– Посмотрите, – тем временем произнесла Роза, доставая из сумки альбом. Она открыла его, и я с удивлением обнаружила там довольно неплохие карандашные зарисовки.
– Это вы рисовали?
– Ну а кто же, милочка? Кто же, как не я? – Она начала листать страницы, и я убедилась, что в трясину псевдорелигий затянуло очень неплохую художницу. – Это Ущелье Грез. Если провести там неделю и три раза в день жевать вереск, то можно увидеть картины далекого прошлого. Эпизоды из жизни иберов и кельтов. Не увидит только тот, кто не верит… А это мавританская башня Салясат Арбаа. Там живут призраки замученных крестоносцев. Видите, они летают вокруг нее?
Она перевернула лист. На следующей странице был изображен небольшой холм, лишенный растительности. На нем стояли три прямоугольных камня, сложенные буквой «П».
– Что это?
– Очень древнее и зловещее сооружение. Мертвенный Мегалит. Он стоит высоко в горах Кордильера‑Пенибетики.
– Чем же он примечателен?
– Холодом смерти, веющим от него… – Она сделала большие глаза. – За все время, что он известен людям, на холме, на который опираются камни Мегалита, не прижился ни единый кустик, ни единая травинка. Какие‑то ученые брали анализы, а потом делали разные опыты. И определили, что в той земле нет даже бактерий. Такое впечатление, что земля, на которой установлен Мегалит, проклята для всего живого.
Я уставилась на рисунок. Непривычно сумасшедшая скорость, с которой летел поезд, продолжала вызывать легкое онемение в груди. Но мне казалось, что оно проистекает от рисунка, на который я смотрела. Лысая земля, а на ней – тройка тяжелых плит.
«Мертвенный Мегалит», – повторила я про себя, словно пробуя эти слова на вкус.
– Кто установил эти камни?
– Доподлинно неизвестно. Как и неизвестно, для чего они служили… А теперь извините меня, милочка. Ваше общество было очень приятным, но вынуждена покинуть вас.
Я сперва подумала, что будет остановка, Роза встанет и, забрав многочисленные сумки, покинет вагон. Даже начала оглядываться. Но поезд скорости не снижал, а Роза не собиралась покидать кресло.
– Я должна выйти из тела, чтобы прочесть одну важную мантру в безвоздушном пространстве, – пояснила она, заметив мое недоумение.
– Надеюсь, вы еще вернетесь? – уточнила я, желая знать, сколько тишины мне отпущено.
– Естественно. Мне же нужно сойти в Малаге!
В очередной раз чмокнув череп на перстне, она сложила руки в замок, закрыла глаза и беззвучно что‑то зашептала. Я наконец получила в свое распоряжение немного времени. Встала с кресла и прогулялась до тамбура. Остановилась возле окна.
Фотографии с айсберга я оставила Эрикссону. Пришлось вернуться за ними на пристань, с которой меня сбросил Саша, и собрать все, что не унесло ветром. Новые отпечатки заказать не успела, но у меня осталась пленка‑негатив.
Я достала ее из кармана, бережно расправила, чтобы не наделать царапин. Подняла и посмотрела на свет потолочной лампы.
Кадры хорошо знакомы – прямо как страницы семейного альбома. Я успела их выучить, перебирая фотографии по поводу и без повода. Единственное неудобство – мелко очень…
Просмотрев пленку от начала до конца, отыскала кадр с ледяной стелой, которая изображала этапы странствий Фенрира. Долго вглядывалась, но толком ничего не увидела. Слишком мелко для меня – близорукой работницы архива.
А кадр крайне важен. Когда Роза показывала свои рисунки, у меня возникла догадка, связанная с этим снимком. Где бы достать лупу, чтобы изучить его как следует?
Тут, наверное, негде. Нужно добраться до Малаги, и там, в пункте «Проявка за час» отпечатать все заново.
На том и порешила.
Сотовый телефон я благополучно уничтожила еще в номере лондонского отеля. Вроде удобное изобретение, но по сигналу с его антенны можно запросто вычислить местонахождение хозяина. Я пару раз уже горела на таком спецэффекте. Поэтому еще в самолете решила обойтись без мобильника. Прибыв в Мадрид, купила телефонную карту, по которой можно звонить со стационарных аппаратов. Там они имелись на каждом углу. Выследить меня теперь практически невозможно. По крайней мере, я надеялась на это.
В вагоне скоростного поезда стационарный телефон находился неподалеку от тамбура, прямо за небольшим баром. Я набрала код России и телефонный номер. Терпеливо ждала, пока женщина возьмет трубку. Она никогда не торопится. Некоторое время вслушивается в трели, словно пытаясь вычислить по ним фамилию звонящего. Затем не спеша идет к аппарату… Она всегда говорила мне: «Если звонящий не дождался ответа и бросил трубку, значит, дело у него было несрочное и поверхностное. Следовательно, нет нужды с таким человеком и разговаривать».
– Алло? – произнес знакомый голос.
– Бабушка! Это я, Алена!
– А‑а, привет, мелкая!
– Бабуль! – обиделась я. – Не называй меня так. Давно уже не мелкая. Выросла, побывала замужем, развелась!
– Ну так что, тебя после этого крупной называть?
Я растерянно выдохнула в трубку.
– И не пыхти! – добавила бабушка.
– Я не пыхчу.
– Пыхтишь, а значит, еще себя и за волосы дергаешь.
Она словно рядом стояла! Я моментально отпустила прядь.
– Не дергаю! – упрямо произнесла я в трубку.
– Кому‑нибудь другому расскажи. Тому, кто тебя не знает… Ну, что поведаешь?
Я сглотнула, во рту слегка пересохло.
– Ба… Хочу спросить об отце.
– Снова… – Из ее голоса исчезла издевка. – Я вроде тебе все рассказала, что в памяти осталось.
– В какую страну он ездил перед тем, как… как это случилось?
Она помолчала.
– Мы часто не знали, куда он уезжает. Даже Оля не знала. Один телефонный звонок, и он мгновенно срывался. Подхватит свою сумку, бросит в нее пару рубашек да джинсы – и укатит месяца на два. Потом в газете появляется его статья про Гондурас или Анголу. Только по этим статьям и определяли, где он бывал. Сам редко рассказывал.
– Ты не знаешь, был ли он в Испании, а точнее – в Андалусии, перед той поездкой?
– Статьи про Испанию не было, – ответила бабушка. – Это я точно помню. Но за неделю перед роковой поездкой вернулся откуда‑то загорелый и очень задумчивый. Бродил по комнате и без конца крутил в руке пулю свою на цепочке – прямо как мусульманин четки. Пуля была его талисманом, он с ней не расставался с армии. Говорил, что удачу приносит.
Точно знаю, что за месяц до смерти отец находился в Лондоне. Получить там загар он явно не мог – тем более в марте. Где же он загорел? До или после Лондона?
– А потом, значит, отправился в Африку, – задумчиво произнесла я.
– Так сказал.
– Но ведь ты утверждала, что он никогда не говорил, куда едет.
– Тогда почему‑то сказал.
Я знаю, что отец шел по следу Фенрира. Но Волк интересует всех не только своей бурной биографией. И Эрикссона, и Глеба Кирилловича с покалеченным Сашей, и таинственных близнецов из «Гринпис», и мерзавца Гродина интересует Священный Камень. Артефакт непонятного назначения, который был найден конунгом и где‑то спрятан.
Получается, что отец тоже его разыскивал!
Этот вывод привел меня в некоторое замешательство. Последние дни моих родителей вдруг омрачила загадочная тень Священного Камня. Артефакт представился мне треугольным обломком скалы, углы острые, грани – как лезвия… Отец знал, откуда в Кембриджшир пришли викинги. Уверена, что именно его рукой обведен контур забора на фотографии из архива. Он нашел, куда следует отправиться.
Только добрался ли он до Андалусии? Или смерть его остановила?
Не знаю ответа… Возможно, что‑то смогу выяснить, оказавшись там…
– Алена… Алена… – Бабушка пыталась докричаться до меня сквозь расстояние. – Ты куда пропала?
– Я здесь, – откликнулась я, выходя из задумчивости.
– Где – здесь?
– Здесь… В Москве… – Не стала говорить, что путешествую по тем местам, о которых только что спрашивала. Хотя бабушке и семьдесят один, соображает она как вычислительный процессор. Мигом сведет концы с концами, упрекнет меня в неверии, самодурстве и глупости; призовет не ворошить прошлое. Она уже говорила это, когда я пришла к ней с расспросами. Два месяца назад.
– Здесь я, здесь, – повторила я.
– Заходи, милая, вечером за яблочками. Такие яблочки на даче уродились – просто тают во рту!
– Не могу. У меня… кошка рожает.
Бабушка на секунду замолчала, а потом спросила:
– Алена, а куда подевался твой кот?
Господи! Зачем я про кошку ляпнула! Ведь в самом деле мой пожиратель рыбы зовется Барсиком!
– Ну, соседи уехали на Кипр, а кошку мне оставили. Она как раз в положении, если так можно сказать о кошках, и готова вот‑вот разродиться. Но ведь домашняя, и рожает в первый раз – надо помочь… – Фраза получилась длинная, как ленточный червь, и неуклюжая.
Бабушка настороженно молчала. Я ждала ответа. Евро улетали с телефонной карты, как цифры на секундомере.
– Правильно! – сказала наконец бабушка. – Конечно, надо помочь … Я сама к тебе приеду.
Мигом представила, как бабушка поднимается ко мне на четвертый этаж, долго давит на звонок. Не дождавшись ответа, своим ключом открывает дверь… При виде разгрома, царящего в квартире, каменеет на пороге, а в ее глазах возникает немой вопрос: милая, твоя кошка родила пятерых бешеных бульдогов?
Пока я быстро соображала, как невинно закончить разговор, он оборвался сам. Внезапно и совершенно неожиданным образом.
Скорый поезд «Талго‑200» резко затормозил.
Разные виды транспорта, в которых я путешествую, периодически попадают в катастрофы. Это происходит гораздо чаще среднестатистического показателя. Нужно над этим задуматься. Но, пожалуй, в следующий раз…
Торможение состава было резким, никак не походим на плановую остановку. Дикая скорость – двести километров в час – резко упала до нуля. Меня бросило на пол с такой силой, что я выдрала из автомата телефонную трубку, которую держала в руке. Так и завершила разговор с бабушкой. Удачно или неудачно – не время судить. Шею бы сохранить в целости!
Вокруг стоял грохот. Люди падали с кресел. Обрушился бар, и по полу покатились бутылки с баварским пивом. Все перекрывал душераздирающий визг колес – от него не защитила даже шумоизоляция вагона.
Поезд продолжал тормозить. Меня прижало к перегородке, отделяющей салон от туалета и тамбура. Каждым органом, каждой частичкой своего тела я чувствовала, как гасится огромная инерция состава. Руки, ноги и затылок прилипли к стеклопластиковой стенке, словно притянутые магнитом. Наверняка космонавты испытывают нечто подобное, когда руководитель подготовительной программы добавляет им пару q на центрифуге.
Визг оборвался на высокой ноте. Тяжесть испарилась, руки‑ноги отлипли от переборки.
Состав замер.
Я поднялась, сжимая вырванную трубку. Первый вопрос – где мы?
За окном темнели вспаханные холмы. По ним параллельно железнодорожному полотну тянулась черная полоса дороги с белыми столбиками. Чуть поодаль виднелся ломаный контур гор. Не похоже на станцию.
Оказалось, что я поднялась самой первой. Остальные пассажиры нашего вагона еще не очухались. Кто‑то сидел неподвижно, шокированный, кто‑то вытаскивал застрявшее колено, кто‑то переворачивался из положения вверх ногами. В наступившей тишине слышались стоны, охи, скрип кресел и хруст расправляемых суставов.
В дальнем конце вагона распахнулась дверь. Из нее вылетела растрепанная проводница. Промчавшись между рядами кресел, перепрыгнув через кого‑то, подбежала ко мне. На лице растерянность, сбившаяся заколка болталась на кончиках длинных волос.
– Срочно! Дайте мне позвонить!
И принялась вырывать у меня телефонную трубку.
Драться с обезумевшей проводницей я не стала – просто отдала бесполезную вещь. Она прижала трубку к уху и принялась набивать какой‑то номер. Оборванный провод болтался возле локтя.
– А что случилось? – поинтересовалась я, когда проводница, ничего не добившись, начала стучать по клавише отбоя.
– Такого еще не было! – задыхаясь, пролепетала она. – Кто‑то оставил тяжелый грузовик на переезде… Хорошо, что Рауль заметил. Мы едва не столкнулись… Алло! Алло!
Впрочем, о причинах появления на рельсах волшебного грузовичка долго гадать не пришлось. Через ту же дверь, из которой появилась проводница, в вагон вошел… Нет, не скажу, что старый и добрый знакомый. Новый и чрезвычайно злой.
Чук!
Я сразу отличила его от брата, потому что на лице белела повязка.
Игривой походкой латинос двигался по проходу. Он внимательно оглядывал вагон и улыбался каждому пассажиру, с которым встречался взглядом. Слоган на его майке поменялся. Там теперь пламенело: «Не дайте семьям норвежских китобоев умереть от голода!» Под буквами – лицо маленькой девочки, при взгляде на которое сердце разрывалось от жалости.
Не знаю, в каком отделении «Гринпис» состоят братья, но их особенная любовь к животным заставила задуматься: а не прячут ли «амигос» в кармане охотничий билет?.. Впрочем, тут‑то они охотились за двуногим существом. У меня не было сомнений, кого Чук высматривает среди помятых и испуганных лиц.
Близнецы откуда‑то узнали, что я еду на этом поезде. И перехватили меня самым наглым образом – поставили грузовик на переезде, вынудив машиниста остановить состав. Рискованный трюк, даже безумный… Машинист мог вовремя не увидеть грузовик, мог не успеть повернуть рукоять тормоза… Вдруг вспомнилось: один из братьев без долгих раздумий сиганул за мной с четвертого этажа из моей квартиры в Хамовниках…
Латинос еще не увидел меня – я оказалась последней на его пути. Но если буду и дальше так тупо стоять, контакт с ним неизбежен, а это сплошные неприятности и членовредительство.
Поэтому я шмыгнула в тамбур.
Створки выходных дверей с затемненными окнами были сомкнуты плотно. Вручную не открыть, но на стене торчал красный штырь, под которым на двух языках сообщалось, что это рычаг аварийного открывания дверей. Была и маленькая просьба не дергать его без нужды. Но чем же считать появление озлобленного братца, как не аварией?
Рванула на себя красный рычаг. С шипением створки раскрылись, в лицо ударил солнечный свет.
В полутора метрах внизу начиналась потускневшая от пыли насыпь из крупной щебенки. Прыгнула на нее, не раздумывая. Камни хрустнули, я не удержалась на ногах. Небо и земля завертелись перед глазами.
Недолгое кувыркание остановила мокрая канава. Я ухнула лицом в затхлую воду, скопившуюся на дне. Мигом вскочила на ноги и стала пробираться через заросли камыша, который отозвался рассерженным шелестом. На четвереньках вскарабкалась на крутой обрыв, цепляясь за скользкую траву. Быстрее! Братец Чук находится еще в середине вагона, но вскоре появится.
И когда я оказалась на вершине, намереваясь дать деру и скрыться среди вспаханных холмов… мне в лицо уставился ствол израильского «узи». Непререкаемый авторитет, освобождающий от мыслей и зыбких надежд.
– Допрыгалась, – произнес Гек и сверкнул фиксой. – Сеньорита, вы кое‑что должны нам, помните?.. Негатив!
Я, наивная, полагала, что сбегу от братцев. От одного клона ушла – и тут же напоролась на другого…
Несколько выстрелов прозвучали резко, пронзительно.
Сердце испуганно сжалось.
Лишь спустя секунду я поняла, что выстрелы не похожи на трескотню «узи». Четыре громких удара, каждый из которых – размеренный, основательный…
Гек повалился на траву. Грудь была пробита в четырех местах. На желтой майке распустились багровые лепестки. Тонкая струйка крови сбежала изо рта на подбородок, розовый пузырь надулся и лопнул на приоткрывшихся губах. Последний выдох настырного латиноса.
Стоящий позади него Чедвик опустил пистолет, который сжимал обеими руками. Невысокий, невзрачный американец с лысиной и редкими светлыми волосами на висках. Мой баварский знакомый, сгинувший внезапно и, как я думала, навсегда.
Я не верила своим глазам. Мой ангел‑хранитель явился с того света!
– Чедвик! – изумленно пролепетала я.
Он протянул раскрытую ладонь. Я вложила в нее руку.
Андалусское солнце нещадно пекло. Словно в Африке – и это не пустое сравнение! До черного континента не так далеко.
– Быстрее к машине, – сказал Чедвик.
Глава 2
СТАРЫЙ ДРУГ
С невысокого холма мы сбежали к дороге, на обочине которой стоял красный джип с открытым верхом. Чедвик прыгнул за руль, я устроилась рядом. Педаль газа провалилась под ступней американца, джип взревел и ринулся вперед, пожирая колесами плавящийся асфальт. Поезд, в котором остался Чук, исчез из вида.
Некоторое время ехали молча. Я не решалась заговорить, просто развалилась в кресле, откинув голову. Отходила от пережитого приключения. Чедвик гнал машину и часто посматривал в зеркальце заднего вида. Над правым ухом у него виднелся кусок лейкопластыря, под которым проступал бугорок. Чедвик где‑то поранился, а может, вскочил обыкновенный чирей…
Потоки воздуха трепали волосы и приятно освежали лицо. Солнце светило прямо в глаза, и Чедвик надел черные очки. Правая дужка ткнулась в лейкопластырь, он невольно поморщился и аккуратно направил ее за ухо.
– Вроде чисто, – произнес он, в очередной раз глянув в зеркальце заднего вида.
– Это хорошо, – рассудила я. – «узи», приставленный к моему лбу, высосал все соки!
– Не стоит расслабляться. «Мгла» может настигнуть в любой момент. У них достаточно средств.
– Нет, я не расслабляюсь. Просто десять минут назад попрощалась с жизнью, а теперь пытаюсь вернуться обратно.
Чедвик уставился на дорогу.
– Спасибо вам, – тихо произнесла я.
– Не за что. Одним подонком меньше.
– Как вы оказались здесь?
– Шел по следу братьев, – ответил Чедвик. – Они работают на спецотдел. «Гринпис» – их прикрытие. Любимый почерк «Мглы». Использовать организацию, которую даже при очень богатой фантазии невозможно упрекнуть в пособничестве ЦРУ.
– Я думала, что вас нет в живых, – наконец произнесла я. – Кларк сказал тогда, что убил вас.
– Это не так.
– Что же случилось в Баварии? Я звонила вам, а трубку взял он.
Короткая пауза, во время которой Чедвик еще раз глянул в зеркало.
– «Мгла» захватила лишь передаточный пункт связи…
– Но он сказал…
– Мне плевать, что он сказал! До меня не добрались.
Просто удивительно, как Чедвик сумел спастись тогда. ЦРУ развернуло грандиозную операцию в Центральной Европе, пытаясь выйти на источник живой воды. Я была для них врагом номер один. Первой проблемой и болезненной занозой. Но если говорить о Чедвике – бывшем сотруднике спецотдела «Мгла», – то для Кларка‑Левиафана он являлся врагом номер ноль! Непримиримым и заклятым!
Чедвик долгое время работал в спецотделе. Однако цели и методы этой организации возмущали его. И он попытался уйти. Оставить службу. «Развязаться» по‑хорошему, поговорив с Левиафаном.
…не заигрывай с молохом…
В ответ на это Левиафан похитил его жену. По рассказу Чедвика, все произошло самым загадочным образом. Она исчезла из дома, адреса которого не знал никто. Казалось, что на дом налетела неведомая сила, которая вынесла стекла, выжгла траву в радиусе десяти метров и перевернула все вверх дном. А в зеркале Чедвик увидел отражение несуществующей надписи. «Не заигрывай с молохом…» Фраза, произнесенная однажды человеком в черной водолазке – Томом Кларком, имеющим странное прозвище Левиафан.
Чедвик организовал собственную гибель и с того момента прилагал все силы, чтобы отомстить. Но его возможности были несопоставимы с мощью организации. Он наносил редкие удары, срывал отдельные операции. И без конца искал встречи с Левиафаном.
– Вы по‑прежнему колесите по миру в поисках его? – спросила я.
– Нет… Теперь нет.
В этот раз Чедвик был не слишком разговорчив.
– Вы упоминали, что шли по следу братьев?
– Так и есть. Я следил за ними в Швеции. В Россию не сунулся, но, зато когда они прибыли в Испанию, не отставал ни на шаг.
– Вам известно, что они разыскивали?
– Какой‑то камень. Они назвали его Камень Судеб.
Камень Судеб?
Неведомый артефакт наконец обрел название. Похоже, исконное. Интересно…
Теперь нужно выяснить, для чего он нужен. Проштудировать эды и мифы в поисках упоминаний о нем. Для этого требуется помощь Эрикссона. Надо позвонить археологу. Возможно, он уже пришел в себя. Надеюсь, его архаичный сотовый телефон будет заряжен и окажется у него под рукой.
Шоссе сделало петлю, обогнув круто вздымавшуюся скалу. Мы оказались в окружении гор. Железнодорожное полотно, ставшее для меня неким символом несчастливого турне, скрылось из глаз. Теперь уже далече скоростной поезд «Талго‑200», в котором осталась моя сумка со всеми вещами, документами… Ну, как обычно! При мне лишь шорты да майка. В карманах – ни вшивого евро, одна только…
Фотопленка! Скатанная в тугой рулончик, она не должна была пострадать от воды!
– У вас лупа случайно в бардачке не завалялась? – поинтересовалась я.
– Нет… – Американец был серьезен, даже немного мрачноват. Впрочем, он, наверное, всегда такой. – Но, судя по карте, черед двадцать километров должна находиться заправка с кафе и магазином.
– А сотовый телефон у вас имеется?
– Если хочешь, чтобы тебя быстро нашли и приперли к стенке, заведи сотовый телефон.
Да, я это знаю. Полностью согласна с Чедвиком. Что ж, придется подождать до заправочной станции и поискать телефон там.
Через несколько километров мы въехали в небольшую горную долину. Всю ее покрывали выверенные ряды виноградных кустов. Издали долина походила на серый дуршлаг, сквозь отверстия которого проросли пучки травы. Нефтяного цвета шоссе делило эту виноградную плантацию пополам, а в центре расположились несколько белых домиков с черепичными крышами – заправочная станция, магазин, маленькая гостиница и ферма. Мне показалось, что все эти здания принадлежали одним и тем же людям. Возможно, одной семье.
На стоянке возле кафе замер одинокий пыльный «субару». Чедвик высадил меня возле этого автомобиля, дал десять евро и укатил под навес к заправочной колонке. Я отправилась в магазин. Входная дверь отворялась туго – пришлось налечь на нее плечом. Переступив через порог, я остановилась.
Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь неприкрытые жалюзи, путались в пыльных разводах воздуха. Магазин был пуст. Не то что клиентов – даже продавца за прилавком не оказалось. Автомобильные запчасти, домашняя утварь, брелоки и сувениры скучали на полках.
Я потопталась возле порога, покрутила головой. Неудобно стоять одной. Почему‑то чувствуешь себя воровкой. В смущении покинула магазин и переместилась в кафе. Тоже пусто. Лишь один столик занимали туристы, говорившие на немецком. Они смеялись и грызли запеченное мясо.
Я подошла к полному большегубому испанцу за стойкой, щеки которого покрывали глубокие оспины.
– Извините, вы не подскажете, где найти продавца из магазина?
– Угу, – откликнулся он.
Оставил стойку бара и неторопливо направился к выходу. Я поплелась за ним. Испанец вошел в магазин и встал за кассу.
– Что вам угодно?
Все ясно. Один на два заведения. Нерационально нанимать кого‑то присматривать за магазином, когда покупатели заходят в него от силы пару раз в сутки.
– У вас есть увеличительные стекла? – спросила я.
– Посмотрите вон там… – Он вытянул волосатую руку, указывая куда‑то мне за спину.
Выбрать подходящее оказалось нелегко. На стойке висело около двух десятков разных луп, но все они оказались сувенирными. Одни – в виде бычьих голов, другие увиты виноградными лозами, третьи выскакивали при нажатии на кнопку, подобно ножу. Наконец я нашла одну – большую и без причуд, с полупрозрачной ручкой из темного дымчатого стекла. Линза увеличивала рисунок бабочки‑махаона, который лежал под ней. Я взяла ее в руки и поняла, что изображение бабочки искусно вделано внутрь. Сувенир‑шутка. Плюнула с досады и приобрела небольшое стекло, которое выдвигалось из раковины моллюска. На верхней створке было выгравировано: «Вышел на пять минут».
– Телефонный автомат у вас есть? – поинтересовалась я, расплачиваясь за моллюска.
– Нет, – ответил бармен‑продавец. – Быть может, вас устроит обычный телефон? Он в баре.
– В Англию можно позвонить?
Испанец поднял глаза к потолку, подсчитывая тариф:
– Пять евро.
Не знаю, ободрал он меня или, наоборот, сам обмишурился… Пятерку я ему отдала.
Мы вернулись в кафе. Чедвик уже сидел за соседним с немцами столиком и пил воду из высокого бокала. Невысокий, совершенно невзрачный. Светлые брюки, светлая рубашка, рукава закатаны до локтей. Глаза – отрешенные и грустные. Он походил на человека, жизнь которого не сложилась. Гастарбайтер, путешествующий в поисках случайного заработка. Впечатление это усиливал пластырь над ухом.
Он опустошил один бокал и принялся за второй. Не заказал себе ничего. Не взял даже бесплатных орешков из блюдечка в центре стола. Только воду хлебал. А у меня урчало в животе. Я бы что‑нибудь проглотила. Сойдет даже мясо, с которым не могут справиться немцы.
Но сперва нужно позвонить.
Старомодный телефон с дисковым набором обнаружился прямо на стойке бара. Мамонт телефонии. Сняла тяжелую трубку и стада накручивать длинный номер. Когда отпускала палец после набора очередной цифры, диск поворачивался с сухим раздражающим щелканьем.
Радость обуяла меня, когда после трех с половиной гудков я услышала слабый голос Эрикссона.
– Какое счастье! – обрадовался археолог. – Я всех тут замучил вопросами! Никто не знает, куда вы подевались. Сказали только, что вы, Алена, привезли мои вещи и тут же скрылись.
– Пришлось срочно уехать. В Лондоне больше нечего делать… Марк, я нашла место, откуда приплыл Фенрир!
– Не может быть!
– Помните ту фотографию Кембриджширских болот? Древний забор, который, по предположению сэра Говарда Лестера, построен в более поздний период? Так вот. Этот забор возведен викингами. И он изображает… что бы вы думали?
– Путь викингов, – выдохнул Эрикссон.
– В яблочко, доктор!
– И откуда же приплыл Фенрир? Не томите, Алена, иначе у меня давление подскочит.
– Это Андалусия!
– Андалусия… – ошеломленно повторил швед.
– Я уже в Испании, и мне кажется, что я знаю место, где случилась битва. Нужно лишь уточнить детали.
– Это замечательно! Желаю вам удачи и всеми силами хочу быть с вами. Только от капельницы мне далеко не уйти.
– Нет уж, Марк. Тут такие дела творятся, что лучше вам оставаться в палате.
– Извините, Алена. Я больше не буду ни во что вмешиваться. Скажите главное: у вас все в порядке?
– Сейчас – да.
– Вот и отлично. Вы продолжите поиски? Когда вы находились здесь, в Лондоне, в ваших глазах сквозило сомнение. Но сейчас я по голосу чувствую, что вы охвачены жаром исследования.
– Жаром? Да, солнце в Андалусии печет просто нещадно! – отшутилась я.
Не хотелось раскрывать Эрикссону истинные причины. Потянет на долгий разговор – к тому же моя мотивация глубоко личная. Я боялась спугнуть зыбкую надежду. Надежду на то, что после трех месяцев бесплодных поисков сумею обнаружить…
– Алена, – произнес швед. – Утром, поедая овсяную кашу, я вот о чем подумал. Вполне возможно – наш Хромоногий Ульрих слыл колдуном. Але, вы слышите?..
– Очень внимательно, – произнесла я в пластмассовую чашечку.
– Вероятно, Ульриха считали колдуном, чудодеем, волхвом. Посудите сами. Такие жестокие способы убийства не подходят обычному человеку. Зачем, например, было отрубать пальцы? Для чего кидать в болото? У меня родилось следующее предположение. Образ болота или трясины – это напасть, которая затягивает, сковывает, высасывает силы. В том числе магические. Если убить колдуна и похоронить в земле, то его дух поднимется и будет преследовать злодея. Если сжечь – его душа освободится еще быстрее. Болото же не выпустит душу. Надежно упокоит ее вместе с телом, вместе со злобой и ненавистью к убийце. Поэтому в древности считалось, что по‑настоящему убить колдуна можно, только кинув в топь… Еще одним подтверждением версии являются изувеченные конечности. До сих пор сохранилось представление, что энергия, или сила, выходит из колдуна через пальцы. Недаром в Средневековье инквизиция практиковала ужасную пытку: ведьмам загонялись иглы под ногти. Считалось, что сила ведуна исходит именно из‑под ногтей. Лишив колдуна пальцев, Фенрир полагал, что тот не сможет больше наводить чары и плести заклинания. То же, как мне кажется, в какой‑то степени касается и раздробленных коленей.
Эрикссон замолчал, чтобы перевести дыхание. Я молчала, желая услышать, что он скажет дальше.
– Версия об Ульрихе‑колдуне подтверждается и тем обстоятельством, что несчастного убивали несколько раз. Мы полагали, что он чем‑то жестоко насолил конунгу. Возможно, предал его. Но есть еще одно логичное объяснение: Фенрир боялся этого человека! Смертельно боялся, потому и убил несколько раз, в довершение отрубив голову. Убивал до тех пор, пока не убедился, что Ульрих не сможет воскреснуть.
– Значит, Ульрих был колдуном.
– Это лишь предположение, родившееся в момент поглощения нелюбимого кушанья.