Робер Мартран Повседневная жизнь в стамбуле в эпоху Сулеймана великолепного

От научного редактора

Мне доставляет удовольствие представить российскому читателю работу выдающегося французского востоковеда Робера Мантрана о жизни столицы Османской империи в пери­од правления самого знаменитого турецкого султана Сулеймана (1520— 1566), того самого османского прави­теля, которого в Европе принято назы­вать Сулейманом Великолепным.

Настоящая публикация вряд ли бу­дет первой книгой для россиян, все более живо интересующихся совре­менной Турцией и ее историческим прошлым. На книжных прилавках се­годня немало различных путеводите­лей по всей Турции и отдельно по Стамбулу. Совсем недавно вышла в пе­реводе на русский язык небольшая об­зорная монография Дж Льюиса, где в популярной форме рассказывается о политической, хозяйственной и ду­ховной жизни османского общества. Тем не менее я уверен, что книга Р. Мантрана найдет в нашей стране многочисленных и внимательных чи­тателей, ибо Стамбул XVI—XVII веков был центром самобытной и блестя­щей цивилизации, которая сыграла важную роль в истории человечества, но для наших современников остается

малознакомой и скрытой пеленой ми­фов и легенд.

Р. Мантран известен в научных кругах как один из лучших специали­стов по истории Османской импе­рии. На протяжении многих лет сво­ей жизни он плодотворно работал в Институте восточных и славянских культур и общего языкознания университета Экс-ан-Прованса (Мар­сель 1) над восточными и европейскими источника­ми по истории мусульманского мира, в частности Турции и арабских стран средиземноморского бас­сейна, заслужив звание почетного профессора этого университета. Свидетельством признания высокого авторитета Р. Мантрана было его избрание на пост председателя Международного комитета по доос- манским и османским исследованиям. Среди много­численных публикаций ученого особо выделяется его капитальный труд «Стамбул во второй половине XVII века, очерк институциональной, экономичес­кой и социальной истории»¹, выполненный на осно­ве материалов османских и французских архивов. Робер Мантран одним из первых западных османис- тов отказался от традиционных сюжетов, связанных с описанием военных походов, дворцовых интриг и противоборства великих держав по поводу наследст­ва «больного человека Европы», как называли в XIX веке Османскую империю. Он обратился к изучению жизни османского общества в Средние века и Новое время. Сегодня вопросы социальной истории, свя­занные с экономическим и культурным развитием разных слоев и этнорелигиозных групп, входивших в состав населения Империи, составляют основное направление исследований ведущих специалистов по турецкой истории.

На базе своих архивных изысканий Р. Мантран написал и обращенную к более широкой читательс­

читательс­кой аудитории книгу, которая ныне публикуется на русском языке. Впервые она вышла в свет в 1965 году под названием «Повседневная жизнь Стамбула во времена Сулеймана Великолепного и его преемни­ков (XVI—XVII века)»². В основу перевода положено второе издание, доработанное автором и вышедшее в 1994 году. Значимость книги Мантрана можно оце­нить, сопоставив ее с опубликованной в то же время работой другого видного специалиста по истории стран Ближнего и Среднего Востока Бернарда Льюи­са «Стамбул и османская цивилизация»³. При раскры­тии избранной им темы Б. Льюис использовал тради­ционный для западных ученых метод исследования, основанный на сопоставлении свидетельств евро­пейских современников и османских хронистов. В своем предисловии к французскому переводу данно­го произведения Р. Мантран высоко оценил работу, проделанную его коллегой, особо отметив, что в ней широко представлены сведения османских хроник⁴, но сам пошел иным путем. Учитывая высокую сте­пень субъективности свидетельств придворных ле­тописцев и ограниченность знаний европейцев об Османской империи, он сделал упор на документаль­ные материалы, собранные им в турецких архивах. Вполне очевидно, что степень достоверности полу­ченной информации, а следовательно, и уровень до­казательности авторских выводов во втором случае несомненно выше, чем в первом.

Обе названные выше книги Р. Мантрана в свое вре­мя произвели на меня, тогда еще аспиранта Институ­та восточных языков при МГУ, очень сильное впечат­ление, определив и направление моих дальнейших исследований по истории Турции, и выбор источни­ков. Однако с того времени прошло уже 40 лет. Они отмечены настоящим «бумом» исторических публи­каций по Османской империи, существенно рас­ширивших наше видение и понимание процессов, ко­торые переживались этой державой. Сегодня мы должны признать, что дихотомия «расцвет-упадок», которая лежала в основе взглядов Р. Мантрана и дру­гих ученых тех лет, представляет собой упрощенную интерпретацию османской действительности XVI— XVII веков. Нет достаточно убедительных свиде­тельств, что уровень как хозяйственной, так и духов­ной жизни в османской столице XVII века был существенно ниже, чем в предыдущем столетии. Точ­нее было бы сказать, что повседневная действитель­ность существенно изменилась в результате дальней­шей эволюции основных институтов Османской державы. В этих условиях не могло быть и речи о воз­вращении к порядкам XVI века. Подобная ситуация современниками воспринималась как свидетельство упадка державы, но для историков очевидно, что пе­ремены обеспечили длительное ее существование. Так османская ситуация в указанные столетия выгля­дит сегодня, но трудно сказать, как будет она осмыс­ливаться нашими преемниками спустя еще 40 лет. В одном читателей можно заверить: исторические ма­териалы о Стамбуле и его жителях, обнаруженные и введенные в научный оборот французским истори­ком, будут и в дальнейшем составлять прочную осно­ву подлинных знаний об Османской империи и ее столице.

Доктор исторических наук,

профессор М. С. Мейер

Предисловие

Во вторник 29 мая 1453 года по за­вершении победоносного приступа, в ходе которого турецкие войска овла­дели Константинополем, султан Мех- мет II, прозванный с того памятного дня Завоевателем (Фатих), вступил в греческую столицу через Пушечные ворота (Топкапы). Медленно проехав на боевом коне через весь город, на улицах которого византийцы оплаки­вали смерть близких и гибель своей империи, он наконец спешился перед базиликой Святой Софии. Войдя в ве­личественное здание, владыка осма­нов сотворил благодарственную мо­литву и повелел обратить церковь в мечеть. В пятницу 1 июня султан, в ок­ружении пышной свиты из высших представителей мусульманского духо­венства и военных чинов, впервые совершил торжественный обряд боль­шого пятничного богослужения. Кон­стантинополь, называемый турками Костантиние или Истанбулом¹, уже ве­чером дня завоевания был провозгла­шен столицей Османской империи. Султанской резиденцией он фактиче­ски стал только в 1457 году, когда завершилось строительство султан­ского дворца, заложенного около фо­рума Феодосия.

Так в истории великого города на Босфоре была перевернута страница. В новую эпоху Стамбулу, уже успевше­му стать турецким, еще предстояло войти в роль достойного наследника греческого Константинополя. Ныне,

после четырех с половиной веков турецкого присутст­вия, отличить одни от других исторические составные элементы города, понять, где закончился Константи­нополь и где начался Стамбул, не то чтобы трудно, а просто невозможно. Мехмет Завоеватель и последо­вавшие за ним султаны не собирались порывать пре­емственность, соединяющую их столицу со столицей Византии. Они не могли не отдавать себе отчета в том, что пришедшая из прошлого совокупность географи­ческих, человеческих и экономических факторов продолжает определять жизнь столицы и в их время. Вместе с тем, добавим уже мы, это никогда не преры­вавшееся воздействие прошлого на настоящее не со­здавало непреодолимого препятствия на пути глубо­ких изменений в той же столичной жизни, а именно в таких ее областях, как политика, религия, общество, искусство. С полным основанием можно утверждать, что османские султаны, особенно в XVI веке, выступа­ли как градостроители в роли преемников великих ви­зантийских императоров, от Константина и Юстиниа­на до Михаила Палеолога, и внесли достойный вклад в общее дело превращения Константинополя в поисти­не царственный город древнего и нового мира

При Сулеймане Великолепном и его ближайших преемниках город, как и вся Османская империя, пе­реживал свой час славы; именно этот «час» и вошел в историю под именем «века Сулеймана»[1], именно к не­му восходит большинство описаний европейскими пу­тешественниками красот и чудес турецкой столицы. По ним, а также по турецким документам, которые ны­не открыты вниманию историков, мы можем воспро­извести достаточно близко к исторической реальнос­ти многие составляющие стороны того мира, что слишком долго оставался окутанным покровом тайны и потому служил неисчерпаемым источником всякого рода легенд и фоном для самой экзотической приклю­ченческой литературы. Тщетно было бы искать в этом фольклоре и в этих авантюрных повествованиях хотя бы тень истины — пламенное авторское воображение оставляет слишком мало места реалиям.

Вместе с тем приходится признать, что собственно документация, документация в прямом смысле этого слова, дошедшая до нас непосредственно из века Сулеймана Великолепного, довольно скудна. Зато ее ску­дость щедро возмещается обилием информации о Стамбуле следующего, XVII века. Информации, к слову сказать, очень разнообразной и часто более объектив­ной. Нет причин ее игнорировать. В области градо­строительства, как и в прочих областях столичной жизни, перемены в жизни Стамбула, произошедшие в течение XVI и XVII веков, едва различимы, если разли­чимы вообще. Они никак не отмечались жителями сто­лицы тогда, никак не фиксируются историками теперь. Пусть же читатель не удивляется, если к описанию Стамбула XVI века будут привлечены более поздние ис­точники. Почерпнутые из них сведения подтверждают, уточняют или дополняют информацию, дошедшую до нас прямо из той эпохи, что служит для нас предметом исследования, — из эпохи царствования Сулеймана Ве­ликолепного.

НЕМНОГО ИСТОРИИ

От Византия до Константинополя и далее до Стамбула

Во все времена Босфор служил проходом как между Средиземным и Черным морями, так и между Азией и Европой. Вызывает удив­ление то, что место будущего Константинополя не привлекало к себе внимания ни мореходов, ни кочев­ников, переходивших с континента на континент, вплоть до первых веков последнего тысячелетия до нашей эры, когда какие-то фракийские племена осели на берегах бухты Золотой Рог. Даже само основание Византия, на акрополе которого турецкие султаны воз­ведут позднее свой дворец, окружено легендами, а сквозь их пелену реальные исторические факты выри­совываются очень смутно. Событие это имело место, по-видимому, около 658 года до н. э. С тех пор город мало-помалу расширялся, несмотря на вынужденное участие в конфликтах сначала между мидийцами и гре­ками¹, затем между самими греками. Наконец наступи­ли мирные времена, когда город попал под римскую десницу Уже под властью римлян он превратился в один из важнейших торгово-транспортных узлов на пути между Средиземноморьем и Черным морем. Разрушенный Септимием Севером (196 год н. э.) и им же, впрочем, восстановленный из развалин, Византий достиг вершины славы, когда победитель Лициния Константин Великий превратил его в столицу восточ­ной части Римской империи. Освященный в 330 году и вскоре нареченный Константинополем и «Новым Ри­мом»² он получил мощный импульс к развитию вместе с огромным престижем, еще более возросшим, когда он после падения Рима и Западной империи остался единственной столицей — как имперской, так и хрис­тианской.

Феодосий II надежно защитил столицу от внешних нападений, окружив ее поясом могучих крепостных стен, которые выдержали натиск и аваров, и персов, и арабов³. Мало-помалу она превратилась в крупный го­род с многочисленным населением и множеством ве­ликолепных архитектурных сооружений. Среди них несравнимой жемчужиной, вершиной зодчества был всеми признан храм Святой Софии, возведенный в VI веке императором Юстинианом. Но превратности политических судеб приносили городу беду за бедой: борьбу фракций, мятежи, восстания, религиозные расколы, иконоборчество. Столица даже оказалась в руках крестоносцев (1204), которые устроили массо­вое избиение мирных жителей и разграбили ее со­кровища⁴. Когда Михаил VIII Палеолог вернул Визан­тии Константинополь (1261), то это был уже город с поредевшим населением и как бы сжавшийся со всех сторон. Несмотря на усилия династии Палеологов возродить былое великолепие имперской столицы (то были последние золотые лучи заходящей визан­тийской цивилизации), Константинополь так и не смог полностью оправиться от учиненного погрома. Собственно греческая территория Империи посте­пенно сокращалась по мере захвата ее болгарами, сербами и венграми на западе и турками на востоке. Соответственно сокращались и Поступления в импер­скую казну. К тому же генуэзцы, обосновавшиеся в Га- лате на северном берегу Золотого Рога, стали вместе с венецианцами посредниками в торговле Византии с внешним миром, лишив тем самым базилевсов льви­ной доли доходов. В конце XIV века османский султан Баязид I, властелин Малой Азии, Фракии и Болгарии, предпринял было осаду Константинополя, но первая попытка турок овладеть столицей Византии оказа­лась безуспешной. Спасло Константинополь чудо. Вторжение Тамерлана в Анатолию, поражение Баязи- да в битве под Анкарой (1402) и вызванный этим рас­пад турецкого государства подарили Византии отсрочку в пятьдесят лет.

Казалось ли тогда грекам, что опасность устранена полностью? Они, по всей видимости, так и не поняли того, что их нежданное спасение было делом истори­ческой случайности, которая приостановила, но не могла остановить османов в их стремлении к высшей цели — завоеванию Константинополя.

Однако они должны были отдавать себе отчет в том, что ранее покоренные балканские народы так и остались под властью султанов, и в том, что госу­дарственное единство османов, пошатнувшееся в Ма­лой Азии, оказалось быстро восстановленным. Еще од­на попытка турок под водительством султана Мурада И овладеть Константинополем (1422) не могла, казалось бы, не раскрыть грекам глаза на размеры нависшей над ними угрозы и не побудить их к принятию самых радикальных мер ради собственного спасения. В дей­ствительности же произошло прямо противополож­ное. Турки сняли и осаду, и блокаду столицы, но сдела­ли это лишь после подписания договора о мире и дружбе между базилевсом Мануилом II и султаном Му- радом II — договора, который поставил Византию в положение вассала, а султана сделал ее сюзереном. Но греки были довольны: очередная беда, как бы то ни было, миновала.

Предпоследний базилевс Иоанн VIII все же попы­тался спасти остатки своей империи. Надеясь получить помощь от Запада, он взял курс на сближение с Римом⁵, но ни православное духовенство, ни народные массы столицы не пожелали последовать за ним по этому пу­ти. «Лучше турки, чем латиняне!» — таков был ответ Константинополя. Генуя и Венеция настолько были по­глощены собственными проблемами, что им было не до помощи Византии. Последний крестовый поход, предпринятый против турок, плачевно закончился под Варной (1444). У греков не оставалось даже надежды на предотвращение нового натиска османов.

Последний император, Константин XI, поднялся на престол при драматических обстоятельствах. Против­ники союза с Римом вели яростную кампанию против императора и против партии филокатоликов; влия­тельная фракция аристократии выступала против об­ращения к Западу, с просьбой о помощи какого бы то ни было рода. И это — в то самое время, когда войска осма­нов приближались к Константинополю и устанавлива­ли его блокаду. Напротив «Анатолийской крепости» (Анадолу Хисар), возведенной еще Баязидом I на азиат­ской стороне Босфора, Мехмет II, ставший султаном в 1451 году, велел построить на европейском берегу «за­мок Европы» (Румели Хисар), после чего уже ни один корабль не мог пройти по проливу без соизволения ту­рок. Вскоре османская армия окружила город.

Несмотря на все призывы о помощи, Константин XI получал в качестве подкрепления лишь обещания да до­брые слова сочувствия. Правда, в конце концов, все же прибыло семь сотен генуэзских солдат, но это все! Стоит также добавить, что жители генуэзского пригорода Гала- ты отказали грекам в помощи. 2 апреля 1453 года при­мерно стотысячная армия османов, обеспеченная мощной артиллерией, замкнула кольцо осады. Визан­тийцы смогли выставить всего несколько тысяч солдат, к тому же плохо вооруженных. Борьба оказалась нерав­ной. В распоряжении Мехмета II был также большой флот, часть которого по его приказу вошла в Золотой Рог для бомбардировки города с моря. После полутораме­сячной осады на рассвете 29 мая турки пошли на при­ступ. Через несколько часов вооруженные силы греков были разгромлены, император убит, город завоеван. Вскоре и Галата сдалась на милость победителей. Больше не было столицы Византии, хотя остаток империи еще продолжал сопротивление на Пелопоннесе; некоторое время существовала греческая Т]рапезундская империя.

Весть о падении Константинополя вызвала в христи­анском мире взрыв эмоций, заговорили о новом крес­товом походе против турок. Но и на этот раз все свелось к словам, и ровно ничего сделано не было. Судьба ви­зантийской столицы была решена: ее греческим госпо­дам пришлось уступить место господам турецким.

Османский Константинополь

Турецкий марш

Взятие Константинополя султаном Мехметом II означало важный этап в осуществлении плана, который упорно проводился в жизнь османами вот уже в тече­ние столетия, а именно — воссоздания ушедшей в не­бытие Византийской империи, в которой турки были бы господами. С конца XIII века — века распада держа­вы Сельджукидов в Малой Азии⁶ — из множества факти­чески самостоятельных турецких эмиратов, возник­ших на анатолийской земле, постепенно выделяется и набирает силу эмират османов, то есть потомков Осма­на. Отсюда же пошел и этноним этой тюркской ветви — османы, оттоманы (первое имя — самоназвание турок, последнее — их европейское именование). Располо­женный первоначально в северо-западном углу Малой Азии вдоль реки Сакарья⁷, он расширился затем за счет византийских владений, а потом и за счет соседних ту­рецких эмиратов. Султан Орхан, основав свою столицу в Брусе (1326), вскоре сделался хозяином южного побе­режья Мраморного моря, затем, воспользовавшись сму­той в империи Палеологов, послал свои войска на евро­пейский континент (1354)⁸. Тем самым был сделан решительный шаг: отныне государство османов пере­стает быть только азиатской державой. Свои евро­пейские претензии оно предъявляет, стремительно захватив Фракию и перенеся столицу в ее главный город — Адрианополь (1367). Цель была ясна: турки поставили своей задачей овладение всей территорией Византийской империи и завоевание Константинопо­ля. К концу XIV века они вплотную приблизились к ее решению, так как Болгария, Македония, Сербия призна­ли их господство, а сами они уже осаждали столицу Ви­зантии.

После катастрофы под Анкарой сыну Баязида Мехмету Челеби (Мехмету I) потребовалось десять лет, что­бы восстановить османское единство, а вслед за ним — и Османскую империю, которая, стоит заметить, в тот смутный период не испытала никакого покушения из­вне на ее европейскую часть. После восстановления ос- майского могущества возобновляется и османская экспансия — при Мехмете I и Мураде II создаются все необходимые предпосылки для ее успеха. Мурад II, умирая (1451), оставляет своему сыну Мехмету II про­цветающую империю, многочисленную и дисципли­нированную армию, а также систему гражданского уп­равления, соответствующую поставленным перед нею задачам.

Новый султан, утвердив свою власть⁹, немедленно приступил к осуществлению самой дорогой его сердцу задачи — к окончательному уничтожению Византий­ской империи путем завоевания ее столицы. Которое, и свершилось 29 мая 1453 года. Когда после трехдневно­го грабежа Константинополя турецкая армия и флот были выведены за его пределы, город лежал в развали­нах и являл библейскую «мерзость запустения». Однако великие султаны XV—XVI веков вовсе не собирались предоставить его столь жалкой участи. Ими была про­ведена огромная работа по восстановлению и обнов­лению города, которая должна была превратить Кон­стантинополь, ставший Стамбулом, в первый город старого континента.

Организация власти

На следующий же день после завоевания Мехмет 2 прежде всего озаботился показать всему миру, что ста­рый христианский город превратился в мусульман­ский: не только Святая София стала мечетью, но и большинство церквей разделило ее судьбу; ислам одер­жал верх над христианством, причем более старая религия приняла, казалось, решение своей судьбы без ропота.

Перед новыми властителями вставали неотложные проблемы: нужно было взять в свои руки аппарат го­родской администрации, установить надзор над гре­ками, восстановить крепостные стены, здания прави­тельственных и муниципальных ведомств и частные дома, вновь заселить город, возродить его хозяйствен­ную жизнь. Завоеватель поспешил приступить к реше­нию этих задач. Он сразу же учредил должность визы- ря, ответственного за поддержание в городе порядка; утвердил избрание нового православного патриарха, ответственного за поведение оставшихся в Стамбуле греков; заключил соглашение с итальянскими торго­выми городами; поселил в столице анатолийских ту­рок и греков с островов Архипелага и Малой Азии¹⁰. С переездом в новую столицу султан, впрочем, не спе­шил. Администрация Османской империи не могла, конечно, сразу же покинуть прежнюю столицу (Адриа­нополь), а сам он пожелал обосноваться лишь в такой резиденции, которая соответствовала бы его достоин­ству. Только зимой 1457/58 года султан переехал в Стамбул, и только тогда этот город стал столицей Ос­манской империи не только де-юре, но и де-факто. Ею он и останется вплоть до революции Ататюрка и про­возглашения Турции республикой в 1920 году.

Помимо политической столицы османов Стамбул становится и центром всего мусульманского мира. В на­чале XVI века, султан Селим I предпринимает завоевание Сирии и Египта. В Египте, уничтожив правление маме­люков, он делает своим пленником аль-Мутаваккиля, наследника аббасидских халифов и поэтому имама (главу) всемирной исламской общины, не исключая и самого султана. Признание за Мутаваккилем этого ста­туса не помешало Селиму отослать царственного плен­ника в Стамбул и заточить его в Семибашенном замке. О том, как в тюрьме обращались с последним из Аббаси- дов, можно только догадываться. Фактом же остается только то, что Мутаваккиль публично отрекся от своего титула в пользу османского султана, который с тех пор стал именовать себя халифом и повелителем правовер­ных. Стамбул, таким образом, превратился в столицу вдвойне — не только Османской империи, но и Халифа­та. В отличие от Каира и Багдада, город на Босфоре ни­когда, правда, не был центром мусульманского богосло­вия. Однако роль двойной столицы (которую он вплоть до 1924 года достойно играл)¹ \ возвысила его престиж в глазах мусульман всего мира. Стамбул от Константи­нополя унаследовал и третью роль — в нем находится резиденция Вселенского патриарха православной церкви, первого среди православных патриархов.

В любой из периодов своей истории столица Ос­манской империи представляла собой словно бы уменьшенную копию, модель Империи в целом. Импе­рия же была очень пестра как по своему этническому составу, так и по природным особенностям входивших в нее стран. И страны эти словно бы отрядили своих представителей для заселения соответствующих квар­талов Стамбула. Он, однако, при всей этнической пест­роте населения все же оставался в основе городом ту­рецким — турки составляли в нем самую большую этническую общину, которая главенствовала над всеми прочими, хотя вряд ли по численности своей превы­шала их, взятых в совокупности. Стамбул являл собой также, так сказать, синтез всей Империи благодаря сво­им административным учреждениям и сосредоточе­нию элитных воинских формирований, а также в силу своей ведущей экономической и интеллектуальной роли, которую неизменно играл.

Административная централизация выражалась в том, что султан сосредоточивал вокруг себя, — следо­вательно, в столице — визирей и подчиненные им ве­домства. А именно — казну, финансовое ведомство, ве­домство по управлению провинциями, командование армии и флота. Султан оставался всегда верховным главой всего этого разветвленного управленческого аппарата, однако он мог делегировать свои полномо­чия по управлению великому визирю. Точно так же в своем командовании армией он опирался на агу яны­чар, а в руководстве флотом — на капу дан-пашу. Все эти функции обусловливали присутствие в столице значительного числа гражданских чиновников и лю­дей военных, всех чинов и званий. Те и другие, так или иначе, прямо или косвенно, но все же были связаны с дворцом. Их присутствие превращало город в настоя­щий человеческий улей, целиком и полностью посвя­тивший всю свою деятельность службе единственному господину и повелителю — султану. Из столицы прави­тели провинций, даже тех, что пользовались относи­тельной автономией, ожидали решений и в столицу посылали доклады и доходы. Не следует забывать и о том, что Стамбул, будучи местом пребывания султана, тем самым был и местом пребывания иностранных по­слов¹². Именно здесь решались вопросы имперской внешней политики и завязывались политические и экономические связи с иностранными державами.

Можно, стало быть, сказать, что Стамбул от имени султана воспринял все прерогативы столицы базилев- сов, Константинополя, видоизменив их в соответствии с турецкой системой правления.