— Увидел, как вы идете, и хотел подойти, предупредить, чтобы вы не пугались, если услышите пару выстрелов, — продолжил он, по-видимому, не обеспокоенный тем фактом, что я еще не заговорила.
— Это очень любезно, — медленно кивнула я, у меня пересохло во рту.
— Ты та самая янки (прим. пер.: за пределами США в настоящее время чаще употребляется как прозвище всех американцев — уроженцев США.), которая остановилась у Джанет? — спросил он.
Я снова кивнула, не зная, говорить ли человеку с пистолетом, где я остановилась. Одна. Безоружная.
— Я обязательно буду держаться подальше, не хочу попасть в тебя случайно, пока ты отдыхаешь. — Он кивнул на вино в моей руке, хихикая, глубоко и гортанно. — Представь, приехала из опасной, вооруженной страны в маленькую старую Новую Зеландию и получила пулю вместо кролика.
Я сглотнула, натянуто улыбнувшись.
— Представила.
Шум волн был единственным, что на какое-то время нарушало тишину.
— Лучше пойду, — наконец сказал мужчина, приподнимая воображаемую шляпу.
Я ничего не сказала, только снова кивнула и неуклюже помахала рукой. Я смотрела, как он тащится по песку обратно на сельскохозяйственные угодья, а мое сердце бешено колотилось в груди.
Оно уже давно не билось так сильно и быстро.
Последний раз только с ним.
***
Джанет появилась у двери через несколько минут после моего возвращения. Прогулка заняла в два раза больше времени, так как я постоянно останавливалась и оборачивалась, чтобы убедиться, что за мной не следят, или вглядывалась в поля, надеясь, что я ни у кого не под прицелом.
Я тихонько взвизгнула, когда она постучала в дверь.
— Слышала, Стэнли тебя немного напугал, — прощебетала Джанет, когда я набралась храбрости и открыла дверь. Ее волосы были в беспорядке из рыжих локонов, глаза увеличивались из-за больших круглых очков в фиолетовой оправе. Джанет редко пользовалась косметикой, если не считать мазка яркой помады. Сегодня она была розовой. Ее кожа была загорелой и морщинистой от солнца, но почему-то все еще выглядела молодой.
На ней был забрызганный краской комбинезон, кофта, коллекция золотых и серебряных ожерелий и ярко-фиолетовые туфли от Чака Тейлора.
— Стэнли? — повторила я, отступая назад, чтобы пропустить ее внутрь.
Она направилась прямо на кухню, схватила чайник и отнесла его к раковине, чтобы наполнить.
— Да, Стэнли, с глоком, с которым ты столкнулась? — уточнила она, перекрикивая шум воды.
— Его зовут Стэнли? — спросила я, нахмурившись и усаживаясь за барную стойку.
— Ну да, — ответила она, включая чайник. — Почему у тебя такой удивленный голос?
Я пожала плечами, сидя на барном стуле, радуясь ее компании.
— Не думала, что такого человека, как он, будут звать Стэнли.
Она гортанно рассмеялась.
— Стэнли никогда не оправдывает ожиданий. — Она схватила две кружки с крючков рядом с чайником. Достала два пакетика чая из банки, положила их внутрь, звеня многочисленными украшениями.
— Как ты узнала, что я встретила Стэнли? — спросила я.
— Он позвонил мне, — ответила она. — Сказал, что ты выглядела немного бледной, возможно, не ожидала увидеть его на пляже. Я подумала зайти, дабы убедиться, что с тобой все в порядке. — Она подошла к холодильнику, достала молоко, а затем начала заваривать чай — почти священная традиция новозеландцев, как я узнала.
Это было завораживающе — наблюдать, как она заваривает чай, слушать звон ложек о кружки. Я наблюдала в трансе. Даже человек с пистолетом — конечно, пистолет, предназначенный для кроликов, а не для людей — не мог отвлечь мой разум от размышлений о прошлом, о нас, и о том, что я могла бы сделать по-другому.
— Самое верное средство от чего угодно, даже от головной боли и от разбитого сердца, — это чашка крепкого чая с тремя кусочками сахара, — с усмешкой сказала Джанет, протягивая мне дымящуюся кружку.
Я с благодарностью взяла ее, обхватив ладонями фарфор, согревая их. Если бы только это могло согреть мои внутренности, те места, которые омертвели и замерзли с тех пор, как он ушел от меня.
— Стэнли безобиден, — сказала она мне, потягивая свой чай.
Я приподняла бровь, глядя на нее.
— Немного странный, — добавила она, увидев, как я приподняла бровь. — Но безвредный. На самом деле он очень богатый человек, у него в гараже «Феррари» и недвижимость по всему миру. Он был частным подрядчиком, много работал в Центральной Африке.
Я бросила на нее взгляд.
— Это должно заставить меня чувствовать себя лучше из-за того, что он бродит по пляжу с пистолетом?
Она ухмыльнулась.
— Я живу с ним по соседству двадцать лет, и он меня не убил. Это заставляет тебя чувствовать себя лучше?
Я закатила глаза.
— Конечно, почему бы и нет?
Мы погрузились в дружеское молчание, потягивая чай и слушая плеск волн через открытую раздвижную дверь.
— Так ты будешь встречаться с Брентом? — спросила Джанет, она не из тех, кто довольствуется молчанием.
Я повернулась, чтобы уставиться на нее.
— Откуда ты знаешь, что Брент пригласил меня на свидание?
Она пожала плечами, ее глаза загорелись озорством.
— Маленький городок. Все всё знают. Я тоже любопытная. И выпила кофе с его матерью.
Мои глаза вылезли из орбит.
— Он рассказал обо мне своей матери?
Она рассмеялась.
— Конечно, нет. Он говорил о тебе в пабе, где Джон Эйткенс подслушал, а затем сказал об этом своей жене Сельме, которая, так уж случилось, ходит на силовую прогулку с Дженни, матерью Брента.
— Господи Иисусе, — пробормотал я. — Маленький городок в Новой Зеландии дал бы TMZ шанс заработать большие деньги.
— О да, — согласилась Джанет. — Так ты согласишься? Дженни это бы очень понравилось. Она не очень любит бывшую Брента — другими словами, чертовски ненавидит ее. Плюс, это дало бы мне больше причин убедить тебя остаться здесь.
— Остаться? — повторила я, глотая чай. — Я не могу здесь остаться. У меня бизнес, друзья, семья, квартира и… — Я чуть не сказала «парень», но это было неправильно. У меня никого не было. И даже если бы мы все еще были вместе, нельзя назвать его своим парнем парнем. — И жизнь в Лос-Анджелесе, я не могу переехать сюда, это безумие, — продолжила я.
Джанет бросила на меня понимающий взгляд.
— Любовь заставляет совершать чертовски безумные поступки, дорогая.
Ее слова прозвучали правдиво, я глотнула чай, пытаясь скрыть свою реакцию, надеясь, что она была права, и сладкий чай поможет залечить мои раны.
— Да, но есть проблемка, — сказала я, наклоняясь вперед, чтобы поставить свою кружку на кофейный столик. — Я не влюблена в Брента.
Джанет обмакнула свое печенье, иначе известное как «крекер» здесь, в Новой Зеландии, — со вкусом имбиря и ореха.
— Еще нет, — сказала она, жуя. — Ты еще не влюблена в него. Но могла бы. Брент очень милый. И чертовски сексуальный, если уж на то пошло.
Я ухмыльнулась, привыкшая к подобным заявлениям Джанет. Что мне нравилось в здешних женщинах, так это то, что они любили ругаться. Это звучало потрясающе с их акцентом, и делало меня счастливой. Общество назвало ругательства «неприличными», потому что хотели, чтобы женщины говорили это мягким голосом и стеснялись. Мне нравилось окружать себя женщинами, которые создавали цунами.
— Да, он милый и привлекательный, — согласилась я. — Но не для меня.
Ее глаза сузились, когда она прожевала вторую половину своего печенья.
— А какой мужчина для тебя?
Меня не должно было удивлять, как много она видела. Я провела достаточно времени с этой женщиной — к моему огорчению, она понимала все, даже если я не разговаривала.
— Никакой. Больше нет, — сказала я, глядя в окно.
— Хммм. Я бы не была так уверена. Есть одна чертовски безумная вещь в любви. Ожидание.
***
Хуже всего было по субботам. Что ж, субботы на съемках, были довольно замечательными, но без работы все было зияющим и пустым. И по воскресеньям тоже. Но суббота была предвестником двух безрадостных дней, когда мой рай превратился в ад. Каждая тень напоминала его, каждое мгновение без его запаха, его прикосновения — чистая пытка. Потом я корила себя за то, что была такой жалкой женщиной, оплакивающей мужчину, который просто бросил меня и обращался со мной холодно и жестоко почти все время наших отношений.
Это был уродливый, жалкий и болезненный цикл. Но я справилась с этим, и это важнее всего. Я провела день, попивая кофе, наполовину выполняя онлайн-тренировку по пилатесу, стирая белье и пытаясь вырвать сорняки в саду. Когда я поняла, что случайно вырвала цветы, я сдалась, устроившись на диване, желая посмотреть какое-нибудь реалити-шоу, чтобы пережить день.
Завтра все пойдет по новой, но, надеюсь, у меня будет похмелье, чтобы поспать, потратив впустую часть дня.
Да, я жалкая.
Мне было интересно, что он сейчас делает. Учитывая, что сейчас в Лос-Анджелесе уже за полночь, он, возможно, спит. Или, скорее всего, не спит. Наверное, развлекается с кем-то.
Эта мысль скребла у меня внутри.
Хруст колес по гравию вырвал меня из вечеринки жалости, мои глаза сузились в сторону двери, которую я оставила открытой, потому что планировала полить пару цветов.
Здесь жизнь была другой. Все было медленнее. Люди разговаривали с незнакомцами. Никто не запирал свои двери. Будучи девушкой из Лос-Анджелеса, я насмехалась над этим и продолжала запирать свою, по крайней мере, в течение первого месяца. Больше всего по привычке. Я не боялась быть здесь, в глуши, в одиночестве. Я больше многого не боялась. Забылась. Обленилась здесь, на дне мира. Однако это место, которое казалось таким мирным и безопасным, не было защищено от человеческого зла. И опасности.
Я сильно сомневалась, что человек, въехавший на мою подъездную дорожку, был каким-то маньяком или серийным убийцей, пришедшим за мной. Не из-за этого мой желудок опустился, не из-за этого мое сердце подпрыгнуло к горлу, а руки начали дрожать.
Это было потому, что я подумала кое о ком. О том, кто уже причинил мне много боли, и за кого я бы продала свою душу, чтобы тот снова это сделал.
Это была глупая надежда. Надежда маленькой девочки. Фантазия о том, что человек, который разбил мне сердце, вернется с осколками в руках, целым и невредимым и готовым собрать их обратно. Собрать меня воедино.
Это была не Джанет. Она водила грузовик, который ревел, грохотал и звучал, как гром на дороге.
Я не двинулась с места за то время, которое потребовалось незнакомцу, чтобы припарковаться, выйти из машины, подняться по ступенькам и войти в дверь. Потому что я стояла там, оцепенев от надежды, а не от страха.
В моей двери стоял не мужчина в костюме за десять тысяч долларов. Нет, жизнь так не сложилась. Там была женщина ростом мерт-семьдесят, на пятнадцатисантиметровых каблуках, одетая в Шанель и с дерьмовой ухмылкой.
— Клянусь, черт возьми, я думала, что приеду и найду тебя в какой-нибудь лачуге, и мне придется накачать тебя лошадиным транквилизатором, чтобы вытащить отсюда, — нахально сказала она, окинув меня взглядом.
Я пересекла гостиную одновременно с ней, встретившись посередине, где мы обнялись, как будто прошло полжизни с тех пор, как мы видели друг друга. Для нас так оно и было. Это было самое долгое время, которое я когда-либо проводила вдали от подруг. Я была слишком поглощена своим разбитым сердцем, чтобы понять, как сильно я скучала по ним до этого момента. Этот мужчина не мог разрушить меня, разорвать на части. Нет, у мужчины не было такого права. Даже у него.
Подруги хранили мои ценные кусочки, и Рен вернула один крошечный кусочек обратно. Она крепко обняла меня, и я вдохнул ее аромат. Тот, который сделали специально для нее. Тот, который был уникальным и идеальным для Рен.
— Рен! О, боже мой, что ты здесь делаешь? — спросила я, дольше обнимая ее, чем обычно.
С другой стороны, в этой ситуации не было ничего обычного. Я никогда не была так далеко от дома, никогда не была в стране без близкого друга, без поддержки, совершенно одинокой. В чем, конечно, и был смысл. Мне пришлось уехать подальше от любимого человека, который разбил мне сердце. Но из-за этого я забыла, как важны подруги, помогающие исцелять разбитые сердца. Или, по крайней мере, помогали отвлечься от боли.
— Карсон здесь с Джеем, потому что наши гангстеры не могут путешествовать по одиночке, — объяснила она. — Или ездить по «делам», — процитировала она. — Это говорит Карсон всякий раз, когда ему приходится убегать от меня в ночи, — фыркнула она. — Как будто я дура какая-то, думаю, что он отправляет гребаные факсы в офисе. — Рен покачала головой. — Короче, я думаю, что это просто оправдание. И еще, думаю, что Джей просто в ужасе от того, что ты его отвергнешь, и ему нужна была некоторая моральная поддержка на случай, если он улетит домой без тебя. Конечно, он никогда бы в этом не признался. Я уверена, что он отрезал бы себе конечность, лишь бы не признаться в подобном.
Я быстро заморгала от ее слов. От имени, которое она произнесла, то самое, о котором мне не разрешалось думать. Мое сердце бешено колотилось в груди. Он здесь. В той же стране, что и я. Но он не рядом. По какой бы то ни было причине. Это не потому, что он боялся — этот человек ничего не боялся. Он играл в какую-то игру. Наверное. Просто еще одна игра.
Рен дала мне обдумать всего лишь секунду.
Ее каблуки цокали по деревянному полу, пока она исследовала мою квартиру.
— Уютно. Шик в… деревенском стиле. — Она посмотрела в окно на набегающие волны. — Хороший вид, — сказала она тоном, который могла произнести только женщина, повидавшая все самые изысканные достопримечательности мира. Благодарная в каком-то смутном, пресыщенном смысле.
Рен развернулась, не сводя с меня глаз.
— Самый важный вопрос для темы, которую мы обсудим, отвергнешь ты Джея или нет, где алкоголь? Чем крепче, тем лучше.
Я уже направлялась к холодильнику, слишком хорошо зная свою подругу. Плюс, мне хотелось выпить после такого наплыва информации.
— У меня есть вино из всех лучших виноделен в округе. У меня не было времени сходить во все, но мне подсказал один парень, — объяснила я, доставая бутылку из холодильника.
— Ты замутила с тем парнем из продакшна? — спросила Рен, ухмыляясь.
Я достала бокалы из шкафа.
— Нет, он гей. Но я его обожаю, и я бы обязательно родила ему детей, если бы он попросил, — пошутила я, наливая по бокалу вина.
Рен с радостью взяла свой.
Мое горло слегка обожгло от шутки. Дети. Мои. Наши. Именно то, ради чего все это случилось. Ну, одна из причин. Я не настолько глупа, чтобы поверить, будто один небрежный комментарий был единственной причиной, по которой мы разошлись.
— Когда вы прибыли? — спросила я, страстно желая расспросить о нем все, что могла. Где он? Как он себя чувствует? Как он выглядит? Он сломлен, замучен, изменился?
С другой стороны, Рен не могла дать мне эту информацию, потому что Рен никогда с ним не встречалась. По крайней мере, когда мы были вместе. Очевидно, я многое упустила, раз она теперь с ним общается.
— Самолет приземлился около двух часов назад, — ответила она, взглянув на свои часы с бриллиантами. Я точно знала, что часы неправильно показывали время. Рен не была человеком, который жил по часам. Ей просто нравились блестящие вещи.
Я уставилась на нее.
— Почему ты так выглядишь после пятнадцатичасового перелета? — Я махнула рукой на ее идеально волнистые волосы, влажную кожу и безупречный наряд — белый костюм.
Рен расстегнула пиджак, бросив его на спинку дивана, обнажив обтягивающую майку.
— Хорошие лекарства, бесконечное количество воды и сна в кресле, которые полностью откидываются в первом классе, — ответила она, подмигнув. — Плюс, Карсон трахнул меня, когда все спали. Я очень рекомендую оргазмы в воздухе; творит абсолютные чудеса для кожи.
Я рассмеялась, ни на мгновение не усомнившись в ней. Потом присмотрелась к ней поближе. Я еще не видела, чтобы Рен выглядела ужасно. Даже когда она была самой пьяной — что часто случалось пару лет назад, учитывая, что она была настоящей тусовщицей, — она выглядела замечательно.
Но теперь в ней было что-то другое. Что-то в глазах. Они сияли. Счастье исходило от нее так, что даже самые дорогие средства по уходу за кожей или инъекционные препараты не могли имитировать все это.
— Ты счастлива, — заметила я. — С Карсоном. Ты любишь его.
Рен мгновение посмотрела на меня широко раскрытыми глазами, полными чего-то похожего на страх, прежде чем откинула голову назад и рассмеялась.
— Конечно, нет, дорогая. Я не могу его любить. Я люблю своих подруг, прекрасное вино, бриллианты, частные самолеты и ботокс. Только не мужчин. Никогда.
Я посмотрела на свою подругу, услышав твердость в ее словах. Она очень старалась убедить меня, но гораздо труднее было убедить саму себя. Я не собиралась разрушать ее карточный домик, зная, насколько уязвимой незащищенной она чувствовал себя, когда он рушился.
Вместо этого я понимающе кивнула.
— За твое здоровье, сучка! — Рен сменила тему, чокнувшись своим бокалом с моим и изобразив улыбку. — За нас. Потому что мы потрясающие.
— За нас, — ответила я с улыбкой.
Мы оба потягивали вино, и я наслаждалась прохладной жидкостью, скользящей по моему горлу. Рен смотрела на меня почти так же, как я смотрела на нее.
— Ты хорошо выглядишь, милая. По крайней мере, снаружи. Загар. Кожа выглядит лучше, чем когда-либо. Твои руки будут соперничать с руками Мишель Обамы. И за твой наряд можно умереть. Да, внешне ты выглядишь чудесно, как обычно. Будто уже отошла от того бардака, который устроил Джей. Но я знаю тебя слишком хорошо, чтобы поверить в то, что вижу на поверхности.
Мне пришлось сжать кулак, чтобы держать губы поджатыми. Рен назвала его по имени. Она сказала, что он здесь. И сказала это так, как будто все в порядке.
Мне хотелось схватить ее за худые плечи и вытрясти из нее всю информацию. Простое упоминание его имени превратило меня в дикую, отчаявшуюся, жаждущую психопатку.
Но это была моя подруга. Одна из моих самых лучших друзей. Которую я нежно любила. Которую не видела несколько месяцев. Так что я заперла свое дерьмо подальше.
Почти.
Ее рука потянулась, чтобы сжать мою, все веселье стерлось с ее лица. Рен проделала очень хорошую работу, показавшись тщеславной и поверхностной тем, кто хотел это увидеть. Но она была исключительно глубокой. Многое чувствовала. Вот почему она так долго занималась самолечением. Большинство детей из трастового фонда в Лос-Анджелесе обладали очень слабым эмоциональным интеллектом или эмпатией, потому что у них была роскошь и не было нужны бороться с чем-то. У Рен была своя собственная борьба, свое собственное прошлое, и это делало ее еще более потрясающей.
— Как дела? Правда? — спросила она, ее глаза изучали мое лицо.
Мой кулак все еще был сжат. Как бы мне ни хотелось спросить о нем, потребовать знать, что он здесь делает, почему его здесь нет, мне нужно было поговорить о другом. Я уехала из страны, никому не сказав о том, что случилось. Я избегала любых телефонных звонков, отправляла сообщения, полные лжи, и держала язык за зубами со всеми на работе, кто пытался расспросить о моей личной жизни. Я осторожно рассказывала о себе, отвлекая вопросами, и, к счастью, съемочная площадка была так занята, что времени на светскую беседу оставалось не так уж много.
Я была вулканом, кипящим, дымящимся месяцами, и доброе лицо подруги, нежный голос и простое присутствие стали причиной извержения. Все было связано с Джеем. Его присутствием в моей жизни. Его тьма, бросающая тень на все. Моя потребность в нем. Моя любовь к нему. Его отсутствие.
Я не остановилась, чтобы подумать о себе. Рен дала мне это понять. Навязывая разговор о нем.
— Я чувствую себя виноватой, — прошептала я. — За то, что испытываю такую боль. За то, что была такой сломленной без него. Я должна быть в состоянии сказать себе — и поверить себе, — что моя ценность, вся моя сущность, не разрушена мужчиной. Что я контролирую свое счастье, что в моей жизни полно всех других видов любви и изобилия.
Я сделала паузу, прикусив губу и на мгновение выглянув в окно.
Я оглянулась на Рен.
— Но я не могу. Не могу так думать, потому что это чушь собачья. Неважно, сколько времени прошло без него, несмотря на то, как недолго он был в моей жизни, он пробудил часть меня, а потом забрал все, когда уходил. Я ненавижу себя за то, что скорблю таким потакающим своим желаниям способом. Есть женщины, которые потеряли детей. Которым поставили смертельные диагнозы, которые пережили нападения — женщины, которые имеют дело с реальными вещами, которые разрушают их жизнь. А не гребаный разрыв отношений.
— Остановись, — прошипела Рен. Ее глаза горели гневом, что было совсем не свойственно ее лицу. — Ты не можешь преуменьшать свою боль или свое горе из-за того, что другие люди в мире страдают. Ты не можешь корить себя за то, что так сильно любила. Что ты рискнула чем-то. Самое смелое, что ты можете сделать, — это не просто позволить кому-то любить тебя, а снова полностью погрязнуть в любви всем своим телом. И ты чертовски хороша, детка.
Она пристально посмотрела на меня, убеждаясь, что слова прозвучали правильно, давая мне время, чтобы сделать большой глоток вина.
— Конечно, ты чувствуешь, что твой мир теперь пустой, — продолжила она. — Не потому, что ты сделала этого человека своим миром, а потому, что ты переплела его мир со своим. Он пустил в тебя корни точно так же, как и ты в него. Вырвав, ты оставила пустые места, которые никогда больше не зарастут, потому что ты никогда больше этого не почувствуешь. Даже если все произойдет так, как я хочу, то есть он будет ползать на четвереньках, умоляя тебя о прощении, с бриллиантовым кольцом. — Она пожала плечами. — Конечно, я бы и другие способы извинения подсказала.
Я ухмыльнулась.
— Так великодушно с твоей стороны.
Она снова налила мне вина.
— Даже если все так и случится, даже если все, чего я хочу для тебя, сбудется, это уже никогда не будет прежним. Он не заполнит все дыры, которые оставил, не залечит все раны, которые нанес. Но произойдет что-то еще. Что-то прекрасное. Но прямо сейчас речь идет не о том, кем вы двое можете стать. Речь идет о женщине, которой ты сейчас стала. Через все эти страдания и боль. Через все ужасные уроки, которые может преподнести разбитое сердце.
Я моргнула, глядя на нее.
— Господи, Рен. Тебя навестил Йода, пока меня не было?
Она ухмыльнулась.
— Нет, я просто смотрела много эпизодов Опры.
— Ты летела с… ним? — спросила я. Я хотела произнести его имя. Быть сильнее всего этого. Но не могла. Очевидно, я не стала сильнее. Не сейчас.
Лицо Рен смягчилось.
— Да. Он купил мне билеты. Конечно, я сказала, что я Уитни, могу сама купить свои чертовы билеты. Могу купить весь этот чертов самолет, если захочу, но этот ублюдок такой настойчивый. — Ее глаза дразняще блеснули. Со знанием.
Я поймала себя на том, что ревную. Мою замечательную, верную и добрую подругу. Злобно ревную к тому, что она говорила с ним. Что она вообще его знает. Несколько месяцев назад я хотела, чтобы она познакомилась с ним. Но как с моим мужчиной. А не с тем… кем бы он ни был сейчас. Гнев клокотал у меня в животе, выходя из-под контроля.
— Я позволила ему купить билеты. — Пожала она плечами. — Но потом купила все остальные билеты первого класса. Просто чтобы дать понять, что его член не больше моего. — Подмигнула она.
У меня пересохло во рту. Мне хотелось улыбнуться при виде Рен, играющей в игры с человеком, который привык к страху и подчинению. Но не могла улыбнуться. Я сделала глоток своего вина. Большой.
— Почему он хотел, чтобы ты приехала? — спросила я все еще грубым голосом.
Лицо Рен смягчилось.
— Потому что, милая, он знает тебя. Хорошо. Он знал, что придет сражаться за тебя. А мудрый человек не вступает в бой без секретного оружия. — Она указала на свою грудь. — Секретное оружие. Но он думает, что я за него. Дело в том, детка, что я твоя. Я здесь не для того, чтобы бороться ради него. Я всегда буду здесь только для тебя. Так что, если хочешь, выпьем вино до конца, скажи мне, что ты полностью забыла о нем и хочешь разрушить его жизнь за то, что он так поступил, и я соглашусь.
Она встала с барного стула, никогда не умевшая долго сидеть на одном месте, и принялась расхаживать по гостиной.
— Захочешь сказать, что влюбилась в симпатичного новозеландца и продолжишь свою жить здесь, я поспорю, но спланирую твою свадьбу, — сказала она мне, когда взяла пресс-папье в форме обнаженной женщины и одобрительно кивнула, прежде чем положить обратно.
— Если же ты позволишь ему сражаться, позволишь ему победить, мы будем сидеть здесь и пить. Уверена, что позже нам еще многое предстоит сказать и сделать.
Я поджала губы. Я уже знала, что хочу сделать. Рен тоже знала. Иначе ее бы здесь не было. Она бы подбросила наркотики в чемодан Джея и позаботилась о том, чтобы его либо задержали на границе, либо даже не смогли покинуть США.
Так что, мы напились.
ГЛАВА 3
Стелла
Он пришел за мной той ночью.
Я проснулась от его поцелуев на шее.
И я не боролась с ним. Ни капельки.
Позже могу проклинать себя. Наказать свое предательское тело, свою слабую душу за то, что впустила его без боя. Не требуя возмещения за то, что он забрал, не требуя мести за то, что он сломал.
Но это будет позже.
Нужно сосредоточиться на настоящем моменте.
Я глубоко вдохнула запах мускуса, кожи, его самого. Это действовало как химическое вещество. Как наркотик, расслабляющий все мое тело, но в то же время разжигающий огонь. Это действовало как кислород, без которого я не могла жить. Мое тело ожило в ту секунду, когда его губы коснулись моей кожи, в тот момент, когда его запах вторгся в мои чувства.
Джей не произнес ни слова, хотя мне до боли хотелось, чтобы от его голоса у меня задрожали кости. Он знал, что я этого хочу. Жажду. Нуждаюсь в этом больше, чем в дыхании. Но он мне этого не давал. Он не хотел, чтобы я спокойно дышала.
Его руки потянулись к моей груди, но они не скользнули под шелк, не коснулись моей кожи. Нет. Вместо этого они разорвали тонкую ткань. Прямо посередине.
Я ахнула от жестокости. Конечно, подобные вещи происходят в фильмах, в книгах, но не с ним. Джей наслаждался контролем. Он никогда не проявлял никаких внешних признаков своего голода по мне. Его руки и губы, огонь в его глазах, который я не могла видеть этой безлунной ночью. Мне до боли хотелось раствориться в них, но я не могла пошевелиться, чтобы дотянуться до света. Да, Джей показал, что хочет меня, но он никогда не выходил за рамки правил, которые сам установил для себя. Правила, которые я выучила.
Но сейчас не было никаких правил. Был голод, ненасытная потребность от нас обоих, загустевшая воздух, не позволяя говорить и дышать. Его губы были повсюду. Мои руки вцепились в его волосы. Губы на соске. Потом зубы. Я закричала или попыталась. Мое горло пересохло, я хотела большего. Хотела его.
Джей переместился к другому соску, и я скорчилась на кровати, уже близкая к разрыву на части, уже насквозь мокрая, возбужденная, готовая, болезненно пустая без него. Если бы я могла говорить, я бы умоляла его, умоляла бы его заполнить все пустые места внутри. Но не могла. Я просто продолжала наслаждаться им, позволяя ему взять все под контроль.
Я не могла произнести его имя. Не могла даже подумать об этом. Боялась, что если это сделаю, Джей исчезнет. Вдруг я окончательно сошла с ума и представляю все это, то хочу наслаждаться безумием… по крайней мере, еще чуть-чуть.
Было темно. Кромешная тьма. Жалюзи на окнах были открыты, потому что мне нравилось просыпаться с восходом солнца и смотреть на звезды перед сном. Сегодня ночью звезд не было. Луны тоже. Только тьма. Джей был самой глубокой тенью из всех, нависшей надо мной. Мне было хорошо. Я не думала, что смогу выдержать, увидев его — если он настоящий, — в то же время чувствуя его, вдыхая его запах. Пробуя его на вкус.
Его губы прижались к моим, когда он опустился, придавливая своим весом. Джей был обнажен, его кожа была очень горячей.
Я крепко спала в своей постели, когда этот человек вломился — хотя не уверена, можно ли это классифицировать как взлом, ведь я не закрывала двери, — и не проснулась, пока его губы не коснулись моей кожи. Вероятно, это было потому, что я мечтала о нем, цеплялась за него во сне, и привыкла к тому, что его нет, когда я просыпаюсь.
Его губы скользнули вниз по моему животу, и я тяжело задышала, мое тело извивалось под ним, пока он прокладывал себе путь вниз.
Следом Джей разорвал мое нижнее белье, раздвинул мои бедра. Несмотря на то, что они открылись для него без колебаний, я знала, что от кончиков его пальцев останутся синяки. Он так сильно прижимался ко мне, что было ощущение, будто он тоже не верит, что я реальна.
Не было никакого ожидания, никакого напряжения, как только Джей раздвинул мои ноги, его рот внезапно оказался там. Язык скользил по моему клитору, двигаясь слишком умело. Мои руки вцепились в простыни кровати, желая разорвать ткань, пока он разрывал меня на части. И собирал меня воедино.
Его пальцы вошли в меня в тот момент, когда оргазм достиг своего пика, поэтому я сжалась вокруг него.