XVIII-XIX вв./. Автореферат дисс. на соискание уч. степени канд. ист. наук. - Алматы, 2001/.
227
иллюстрировать на примере анализа некоторых оценок казахстанских этнологов. В них, несмотря на постоянную критику, явно наблюдается приверженность авторов к марксистским постулатам советской исторической науки, а также сверхмодное увлечение различными тенденциями в западных этнографических исследованиях, прямое заимствование результатов из африканистики и тд. Одним словом, все это можно объяснить следствием господства эклектики и слабости теоретических разработок в наших гуманитарных науках.
Далек от понимания специфики социальной организации кочевников такой исследователь «кочевой цивилизации казахов», как Н.Э.Масанов. По его мнению, родовая организация существует только как абстракция /поскольку австралийского рода здесь нет/: «Особый интерес привлекает генеалогическая организация, - пишет Н.Э.Масанов, - которая существует только в общественном сознании, но в действительности нигде и никогда не ведет к возникновению реальной общности. Объективно мы можем говорить о генеалогических сегментах, например, внутри семьи у кочевников-казахов /отец и его дети до их выделения, после которого они прекращают свое существование/» /175. - С.132/.
Модель социальной организации, построенная Н.Э.Ма-сановым, основывается на «ведущих», «приоритетных», по его мнению, отношениях - экономических. Они, как определяющая система координат, влияют на все многообразие взаимоотношений между людьми в процессе общественной жизни и в их отношениях с окружающей природой. Данная концепция целиком построена на примате материального, вещественного над другими ценностями. К тому же его монография построена на изучении экономической жизни казахского общества конца XIX - начала XX в.в.*
*В пуб.шижтических статьях Н. Э. Масаиов придерживается диаметрально противоположной позиции. Он постоянно обвиняет современных казахов в приверженности родовым порядкам, к определенным родам и т.д.
Открытие Н.Э.Масанова, к сожалению, не произволе переворот в исторической науке. Те положения материалистического понимания истории, относящиеся ко всей писаной истории и гласящие, что все социальное формируется экономиче-кой системой, и противоречия в социальной сфере, в первую очередь, диктуются классовыми интересами живут в сознании многих историков. Причем наше понимание и восприятие марксизма можно отнести к категории вульгарных, поскольку сильно искажает суть этого учения. Обратимся к «Введению к критике политической экономии»: «Если речь идет о производстве, то всегда речь идет о производстве на определенной ступени общественного развития - о производстве общественных ин-дивидиумов. Производство вообще есть абстракция, но абстракция понятная, поскольку она действительно выдвигает общее, фиксирует его и тем самым избавляет нас от повторений... Определения, прикладываемые ко всякому производству вообще, как раз и должны быть отброшены, чтобы за единством не были забыты существенные различия. Это может случиться уже потому, что как субьект - человечество, так и объект - природа, являются теми же самыми.
В этом игнорировании различий лежит, например, вся мудрость современных экономистов, утверждающих вечность и гармонию существующих социальных отношений и доказывающих, что никакое производство невозможно без орудия производства, хотя бы этим была только рука, и что никакое производство невозможно без предшествующего накопления труда, хотя бы этот труд представлял собою всего лишь сноровку, которую рука дикаря приобрела и закрепила путем повторных упражнений. Капитал, между прочим, есть такое орудие производства, он также является результатом предшествующего объектированного труда» /172. - С.43/.
Сами по себе хозяйственные отношения и община как базовая опора в понимании хозяйственных отношений не существует вне родовой организации у степных народов. О казахах начала XX в. Н.АЛогутов пишет: «Какую бы сторону, как общественной, так и семейной жизни того времени мы не взяли
229
- мы всюду сталкиваемся с всеобъемлющим значением рода» /159.-С.46/.
В сущности, кочевой род и является хозяйственной единицей, без чего невозможно функционирование общества. Но социальные ценности зависят не только от существующих хозяйственных, экономических отношений. Основные социальные ценности общества выработаны в основной сфере их деятельности, т.е. в сфере родства. Вся конструкция социальной организации построено по типу родственных отношений. Только на высших уровнях социальной организации отношения родства заменены политическими отношениями, носящими несколько ритуальный характер.
Только верхняя часть айсберга завершающая социальную конструкцию свидетельствует о том, что социальная организация перекрывает существующие родственные отношения и выходит за пределы его. Происходит переплетение двух форм связей - политических и родственных.
Осмыслению специфики социальной организации народов Великого степного пояса мешает и недопонимание со стороны многих исследователей особенности природы кочевого рода. Исследователи, в частности тот же Н.Э.Масанов, отрицая всеобъемлющую роль кочевого рода, в первую очередь, исходит от априори неправильного отождествления кочевого рода с первобытным. Он неоднократно пытается найти у казахов атрибуты кровнородственного рода первобытности охотников и собирателей эпохи камня: «Даже понятие «родового кладбища» на поверку оказывается мифом, поскольку рядом с мужем у всех кочевников захоронивается его жена, являющаяся членом совершенно иного генеалогического линиджа, а не его сестра - член его генеалогического сегмента, которая в свою очередь захоронена на совсем другом кладбище - рядом со своим мужем. Поэтому рода нет и никогда не было в природе, но был и до сих пор есть у некоторых народов генеалогический счет родства»/175.-С.132/.
Жаль, но в существующих трудах по африканской или же австралийской общине готовые рецепты по анализу социаль-
ной организации степных народов Евразии отсутствуют. Вопреки Н.Э.Масанову мы можем заявить, что род и генеалогические связи были у степных народов. Но они существовали в форме социальной организации. Родовое начало выступает основополагающим условием существования данной социальной организации. Безусловно, среди внешних черт родовой организации, ярко проявляемых в экономической сфере, в хозяйственной и совместной деятельности сородичей, легко обнаруживается и поддается изучению община. В самом деле, эти признаки не всегда отражают внутреннюю суть и сущность родовой организации и ее культуры. Так называемые внутренние связи родовой организации степных народов гораздо сложнее изучать. Поскольку в целом, они представляют собой отражение самодостаточной этносоциальной организации.
В основе этносоциальной организации лежат различные типы и уровни социальных связей, проходящих по линиям территориальной, потестарно-политической, хозяйственной структур. Генерализирующей линией в этом клубке сложных взаимоотношений служат отношения и система родства. Род у степных народов основывается на родстве уже отдаленном от природы, благодаря тому он призван регулировать все разнообразие форм существования этноса. Род, являясь стержнем этносоциальной организации, превращается в универсальный принцип.
Таким образом, в общественном плане кочевой род больше считается политической единицей, т.е. явлением совершенно другого порядка, чем кровнородственные группы первобытности. Это достаточно ярко иллюстрируется на примере взаимоотношения казахских родов, которые имеют стратифицированный характер. В каждом из казахских жузов есть поколения, претендующие на старшинство в данном союзе /см. соответствующие разделы/. На примере Младшего жуза, где старшинство поколения Алим-улы над остальными четко оговаривается в различных фольклорных источниках, служащих прецен-дентом в общественно-политической жизни, Л.Мейер пишет: «Во время бывших народных сеймов первородство алимулин-
цев строго соблюдалось, их мнения и приговоры были обязательны для байулинцев и семиродцев, но не наоборот, на приговор бия семиродского и байулинского в частном деле можно было аппелировать бию алимулинскому, и он имел право уничтожить приговор» /180. - С.4/.
В изучаемой нами этносоциальной организации генеалогические связи играли по сути роль административно-территориальных отношений и фактически служили гарантией стабильности кочевого общества. В принципе, форма социальной организации, потестарно-политический строй и традиционные социальные отношения во многих элементах воспроизводят существующие формы связи между родами. Социальная организация - явление сложного порядка, чем мы предполагаем, и наши поверхностные представления не всегда соответствуют действительному положению вещей. В первую очередь, это относится к такому важному составляющему социальной организации казахов как сословия. Необходимо уточнить, что под этим термином следует понимать различные группы элитарного характера, вошедшие в состав казахского общества с четко определенными правами и обязанностями. Для каждой из этих групп кроме определенного социального статуса свойственны и специфические формы этнографического поведения /включая особенности материального плана/. Сословный фактор в казахском обществе существенно дополняет родовую организацию, особенно в части определения социальных статусов определенных групп. Социальное положение человека в казахском обществе, да и в кочевых обществах вообще, определяется в большинстве не столько имущественным положением, сколько принадлежностью к тому или иному социальному слою.
Многие специфические черты социальной организации народов Великого степного пояса проясняются при анализе структуры существующих сословных групп. В этом плане казахский материал представляет оригинальную возможность для реконструкции наиболее сложных социальных систем кочевников Евразии.
Социальная организация Великого степного пояса может быть понята при внимательном отношении к тем маргинальным регионам, которые входили в состав, или находились под влиянием кочевников Великой степи. В ее структуру фактически постоянно входили южные регионы - Туркестано-Таш-кентский и спорадический Мавераннахр, на востоке - Восточный Туркестан, Кашгария и другие города, Поволжье, Северный Кавказ и Южная Сибирь. Для внутреннего строя кочевников характерны некоторые элементы эгалитаризма и родовой демократии. Но в их взаимоотношениях с оседлыми, составляющими эти принципы, абсолютно не действуют, наоборот их можно характеризовать как неравнозначные, неравноценные. Большинство этих регионов существовало в качестве постоянных данников, обязанных за защиту и мир расплачиваться материально. В то же время, кочевники и оседлые народы -полноценные составляющие одной социальной организации, игроки, действующие в одном поле. Как в политическом, так и в социальном плане взаимоотношения кочевников Великой степи с различными этническими группами в маргинальных /периферийных/ территориях нельзя рассматривать как взаимоотношение с внешним миром.
Социальная организация кочевников Великого степного пояса Евразии всегда в свой состав включала ряд общин, не укладывающихся в привычные рамки кочевого рода, не входящих в родовую организацию или в известные сословные группы. Так, в эпоху средневековья в южных оазисах обитали согдийские общины, органически вошедшие в состав древнетюр-кских государств. Исторические источники средневековья говорят о расширении зоны влияния согдийских купцов при некоторых каганах, когда передовые группы согдийских поселений смело идут на заселение территории северных степей: Сибири, Монголии, Восточного Туркестана и т.д. В новое время основное население южных городов и поселений составляли сарты, занимавшиеся активной торговлей в самых глубинных степных районах. В социально-этническую организацию казахов входили десятки субэтнических групп, стоявшие вне
233
родовой организации и вне основных районов обитания кочевых племен. Внутри Великой степи всегда находились группы еще не включенные в генеалогическую организацию казахов и потому еще не пользующиеся всеми прерогативами постоянных компонентов социальной системы.