Сверкают изумрудной зеленью стразы на блузках, на веках блестят бирюзовые и зеленые тени… Девочки‑«стрекозы». У всех одинаковые прически: длинные высветленные волосы вьются по спине к плотным узелкам тесемочек, на которых держатся топики. Кожа девушек – янтарная, черная, молочно‑белая – сияет в неоновом свете как отполированный металл, гладкий, без единого изъяна. Я еще сильнее прижимаюсь спиной к выщербленной кладке и натягиваю плащ на плечи. Когда ткань плотно прилегает к телу, под ней проступают очертания шрамов – бугристые красные линии, прочерченные с абсолютной точностью.
Обреченно вздыхаю: «стрекозы» смеются, встряхивают волосами, нетерпеливо переступают с ноги на ногу, призывно покачивают бедрами, хлопают глазками охраннику – такое поведение притягивает фенрисов, словно громкое мычание несмышленого теленка.
«Посмотри на меня – как я танцую, какие у меня волосы, взгляни снова, желай меня, я совершенство!»
Глупые, глупые «стрекозы»! Я спасаю вам жизнь, ради вас терпеливо сношу боль укусов и ран, а вы даже и не догадываетесь. Скормить бы одну из вас какому‑нибудь фенрису!
Нет. Так нельзя.
Иду к другому концу стены, провожу рукой по листьям плюща. На этой стороне темно, неоновые огни на улице дают глубокую тень. Ветви деревьев, подсвеченные сзади огнями небоскребов, колышутся на ветру.
Конечно же, так нельзя. За невежество не убивают. Эти глупышки сидят в пещере, пребывая в блаженном неведении об истинной природе зловещих теней, и остаются теми, кто они есть – тут уж ничего не поделаешь. Они живут в прекрасном, нормальном мире, где есть и работа, и мечты, но нет места моему топору. Мой мир существует параллельно: с виду все то же самое – те же люди, тот же город, – но здесь притаились злобные фенрисы. Не очутись я в этом мире, сама вполне могла бы стать «стрекозой».
Слышу знакомые мягкие шаги по парковой траве.
– Сайлас, привет! – здороваюсь я, не поворачивая головы.
– Знаешь, для девушки, которая ослепла на правый глаз, ты подозрительно хорошо видишь. Так просто не подкрадешься. Это что, особая пиратская магия? – поддразнивает он меня.
Пошути кто другой про мой глаз, я бы затеяла драку, но Сайласу все сходит с рук.
– Да, у нас, пиратов, суперслух, – с улыбкой отвечаю я. – Побочный эффект от постоянного ношения повязки.
Сайлас стоит рядом и смотрит на «стрекоз», прищурившись то ли от отвращения, то ли от любопытства, будто еще не решил, нравится ему на них смотреть или нет. Я молчу. Почему‑то мне важно узнать, что он думает. Наконец Сайлас оборачивается ко мне.
– Похоже, они хотят, чтобы их съели, – выдает он очень точное определение. – Я рад, что вы с Рози не такие.
– И не говори, – улыбаюсь я с облегчением. – Впрочем, если б Рози захотела, то стала бы одной из них. Она красивая.
– Красота не имеет к этому никакого отношения. Рози никогда не станет такой, как они. И вообще, думаешь, они бы себя так вели, если б знали, что их поведение и наряды служат приманкой для волков?
– Никогда об этом не задумывалась, – говорю я. – Знаешь, наверное, ты прав. Истинное знание делает человека изгоем. Или охотником.
– Да‑да. Скарлетт Марч – королева черно‑белого подхода к жизни. Разве не бывает чего‑то среднего между охотником и этими девушками? – спрашивает Сайлас.
Я качаю головой, подхожу к краю стены и заглядываю за угол.
– Ну и как мне приманивать фенрисов, если приходится конкурировать с такими вот красотками?
Стайка «стрекоз» медленно втягивается в клуб, им на смену тут же являются другие, столь же блестящие девочки. Я стараюсь подавить в себе внезапную жалость к себе и своему искалеченному телу. Жалость – чувство бесполезное.
– Брось. Сама знаешь, на такую толпу фенрис не нападет. Притворись девушкой, которая отстала от своих, – говорит Сайлас.
Он никогда не выказывает жалости ко мне и к моим шрамам, а я всегда ценю его жесткость и прямоту.
– Пожалуй, – бормочу я. – В любом случае Рози придется чаще выходить на охоту. Она вполне способна составить им конкуренцию.
– Да? – говорит Сайлас, и это наполовину вопрос, наполовину утверждение. – Ты все еще против того, чтобы Рози охотилась в одиночку?
Он засовывает руки в карманы и тоже заходит с темной стороны стены. Молодой месяц так ярко светит с небес, что Сайлас, несмотря на всю городскую иллюминацию, отбрасывает тень на стену.
– Просто я за нее волнуюсь… – Я боюсь не того, что сестра упустит фенриса, а того, что она выйдет из схватки изуродованной, как я. Или хуже – погибнет, как бабуля Марч. – В любом случае ей нужно заняться делом, не то у нас здесь ничего не выйдет, – заканчиваю я свою мысль.
– Наверное. А может, она не такой хороший охотник, как ты, – говорит Сайлас.
Я недоуменно вздергиваю бровь.
– Она отличный охотник, и ты это знаешь. Только ей не говори.
– По‑моему, это не для нее.
Я глубоко вздыхаю.
– Это вообще ни для кого. Просто… ну а что нам остается делать? Расслабиться и уповать на то, что кто‑то другой будет убивать фенрисов? Наша работа – творить добро, пока это в наших силах. Одна я этим заниматься не могу. Нам и без тебя было сложно. А если я потеряю Рози… – тихо говорю я.
– Никогда не пробовала произносить воодушевляющие речи? – ехидно интересуется Сайлас.
– Увы, пиратов не пускают к микрофону. Боятся, что мы все утащим к себе на корабль, – отшучиваюсь я.
Сайлас заливисто смеется, и пара «стрекоз» бросает на него заинтересованные взгляды.
– Ладно, Летт. Пойдем спать. Заодно проверим, не похитил ли Рози чокнутый наркоман.
– Рози этого наркомана в бараний рог скрутит. Кроме того, мне не спится. Мне нужно… нужно двигаться, сделать что‑нибудь полезное. Сайлас, давай вместе поохотимся, а?
В моем голосе отчего‑то звучит мольба.
Охота все расставит на свои места, а город из чужой территории превратится в наш дом – хотя бы на время.
– К сожалению, Летт, в отличие от тебя я не способен и дальше обходиться без сна, – веско говорит Сайлас. – Но ты ведь не будешь потом мне пенять, что я тебя оставил одну из‑за такого пустяка. Честно говоря, я вряд ли выдержу еще одну встречу со Скарлетт Ты‑уходишь‑и‑я‑тебя‑за‑это‑ненавижу Марч.
Я мотаю головой.
– Иди ложись спать. Скажи Рози, что я вернусь поздно. Дай мне ключ. – Я протягиваю ладонь. – А это наша часть квартплаты, – добавляю я и всовываю ему в руку сто долларов.
– Ты ведь знаешь, вам не обязательно отдавать мне деньги, – серьезно произносит Сайлас. – Тем более что квартплата невысокая – на жилье в наркопритоне большие скидки.
– Да ладно тебе! – Я быстро прячу руки в карманы, чтобы он не вернул деньги.
– Как хочешь, – пожимает плечами Сайлас и встревоженно глядит на меня. – Только поосторожнее. Волки здесь не ходят поодиночке, а целая стая тебе не по зубам.
– Посмотрим, – усмехаюсь я.
Сайлас уходит, а я поворачиваюсь спиной к «стрекозам», одергиваю плащ и неторопливо вхожу в парк.
Пьемонт‑парк выглядит зловеще – в свете уличных фонарей величественные деревья отбрасывают длинные тени. Просто тени, если не давать воли воображению… Улыбаясь про себя, иду в самую темень, шуршу плащом и вглядываюсь в мглистые заросли кустарника в поисках каких‑либо признаков жизни.
Минутку… Есть! Да, да!
На меня накатывает знакомая волна возбуждения. На другой стороне парка, сгрудившись возле кустов розовой гортензии, стоят трое. Фенрисы – я это отсюда чувствую. Откашливаюсь, чтобы привлечь их внимание. Три фенриса в первую же ночь? Сердце поет. В этом смысл моей жизни.
Смотрю сквозь волосы, чтобы оценить силы. Мне никогда еще не приходилось драться сразу с тремя, но один, похоже, еще молод. То есть с виду он вполне взрослый, но фенрис, который недавно стал чудовищем, по‑другому двигается, как будто его тело по‑прежнему желает походить на человека, несмотря на то, что душа покинула хозяина. Я справлюсь.
Самый крупный фенрис улыбается мне из‑под копны черных волос, и все трое кружат позади меня, а я ускоряю шаг. Крепко обхватываю рукоятку топорика и оглядываюсь с преувеличенно испуганным видом. Заставляю себя дышать ровно и глубоко, чтобы поспешность не одержала верх над здравым смыслом.
«Идите за мной! Ну же!»
Волки останавливаются.
Может быть, выбирают подходящий момент, чтобы начать настоящую погоню? Нет, встали в кружок и преспокойно разговаривают. Прищуриваюсь и замечаю знак колокола на запястье у одного из фенрисов. Хищники из стаи Колокола отличаются особой агрессивностью.
«Ну, давайте!»
Я снова деликатно откашливаюсь и делаю вид, что меня безумно заинтересовал фонтанчик в виде лебедя.
Волки даже не смотрят в мою сторону и уходят вразвалочку, по‑волчьи.
Я покрываюсь холодным потом. Рука стискивает рукоять топорика, хочется метнуть оружие им в спину. Плотно сжимаю губы. Быть того не может! Я их завлекла, подцепила на крючок! Я вся дрожу. Шрамы горят и готовы лопнуть от напряжения. От меня никогда не уходил ни один фенрис!
Кровь стучит в ушах, пот стекает по спине. Я мчусь вслед за ними, хотя и понимаю, что это поражение: волки проворнее и гораздо быстрее обычного человека. Добегаю до самого края парка и только там перехожу на шаг. Мой взгляд пылает гневом при виде «стрекоз», блондинок с сияющими улыбками и безупречной мраморно‑гладкой кожей. С чего я вообще решила, что смогу приманить трех фенрисов, когда по соседству их ждет такая добыча? Девушки сверкают, блестят и светятся в ночи.
Я – охотник. А без охоты… я никто. В порыве гнева я замахиваюсь, со свистом отправляю топор в полет. Лезвие врезается в ствол дерева, на траву летят щепки и кора. «Стрекозы» оборачиваются на шум, бросают в мою сторону сердитые взгляды, а потом возвращаются к прерванной беседе. Я сердито высвобождаю топор из ствола и поворачиваю домой, чувствуя, как бешено бьется сердце.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
РОЗИ
– Скарлетт, с чего ты решила, что это тот же фенрис, которого ты видела в парке? Город огромный, тут может охотиться сколько угодно стай… – в тысячный раз повторяю я.
Когда Скарлетт влетела в квартиру в два часа ночи и уронила топор на пол с такой силой, что наркоман снизу взревел от возмущения, я сразу поняла – случилось что‑то плохое.
Сайлас согласно кивает, бросая тоскливые взгляды на диван. Я невероятно рада, что вчера Сайлас вернулся поздно… Впрочем, я умудрилась посмотреть на него именно в тот момент, когда он снимал рубашку в лунном свете. Этот образ до сих пор выжжен у меня на сетчатке – в общем, не самое плохое, что могло приключиться.
«Давай, Рози, соберись!»
– Это они, я точно знаю. Что за наказание! – стонет Скарлетт, уронив газету на столик с граффити.
«Убиты три девушки: резня продолжается!» – гласит заголовок.
– Не глупи, – начинает Сайлас. Таким тоном с сестрой разговаривать может только он. – В Эллисоне ты была единственной добычей в округе, а тут выбор богатый, настоящий шведский стол для фенрисов.
– Мы собрались нанести как можно больше урона, а я ни одного волка привлечь не могу! И что мне прикажете делать? – не унимается Скарлетт.
Баламут шипит, злится, что его разбудили.
– Стать десертом? – пожимает плечами Сайлас.
– Не выйдет! – Скарлетт вздыхает, стягивает волосы в хвост и роняет голову на руки. Такое ощущение, что ее одолевает напряженная внутренняя борьба. – Рози, – наконец поднимает она голову. – Рози, десертом будешь ты.
– Что? – тревожно переспрашиваю я.
Очень странно: Скарлетт предлагает мне ввязаться во что‑то опасное. Вдобавок, будучи единственной приманкой, я не имею права на ошибку. Не представляю, что скажет сестра, если я заманю фенриса, а потом его упущу.
– Других вариантов у нас нет, – поясняет Скарлетт. – Рози, десерт из тебя гораздо заманчивее. Я не могу тягаться со «стрекозами»… – Мы с Сайласом непонимающе переглядываемся, и сестра нетерпеливо тычет пальцем за окно. – Ну, с этими блондинками в сверкающих нарядах. Мне с ними конкурировать сложно, а ты, Рози, справишься. Ты – все, что у нас есть. С одинокой девушкой фенрису справиться легче. Мы спрячемся, подождем, пока они клюнут, а потом нападем, – тихо, но твердо заключает она, как будто решение стало выстраданным плодом долгих раздумий.
– И почему мне это не нравится? – ворчу я и присаживаюсь на диван, который служит кроватью Сайласа, но сейчас застелен покрывалом. – И ножи, говоришь, нельзя будет взять? Вообще ничего?
Скарлетт закусывает губу.
– Ты… Из тебя получится замечательная приманка. От меня толку мало, так что придется тебе… Рози, я не допущу, чтобы с тобой что‑нибудь случилось, – зачем‑то добавляет она.
– Конечно, – быстро соглашаюсь я, почувствовав приступ вины. – Да‑да, Скарлетт, я сделаю все, что потребуется. Это моя обязанность.
Сайлас иронично приподнимает бровь.
Сестра встает и направляется к двери на веранду. Я туда утром наведалась, но ничего интересного не обнаружила: так называемая веранда – листы фанеры, приколоченные в уголке крыши. Впрочем, Скарлетт, наверное, придется по душе отличный обзор. В полуоткрытую дверь слышны тяжелые шаги и тихое сердитое бормотание: сестра карабкается по расшатанным ступенькам.
На улице церковный колокол бьет один раз: звонят каждый час, и по одному удару раз в пятнадцать минут. От этого заснуть еще сложнее.
– Значит, я – десерт, – угрюмо подвожу я итог, убирая хлеб со стола.
– Ладно тебе. Пойдем выпьем кофе, развеешься, – успокаивает меня Сайлас.
Я вымещаю свою растерянность на пакете с батоном: кручу и тереблю пластик, стараясь завязать узелок.
– Я не люблю кофе.
Сайлас наклоняется и накрывает мою ладонь своей. У меня по коже пробегают мурашки.
– Значит, возьмем тебе шоколадное молоко, – мягко соглашается он. – Только идем скорее, не то переломишь несчастный батон пополам.
Я глубоко вздыхаю. Забавно, как всего за несколько секунд человек может превратиться из «просто Сайласа» в «самого лучшего на свете Сайласа». Я выпускаю батон из рук и следую за Сайласом к двери. Досада и трепет борются в моей душе.
Закусочная, в которую он меня ведет, расположена всего в паре кварталов от нашего дома. Это довольно захудалое местечко с классическим оформлением: черно‑белая плитка, красные неоновые надписи: «Яблочный пирог!» и «Фирменные кексы!»
Усаживаемся в будку, к нам подходит официантка, являя в улыбке щербатые зубы, и спрашивает, что мы будем заказывать.
– Мне кофе, пожалуйста. А тебе, Рози?
– Шоколадное молоко. – Я украдкой бросаю взгляд на Сайласа.
Он смеется, и официантка уходит. Потом повисает тишина. Сайлас переставляет солонки и перечницы, а я притворяюсь, что читаю рекламную листовку, в которой кратко изложена история закусочной.
– Скажи‑ка… – начинаю я громче, чем рассчитывала, – тебе совсем не удалось побыть дома, а? Вернулся из Калифорнии и сразу с нами сюда угодил?
Неужели у меня голос дрожит? Кажется, и правда дрожит.
– Не сказал бы, что прямо уж «угодил», – лучезарно улыбается Сайлас. – Но я понял, к чему ты. Надо устроить нормальные каникулы. В Сан‑Франциско я по большей части то закупал продукты для Джейкоба, то страдал из‑за того, что бросил вас со Скарлетт в Эллисоне. Каникул у меня не было… с тех самых пор, как мне исполнилось семь! Нас папа тогда повез на какое‑то пустынное побережье в Северной Каролине – на целый месяц.
– Здорово! – с завистью говорю я. У меня настоящих каникул вообще никогда не было.
Сайлас смеется.
– Поначалу и было здорово. Но пустынное побережье оказалось по‑настоящему пустынным, а общество восьми братьев и сестер приелось примерно через неделю.
– Как я тебя понимаю! – улыбаюсь я в ответ.
– Как ни странно, я по ним скучаю, – продолжает Сайлас, глядя в окно. – Все‑таки «редко видеться из‑за расстояния» и «редко видеться из‑за того, что друг друга на дух не переносите» – это разные вещи.
– Твои братья и сестры расстроились, – утешаю его я. – Со временем привыкнут.
– Знаю‑знаю, – кивает Сайлас. – Они помнят папашу таким, каким он был раньше – жизнелюбом, который общается с духами деревьев и всякое такое. Как объяснишь им, что отец оставил дом именно мне только потому, что я – последний, кто удержался в его памяти? Он забыл их всех, а потом… потом и меня. – Он раскручивает салфетку на столе и вздыхает.
– Это как будто его уже… нет, так? – осторожно спрашиваю я, накрывая его ладонь своей, чтобы остановить движение салфетки.
Я смотрю Сайласу в глаза, неожиданно осознаю, что наши руки соприкасаются – и отдергиваю ладонь. Мой друг улыбается и отвечает:
– Вот именно. Понимаешь, от него осталась только внешняя оболочка и обрывки бессвязных воспоминаний. А братья и сестры заняты собственной жизнью, им трудно понять. Мы с Джейкобом… Наверное, мы просто оказались ближе.
– Но это ведь здорово. – Я борюсь с желанием снова взять его за руку. Зачем я убрала ладонь? Что со мной? – Скажи, если бы ты поступил в колледж вместе со школьными друзьями, кто бы заботился о твоем отце? – Я осекаюсь, хочу объяснить свою мысль и еще больше путаюсь. – Ну конечно, мы со Скарлетт его не оставили бы, но ведь это не то же самое…
– Ты права, – соглашается Сайлас. – Если бы я стал лесорубом, как братья, или поступил бы в колледж вместе с друзьями, моя жизнь устроилась бы иначе. – Он улыбается. – Видишь ли, мне повезло: я избежал расставленных капканов и вместо этого стал сражаться с волками.
– Нам обоим повезло, – улыбаюсь я в ответ.
Официантка возвращается к нам и ставит на стол чашку, которая выглядит так, будто ее притащили из нашей грязной квартиры. К счастью, похоже, что мой стакан с шоколадным молоком сполоснули. Сайлас высыпает в кофе несколько пакетиков сахара и меняет тему разговора:
– Ты обратила внимание на центр? Ну помнишь, я тебе говорил…
– Какой центр?
– Мы мимо него прошли, немного не доходя до бакалейной лавки. Я же тебе рассказывал, там можно записаться на самые разные курсы. Тебе, наверное, сделают студенческую скидку.
– Но я же не студентка…
– По возрасту подходишь, так что они решат…
– И где мне взять время на занятия танцами, если я – десерт?
– Начинаю жалеть, что использовал это сравнение, – ухмыляется Сайлас. – Рози, давай‑ка я объясню. – Он делает глоток из чашки и плотно сжимает губы, словно подыскивая слова. – Я происхожу из древнего рода дровосеков. Все мои братья – потрясающе одаренные. Они сами построили свои комнаты. Представляешь, Лукас выстроил себе деревянную ванну с обезьянками!
– С обезьянками?
– Ох, не спрашивай… Я и сам умею обращаться с деревом, не заблужусь в лесу и с топором управляюсь получше других. Могу прожить, питаясь одними ягодами, а о фенрисах я, считай, с пеленок знаю. Но это вовсе не значит, что я только этим и живу… Вот и ты отлично разбираешься в охоте, однако не обязана жить только ею. Может, если на несколько часов выберешься из охотничьих будней, то сможешь понять, что и впрямь по тебе.
Я сконфуженно качаю головой.
– Я не могу не охотиться, понимаешь? Ну, допустим, возьму я несколько уроков, а после этого решу, что ненавижу охоту… Я не могу все бросить, не имею права так поступить. Скарлетт меня спасла, и если ей хочется, чтобы я провела подле нее всю оставшуюся жизнь – так тому и быть. Если я выйду из игры, она не переживет.
– Рози… – тихо начинает Сайлас. – Я не предлагаю тебе с головой уйти в балет и расстаться с сестрой, как с дурной привычкой.
Я откидываюсь на сиденье и скрещиваю руки на груди. За окном по улице идут люди. «Невинные» – так иногда называет их Скарлетт. Они понятия не имеют, чем мы жертвуем ради них, чем пожертвовала сестра, спасая меня… Впрочем, это не означает, что мне нельзя заняться чем‑нибудь еще.
Сайлас невозмутимо досыпает сахар в кофе.
– Ладно. Уговорил. Одно занятие – и то потому, что, когда мы вернемся в Эллисон, такого случая больше не представится. Только не говори Скарлетт.
– Не скажу, если дашь мне оплатить твой урок, – торгуется он.
– Сайлас… – угрожающе начинаю я.
Он пожимает плечами.
– Вы же на мели. К тому же, если заплатишь сама, Скарлетт недосчитается денег.
– Ну хорошо, – уступаю я.
– Отлично. Пойдем тебя запишем, – командует Сайлас и кидает на стол несколько измятых долларовых банкнот.
– Прямо сейчас? – изумленно спрашиваю я.
– А зачем откладывать на завтра? Операция «Рози обретает жизнь» занесена в список моих личных приоритетов, наряду с операцией «Сайлас обретает жизнь».
Он протягивает мне руку, и я, не раздумывая, беру ее. Сердце замирает, хочется прильнуть к Сайласу…
О чем я думаю? Отдергиваю руку и нервно улыбаюсь. Сайлас тоже улыбается – немного глуповато. Неужели он ощутил то же пронизывающее чувство?
Мы идем по улице. Неудивительно, что по дороге в закусочную я не заметила центра досуга: вход в него втиснут между «Старбаксом» и магазинчиком дешевых товаров «Все за доллар». Сайлас вручает мне тридцать долларов и подталкивает меня к двери.
Все неправильно! Я охотник. Не стоит тратить деньги на дурацкие курсы. Я отлыниваю от своих обязанностей перед девушками, которые о фенрисах понятия не имеют. Просматриваю списки занятий: всего понемножку – флористика, танцы, французский, оригами, фэн‑шуй… Меня пошатывает от переизбытка информации, в груди поднимается радостное возбуждение: я могу заняться, чем захочу!
«Будь проще, Рози. Занятия не займут место охоты. Охотиться – твой долг, а это развлечение. Не расслабляйся».
– Ну вот, четырехнедельный курс, выбирайте три предмета, какие понравятся. Занятия раз в неделю, каждый вторник. Со студенческой скидкой получается двадцать восемь долларов. – Худая регистраторша постукивает по клавиатуре и отдает мне расписание.
Я передаю ей деньги. Ох, как Скарлетт разозлится, если узнает…
– Вот ваш пропуск. Принесете его с собой.
Я киваю и забираю карточку. Женщина настороженно на меня смотрит. Я ухожу.
– Ничего себе!
Сайлас улыбается.
– Приятно внести разнообразие в повседневность дровосека, гм… охотника.
Да. И впрямь приятно. Внезапно меня охватывает чувство вины.
– Скарлетт рассердится! Люди же гибнут!!! Я здесь прохлаждаюсь, а фенрис тем временем кого‑нибудь сожрет…
– Рози, расслабься. Ты никого не бросаешь, просто возьмешь пару уроков.
Сайлас подталкивает меня локтем, и от этого прикосновения по спине бегут мурашки. Меня охватывает желание взять его под руку, и я изо всех сил борюсь с наваждением.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
СКАРЛЕТТ
Мой внутренний голос похож на голос бабули Марч. Он читает нравоучения: «Все будет в порядке. Ты здесь для того, чтобы убивать фенрисов и остановить цепочку смертей, а не для того, чтобы блистать. Пришла пора Рози выступить в главной роли. Она отличный охотник, ее не ранят, не покалечат – ведь вы с Сайласом охраняете ее. Ты все время будешь рядом. Рози в безопасности».
Если честно, я не очень верю внутреннему голосу.
Мы идем через деловой район, мимо потемневших небоскребов, где по пустым холлам прогуливаются одинокие охранники. Город пахнет выхлопными газами и дневной жарой, но мне холодно, даже в плаще. Вокруг витают звуки – смех, разговоры, – будто мы внезапно пересекли какую‑то волшебную черту и вступили в ночную жизнь города. По улице пролетают такси, девушки перекликаются с друзьями, парни разгуливают с нелепо важным видом и подмигивают барышням, которые от этого прямо‑таки впадают в экстаз. Улица гудит от разговоров – девицы смакуют подробности недавнего убийства, считая, что с ними такого никогда не произойдет.
Рози не нуждается в подсказках. Я давно ее всему научила. Она быстро идет впереди, отбрасывает с головы капюшон. Мы с Сайласом осторожно пробираемся за припаркованными внедорожниками, прокачанными до совершенной нелепости. «Стрекозы» крошечными глотками попивают коктейли и кокетливо пританцовывают в барах. Парни провожают Рози взглядами, но не обращают особого внимания. Впрочем, одного из них сестра явно заинтересовала.
«Так держать, Рози!»
Парень – точнее, фенрис, я это чувствую, – что‑то говорит своей двадцатилетней собеседнице, опускает бокал пива на стойку. К счастью для нас, волки предпочитают дичь помоложе.
Сестра еще не поняла, что добыча клюнула. Она резво шагает вперед и выбирается из толпы. Мы с Сайласом еще с минуту идем следом, потом резко забираем вправо, стремительно добегаем до парка, который представляет собой идеальное охотничье угодье, и прячемся за указателем. Рози понимает намек и сворачивает на мощеную тропку, накидывая капюшон на голову.
Фенрис видит удаляющийся силуэт девушки в алом и не в силах устоять. Хищник скользит по парку тенью в ночной мгле. Сестра замечает его, но не подает виду, спокойно идет по дорожке. Деревья и кустарник отгораживают ее от прохожих на улице.
Волк перегораживает Рози путь.
– Парк уже закрыт, милочка!
Я опираюсь на магнолию, рассматриваю лицо хищника в лунном свете. Фенрис очень молод, ровесник Рози. Светлые волосы, пухлые щеки, неуклюжая внешность подростка, который играет в рок‑группе и репетирует в гараже или что‑то вроде того.
Рози пожимает плечами и теребит прядь волос.
– Я заблудилась, вот и решила срезать. А ты сам дорос до того, чтобы так поздно гулять? – спрашивает она мягко и соблазнительно.
– Как посмотреть, – отвечает парень неожиданно взрослым тоном.
Рози с сомнением изучает собеседника – а вдруг мы ошиблись и он не фенрис? На долю мгновения встречаюсь с ней взглядом и киваю: мол, у него нет души.
– Так сколько тебе лет? – уточняет она, сделав шаг назад, в глубь парка, и кокетливо покачивая бедрами.
– Скажем, четырнадцать, – посмеивается хищник, подступая ближе.
Его пальцы вздрагивают, и даже из укрытия мне видно, как удлиняются и заостряются ногти. Фенрис небрежно ерошит густую копну волос – от такого жеста любая девушка потеряет голову. Рози закусывает губу и глупо хихикает.
– Четырнадцать? Совсем мальчишка! – смеется она в ответ.
По лицу сестры пробегает тень сочувствия. Она часто жалеет молодых фенрисов, представляет себе, кем бы они были, если бы не стали волками. Фенрис смеется, хрипло и невыразительно. Рози снова отступает назад. Теперь ее загораживает большой фонтан, окруженный цветочными клумбами. Я пытаюсь что‑нибудь разглядеть, но фенрис делает еще один шаг, и они оба пропадают из виду.
– Надо сменить место! – шепчу я.
– Погоди, – отвечает Сайлас.
Он уверенно кладет руку мне на плечо и тянет меня назад, указывает кивком на другую сторону парка, где с ноги на ногу нетерпеливо переминаются трое, по‑звериному настороженно крутят головами. Голосов на расстоянии не слышно. Один из парней раздувает ноздри, принюхивается, словно пытаясь уловить принесенный ветерком запах.
– Что скажешь? – интересуется Сайлас.
– Фенрисы. Без вопросов.
Внезапно у одного из парней на руках начинает отрастать шерсть, но он быстро берет трансформацию под контроль, и шерсть снова прячется под кожу. Компания идет прочь от нас, и у меня в груди поднимается паника. Уйдут ведь!
– Ты из местных? – спрашивает у Рози молоденький фенрис. Его голос едва различим за автомобильным гулом. – Из Эллисона? Говорят, приятное местечко. Я сам из Саймонтона.
– Летт, иди за ними, – говорит Сайлас, прикрываясь широкими кожистыми листьями магнолии, и вытаскивает из‑за спины топор.
– А как же Рози? – шепчу я ответ.
– Я останусь с ней. Ты быстрее меня, у тебя выйдет перехватить тех троих. С Рози ничего не случится, обещаю!
– Сайлас…
– Летт, все будет хорошо.
Долго смотрю Сайласу в глаза – предупреждающе, угрожающе, – потом отрывисто киваю. Упускать трех фенрисов нельзя. Сайлас – мой напарник, ему можно доверить жизнь Рози. Я крадусь, прячась за кустами азалий, а мой друг скользит за магнолиями в противоположном направлении. Заслышав мои шаги, волки настораживаются, по‑собачьи вытягивают головы, но затем продолжают беседовать.
До меня долетает слово «кандидат». Снедаемая любопытством, я замираю среди азалий.
– Он был здесь, я чую. Значит, мы подошли ближе, чем стая Стрелы… – рассуждает один из фенрисов и озабоченно разглядывает свои руки, покрытые грязной клочковатой шерстью. Потом рассеянно встряхивается, и шерсть исчезает. Он симпатичный, похож на врача или адвоката: волосы с проседью, глубоко посаженные глаза, окрашенные луной в цвет стали. Интересно, сколько двадцатипятилетних девушек он заманил?
– Это еще не значит, что можно устраивать пир, когда приспичит. Сегодня мы ищем, а не охотимся, – заметил другой фенрис, измотанный, раздраженный, усталый – и голодный. – Надо найти мальца. Надо же, учудил на дежурстве, девчонку ему подавай! Альфа его прибьет, если узнает. Поохотиться можно и завтра – у нас под носом миллионы таких девиц. Время поджимает: у кандидата началась фаза, если мы его опять упустим…
– Какого черта! – восклицает третий фенрис, наверное, ровесник Сайласа, брюнет с прилизанными волосами и рельефно выделяющимися под футболкой бицепсами. – Этот придурок шляется по всему городу! Его точно учуяли в Атланте? Я к чему: ребята, которые патрулируют за городом, говорят…