– Почему твоя стая снова вышла на охоту в Эллисоне?
Фенрис ухмыляется, слишком широко для человека. Кровь омывает редкую шерсть на его морде. Сайлас надавливает на лезвие.
– Фаза скоро начнется, – из последних сил хрипит хищник, зловеще улыбается и умирает.
Тень волка разлетается по земле, заползает под листья и упавшие ветки, словно ей страшно показаться на свет.
Где‑то вдалеке гудят машины. Парад продолжается.
– Куда делись парень с подружкой? – Рози пристально оглядывает лес.
Лицо сестры принимает сострадательное выражение – ей очень хочется утешить несчастных.
– В прошлый раз мы с тобой дрались с фенрисом из клана Монеты, – поспешно напоминаю я Сайласу, оставив вопрос сестры без внимания.
– Они убежали сразу после того, как волк рванул в лес. Думаю, у них все наладится, быстро убедят себя, что это был просто кошмарный сон, – отвечает он на вопрос Рози, а затем обращается ко мне: – Скарлетт, значит, один был из клана Стрелы, второй – из стаи Монеты… Рози, ты рассмотрела, из какой стаи твой вчерашний знакомец?
– Кажется, из стаи Колокола, хотя… Может, тоже из стаи Монеты?
– Не потрудилась удостовериться? – резко бросаю я.
– Извини, мне не до того было – я дралась с двумя фенрисами сразу. Вот если бы ты раньше разрешала мне поохотиться в одиночку, я бы не забыла, – шепчет в ответ сестра.
– Это же знак стаи, Рози! Как ты не запомнила…
– Эй, ну‑ка прекратите! – обрывает нас Сайлас.
Он вытирает нож Рози о джинсы, отдает клинок ей, потом швыряет мне топор с перемазанным кровью лезвием. Я награждаю Сайласа хмурым взглядом и смахиваю пятна краем плаща.
– Кланы Стрелы, Колокола и Монеты, по одному представителю от каждой стаи. Фаза… Он говорил про фазы луны, так? – размышляю я вслух.
В голове проносятся десятки историй папаши Рейнольдса.
– Да. Полнолуние настанет примерно через неделю, а значит… – Сайлас умолкает на полуслове.
– Они ищут потенциальных фенрисов. Похоже, в округе появился кандидат, прямо у нас под носом, – заканчиваю я за него.
Потенциальные волки встречаются нечасто, но вряд ли являются чем‑то необычным. Папаша Рейнольдс, помнится, говорил, что достаточно легкого укуса, крошечной ранки, чтобы потенциальный волк превратился в полноправного члена стаи. Я вздрагиваю, представляя себе, каково это, когда отбирают твою душу. Думать об этом не хочется.
Мы не знаем, почему мужчина – или мальчик – расстается с душой и превращается в чудовище. Существуют какие‑то особые условия, инициация происходит только в определенную лунную фазу, и настолько важна, что ради нее волки снимаются с привычных мест и отправляются на поиски новичка. Их притягивает к кандидату какая‑то неразличимая сила, как запах, который не в состоянии почуять люди. Волкам неизвестно, где именно находится потенциальный фенрис и кто он, однако ради него хищники обыскивают всю страну вдоль и поперек.
– Кандидат… – Сайлас хмурится и кивает. – Звучит разумно. Так вот почему все стаи послали сюда своих представителей!
– Сколько волков занято поисками? – спрашивает Рози.
Мы с Сайласом одновременно пожимаем плечами.
– Все хотят заполучить нового члена стаи. Кандидаты появляются нечасто, так что, думаю, члены стай рыщут в каждом городе штата. Как только кто‑то нападет на след, количество фенрисов сразу же утроится, – объясняет Сайлас по пути к площадке для пикника.
– Супер… – вяло отвечает Рози.
В большом городе стая обычно контролирует каждого фенриса, чтобы не привлекать слишком много внимания. Но когда волк уезжает из города… Когда сотни волков уезжают из города… Опасность грозит любой девушке из захолустья, которая встретится им на пути.
– Выходит, нам надо еще чаще выходить на охоту? – уточняет сестра, заметив мое выражение лица. – Но мы и так все время охотимся. По‑моему, мы убили уже сотни…
– Девяносто три, – говорю я себе под нос, опустив голову на старую столешницу. – Мы убили девяносто три фенриса.
Почти сто волков, но если принять во внимание то, что бессмертные хищники охотятся многие сотни лет, находят новых товарищей и создают подобных себе чудовищ… Желудок скручивает болезненная судорога. Девяносто три убитых волка – невелика потеря для тысяч фенрисов.
Я отгоняю смятение и продолжаю:
– Все стаи наверняка направляются в Атланту. Помните, у них там целая цепочка убийств? Большие, старинные кланы: стаи Колокола, Стрелы, Монеты… Это если считать, что мелкие стаи не охотятся. Стая Воробья заметно выросла, логично предположить, что они тоже охотятся в этих краях – волков разошлют по всей округе. А если фенрисам придет в голову объединиться и искать своего кандидата совместными усилиями? По‑моему, волки больше заинтересованы в том, чтобы получить нового фенриса, чем в том, чтобы привлечь его в свою стаю. Всех уничтожить не удастся.
– Будем выходить на охоту каждый день. К тому же Сайлас вернулся – он поможет, – подбадривает меня Рози, но я слышу разочарование в ее голосе: сестру не радует перспектива каждодневных вылазок.
Сайлас неуверенно кивает, и мы походим к его машине.
– Следующая лунная фаза начинается в субботу… – Он хмурится и подсчитывает дни на пальцах. – Будет полнолуние. Значит, еще двадцать девять дней, с той субботы и до следующего полнолуния, все стаи будут рыскать в поисках потенциального фенриса. Эх, если бы отец знал о волках больше…
Да, информации нам катастрофически не хватает. Что превращает человека в потенциального волка? Эта тайна, похоже, известна только фенрисам. Мы знаем, что волком может стать определенный человек в определенную фазу луны, но не способны предсказать, когда и где возникнет новый кандидат. Обнаружить его раньше фенрисов мы тоже не в силах. С таким же успехом мы могли бы вообще ничего не знать.
Радостные отзвуки фестиваля становятся все громче, а у меня в мыслях нависла темная туча. Какие‑то дети уставились на мои шрамы. Одна девочка настолько засмотрелась, что случайно выпустила из рук ярко‑зеленый шарик – он поднимается вверх и исчезает в невыносимо голубом небе.
Мы забираемся в машину и несколько мгновений сидим в полной тишине. Сайлас задним ходом выезжает с парковки, лавирует между многочисленными зеваками в красном и зеленом, которые понятия не имеют, что среди них затаились чудовища. Сайлас включает поворотник, и мы покидаем праздничную суету. Надо быстрее убивать волков! Я не справляюсь, девушки гибнут, а тут еще новый фенрис… Новообращенные волки охотятся каждый день: они сильнее, быстрее и голоднее любого из своих собратьев. Мы сворачиваем на дорогу к дому, а меня охватывает растерянность.
– Значит, признаем свое поражение и позволим девушкам гибнуть? Будем сидеть сложа руки и смотреть, как все больше и больше фенрисов выходит на поиски?
– А может, нам самим туда поехать? – предлагает Сайлас, объезжая броненосца.
– Куда?
– В город. Выйти на охоту там, где больше фенрисов.
Звучит логично. Идеальная охота – прямо в волчьем логове.
Слишком уж идеальная.
– Ничего не выйдет. Сайлас, мы не сможем переехать в Атланту. Даже квартиру снять не сможем. Мы на мели, – отвечаю я, кое‑что прикинув в уме.
Дома я без сил падаю на диванчик и прижимаю пальцы к вискам.
– Я могу оплачивать часть аренды, – задумчиво говорит Сайлас, усевшись на деревянный табурет в кухне.
Я приподнимаю брови, а Рози удивленно вскрикивает.
– Ты хочешь переехать в город? – резко спрашиваю я.
– Не навсегда – на месяц‑два. Летт, я же понимаю, что если ты не поедешь, то будешь переживать, а вы ведь… Вы мне как родные, – объясняет он, переводя взгляд с Рози на меня. – Один я, конечно, все оплатить не смогу, но папаша Рейнольдс оставил мне приличное наследство. К тому же он сейчас в доме для престарелых, недалеко от Атланты, так что я буду чаще его навещать.
Я встаю с диванчика и пытаюсь упорядочить лихорадочный поток мыслей в голове. Такой вариант может сработать. Неужели Сайлас, который бросил и меня, и охоту ради поездки в Сан‑Франциско, и впрямь готов уехать из Эллисона, чтобы добраться до волков? От такого заманчивого предложения нельзя отказываться. Я поеду, а Рози последует за мной.
– Все равно нам нужны деньги.
Если продать… Смотрю на комнату бабули Марч. Рози со вздохом отводит взгляд, а потом понимающе кивает. Внезапно я осознаю, что мне предоставлен шанс уничтожить вожака стаи, которая разрушила мою жизнь.
– Ладно, – почти беззвучно соглашаюсь я. – Ладно. Так и поступим.
– У меня есть друг, который сдаст нам свою квартиру, – говорит Сайлас. – Не слишком уютно, зато дешево.
– Дешево – это хорошо, – киваю я. – Когда едем?
Теперь, когда все решено, хочется уехать немедленно. Я борюсь с желанием запрыгнуть в машину Сайласа и отправиться в город. Рози гладит меня по голове, пытаясь немного успокоить.
– Не знаю… Через неделю или около того. Не слишком быстро? Лучше выбраться отсюда до начала фазы, прежде чем фенрисы войдут в раж, – объясняет Сайлас.
– Через неделю… Отлично, через неделю!
Я вздыхаю и смотрю на сестру, читаю невысказанный ответ в ее взгляде.
– Через неделю, – тихо соглашается Рози.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
РОЗИ
Скарлетт все делает сразу, не откладывая на потом. Как только Сайлас уходит, она тут же принимается собирать вещи, готовясь к нашему переезду. Мы говорим об этом буднично, словно обсуждаем покупку кухонного стола, ведь мы пришли к молчаливому согласию, что уезжать отсюда надо быстро. Так будет легче – взять и уехать, не задерживаясь, не думая об этом. Сложно покидать дом, в котором мы выросли. Каждая комната хранит воспоминания – и хорошие, и плохие. Разум гонит болезненные мысли прочь, чтобы избавить меня от угрызений совести, но с переездом тесно связано то, о чем я не могу не думать.
Я буду жить с Сайласом Рейнольдсом.
Мы станем делить одну и ту же квартиру, одни и те же комнаты, душ, кухню, пол. Где будет спать он? А я? Что он подумает, когда увидит, что с утра мои волосы похожи на комок кошачьей шерсти? И самое главное: а почему, собственно, я из‑за этого переживаю? Впрочем, помощи ждать неоткуда – с таким вопросом не подойдешь к Скарлетт или, тем более, к Сайласу. Миллионы мыслей вертятся в голове, не давая покоя всю неделю, пока я укладываю вещи.
Как только я начинаю собираться, становится ясно, что у меня скопилось огромное количество всякой всячины: рисунки и фотографии: деревянные фигурки, которые Сайлас и его братья сделали для нас со Скарлетт; старинные безделушки, давным‑давно подаренные бабулей Марч, которые помогают мне удержать в памяти то немногое, что я помню о раннем детстве. Может, взять их с собой? Нет, мы берем только самое необходимое.
Тем не менее за два дня до отъезда, пока сестра ворчит над картой, отмечая места грядущей охоты, я аккуратно заворачиваю в старые футболки две бабулины миски зеленого стекла.
Утром, в назначенный для переезда день, к нам заглядывает Сайлас.
– Готовы? – спрашивает он.
– Да, – отвечаем мы синхронно. Наши голоса неотличимы друг от друга.
Сайлас наотрез отказывается иметь дело с шипящим Баламутом, которого надо усадить в переноску. Я делаю вид, будто все в порядке, и пытаюсь взять кота на руки, но он пулей срывается с места. Да легче спеленать фенриса, чем засунуть Баламута в клетку. Мы со Скарлетт бегаем за котом по дому, а Сайлас безостановочно хохочет над нами. В конце концов мы загоняем кота в угол, и пока он думает, куда бы нырнуть, Скарлетт метко набрасывает на него корзину для белья. Общими усилиями мы загоняем Баламута в переноску и запихиваем ее на заднее сиденье машины. Кот истошно вопит.
– Может, все‑таки оставим его? – шутит Сайлас. Расположившись на заднем сиденье, Скарлетт осматривает свежие следы когтей поверх шрамов, оставленных фенрисами, и, похоже, готова принять шутку всерьез. Сайлас садится за руль, я пристраиваюсь рядом. Сайлас вручную замыкает провода зажигания и пару раз бьет по радиоприемнику: тот немедленно оживает и разражается громким шипением.
– Кстати, предупреждаю заранее – станцию переключать не буду, – сообщает наш друг.
– Что, так любишь попсу? – спрашиваю я, когда внезапно заигравшая веселая песенка заставляет меня поморщиться.
– Терпеть не могу, – отвечает Сайлас. – Понимаешь, в прошлый раз я сменил станцию, а машина заглохла. И не опирайся на свою дверь – иногда она сама по себе открывается.
– Э‑э… зашибись, – выдавливаю я и отодвигаюсь подальше от двери, но оказываюсь слишком близко к водителю.
С болезненной ясностью осознавая присутствие сестры на заднем сиденье, я сгораю от желания прижаться к Сайласу всем телом и вздрагиваю, пытаясь избавиться от наваждения.
– Ну что ж, – произносит Сайлас, и в машине воцаряется тишина, если не считать утробных стонов поп‑дивы и обиженного басовитого урчания Баламута.
Двигатель ревет, а мы смотрим на наше жилище. Внезапно что‑то сжимается у меня в груди, хочется подбежать к домику, утешить его, объяснить, что мы обязательно вернемся, отопрем двери, не дадим засохнуть саду и огородику.
Это всего лишь дом.
В зеркале заднего вида я встречаюсь глазами со Скарлетт. Она смотрит на меня так, будто все понимает.
– Поехали, Сайлас, – говорит она неожиданно мягко.
Мне становится легче от того, что не я это сказала. У меня попросту не хватило бы духа. Сайлас поворачивается всем телом, сдавая назад, и случайно задевает мое плечо.
– Извини, – шепчет он тихо, как будто мы в церкви.
Я качаю головой, а Скарлетт, уютно устроившись на заднем сиденье, накрывается плащом вместо одеяла.
Мы выезжаем из города. Я смотрю в окно, пытаясь пристроиться на безопасном расстоянии и от смертоносной двери, и от плеча Сайласа. Вид убегающей дорожной разметки завораживает и усыпляет. Сестра уснула, и Баламут сверлит ее гневным взглядом, точно это она виновата во всех его злоключениях.
Делаю вид, будто выглядываю в окно со стороны водителя, и во все глаза рассматриваю Сайласа. На нем старая футболка, истертые джинсы… Так и хочется дотронуться до волнистых волос…
– Не мучай себя, – внезапно произносит Сайлас.
– Никто и не мучает! – резко отвечаю я.
Неужели по мне так заметно?
Сайлас вскидывает бровь и посмеивается.
– Это нормально. Вы с Летт всю жизнь прожили в Эллисоне…
Ну да… верно. Он про переезд, а не о том, как я сопротивляюсь искушению обнять его и не разжимать объятия. Некоторое время мы молчим, и я физически ощущаю, как неловкая тишина окутывает переднее сиденье. Сайлас барабанит пальцами по рулю.
– Здесь, конечно, не Эллисон, но, думаю, квартира вам придется по душе, – продолжает он. – Классный район, есть чем заняться. В местном центре досуга имеется танцевальный класс, кружок лепки, рисования и всякое в этом роде. Все, конечно, скромно, но… культурно.
– Вот как, – отвечаю я с неприкрытым разочарованием.
Обычно я не страдаю из‑за того, что у меня нет нормальной жизни, без охоты, пока не сталкиваюсь с людьми, которым охотиться никогда не приходилось. Например, как Сара Уоррелл и ее подруги, которых я встретила в магазине неделю назад. Теперь же мне предстоит каждый день видеть тех, кто никогда не охотится и даже не знает, что фенрисы существуют… А я…
– Скажи… – начинаю я и оглядываюсь на Скарлетт. Она крепко спит, а не прикидывается – когда она притворяется, то дышит по‑другому. Тщательно подбирая слова, задаю Сайласу свой вопрос: – Как думаешь, я хороший охотник?
– Конечно, – растерянно отвечает Сайлас. – Вы с Летт – лучшие охотники…
– Нет, не мы со Скарлетт, а я… Сама по себе?
Сайлас слегка притормаживает и удивленно смотрит на меня.
– Ну да. Рози, ты – прости за такое выражение – охрененно орудуешь ножом.
Я улыбаюсь и качаю головой. Мне вспомнилось, сколько раз Сайлас отчитывал старших братьев за использование неподобающей лексики в присутствии моих «невинных ушей». Пожалуй, мне даже приятно, что он изменил свое мнение.
– Именно. То есть, конечно, мы охотимся вместе. Но Скарлетт… Она вкладывает в это всю душу.
– По‑моему, ты драматизируешь.
– Ты понял, о чем я. Она живет охотой.
– А ты?
– Не знаю. Может, и да. Не важно. Я обязана Скарлетт жизнью.
– Все так, но… Это вовсе не значит, что Летт имеет право тобой командовать, если ты не хочешь, чтобы тобой командовали. Погоди, нет, это как‑то не так прозвучало. – Сайлас трясет головой и вздыхает. – Вечно я путаюсь в словах рядом с тобой, Рози.
– Да, есть у меня такое свойство, – отшучиваюсь я.
Сайлас кивает с очень серьезным лицом.
Я нервно улыбаюсь.
– Понимаешь, – продолжает Сайлас, – по‑моему, сестра спасала твою жизнь не для того, чтобы ты потом отказалась от всего остального ради охоты, особенно если ты хочешь чего‑то большего.
Я не отвечаю, потому что здесь‑то и кроется самая большая проблема. Охотники не должны желать чего‑то большего – по крайней мере не те охотники, что приходятся родней Скарлетт Марч. Непросто заниматься танцами, в то время как твоя старшая сестра в одиночку спасает мир.
Солнце карабкается все выше. Скарлетт просыпается, когда оно уже почти в зените. Первые признаки большого города появляются после полудня: мы минуем крохотные поселки вроде Эллисона, потом городки побольше; затем вдоль шоссе возникают ряды бензоколонок и автосалонов, и, наконец, на горизонте вырисовываются небоскребы.
Бросаю быстрый взгляд на Скарлетт. Она волнуется, взгляд мечется по городскому пейзажу. Обычно сестра скрывает тревогу за маской безразличия. Настрой Скарлетт передается мне, накатывает паника, вид шумных улиц отнюдь не прибавляет спокойствия. Кругом люди… я никогда в жизни не видела такого столпотворения! Повсюду машины, огромные здания, лабиринты из серо‑серебристого бетона, подсвеченные яркими вывесками, огни рекламы и пронзительно‑желтые такси. Скарлетт глубже вжимается в заднее сиденье, прячет под волосами изуродованную половину лица и подтягивает рукава футболки к самым кончикам пальцев.
– А вот и Андерн‑стрит, – бормочет Сайлас и сворачивает на улицу – неожиданно темную, будто, несмотря на солнечный денек, над ней собирается гроза.
В сторонке приютилась облупленная церковь с заколоченными окнами. Другие здания на Андерн‑стрит старые и ветхие, а на углу обосновалась компания подозрительных типов.
Сайлас притормаживает.
– Приехали, – решительно произносит он. – Андерн‑стрит, дом номер триста тридцать три.
Он переводит взгляд на нас со Скарлетт, а мы пытаемся разглядеть здание.
Дом пристроился меж двух офисных строений, напротив пустыря. В прошлом, вероятно, особняк был элегантен и красив, но сейчас… На стенах облезшая белая краска, по обе стороны двери ржавые чугунные светильники, придающие всей картине викторианский вид, восьмиугольный свод уходит в небо. Из‑за окон, задернутых разномастными занавесками, дом похож на лоскутное одеяло. Почему‑то он кажется очень хрупким, как будто его легко смять и разрушить резким порывом ветра или метко брошенным камнем. На нас смотрят бродяги с обветренными лицами: сначала они изучают меня, а потом Скарлетт, на которую таращатся с явным удивлением. Сестра поправляет глазную повязку.
– Восьмой этаж, без лифта, – сообщает Сайлас, как будто боится, что мы внезапно передумаем.
– Из окна хоть что‑нибудь видно? – спрашивает Скарлетт, игнорируя местный сброд.
– Да. Окно выходит на улицу, еще есть дверь на крышу.
– Здорово! – довольно говорит Скарлетт. – Наблюдательный пункт нам не помешает.
– Точно, – поддакиваю я, лишь бы что‑нибудь сказать.
На противоположной стороне улицы виднеется пустырь, обнесенный ржавой «сеткой». По обе стороны от него стоят два заброшенных здания. На самом пустыре, заросшем высокой травой, видны остовы старых машин, призраки того времени, когда улица была более… оживленной. Под пристальными взглядами бродяг – скорее всего наших соседей – Сайлас разворачивается посреди улицы и не без труда паркует машину на маленьком пятачке у пустыря.
Баламут истошно вопит. Сказать по правде, я могу его понять, особенно если он разглядел наше новое обиталище. На мгновение вспоминаю домик, залитый солнцем, яркие цветы во дворе, легкий ветерок, пахнущий душистым сеном, глухое мычание коров…
Сайлас открывает дверь, и в салон врывается звук полицейской сирены. Скарлетт торопливо собирает вещи. Сайлас задерживает на мне взгляд, в котором проскальзывает легкое беспокойство.
– Все нормально, – мягко отвечаю я.
Только произнеся это вслух, я понимаю, что он так и не задал мне вопрос. Оборачиваюсь и забираю у Скарлетт корзину с Баламутом. Сайлас достает из багажника мою спортивную сумку и закидывает ее на плечо, а в руки берет видавший виды красный ящик для инструментов.
Один из мужчин присвистывает мне вслед, и Скарлетт тихо усмехается.
– Ну же, Рози, надери ему задницу! – тихо произносит она.
Сестра готова пылинки с меня сдувать, когда дело доходит до охоты, но ей кажется забавным, что обычные парни считают девушек совершенно беззащитными.
Дом не заперт, и входная дверь распахивается так внезапно, что едва не задевает Скарлетт по лицу. Внутри царит обстановка былого великолепия: потрескавшиеся мозаичные полы, обшарпанные перила и люстра, от которой отвалилось уже столько подвесок, что она напоминает простую лампочку, подвешенную под потолком. Лестница идет по спирали, у каждой квартиры – свой пролет. На полпути наверх из квартиры выглядывает мускулистый крепыш и хмуро наблюдает, как мы проходим мимо. Из его жилья тянет мерзостным сладковатым запахом.
– Прекрасно, мы поселились в наркопритоне, – говорит Сайлас, когда жилец плотно захлопывает дверь.
Когда мы добираемся до последнего этажа, мышцы молят о пощаде громче Баламута. Под нами долбит музыка, такая громкая, что кажется, будто она играет прямо у нас на лестнице. Сайлас ставит сумки на пол и лезет в карман за ключами, но в этом нет никакой необходимости – я опираюсь на косяк, и дверь с грохотом распахивается.
– Что ж… – тянет Скарлетт и входит в квартиру.
Мы с Сайласом нерешительно топчемся на пороге, переглядываемся и следуем примеру сестры.
Вся квартира – огромное помещение под жестяным куполом крыши. Наши шаги звучат гулким эхом, как будто мы в музее. Стены усеяны мелкими гвоздиками, на которых до сих пор болтаются обрывки плакатов, а один угол заполнен вырезанными из журнала фотографиями девушек разной степени обнаженности. Окна огромны, но некоторые из них треснули, а в иных рамах и вовсе нет стекол. Воздух в квартире сырой и затхлый, как в подвале. Снаружи, на проржавевшей пожарной лестнице, свалены горшки с давным‑давно засохшими цветами.
Находится и что‑то вроде мебели. В алькове стоит остов кровати, которой самое место в шестидесятых. Есть еще круглый обеденный стол, кстати, довольно приличный, если бы не неоново‑розовое граффити на дубовой столешнице. Обветшалый коричневый диван выглядит удобно, но я на него не сяду, пока его не накроют десятком‑другим пледов… Сайласу придется спать на этом уродце.
Судя по всему, квартира вызывает у Сайласа легкое отвращение, а Скарлетт… Скарлетт есть Скарлетт. Баламут наконец перестал рычать и теперь охотится на тараканов и вынюхивает мышей, а я тем временем распаковываю сумку с кухонной утварью, опасаясь что‑либо ставить в буфет. Скарлетт и Сайлас прислоняют к стене матрас и по очереди выколачивают из него пыль веником. Перед альковом вешают занавеску в цветочек: там будем спать мы со Скарлетт.
Три часа спустя квартира все еще выглядит чудовищно, хотя теперь здесь нет сигаретного пепла на столе и разбросанных пивных бутылок. С улицы доносится остервенелый собачий лай.
– Пойду заплачу за квартиру, – говорит Сайлас, обведя комнату равнодушным взглядом.
– А я раздобуду денег и отдам тебе нашу часть, – добавляет Скарлетт.
Я отворачиваюсь – не хочу знать, что из бабушкиных вещей сестра продает на этот раз.
– Ты с нами, Рози? – спрашивает Сайлас и облокачивается на один из железных столбов, подпирающих крышу.
Надо пойти, потому что Скарлетт обязательно захочет отправиться на охоту, недаром же у нее на поясе топор висит. Если честно, сейчас мне совсем не до охоты. Я скучаю по дому. Надо же: сколько лет я мечтала о жизни за пределами Эллисона, а теперь, в Атланте, жажду вернуться в наш крохотный городок.
– Нет, лучше останусь и закончу раскладывать вещи, – отвечаю я.
Скарлетт кивает и смотрит на меня долгим оценивающим взглядом – видно, заметила мое разбитое состояние.
– Хорошо. Держи ножи при себе, даже здесь. – Она передает мне пояс, к которому надежно прикреплены оба ножа с костяными рукоятками.
Сайлас ласково мне улыбается, и они со Скарлетт выходят. Дверь за ними захлопывается. Шаги гулким эхом звучат на лестнице, наркоман снова выглядывает из своей квартиры. Я вздыхаю, сажусь на стул, закидываю ноги на ящик с инструментами. Кажется, раньше он принадлежал папаше Рейнольдсу.
* * *
– Не глупи, Леони, – сказал папаша Рейнольдс, выгружая инструменты из кузова древнего пикапа.
В волосах у него застряла стружка, комбинезон перемазан древесной смолой.
– Дом для мужчины, ну и для женщины – это крепость.
– Из этого не следует, что ты должен работать на меня задаром, – ответила ему бабуля Марч, скрестив руки на груди.
– Но ведь я твой верный слуга, моя королева, – с ухмылкой парировал папаша Рейнольдс.
* * *
Они были примерно одного возраста, и в отношениях между нашей бабушкой и отцом Сайласа всегда проглядывала определенная дружеская игривость. Теперь мне вовсе неудивительно, что они получали удовольствие от общества друг друга. Мать Сайласа, Селия, умерла, когда мальчику было восемь, а брат папаши Рейнольдса (кстати, единственный из его близких родственников, кто остался в Эллисоне), Джейкоб, был настолько моложе него, что больше походил на еще одного ребенка. Папаша Рейнольдс нуждался в поддержке и участии бабули Марч, пусть даже с ним бабушка разговаривала тем же менторским тоном, что и с нами.
Я глажу Баламута и устало разглядываю ржавые трубы на потолке. Интересно, что бы сделал Сайласов отец, чтобы привести это место в порядок? С улицы, из полуразрушенной церкви доносится колокольный звон, отмечающий время – резкий металлический звук, который не умиротворяет, а раздражает. Баламут шипит, а я глубоко вздыхаю. Даже папаша Рейнольдс вряд ли смог бы сделать крепость из этой дыры. Но кто знает, вдруг это получится у Сайласа…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
СКАРЛЕТТ
Везде в этом городе я чувствую присутствие фенрисов: они оставили свой след на каждом углу, прошлись по каждой дорожке. Улицы – мешанина из стали, стекла и людской массы. Все совсем не так, как в Эллисоне. Меня не разглядывают прохожие. Люди здесь вообще никого не видят: они глядят прямо перед собой и бегут куда‑то, сломя голову, как будто речь идет о жизни и смерти. Полагаю, это нас объединяет.
В ломбарде грязно. Здесь целая толпа народу с вещами, пропахшими чужим жильем: кондиционером для белья, сигаретами, кухонными приправами. Я протискиваюсь в начало заведения, где скучающая мужеподобная дама смотрит на маленьком телевизоре «Шоу Джерри Спрингера». Через несколько минут, заложив пару браслетов, выхожу из ломбарда с тонкой стопкой банкнот в руках.
Сумерки в городе бесконечны: с заходом солнца на улицах зажигаются миллиарды огней, все освещено сиянием неоновых вывесок, огнями кинотеатров и уличными фонарями. Из‑за этого теряется счет времени, потому что я не могу определить по солнцу или по луне, насколько припозднилась. Без всякого умысла спускаюсь на платформу метро, разглядываю по пути затейливое граффити, потом ищу в карманах какую‑нибудь мелочь – подать старому негру, который барабанит по перевернутым ведрам. Лицо у него покрыто шрамами, почти как мое, но вряд ли его отметины оставил волк.
– Ох, доченька, это твой парень такое с тобой сотворил? – спрашивает старик, уставившись на мои шрамы, не до конца скрытые одеждой, глазной повязкой и волосами.
Странно, но его беспардонность гораздо приятнее, чем косые взгляды прохожих и ужас в глазах девушек с милыми, не обезображенными личиками. Старик сразу дал понять, что заметил меня, и прятаться от него я не стану.
– Не совсем, – уклончиво отвечаю я, швыряя пару четвертаков к ногам старого нищего, в банку из‑под кофе. – В любом случае он за это ответил.
– Повезло, повезло тебе, воробушек, – произносит он и выдает очередное лихое ударное соло.
Выхожу со станции. На городском небе догорают последние лучи заката. Судя по карте на стене вагона, я всего в паре кварталов от парка. Иду мимо здания библиотеки – громадного особняка в классическом стиле, внушающего трепет на фоне строений из стали и бетона. С разочарованием понимаю, что библиотека закрыта на ночь. Библиотеки я люблю – они хранят знания и внушают мне спокойную уверенность: все то, что нам известно, можно передать другим.
Прохожу еще пару кварталов, и в конце улицы появляются деревья Пьемонт‑парка. Они кажутся куда величественнее домов, как будто гордятся друг другом за то, что сумели выжить в городе. Сквозь распахнутую дверь клуба доносится взрыв громкой ритмичной музыки, и снова наступает тишина. Я иду вниз по улице вдоль кирпичной стены, опоясывающей старый жилой дом, и наблюдаю за девушками, которые жаждут попасть внутрь.