И воздух, вернувшийся ко мне, вновь исчезает.
Оглядываюсь, чтобы посмотреть на расплывчатое пятно, которое я замечаю краем глаза, и там стоит она.
Стоит в дверном проеме, кудри собраны кверху, лицо без макияжа, впалые, заплаканные щеки, глаза наполненные слезами, идеальные, мать ее, губы испуганно приоткрыты, образуя букву о. Она выглядит так, будто прошла через ад, но она самое прекрасное видение, что я когда-либо видел.
Назовите меня тряпкой, но клянусь Богом, она - единственный воздух, которым я могу дышать. Будь я проклят, если она не все, что мне нужно, и чего я не заслуживаю.
Ее руки теребят сотовый телефон, моя счастливая футболка свисает с ее плеч, и я вижу тревогу в ее глазах, когда они порхают по кому угодно, кроме меня.
Дыши, Донаван. Дыши, твою мать. Она никуда не уходила. Она все еще здесь. Нейтрализатор кислоты, пожирающей мою душу.
Ее глаза, наконец, останавливаются на мне. Все, что я вижу - это мое будущее, мое спасение, мой единственный шанс на искупление. Но ее глаза? Черт, они мерцают такими противоречивыми эмоциями: облегчением, оптимизмом, тревогой, страхом и еще много чем неизвестным.
И я фокусируюсь на этой неизвестности.
Невысказанные слова, говорят мне, что все это разрывает ее на части. Что с моей стороны нечестно заставлять ее снова проходить через это. Но гонки - это моя жизнь. То, что мне нужно так же сильно, как воздух, которым я дышу – иронично, учитывая, что она мой гребаный воздух – но это единственный способ выжить и убежать от демонов, преследующих меня. От черной тины, просачивающейся в каждое отверстие моей души, чтобы быть уверенной, что она никогда не будет искоренена. Я не могу быть эгоистом и просить ее оставаться рядом со мной, когда все, чего мне хочется, это быть самым эгоцентричным ублюдком на земле.
Заставить ее уйти, но умолять остаться.
Но как я могу отпустить ее, когда она владеет каждой частицей меня?
Я с радостью задохнусь, чтобы она могла свободно дышать. Без забот. Без постоянного гребаного страха.
Впервые в жизни поступить бескорыстно, когда всю свою жизнь я действовал только ради собственной выгоды.
Я должен был сказать ей – преодолеть чертов страх, поглощающий мою душу – но не мог... и теперь она не знает.
...я Человек-Паучу тебя…
Слова кричат в моей голове, но застревают в горле. Слова, которые, не знаю, буду ли я когда-нибудь достаточно исцелен, чтобы сказать.
Она лишила меня этого много лет назад.
И теперь мне придется за это заплатить.
Упустив свой единственный шанс.
А затем я слышу ее всхлипы. Слышу неверие и мучения в этом странном звуке, ее плечи трясутся, а тело оседает.
И я знаю, то чего хочу я и что лучше для нее - это две совершенно разные вещи.
ГЛАВА 9
Рыдания вырываются из ниоткуда при виде его, живого и в полном сознании. Мой сломленный мужчина - это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видела.
Сердце бьется еще сильнее, если это вообще возможно. И мы просто смотрим, как шум и волнение в комнате стихают, все делают шаг назад и молча наблюдают за нашими взглядами.
Тем не менее, мои ноги застывают на месте, пытаюсь прочитать эмоции, быстро вспыхивающие в глазах Колтона. Кажется, он извиняется и в них видна какая-то неопределенность, но есть также и скрытая эмоция, которую я не могу определить, которая беспокойством гложет его сознание.
Мимо меня, задев плечо, проносится медсестра, и прерывает наш с Колтоном зрительный контакт. Она подносит соломинку из чашки с водой к его рту, и он жадно вытягивает ее всю до остатка.
- Как же нам хочется пить, да? - поддразнивает она, прежде чем добавить: - Я принесу тебе еще, но прежде чем накачивать тебя водой, давай убедимся, что эта порция в тебе останется, хорошо?
Стараюсь угомонить свои всхлипы, задержав дыхание, но не могу успокоить тревогу. Чувствую, как рука Квинлан обнимает меня за плечо, она шмыгает носом, но я даже не замечаю ее. Не могу сосредоточиться ни на чем, кроме затуманенного слезами зрелища передо мной.
Медсестра берет у доктора Айронса карту и уходит. Я все еще не двигаюсь с места. Не могу. Просто смотрю на Колтона, пока доктор Айронс осматривает его: проверяет реакцию зрачков, рефлексы, силу его хватки, когда он сжимает руку. Замечаю, что он просит Колтона еще пару раз сжать правую руку, и вижу проблеск паники, мерцающий на лице Колтона. Не могу отвести глаз. Провожу взглядом по каждому сантиметру его тела, боясь упустить хоть что–то в эти первые мгновения.
- Ну, кажется, все в порядке, - говорит доктор Айронс, осмотрев его еще раз. - Как ты себя чувствуешь, Колтон?
Наблюдаю, как он сглатывает, и его глаза закрываются, прежде чем он снова их открывает. Делаю шаг вперед, желая помочь снять боль. Он оглядывает всех в комнате, пока пытается обрести голос.
- Голова. Болит, - хрипит он. - Рука? - он опускает взгляд на правую руку, а затем снова ее поднимает, в его глазах видна растерянность. - Случилось? Как долго?
Доктор Айронс садится рядом с ним на край кровати и начинает объяснять, что произошло, как прошла операция и сколько времени он находился в коме.
- Что касается твоей руки, то это может быть результатом остаточного отека мозга. Нам просто нужно понаблюдать за ним и посмотрим, какие улучшения произойдут с течением времени. - Колтон кивает ему, на его лице написана сосредоточенность. - Можешь сказать мне последнее, что ты помнишь?
Втягиваю воздух, а Колтон выдыхает. Он снова сглатывает и облизывает губы.
- Я помню... постучал четыре раза. - Его голос звучит так, словно голосовые связки скребут по гравию.
- Что еще? - спрашивает Энди.
Колтон смотрит на отца и слегка кивает ему головой, прежде чем зажмуриться.
- В голове какие-то фрагменты. Какие-то ясные, - хрипит он, прежде чем сглотнуть, а затем открывает глаза, чтобы посмотреть на доктора Айронса. - Другие... расплывчатые. Будто я чувствую их там, но не могу вспомнить.
- Это нормально. Иногда…
- Фейерверк на пит-роу, - прерывает он доктора. - Проснулся слишком одетым. – С этими словами Колтон находит меня глазами, давая мне знать, что он помнит меня, помнит мой памятный сигнал к пробуждению перед гонкой. Легкая улыбка изгибает уголок его рта, выглядя так неуместно на фоне бледного оттенка его обычно бронзовой кожи.
И если бы он уже не владел моим сердцем – если бы он не покрыл татуировками своего фирменного клейма каждый его сантиметр – сейчас он бы это сделал.
Не могу сдержать смех, который поднимается и выливается через край. Не могу остановить свои ноги и подхожу к краю кровати, его слова сникают, а глаза отслеживают мои движения. Моя улыбка расширяется, слезы падают быстрее, сердце млеет, впервые за несколько дней я чувствую облегчение. Тянусь к нему и сжимаю его руку, лежащую на матрасе.
- Привет. - Звучит глупо, но это первое и единственное слово, которое я могу произнести, мое горло забито эмоциями.
- Привет, - шепчет он, тень этой кривой усмешки, которую я люблю, появляется на губах.
Мы смотрим друг на друга, глаза говорят так много, а губы ничего не произносят. Переплетаю свои пальцы с его, и вижу, что тревога снова появляется в его глазах, он пытается ответить, но его рука не действует.
- Все в порядке, - успокаиваю я, не в силах сопротивляться. Протягиваю другую руку и обхватываю его лицо ладонью, приветствуя под ладонью ощущение сокращающихся мышц его челюсти. - Ты должен дать ей немного времени, чтобы исцелиться.
Эмоции в молниеносном темпе проносятся в зеленых глубинах его глаз, пытаясь все осмыслить. И в этот момент боль в моей груди переходит от страха неизвестности к сочувствию тому, как мой любимый борется с тем, что его обычно сильное, быстрореагирующее тело - какое угодно, только не такое.
- Райли права, - говорит доктор Айронс, разрывая нашу связь. - Тебе нужно дать себе немного времени. Что еще ты помнишь, Колтон? Ты проснулся в одежде и постучал четыре раза, - подсказывает он, на его лице надета маска невозмутимости, которую он должен чувствовать, не понимая смысла этих слов. – Что потом?
- Нет, - говорит Колтон, инстинктивно качая головой, и морщится. - Сначала стук, а потом пробуждение.
Бросаю взгляд на Бэккета, потому что из всех присутствующих только он поймет, что это не тот порядок, в котором происходили события. Доктор Айронс замечает испуганное выражение моего лица и качает головой, чтобы я молчала.
- Это не проблема. Что еще ты помнишь о том дне, независимо от порядка? - Колтон странно на него смотрит, и доктор продолжает: - Иногда, когда мозг травмирован, как твой, воспоминания могут меняться местами. У одних последовательность событий может быть отключена, но они все равно будут их помнить. У других есть совершенно четкие воспоминания, а у третьих – они утеряны. У меня есть пациенты, которые прекрасно помнят день, когда они получили травму, но не помнят события, произошедшие до этого, полная пустота во времени. Каждый пациент уникален.
- Как долго обычно длятся эти провалы в памяти? – спрашивает Энди, стоя с боку кровати.
- Ну, иногда недолго, а иногда всю жизнь... но хорошо, что у Колтона остались воспоминания о дне катастрофы. Так что, кажется, для него потерян небольшой кусок времени. По прошествии времени, он может понять, что не помнит других вещей... потому что на самом деле, пока ему о чем-то не напомнят, он даже не будет знать, что упускает это. - Доктор Айронс оглядывает комнату и пожимает плечами. - В данный момент, Колтон, не далеко от правды то, что все твои воспоминания вернуться, но я советую быть осторожным, потому что порой мозг - сложная штука. Фактически…
- Национальный гимн, - говорит Колтон, облегчение наполняет его голос, возвращая еще одно воспоминание из темноты. Ободряюще ему улыбаюсь, когда он прочищает горло. - Я...я не могу... - разочарование исходит от него волнами, когда он пытается вспомнить. - Что случилось? - он выдыхает и оглядывает всех в палате, прежде чем провести левой рукой по лицу. - Вы все были там. Что еще происходило?
- Не спеши, милый. - Говорит Доротея. – Ведь так, доктор Айронс?
Мы все смотрим на доктора Айронса, который кивает головой в знак согласия, но когда оглядываемся на Колтона, тот спит.
Мы все дружно вздыхаем. Все боятся, что он снова впадет в кому. Все наши мысли устремляются в галоп. Доктор Айронс притормаживает нашу панику, говоря:
- Это нормально. Первые пару раз, после того как он очнется, он будет уставать.
Наши плечи расслабляются, мы выдыхаем, и облегчение возвращается, но наше беспокойство так до конца и не утихает.
- Мы знаем, что, кажется, с ним – и его мозгом – пока все в порядке, - говорит Квинлан, подходя к кровати. - Чего нам следует ожидать сейчас?
Доктор Айронс наблюдает за Колтоном, прежде чем продолжить, встречаясь глазами со всеми нами.
- Ну, каждый человек индивидуален, но я могу сказать, что чем дольше Колтон будет вспоминать, тем больше он будет расстраиваться. Иногда у пациентов меняется характер – они становятся вспыльчивыми или более спокойными - а иногда этого не происходит. На данный момент это все еще игра в ожидание, чтобы увидеть, как все это повлияло на него в долгосрочной перспективе.
- Должны ли те из нас, кто был там, заполнить пробелы о том, что он не может вспомнить? - спрашивает Бэкс.
- Конечно, вы можете, - говорит он, - но я не могу гарантировать, как он на это отреагирует.
***
Возвращаюсь на свое место у кровати, Доротея подходит, чтобы поцеловать меня в щеку, прежде чем наклониться и прижаться губами ко лбу Колтона.
- Мы отправляемся в отель немного отдохнуть. Вернемся утром. Не смей сдаваться. - Она отступает назад и пристально смотрит на него, прежде чем мягко улыбнуться мне и уйти, чтобы присоединиться к Энди и Квинлан, ожидающих ее в холле.
Шумно вздыхаю, Бэккет собирает оставшийся мусор с нашего позднего ночного ужина, когда мы с нетерпением ждали, что Колтон очнется. Бросаю взгляд на свою книгу, на которую на самом деле не обращаю внимания, и наблюдаю за методическими движениями Бэкса. По синякам под глазами и щетине на обычно чисто выбритом лице я вижу, как тяжело ему пришлось на прошлой неделе. Он кажется потерянным.
- Как твои дела? - задаю я мягко вопрос, но знаю, он меня слышит, потому что его тело на мгновение останавливается, прежде чем он кладет последний кусочек в мусорное ведро и пихает его под стол.
Он поворачивается и прислоняется бедром к столешнице позади себя и только пожимает плечами, мы встречаемся глазами.
- Знаешь, - растягивает он слова своим медленным, резонирующим голосом, который я так полюбила. - За шестнадцать лет, что мы знаем друг друга, это самое долгое время, что мы провели без разговоров. - Он снова пожимает плечами и смотрит в окно на фургоны СМИ на стоянке. - Он может быть требовательным засранцем, но я скучаю по нему. Назови меня слабаком, но мне нравится этот парень.
Не могу сдержать улыбку, расплывающуюся по губам.
- Мне тоже, - бормочу я. - Мне тоже.
Бэкс подходит ко мне и прижимается поцелуем к моей макушке.
- Я собираюсь вернуться в отель. Мне нужно принять душ, поговорить с братом, а потом я вернусь, хорошо?
Растущее обожание к Бэксу расцветает внутри – настоящий лучший друг навсегда.
- Почему бы тебе не остаться там на ночь и хорошенько не выспаться? В настоящей кровати вместо паршивых кресел в приемной.
Он посмеивается и качает головой.
- Чья бы корова мычала, а?
- Знаю, но я просто не могу... и, кроме того, я спала в этих паршивых креслах здесь. - Я похлопываю по креслу, на котором сижу. - По крайней мере, в них больше набивки, чем в тех. - Наклоняю голову и смотрю, как он размышляет. - Обещаю позвонить, если он очнется.
Он громко выдыхает и смотрит на меня с неохотой.
- Хорошо... но ты позвонишь?
- Конечно.
Смотрю, как Бэкс уходит, и радуюсь неповторимой тишине больничной палаты. Сижу и смотрю на Колтона, чувствуя себя по-настоящему счастливой, что он здесь и передо мной – что он не забыл меня – когда могло быть намного хуже. По прошествии времени посылаю наверх молчаливую молитву, зная, что я должна начать следовать своим обещаниям, которые дала тем, кто находится по ту сторону, чтобы Колтон вернулся ко мне.
Набираю пару сообщений для Хэдди, проверяю мальчиков и смотрю, как сегодня прошел тест Рикки по математике, перед тем, как написать Бэксу «Спокойной ночи» и сказать, что Колтон еще не пришел в себя.
Приближается раннее утро, и я больше не могу сопротивляться. Снимаю туфли, вытаскиваю заколку из волос и оказываюсь в единственном месте в мире, где хочу быть.
Рядом с Колтоном.
ГЛАВА 10
Утренний свет прожигает мои закрытые веки, когда я пытаюсь пробудиться от самого глубокого сна, который у меня был в за последние шесть дней. Вместо этого я просто зарываюсь глубже в тепло рядом с собой. Чувствую, как пальцы скользят по щеке, и мгновенно настораживаюсь, тело трепещет от осознания.
- Доброе утро. – Шепчет он возле моей макушки. Сердце переполняется множеством эмоций, но то, что я чувствую сильнее всего - это целостность.
Я снова целая.
Начинаю приподнимать голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
- Пока никаких врачей. Мне это нужно. Нужна ты. Никто больше, ладно? – просит он.
Серьезно? А небо и правда голубое? Если бы я могла, я бы вытащила его из этой стерильной тюрьмы и держала бы у себя какое-то время. Или всегда, или даже больше, если он позволит. Но вместо того, чтобы позволить легкомысленным фразам слететь с языка, я просто удовлетворенно стону и обнимаю его. Закрываю глаза и впитываю все, что происходит в этот момент. Я так отчаянно желаю, чтобы мы оказались где-то еще, где угодно, чтобы я могла лежать с ним кожа к коже, общаясь с ним таким неподдающимся описанию образом. Чувствую, что я делаю что-то, чтобы помочь исцелить его нарушенную память и поврежденную душу.
Мы лежим в тишине, моя рука там, где его сердце, а пальцы его левой руки лениво рисуют вверх и вниз линии по моему предплечью. Так много вопросов, которые мне хочется задать. Так много всего проносится в моей голове, но единственное, что я могу сказать:
- Как ты себя чувствуешь?
Кратковременная пауза в его движении настолько незаметна, что я почти не улавливаю ее, но понимаю. И мне этого достаточно, чтобы сказать, что что-то не так, кроме очевидного.
- Нормально. - Это все, что он говорит, и это еще больше укрепляет мою догадку. Даю ему немного времени, чтобы собраться с мыслями и понять, что он хочет сказать, потому что за последние несколько недель я узнала так много вещей, и последняя из них - моя неспособность слушать, когда это важнее всего.
А сейчас это важно.
Поэтому я лежу молча, пока мой разум борется с вариантами вопросов.
- Я проснулся несколько часов назад, - начинает он. - Слушал, как ты дышишь. Пытался заставить свою правую руку работать. Пытался понять, что произошло. Чего я не могу вспомнить. Оно там. Я чувствую это, но не могу сделать так, чтобы воспоминание вышло на первый план... - он замолкает.
- Что ты помнишь? - спрашиваю я.
Отчаянно хочу повернуться, посмотреть в его глаза и прочитать страх и разочарование, которые, скорее всего, идут там рука об руку, но я этого не делаю. Даю ему возможность признать, что сейчас он действует не на сто процентов. Чтобы уравновесить этот врожденный мужской инстинкт: необходимость быть как можно сильнее, не проявлять слабости.
- Только это, - вздыхает он. - Помню части, какие-то фрагменты. Ничего целого, кроме того, что в большинстве из них была ты. Можешь рассказать, что случилось? Как прошел день, чтобы я мог попытаться заполнить то, чего не хватает?
- Ммм. - Я мягко киваю головой, улыбаясь воспоминаниям о том, как началось наше утро.
- Я помню, как проснулся с лучшим видом на свете – ты голая, на мне. - Вздыхает он в знак одобрения, что заставляет части внутри меня, которые были забыты всю прошлую неделю, ожить. Я даже не борюсь с улыбкой, расплывающейся по губам, чувствуя под простыней рядом со мной его растущее возбуждение. Рада, что я влияю не только на память.
- Бэкс вошел без стука, и я разозлился на него за это. Он ушел, и я уверен, твои джинсы были сброшены на пол, а ты была прижата спиной к стене через несколько секунд после того, как дверь закрылась. - Мы замолкаем на мгновение, безошибочные искры потрескивают между нами. - Боже милостивый, чего бы я только не отдал, чтобы сделать это прямо сейчас.
Начинаю смеяться, и на этот раз, передвигаюсь, чтобы сесть и посмотреть на него, он позволяет мне. Поворачиваюсь к нему лицом и не могу избавиться от озноба, покрывающего мою кожу, когда смотрю ему в глаза.
- Не думаю, что доктор Айронс одобрил бы это, - поддразниваю я, тихо вздыхая от облегчения, чувствуя, что мы вернулись на то место, где остановились до аварии. Игривые, нуждающиеся и дополняющие друг друга. Не могу остановить руку, которая тянется к его щеке. Ненавижу мысль о том, что не смогу его касаться.
- Что же, - говорит он, - первым делом спрошу об этом доктора Айронса, когда его увижу.
- Первым делом? - спрашиваю я и сглатываю, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу и делает там кувырок, когда он поворачивается лицом и прижимается поцелуем к моей ладони. Простое движение, еще сильнее стягивающее узел на ленте, уже и так обвязанной вокруг моего сердца.
- У мужчины должны быть свои приоритеты. – Ухмыляется он. - Если одна голова разбита, то, по крайней мере, другую можно использовать по максимуму. - Он начинает смеяться и морщиться, поднимая левую руку, и хватаясь за голову.
Меня пронзает тревога, и я тут же тянусь, чтобы нажать кнопку вызова, но его рука останавливает меня. И мне требуется секунда, чтобы понять, что он только что воспользовался своей правой рукой. Думаю, Колтон понимает это в то же время со мной.
Он сглатывает, переводит взгляд на свою руку, отпуская мою. Следую за его взглядом, чтобы увидеть, как сильно дрожат его пальцы, когда он безуспешно пытается сжать кулак. Замечаю блеск пота, появляющийся на лбу под повязкой, так он хочет, чтобы пальцы напряглись. Когда я больше не могу смотреть, как он сражается, тянусь и хватаю его за руку, начиная массировать ее, желая, чтобы она двигалась сама.
- Это только начало, - успокаиваю я его. – Будем продвигаться маленькими шажками, хорошо? - все, что мне хочется сделать, это обнять и забрать всю его боль и разочарование, но он кажется таким неокрепшим, что я боюсь прикоснуться к нему, несмотря на то, насколько это уменьшит затянувшееся беспокойство, которое ходит на цыпочках в моей голове. Мой обычный оптимизм прошел через ад за эти последние несколько недель, и я просто не могу избавиться от чувства, что это еще не самое худшее. Что что-то еще скрывается за горизонтом, ожидая, чтобы снова нанести по нам удар.
- Что еще ты помнишь? - подсказываю я, желая отвлечь его от мыслей.
Он рассказывает мне о своих воспоминаниях того дня, то тут, то там не хватает маленьких кусочков. Деталей не слишком важных, но я замечаю, что чем ближе он подходит к началу гонки, тем больше в его рассказе пустоты. И каждый кусочек головоломки, кажется, становится все труднее и труднее вспомнить, будто он должен схватить каждое воспоминание и физически вытащить его из своего хранилища.
Дав ему минуту на отдых, возвращаюсь из туалетной комнаты, чтобы убрать зубной эликсир, который он просил. Вижу, как Колтон смотрит в окно, качая головой от вида цирка средств массовой информации внизу.
- Я помню, как был в трейлере. Стук в дверь. - Его глаза смотрят на меня, непристойные мысли танцуют в их зеленом блеске, я возвращаюсь на свое место на кровати рядом с ним. - Некий клетчатый флаг, на который я не собирался претендовать. - Он поджимает губы и смотрит на меня.
И сопротивление бесполезно.
Так всегда бывает, когда дело касается моей силы воли и Колтона.
Наклоняюсь, делая то, чего мне отчаянно хотелось сделать. Поддаваясь потребности почувствовать эту связь с ним – напитать свою единственную зависимость – и прикоснуться губами к его губам. Знаю, это смешно, что я нервничаю из-за того, что причиню ему боль. Что каким-то образом похотливые мысли за нашим невинным прикосновением губ причинят боль его исцеляющейся голове.
Но в ту минуту, когда наши губы соприкасаются – в ту минуту, когда мягкий вздох покидает его рот и прокладывает себе путь в мою душу – мне трудно мыслить ясно. Вкушаю лишь часть, убеждаясь, что он в порядке, когда все, чего мне хочется - это целиком съесть яблоко, соблазняющее меня.
Но мне этого и не нужно делать, потому что Колтон вручает его мне на серебряном блюде, когда подносит свою левую руку к моему затылку и снова притягивает меня к своему рту. Губы раздвигаются, языки сливаются, и признание возобновляется, мы погружаемся друг в друга в благоговейном поцелуе. Мы не спешим, не делаем ничего, кроме как наслаждаемся нашей неопровержимой связью. Раздражающий звуковой сигнал мониторов сменяется тихими вздохами и удовлетворенным шепотом, сигнализирующим о нашей любви.
Я так теряюсь в нем – когда я боялась, что никогда не попробую его снова – что все, о чем я могу сейчас думать, это будет ли когда-нибудь мне его достаточно?
Чувствую, как его губы сжимаются, когда он морщится от боли и меня пронзает чувство вины. Я давлю на него слишком сильно, слишком быстро, успокаивая свою эгоистичную потребность в уверенности. Пытаюсь отстраниться, но его рука крепко держит мою голову, он прижимается лбом к моему лбу, мы соприкасаемся носами, овеваем дыханием губы друг друга.
- Дай мне секунду, - бормочет он у моих губ. Я просто слегка киваю ему головой, потому что отдам ему жизнь, если он попросит.
- Эти головные боли возникают так быстро, что кажется, будто меня бьют кувалдой, - говорит он через мгновение.
Беспокойство мгновенно гасит пламя вожделения.
- Давай я позову доктора.
- Нет, - говорит он, хлопая левой рукой по кровати, отчего она дрожит. - Это место возвращает меня к тому времени, когда мне было восемь лет. - И возражение, собирающееся было сорваться с языка, замирает. - Все смотрят на меня обеспокоенными глазами и никто не отвечает на вопросы... за исключением того, что на этот раз это я не могу ответить.
Он тихо смеется и я чувствую, как его тело снова напрягается от боли.
- Колтон…
- Нет... Еще нет, - упрямо повторяет он, водя большим пальцем взад и вперед по моему затылку и шее, пытаясь успокоить меня, когда все должно быть наоборот. - Я помню свое интервью с ESPN. Съел свой «Сникерс». - У него довольно странное выражение лица, и он на мгновение отводит глаза. - Поцеловал тебя на пит-роу, а потом ничего, - говорит он, пытаясь отвлечь меня от желания позвать доктора.
- Собрание водителей. – Заполняю я пробелы. - Бэкс был тогда с тобой.
- Почему я должен помнить, что ел шоколадку, но не собрание?
И в своей голове я провожу связь с недостающей информацией, которую дал мне Энди. Потому что традиционный шоколадный батончик «Сникерс» на удачу связан с его прошлым – первой в его жизни случайной встречей с надеждой.
- Я не знаю. Уверена, все это вернется к тебе. Не думаю, что…
- Ты была рядом со мной во время гимна. Песня закончилась... - его голос затихает, он пытается вспомнить следующие события, в то время как у меня перехватывает горло. - Наблюдал, как Дэвис помогал тебе перебраться через стену, желая убедиться, что ты в безопасности, в то время как Бэкс начал последние проверки... и я помню, что ощущал самое странное чувство покоя, когда находился на старте/финише, но не уверен, почему... а затем пустота, пока я не очнулся.
И затянувшаяся тревога, ступающая на цыпочках, которую я чувствовала раньше, превращается в полнейший панический топот.
Мое сердце падает. У меня перехватывает дыхание. Он не помнит. Он не помнит, как сказал мне фразу, которая склеила вместе сломанные части меня. Мне нужна каждая капля сил, чтобы не дать неожиданной пощечине моей душе проявиться в застывшей позе моего тела.
Я не понимала, как мне нужно было услышать эти слова снова – особенно после того, как думала, что потеряла его. Зная, что он помнит тот решающий момент между нами, он заполнит последние трещины в моем исцеляющемся сердце.
- А ты? - его голос прорывается сквозь мои рассеянные мысли, он целует кончик моего носа, прежде чем приподнять мою голову, чтобы он мог заглянуть мне в глаза.
Пытаюсь скрыть эмоции, которые, я уверена, там есть.
- Что я? – спрашиваю я, пытаясь проглотить ложь, вставшую комком в горле.
Он наклоняет голову, смотрит на меня, и мне интересно, знает ли он, что я что-то скрываю.
- Знаешь, почему я был так счастлив на старте гонки?
Облизываю губы и мысленно напоминаю себе не терзать зубами нижнюю губу, иначе он поймет, что я лгу.
- Э-э-э, - выдавливаю я, мое сердце застывает. Просто не могу ему это сказать. Не могу заставить его чувствовать слова, которые он не помнит, или заставить его чувствовать себя обязанным повторять слова, заставляющие его вспоминать об ужасах детства.
…То, что ты сказала мне – эти три слова – они превращают меня в того, кем я не позволю себе больше быть снова. Они вызывает вещи – воспоминания, демонов, столько всего, черт возьми…
Его слова царапают мой разум и оставляют след, который сможет исцелить только он. И я знаю, как бы сильно мне не хотелось, как бы больно мне не было утаивать свою потребность услышать их, я не могу сказать ему.
Заставляю себя улыбнуться и смотрю ему в глаза.
- Уверена, ты просто был в восторге от начала сезона и думал, что если бы твои тренировочные заезды служили хоть каким-либо показателем, ты собирался претендовать на клетчатый флаг. - Ложь сходит с моего языка, и на минуту я волнуюсь, что он не поверит. Спустя мгновение уголок его губ поднимается, и я понимаю, что он ничего не заметил.
- Уверен, было более одного клетчатого флага, на котором я был сосредоточен.
Качаю головой, улыбка на моих губах начинает дрожать.
Лицо Колтона мгновенно меняется от веселого к обеспокоенному из-за неожиданной перемены в моем поведении.
- Что такое? - спрашивает он, поднимая руку и прижимая ее к моему лицу. Я пока не могу говорить, потому что слишком занята предотвращением прорыва плотины слез. - Я в порядке, Рай. Со мной все будет в порядке, - шепчет он мне, притягивая к себе и обнимая.
И плотина рушится.
Потому что целоваться с Колтоном - это одно, но быть окруженной всеохватывающим теплом его рук заставляет меня чувствовать, что я нахожусь в самом безопасном месте во всем мире. И когда все сказано и сделано, физическая сторона наших отношений без сомнений потрясающая и необходимая, но в то же время это чувство – мускулистые руки, обвивающиеся вокруг меня, его дыхание, шепчущее заверения мне в макушку, сердце, бьющееся сильно и ровно – это однозначно то, что я пронесу с собой через трудные времена. В такие времена, как сейчас. Когда я хочу его так сильно – во многих отношениях – что никогда не понимала, что такое возможно. Раньше это даже не мелькало на моем радаре.
Я плачу по стольким причинам, что они начинают смешиваться и медленно исчезать с каждой слезой, оставляющей слишком знакомые следы на моих щеках. Плачу, потому что Колтон не помнит. Потому что он жив и здоров, и его руки крепко меня обнимают. Плачу, потому что у меня не было шанса испытать подобное с Максом, а он это заслужил. Плачу, потому что ненавижу больницу, то, что она олицетворяет, и то, как она влияет и меняет жизнь всех находящихся внутри к лучшему или худшему.