– Хорошо, я учту это… Марк, мне стало известно название кирпича, который мы разыскиваем.
– Очень интересно… Какое же?
– Камень Судеб.
– Хмм… – В трубке было слышно, как Эрикссон почесал хрустящую щетину на подбородке. – Вероятно, я где‑то слышал такое название. Хотя оно довольно традиционное, но из скандинавской героики сразу на ум ничего не приходит. Тут нужно подумать. Я созвонюсь с некоторыми знакомыми… Да, вот еще что. Фотографии, которые вы оставили. Огромное спасибо за них! Они помогают мне справляться с недугом.
– Я так и думала, что они вам помогут. Только не смотрите часто в лицо Фенриру.
– Почему? – удивился археолог.
Могучий образ свирепого конунга в дверях моей лондонской спальни встал перед глазами.
– Он такой страшный, что ваши эритроциты разбегутся.
– Я разберусь со своими эритроцитами, – сказал Эрикссон. – А еще я разобрался со второй частью рунного послания.
Я похолодела, под сердцем что‑то заныло.
Предсказания конунга совершенно вылетели из головы. А ведь они не были пустыми словами. Они СБЫВАЛИСЬ! Даже более того. По какой‑то причине они предназначались для меня. Как для старой знакомой, которая побывала в Ютландии, познакомилась там с молодцем, который теперь забрасывает ее письмами: «Милая Аленушка. Пишет тебе Свен Фенрир. У нас холодно, дождливо… Да еще кельты одичали, надо их воспитывать. А посему отправляюсь в поход. Поливай карликовую сосну, что я тебе подарил».
– Вторую часть, говорите?
– Да. Новая тарабарщина, в которой я опять ничего не понял. Вот послушайте. Лики отражения найдут тебя и в утробе червя резвого…
Я едва не простонала в трубку.
Ничего не зная, Эрикссон только что в иносказательной форме описал то, что случилось в скоростном поезде «Талго‑200». Точнее, швед лишь передал слова, выбитые на плите возле ног Фенрира.
Лики отражения, или лики, которые отражаются, словно в зеркале… Еще по прошлому посланию ясно, что речь идет о близнецах. А червь резвый – это скоростной поезд. Именно в нем меня нашли «лики отражения» – двое загорелых «амигос».
– Бойся его, который идет по пятам. Он… тут двоякое прочтение, то ли игла, то ли спица… Он спица, насаженная на мысли… Простите, Алена, столь неуклюжее выражение, но другой перевод будет неправильным.
– Что же дальше? – сухо спросила я, стараясь не выдавать своего волнения. «Бойся его»… Кого? Человека, который идет по пятам. Он – спица, насаженная на мысли. Этого еще не случилось, и потому становится страшно… Стоп. Речь идет о Чуке! Близнец будет мстить за смерть брата. Он и в самом деле может идти по пятам.
– В рыжей пустыне ты найдешь Слепца. Он раскроет твои глаза… Это все… – извиняясь, произнес швед. – Вы понимаете, о чем идет речь?
– Нет. – Мне вдруг расхотелось разговаривать с Эрикссоном. Еще немного – и заплачу от растерянности, которая меня охватила. – Но если что‑то узнаю, то обязательно вам позвоню… Извините, Марк, у меня заканчиваются жетоны. До свидания.
– Удачи вам. Еще раз сожалею о том, что не могу быть с вами…
Я повесила трубку и на негнущихся ногах поплелась к столику, за которым Чедвик осушал уже третий бокал.
Мысли и чувства – все смешалось, скрутилось в тугой клубок. Легким не хватало воздуха. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть.
Что это? Откуда? Послания Фенрира начинали переходить всякие границы разумного. Одно‑два совпадения – еще не повод заявлять о предсказаниях. Но как относиться к строчкам, в которых каждое слово становится пророческим? «Лики отражения». «Прялка, которая повредит локоть»… – он, кстати, не зажил до сих пор. Болит зверски – дотронуться не могу… «Червь резвый» – нет, ну каково?
Теперь меня еще преследует человек‑спица, насаженный на мысли. Нужно поговорить с Чедвиком по поводу латиноса. Почему – «насаженный на мысли»? Потому что я ему нос расквасила?
А быть может, в предсказании упоминается сам Левиафан?..
С таким разбродом в голове я рухнула на стул напротив Чедвика. Тут же подоспел уже знакомый большегубый бармен.
– Будете что‑нибудь заказывать? – поинтересовался он. – Или вам тоже… – Коротко глянул на Чедвика. – Литра два воды?
Американец недовольно и несколько обиженно посмотрел на бармена. Он напоминал мне ребенка, который не хотел отдавать родителям старые игрушки, захламившие дом.
– Нет. Принесите мне хереса. И закуски к нему. И кусок жареной телятины.
Бармен кивнул и удалился. Он здесь и за хозяина, и за официанта, и за продавца в магазине. Неужели и готовить будет сам?
Чедвик уже не пил. Рассматривал воду в стакане на свет. Словно определял на глаз степень загрязненности, а также процентное содержание кальция и железа.
– Спасибо вам за спасение, – произнесла я, глядя ему в лицо.
– Не за что, – ответил он.
– Куда вы отправитесь дальше, вольный стрелок?
– Пока не определился.
– Помогите мне еще в одном деле, – попросила я. – Оно займет не больше дня.
Он опустил бокал на стол, заглянул в него, словно ответ прятался там, на дне.
– Ладно. Один день.
– Нет слов! Я даже не смела надеяться, что вы согласитесь!
Бармен поставил передо мной потемневший деревянный поднос, на котором было выжжено название бара. На нем – фаянсовые лодочки с традиционными закусками тапас: маринованными оливками и перцем с козьим сыром. Над всем этим царствовал бокал с рубиновым хересом. Мясо, как я понимаю, будет чуть позже.
– Вы были хорошо знакомы с близнецами?
– Незнаком совершенно. Я следил за ними. Не больше.
– Оставшийся близнец может преследовать нас? – спросила я, пригубив херес. – Он попытается отомстить?
– Надеюсь, в настоящий момент нам удалось оторваться. Вообще‑то их основная цель не вы. В Испании у «Мглы» есть большая работа.
– Какая?
– Этого я не знаю.
Перед следующим вопросом я сделала паузу:
– Понятие «человек‑спица» может подходить для Кларка?
– Трудно сказать. В каком смысле?
Я не стала расшифровывать. Смысла и сама не знала. Нанизанный на мысли – вот он смысл! Совершенно бестолковый.
Терпкий, нежный херес слегка разгорячил и подрумянил мои щеки. Заодно помог избавиться от озабоченности, вызванной второй частью рунических предсказаний. На первый план вдруг проступило то, что я тщательно прятала от других. Иногда и от себя.
– Сколько лет вы работали в ЦРУ? – спросила я, катая ножку бокала между ладоней.
– Около двадцати. Я перешел в отдел «Мгла» из академии внешней разведки в середине восьмидесятых годов.
– Вы слышали что‑нибудь об операции на сухогрузе «Бельмонд»?
– Нет.
Я и не надеялась. Просто подумала, что, возможно, Чедвик что‑то знает. В прошлый раз он много рассказал о спецотделе, о его деятельности, о секретных лабораториях и уникальных опытах, о поисках древних артефактов… А про «Бельмонд» даже не слышал. В отличие от Бейкера, который, несомненно, знал что‑то, но унес свои знания в могилу.
Еще одна попытка. Надежда слабая, хотя…
– Тогда, быть может, вы слышали о моем отце? Его звали Игорь Баль.
Чедвик на мгновение задержался с ответом. И поэтому мне показалось, что он знал моего отца.
– Нет, – произнес американец.
– Поймите, что для меня это очень важно. Мой отец погиб при загадочных обстоятельствах, и я не успокоюсь, пока не пойму, что произошло с ним.
– Я ничего не знаю, – повторил Чедвик с легким оттенком недовольства.
Я заткнулась. Уставилась в колыхание хереса в бокале.
Мне показалось, что Чедвик что‑то знает. Ему известно нечто, или, по крайней мере, он слышал об Игоре Бале. Только по каким‑то причинам не хочет раскрывать карты. Что это? Недоверие? Злой умысел? Сомнительно.
Бывший агент ЦРУ спас меня от верной гибели. В прошлый раз вытащил из пекла и рассказал все, что знал о спецотделе «Мгла». Он один из немногих, кто является моим союзником в жестоком противостоянии с властью, с деньгами и бесчеловечностью. Он, пожалуй, единственный, кто знает о прелюдиях и о чудесах, связанных с предшественниками человеческой цивилизации. Лишь ему я могу доверить свои мысли, предположения, свою судьбу…
Скажу проще: Чедвик – мой друг.
На том и остановилась. Подозрения списала на нервозность, связанную с пережитым в поезде шоком…
Когда принесли жареную телятину, Чедвик попросил у меня прощения, встал и скрылся за дверью vicios. Давно пора, учитывая, сколько он выдул воды. Несмотря на духоту и полуденный зной на улице, жажда меня не терзала. А Дуглас, очевидно, перед тем, как изрешетить одного из близнецов, съел что‑нибудь острое и теперь мучается. Бедняга!
Телятина оказалась только что с вертела. Пахла одуряюще, а стоило надрезать кусок мяса ножом, как выделился светлый сок. Неудивительно, что вскоре передо мной стояла пустая, тщательно вылизанная тарелка.
Пока Чедвик не вернулся, я достала фотопленку и раскрутила ее, приставив к оконному стеклу. Солнечные лучи осветили и раскрасили темный негатив.
Отыскала кадр со стелой. Выковырнула из раковины увеличительное стекло и собралась приставить его к пленке, но случилась неприятность. Линза мигом поймала солнечный лучик и, сконцентрировав его в обжигающий пучок, выстрелила прямо в глаз.
– Ой! – заорала я на весь бар.
Немцы за соседним столиком оглянулись, бармен поднял глаза.
– Извините, – пробормотала я, массируя веко. – Впервые в Испании. Красотища такая ослепительная, что не могу сдержать восторг.
Немцы наверняка ничего не поняли по‑испански, но сделали вид, что удовлетворены ответом, и вернулись к жесткому мясу. (Что они такое заказали? Старую калошу?) Бармен еще некоторое время подозрительно смотрел на меня, затем принялся ковырять отверткой рукоять пивного крана. Все при деле. Ну, значит, и я приступлю ко второй попытке.
На сей раз обращалась с оптическим инструментом очень бережно. Старалась, чтобы жгучий зайчик снова не стрельнул: щурилась – в качестве меры безопасности.
Поднесла «моллюск» к негативу. Через стекло проявилось увеличенное и выпуклое изображение кадра. Конечно, чем возиться с полуфабрикатом, лучше отпечатать фотографию. Только сделать это негде.
Ледовые стены айсберга на негативе были темно‑синими, словно поверхность океана перед бурей. Почти черными. Рельефы и тени на них – наоборот, желтоватыми. Сперва было трудно разобраться, что и где. Но, присмотревшись, нашла на стеле нужный эпизод.
Меня интересовала та самая битва – как выяснилось, произошедшая в Андалусии, – где горстке викингов во главе с Фенриром противостояла агрессивно настроенная толпа, вздернувшая вверх мечи.
Ничего не изменилось с того момента, как мы с Эрикссоном рассматривали этот снимок в переполненном лондонском пабе. Ни один из воинов не бежал с поля боя, противники не помирились и не пожали друг другу руки. Нет, не это я искала. Мне нужны образы, символы, потаенные знаки… Вот!
Фигуры воюющих человечков на стеле были помещены в некий свод – в каморку со стенами, служившую рельефу обрамлением.
Стены и свод образовывали букву «П».
Совпадение?… Букву «П» можно увидеть в чем угодно – хоть в синем небе. Скажу больше: весь алфавит можно прочесть в разводах песка возле вскрытой теплотрассы за нашим домом… При желании совпадения можно встретить везде. Но почему‑то, лишь взглянув на мистический рисунок, сделанный моей попутчицей Розой, я тут же вспомнила фотографию стелы.
Я задумчиво сосала оливку, когда наконец появился Чедвик.
– Нужно ехать, – произнес бывший агент. – Следует поторопиться.
– Да, – ответила я, спешно допив херес и обтерев губы салфеткой.
Чедвик расплатился, мы вышли на улицу, в томную полуденную жару.
– В поезде осталась сумка с моими вещами и документами, – вспомнила я возле автомобиля. – Вещи теряю не впервой, даже привыкла. Но вот восстановление документов каждый раз – такая нудота!
– Никто не тронет вашу сумку. Люди здесь приучены. Все‑таки в Испании иногда гремят взрывы. Вы найдете ее, как только мы окажемся в Малаге. В полиции или в бюро находок.
– Или на полигоне, где уничтожают подозрительные свертки… Но нам сейчас нужно не в Малагу.
– А куда?
– Где‑то в горах Кордильера‑Пенибетики есть такое место, которое называется Мертвенный Мегалит. Нам нужно туда. Вернее, мне нужно, но я надеялась, что и вы… Если не передумали…
– Я же обещал, – сухо сказал Чедвик.
Холмы сменялись равнинами, равнины холмами, петляющая дорога выводила нас то к одиноким усадьбам, то к небольшим селениям. Наконец широкий горный массив Кордильера‑Пенибетика закончился, и мы выехали на магистраль до Антекеры.
Если я когда‑нибудь отправлюсь в Испанию – не ползать по скалам, не улепетывать от разбойников, а просто путешествовать на автомобиле – то возьму в прокате какую угодно развалюху, лишь бы в ней присутствовала крыша, а в салоне гудел кондиционер!.. Турне в открытом джипе едва не прикончило меня. Солнце стояло в зените и жгло бедных странников без всякой пощады. Голову напекло так, что, казалось, волосы вспыхнут!.. Хотела натянуть майку на череп, но под майкой у меня ничего не было. Конечно, будет хуже, если расплавятся мозги, но, согласитесь, откровенно неприлично сверкать бюстом перед встречными машинами и Чедвиком. Потому стащила с запасного колеса клеенчатый чехол и напялила на голову.
От чехла сильно пахло резиной и дорожной пылью. Я старалась меньше дышать и утешала себя мыслью, что хоть мозги спасла. И все равно было жарко. Я обливалась потом и без конца пила теплую минеральную воду из пластиковой бутылки, которую купила по дороге. С Чедвика, что сидел за рулем, наоборот, не сошло ни капли. Он вообще держался как мраморная статуя. Вот что значит профессиональный разведчик! К бутылке моей даже не притронулся. Словно в том кафе, окруженном виноградниками, заправился на весь путь.
С чехлом от запаски на голове я долго не высидела. Он не выдержал. Стал плавиться и прилипать к рукам и волосам. В апогее катастрофы я попросила Чедвика притормозить возле старика, торговавшего на обочине разными колокольчиками, стальными звенящими трубочками, которые походили на повешенных человечков. Надеясь на финансовую поддержку друга‑американца, я предложила старику продать его шляпу.
Старик не растерялся и попросил за нее двадцать евро, приведя совершенно неразумные доводы. Вроде того, что сегодня ему придется свернуть торговлю, а она у него ох какая прибыльная! Я посмотрела на спонсора, тот нетерпеливо кивнул, отдавая мне кошелек. Так я получила шляпу Индианы Джонса.
Долго развлекалась, повернув к себе зеркало. Сдвигала шляпу набекрень; спрятав волосы, нахлобучивала на затылок. Надвигала на самым брови, делая строгий взгляд и произнося в зеркало: «Все зовут меня Алена. Но вас попрошу называть меня – доктор Овчинникова!» В конце концов игры закончились тем, что Чедвик с суровым видом повернул зеркальце к себе. На мою виноватую улыбку глянул искоса.
В следующем городке Чедвик остановил джип, чтобы купить несколько бутылок воды. Пить он по‑прежнему не хотел – просто требовался небольшой запас. Он скрылся в магазине, а я осталась в джипе. С другого конца пустовавшей улицы громко и отчетливо доносились звуки радио, транслирующего последнюю песенку Кристины Агилеры. Я задумчиво подпевала, похлопывая по коленкам, но песня сменилась последними новостями, и вот что я услышала:
– …Чуть больше двух суток осталось до уникального природного явления! – захлебываясь, поведал диктор. – Двадцать шестого сентября ровно в семнадцать ноль пять по времени Мадрида произойдет полное солнечное затмение! Луна закроет диск солнца, и на целых семь минут южный берег Испании, а также берега Туниса и Марокко погрузятся в темноту. Если вы еще не в этих странах, то поспешите! Приготовьте фильтры для аппаратов и видеокамер, купите солнечные очки или просто закоптите стеклышко, как это делали наши деды. Помните, что в следующий раз затмение случится, когда вырастут ваши дети!
После этого пошел блок об Ираке, затем о выставке автомобилей в Детройте и перечисление результатов матчей последнего тура чемпионата Испании. Затем Мадонна затянула песенку про Голливуд. А я все никак не могла отключиться от того, что услышала в новостях.
Затмение?
Я уже читала о нем, когда летела в Лондон, но думала, что будет оно не скоро. А теперь… Как странно… Обследование мумии привело меня в Испанию, в которой ожидают слияния на небе луны и солнца. И до этого события осталось всего два дня! Глеб Кириллович предупреждал о том, что времени на поиски Камня немного. Быть может, он подразумевал, что ЦРУ тоже идет по следу Фенрира? Следует поторопиться, увеличить обороты, чтобы не попасть под их каток?
Но что‑то мне подсказывает, что ограничение по времени связано с затмением, вокруг которого поднимается такая истерия. В чем тут суть?
Теперь не узнать. Можно было поинтересоваться у Саши. Но микросхема, в которой хранился номер телефона моих бывших нанимателей, вместе с осколками «трубы» кочует по Англии – из бака в кузов мусоровоза – либо уже оказалась на свалке.
Чедвик купил упаковку минеральной воды. Мы отправились дальше и опять нырнули в буро‑песочные равнины campina. Говорят, они такие плодородные, что прорастет даже оброненная зубочистка… Через десяток километров равнины сменились холмами. Лишь после них на горизонте появились покрытые зеленью отроги хребта Кордильера‑Пенибетики.
Не добравшись до гор, сделали остановку в Антекере. В одной из лавок – такой, что наверняка понравилась бы Розе, моей попутчице, – окутанный сигаретным дымом цыган с единственным зубом во рту поведал нам, что Мертвенный Мегалит находится на востоке и что на машине до него не добраться. Придется долго подниматься в горы пешком.
– …Обитель дохристианского ужаса находится на плато, – говорил он. – Там, посреди душистой изумрудной травы, есть серый холм. Ни одно семя не может пустить ростки в той земле. Голый и мрачный, высится он посреди яркой зелени. На холме и стоят три камня, три плиты – одна лежит на двух других. Для чего они установлены – ведают только небеса, да и те уже наверняка позабыли…
Приблизившись к хребту Пенибетики, мы повернули внедорожник на восток, в сторону Гранады. Ехали по указанному цыганом маршруту. С автобана свернули на проселочную дорогу, которая стала подниматься в горы. Двигались по ней до тех пор, пока дорога не превратилась в площадку, окруженную со всех сторон лесом. Над кронами деревьев высились старые, изрезанные трещинами, словно морщинами, скалы. Приехали. Конечная остановка. Автобус здесь разворачивается.
На часах было половина пятого вечера. Не очень удачное время для путешествия в горы. Успеем ли обернуться до темноты?
Я вылезла из автомобиля. Задрала голову, отчего индианаджонсовская шляпа свалилась за спину. Чедвик встал рядом, держа в руках карту. Пластырь над ухом слегка отклеился.
– До указанного места идти порядка пяти километров.
– Нужно еще найти дорогу, – ответила я. – Не пришлось бы карабкаться по скалам.
Карабкаться не пришлось. В горы вела заросшая, но вполне пригодная для движения тропинка. Она шла через лесную просеку и выбиралась к россыпи скал. Там ныряла между двух исполинских обломков, прислонившихся друг к другу и стоявших шалашиком. Мы прошли сквозь эти своеобразные врата. После прохода под ними меня обуяло странное чувство. Словно что‑то изменилось.
Нет, все вокруг осталось прежним: похожие на лишаи пятна травы на камнях, невысокие деревья с клубящимися ветвями, изрезанные эрозией скалы… Но мне показалось, что мы преодолели неведомый магический портал и он привел нас в чужой мир. Роза была права. В самом деле – мистическое место…
Тропинка змеилась между камней и неуклонно поднималась на гору. Я шла первая, налегке. Только бутылка с водой болталась на поясе, а в кармане – увеличительное стекло и фонарик, найденный в бардачке джипа. Чедвик двигался следом – хмурый, постоянно о чем‑то думавший. У него на поясе тоже кое‑что было. Американец заткнул за брючной ремень свой пистолет, из которого застрелил Гека. В руке нес складную лопатку из автомобиля, а на плечо накинул моток тонкой веревки.
Карабкаться все‑таки пришлось, но на самом примитивном уровне. Спустя час тропинка растворилась в нагромождении камней, которые мы преодолели довольно быстро. Оставив камнелом за спиной, поднялись с колен и обнаружили себя на высотном плоскогорье.
Размерами плато могло посоревноваться с площадью палубы нефтяного танкера. Широкое, необъятное, в виде неправильной трапеции, выгнутой к небу. Под ногами шелестела высокая луговая трава с яркими вкраплениями цветков ятрышника, мытника, фиалок и даже мака.
С плато мир открывался во все четыре стороны и был виден как на ладони. На западе и востоке поднимались горы, которые были такими старыми, что наверняка видели, как водоплавающие вылезли на сушу и остались на ней жить – добывать пропитание, играть на понижении фьючерсов… На севере в сизой дымке затаились холмы и равнины. Далеко на юге горные отроги мешались с зеленью лесов, а оканчивались лазурью Средиземного моря… Всю эту прелесть нарушал один‑единственный объект на плоскогорье.
Посредине плато над ослепительной зеленью травы возвышался безжизненный холм. А на нем, на фоне диска предвечернего солнца, чернели три камня, сложенные кириллической буквой «П».
Мертвенный Мегалит.
Закрываясь полями шляпы от солнечных лучей, я без оглядки побежала к древнему монументу. Трава стегала по коленкам, путалась в ногах и не пускала, словно предостерегая меня. Но я не видела, не чувствовала ничего, пока не очутилась возле основания холма.
Холм и в самом деле оказался бесплодным. Земля обветренная, высушенная. Странно. В горах Пенибетики даже камни обрастают кустами. А здесь – ничего! Стоящий посреди изумрудного лугового безумия холм выглядел покинутым, забытым природой. Казалось, жизнь за что‑то обозлилась на него и прокляла навеки. Было страшно ступить на серую землю, чтобы взобраться к уложенным плитам. Первым это сделал Чедвик.
Его ботинок с тяжелой подошвой опустился на мертвый грунт. Он демонстративно поставил ногу на склон и посмотрел на меня. Словно мысли прочел.
– Нет смысла пугаться обычной земли. В отличие от людей она не имеет пальцев, чтобы сотворить зло.
Не знаю почему, но я тут же вспомнила про изувеченные конечности Хромоногого Ульриха. И перепугалась еще больше.
Мы поднялись к мегалиту, оставив после себя облачка клубящейся пыли. Темное сооружение накрыло нас тенью, наполнив мою грудь леденящим страхом.
На вершине первым делом бросились в глаза несколько пустых траншей. Некоторые уходили глубоко под землю. Вряд ли им столько же лет, сколько плитам. Скорее всего, дело рук ученых, которые проводили здесь раскопки. Об исследованиях рассказывала Роза… Но ученые ничего не обнаружили, и это печально.
Я осмотрела камни. С некоторой осторожностью провела ладонью по гладкой поверхности, отполированной дождями и ветрами. Никаких надписей, ни единого знака… Обошла несколько раз, придирчиво оглядывая, забираясь пальцами в щели, падая на колени. Проделала все, что только пришло в голову. Даже лупу достала. Оставалось лишь пройти между двух плит под третьей, что лежала на них. Но не могла себя заставить. Какое‑то дурацкое суеверие вдруг родилось во мне.
Чедвику мои волнение и трепет не передались. Он стоял на краю холма и терпеливо ждал окончания моего исследования. Наконец стоять без толку ему надоело, и он произнес:
– Для чего нужен этот мегалит?
Я нервно вздохнула и ответила:
– Мегалиты разбросаны по всему миру. Только в Австралии, кажется, их нет. Считается, что они являются могильными памятниками. Некоторые ученые полагают, что это – ритуальные жилища для духов. Святилища. Но истинное назначение странных доисторических сооружений не определено до сих пор.
– Тогда что вы собираетесь здесь найти?
– Не знаю… Я полагала, что здесь случилась древняя битва. Понимаете, дружина Фенрира столкнулась с какой‑то армией, они сражались… Я не знаю, чем закончился инцидент. Победил Фенрир или проиграл? И с кем бились то в конце концов?! Шурфы довольно глубокие. Ученые, которые исследовали эти места, по всей видимости, не обнаружили ни ржавого оружия, ни костей.
– В Бермондси есть похоронная контора, которая называется «Последний вздох». Там говорят так: «Не костями, но пеплом оставишь воспоминание миру».
– Простите, Дуглас… Где похоронная контора?
– В Бермондси. Район Лондона.
Он смотрел на меня прямо, немного вопросительно. Не понимая беспокойства в моем голосе. А у меня кровь отхлынула от лица. Оно наверняка побелело. Я вовремя наклонила голову, скрываясь за широкими полями шляпы.
– Если нам стоит попробовать… – начал он.
Я стремительно выдернула пистолет у него из‑за пояса. Чедвик опомниться не успел, как дуло собственного «Глока» уставилось ему в лоб.
– Алена, вы в своем уме?
– Не беспокойтесь. Не в чужом.
– Зачем вы целитесь в меня? – поинтересовался Чедвик, прищурившись.
– Чтобы вы на меня не бросились.
– Не собираюсь. – Он шагнул вперед.
– Стойте на месте! – заорала я, отскочив и едва не свалившись в яму.
Боже мой! Бермондси. Похоронная контора «Последний вздох»! О ней упоминал человек, с которым разговаривал профессор Гродин в тот памятный день, когда из Британского музея была похищена мумия Хромоногого Ульриха! Что же получается? Тот человек, лица которого я не видела, был Дуглас Чедвик?
– Алена, послушайте. Это неразумно. Я спас вас… – Он сделал еще шаг, протягивая ко мне руку.
– Ни с места!.. Я не знаю, что случилось. Но теперь вы на стороне организации! Вы на стороне Левиафана, которого так ненавидели.
– Бред! – Еще незаметный шаг. – Алена…
– Стойте на месте! – взвизгнула я.
– Будете стрелять в друга?
Его слова резанули, словно бритвой. Я замешкалась. Опытный Чедвик заметил это и бросился на меня.
Не дожидаясь контакта, я надавила на спусковой крючок.
В тени мрачных плит выстрел прогрохотал зловеще.
Гром выстрела ударил по сердцу. И оно немедля отозвалось резкой болью. Как жаль… Какая досада, что все закончилось трагедией… Я выстрелила в друга… Случалось и раньше, что близкие люди обманывали меня. Тот же Гродин, к примеру… Но в Гродина я не стреляла. Рука не поднялась…
Горькие чувства нахлынули, но не успели истерзать меня.
Когда дым рассеялся, обнаружилось, что Чедвик невредим. Его белая рубашка оказалась цела. На ней не было ни пулевого отверстия, ни расплывающихся пятен крови. Судя по лицу, бывший агент чувствовал себя неплохо. Только щурился.
Он резко выхватил пистолет – едва пальцы мне не оторвал.
– Ты думала, что я убил Бенитоса? – спросил он, держа пистолет за дуло и потрясая им в воздухе. Очевидно, говорил про одного из близнецов. – И он до сих пор валяется возле канавы у железнодорожной насыпи, а его брат рыдает над телом?
– Не убил? – глупо переспросила я.
– В арсенале спецотдела много замечательных штучек. Они намного интереснее пистолета с холостыми патронами и жилета с пакетиками краски. Ты еще многому удивишься… Если успеешь!
Завороженная словами Чедвика, я успела увидеть летящую в меня лопату. Едва отпрыгнула в сторону.
Лопата просвистела рядом с ухом, черенок ударил по плечу. Мой прыжок закончился тем, что земля ушла из‑под ног. Я провалилась в одну из траншей, которые были здесь повсюду. Спортивные туфли скользнули по стенке, выбивая земляную крошку и пыль. Упала на спину, боль пронзила легкие.
По обе стороны от меня вверх поднимались стены серой бесплодной земли, а над ними простиралось синее небо. Идиллию нарушил Чедвик, который с лопатой в руке встал на край, загородив часть, синевы. Лежа в узком шурфе, я ощущала себя в открытой могиле. А надо мной возвышался могильщик.
Напуганная аналогией, спешно стала выбираться из ямы. Но только перевалилась через край, как меня пробил сильный кашель, лишив остатка сил. Так и замерла – тело на поверхности, ноги в могиле. Находиться спиной к обидчику негоже. И я перевернулась.
Чедвик обошел яму и наклонился ко мне. Я думала, что вцепится в горло, дернулась от испуга, но он лишь сорвал бутылку с моего пояса. Встал, запрокинул голову и, жадно хлебая, высосал целый литр.
Я смотрела на него и плакала. Слезы текли по пыльным щекам, в горле клокотало.
– Дуглас! Почему?.. – вопрошала я. – Почему ты стал таким?
– Каким?
– Таким же, как они!
Он не ответил. Отбросил бутылку, глаза странно блеснули.
– Мне нужна фотография щита. Где она?
Этого вопроса следовало ожидать. Сначала близнецы пытались добыть эту фотографию. А когда у них ничего не вышло, в дело пошло секретное оружие Левиафана – Дуглас Чедвик. Теперь уже мой недруг. Не проговорись он, и чуть позже я сама показала бы ему негативы.
– Так где фотография?
Вдруг вспомнились слова. Бойся его, который идет по пятам. Он – спица, насаженная на мысли. Я думала, что говорится о Чуке… Или, на худой конец, о каком‑то злобном спеце из «Мглы». Который гонится за нами, изучает оставленный на асфальте рисунок протектора, собирает в пакетик зубочистки и объедки с тарелок, опрашивает людей, с которыми нам довелось пообщаться… Но теперь понятно, что предсказание касалось Чедвика.