Казалось, что я объездила весь свет и все видела до того, как мы прибыли в этот город. В возрасте четырнадцати лет я многое знала.
Но в Александрии все не переставало меня удивлять. Ежедневно сотня судов приплывала сюда из заморских стран, о которых я никогда не слышала. Мне доводилось раньше видеть верблюдов – не одного, не двух, принадлежавших семье, – но чтобы в город и из города тянулись бесконечные караваны, управляемые людьми, похожими на принцев в широких халатах и шелковых тюрбанах, – такое производило неизгладимое впечатление. Жизнь вокруг била ключом. Я чувствовала манящую силу свободы и жаждала приключений.
На пути нам попалась темнокожая женщина, прогуливавшаяся с двумя гепардами. Мы остановились посмотреть на заклинателя змей и факира, извергающего огонь изо рта, с волосами цвета пламени. Вокруг слышалась разноязычная речь.
Вдруг сквозь этот гомон прорвался громкий повелительный возглас:
– Расступись! Дорогу Гласу Исиды!
Как по мановению волшебной палочки толпа раздалась, чтобы пропустить процессию. Сначала, вызвав всеобщее замешательство, появились причудливо наряженные комедианты. Впереди, на осле е привязанными к спине крыльями, будто верхом на Пегасе, ехал старик. Следом за ним, на носилках, – медведь в одеянии римской матроны. Затем обезьяна в обличье Ганимеда, сжимавшая в лапах золотой кубок. Женщина в белой тунике и с гирляндой из цветов разбрасывала по сторонам лепестки роз. Музыканты играли на трубах, флейтах, били в цимбалы и барабаны, а детский хор нежными голосами исполнял гимны «Дочери звезд».
На громадном позолоченном троне в свете ламп, факелов и свечей несли жрицу. Как завороженная я смотрела на эту красавицу в одеянии из белой полупрозрачной ткани. На ней были изумительные драгоценности: золотой полей ножные браслеты, браслеты на запястьях в виде змейки с глазами из изумрудов. На шее – ожерелье из золота, слоновой кости, ляпис‑лазури и сердолика. В руках жрица держала крюк и цеп, символы верховной власти.
Окидывая взглядом толпу с выражением спокойствия на лице, она вдруг увидела меня, стоявшую в полном оцепенении. Наши глаза встретились. У меня захватило дыхание, сердце вырывалось из груди. Я почувствовала, что земля уходит из‑под ног. Будто узнав меня, жрица улыбнулась.
Я подалась вперед, словно притягиваемая магнитом, но отец удержал меня на месте. Процессия двигалась дальше, звуки гонгов и флейт становились все тише, толпа сомкнулась, и жрица скрылась из виду.
– Кто это? – удивленно спросила я.
– Мерзкая тварь!
Я вздрогнула от того, с каким отвращением отец произнес эти слова.
Мама подняла руки, будто пытаясь защитить нас от несчастий.
– Марк! Она – верховная жрица Исиды.
– Богини царицы Клеопатры, египетской блудницы.
– Ну вот! Ты опять во всем винишь Клеопатру! – воскликнула мама.
– Да! Она околдовала его своими чарами, заставила забыть семью, долг перед Римом, и он изображал из себя Осириса перед новой Исидой.
– Как женщина может заставить мужчину поступать вопреки его желаниям?
– О ком вы говорите? – недоумевала я.
Мама и отец переглянулись.
– Почему бы не рассказать ей? – вздохнула мама.
– Это было давно и быльем поросло.
– Не так уж и давно, – заметила мама. – И Тиберий об этом хорошо помнит. Решение Германика провести здесь отдых не доставило ему удовольствия.
– Да, не доставило, – согласился отец. – Вчера мы получили депешу. Тиберий сердится.
– Неудивительно. Мне кажется, Германик рискует. Никто из наследников престола не осмеливался заглядывать сюда после...
– После чего? О ком вы говорите? Я – не ребенок, – напомнила я им.
– Не ребенок, но ты – дочь Рима и не должна приставать к отцу с ножом к горлу. – Отец говорил строгим голосом. Выражение его лица смягчилось, когда он взглянул на меня. – Кто правит в Египте, тот контролирует поставки зерна в Рим. Император все время относится с недоверием к Германику.
Я внимательно прислушивалась к беседам о политике, которые велись вокруг меня. И сейчас я с нетерпением ждала, что дальше скажет отец. Но он молчал. В наступившей тишине я осмелилась спросить, понизив голос:
– Но это еще не все. Я знаю. Так о ком вы говорите?
Ответила мама:
– Об Антонии. Марке Антонии, дедушке Германика.
Я кивнула:
– Он управлял империей вместе с Августом. Да?
– В течение некоторого времени, – снова заговорил отец. – Пока его не обольстила египетская... любовница.
– А я слышала, здесь его считают ее супругом, – заметала мама.
– Антоний покрыл себя позором, поскольку отрекся от богов наших предков и был рядом, когда ее возвели на трон.
– Все это уму непостижимо, – согласилась мама. – Как можно было забыть Рим, пожертвовав всем?
Я промолчала, вспомнив взгляд жрицы. Я заметила в нем манящий огонь свободы, неведомой мне, почувствовала возможность избавиться от ограничений, налагаемых принадлежностью к знати. Этим взглядом она обещала приключения, какие мне и не снились.
Глава 5:
Поиски Исиды.
Мама никогда раньше не брала меня на рынок рабов. Сейчас я понимаю почему. Смрад там стоял невыносимый. Многие охваченные страхом рабы перепачкали своими нечистотами одежду и солому под ногами.
– Какая мерзость! – пробормотала мама, приподняв подол столы. – Ни одна римлянка или римлянин не позволили бы себе такого. – Она дала мне хрустальный пузырек с духами: – Вот, нюхай и не отходи от меня ни на шаг.
Держа у носа пузырек, я шла за мамой от одной группы рабов к другой. Зловоние – лишь часть потрясшего меня. Отовсюду доносились крики, брань, вопли. Рабы были цепями прикованы за шею к столбам. Некоторые неистовствовали и ругались, хотя в их глазах я видела страх. Более пожилые стояли спокойно, но выглядели они болезненно. Кто их купит? Мама потянула меня за руку, когда мы проходили мимо рабыни, прижимавшей к себе троих малолетних детей. Все они плакали.
– Ужасно, мама! Такое я не могла себе даже представить.
– Не буду делать вид, что это не так, – согласилась она. – Скоро у тебя будет свой дом, и тебе придется вести хозяйство. Пора знать, что и как. Ты смотри внимательно. Нам надо подыскать кого‑нибудь вместо старой Присциллы. На следующей неделе состоится званый обед.
Я огляделась. Никто не привлекал моего внимания. И вдруг среди трясущихся и плачущих мужчин и женщин я увидела стройную девушку, вызвавшую у меня интерес:
– Как насчет той?
Мама, махнув рукой, подозвала работорговца, стоявшего поодаль. Он быстро дал купчую на девушку.
– Юная госпожа сделала хороший выбор. Сегодня Рахиль лучшая из лучших.
Мама повернулась к нему спиной и нахмурилась, начав читать купчую.
– Рахиль, говоришь? Этих торговцев только слушай. Здесь написано, что она свободно говорит по‑гречески и на латыни, а ее отец был советником у Ирода Великого. Она старше тебя, Клавдия, всего на четыре года, а ее продавали уже три раза. Интересно знать почему.
Я внимательно посмотрела на красивое умное лицо девушки, и мне понравились ее ясные карие глаза, длинноватый нос и пухлые губы, на них играла озорная улыбка.
– Может быть, ей просто не везло.
– Мне кажется, у нее маловато силенок, – сказала мама и отвернулась.
На лице рабыни отразилось разочарование.
– Скорее всего она голодна, да и только, – попыталась я убедить маму. – Я думаю, с приготовлением званого обеда она справится.
Еще одним потенциальным покупателем оказался здоровый мужчина с круглым раскрасневшимся лицом и большим животом, выпиравшим над египетской юбкой. Он поднял вверх тонкие руки девушки, успев при этом пощупать ее грудь. Громадной пятерней он взял рабыню за подбородок, чтобы открыть ей рот. Осмотр закончился неожиданно, когда она вонзила острые зубы в его короткие толстые пальцы.
– Ах ты, стерва! – выкрикнул он и сильно ударил девушку по лицу.
Подскочил работорговец:
Ты что делаешь! Она тебе еще не принадлежит.
– Сколько она стоит? – спросила я.
– Тысячу сестерциев, – ответил торговец. – Хотя женщина с таким характером... – он посмотрел на толстого покупателя, снова выругавшегося и засунувшего в рот окровавленные пальцы, – с таким бешеным темпераментом стоит гораздо больше.
– Тысячу сестерциев? Да катись ты! – рявкнул покупатель. – Она и десяти‑то не стоит.
– Уж точно, не стоит, – согласилась мама. – Клавдия, о чем ты думаешь?
У меня запылали щеки. Собравшаяся вокруг толпа с любопытством наблюдала за происходившим и смеялась. Хозяин рабыни перевел взгляд на маму и одной рукой с кольцами на каждом пальце поправил складки украшенной вышивкой туники.
– Конечно, юная госпожа с ее очевидной прозорливостью оценила, что молодая девушка культурного происхождения могла бы стать хорошей покупкой за тысячу сестерциев. Я вынужден свернуть свое предприятие, чтобы заняться семейным торговым делом в Этрурии, только поэтому соглашаюсь отдать ее почти задаром.
Мама решительно покачала головой, взяла меня за руку и отвела в сторону от наблюдавших зевак.
– Ты очень хочешь, чтобы к тебе относились как к взрослой, ну так веди себя как взрослая. У меня с собой всего пять сотен, и ни динария больше. Вон та, – мама показала глазами на дородную женщину, с покорным видом стоявшую позади всех, – выглядит вполне прилично. Я все время присматривалась к ней. А покупать эту молоденькую – все равно что кота в мешке. Видно, из‑за своего норова она и сменила столько хозяев
– А если бы тебя вот так схватили? Я бы еще сильнее укусила.
– Не сомневаюсь, – согласилась мама. – Но сравнения сейчас не к месту. Девушка сама нарвалась на неприятности. Торговец рассчитывает заставить толстяка заплатить больше, чем она стоит, а тут ты еще подвернулась.
– Посмотри, этот бугай кипит от злости. Если он купит девушку, то будет ее избивать, – сказала я.
– Такова жизнь, моя дорогая.
– Мамочка... – Глаза мне заволакивали слезы.
– Что «мамочка»? Я тебе не отец. Прибереги для него свои сцены.
Я вытерла слезы.
– Сколько ты собиралась заплатить за рабыню?
– Я же сказала. Не больше пятисот. На этой неделе мы принимаем проконсула. Ты была у него на приеме, видела всю роскошь. Золотые блюда, шпагоглотатели. – Мама замолчала, вопросительно глядя на меня. – У тебя есть какие‑то деньги?
– Пятьдесят сестерциев, – неохотно ответила я. Мне хотелось купить золотое кольцо в виде змейки с зелеными глазами. Ювелир сказал, что оно обладает магическими свойствами. Для этого я копила деньги.
Мы оглянулись на нашего конкурента, продолжавшего торговаться с хозяином, который уже соглашался на девять сотен, а тот не поднимался выше семи. Я посмотрела на рабыню, неподвижно стоявшую, как каменное изваяние с бесстрастным лицом, но ее глаза были устремлены на меня.
Я вздохнула:
– Дома я припрятала еще сотню.
– Ну ладно, – нехотя согласилась мама, – если для тебя это имеет такое значение. Мы даем семьсот пятьдесят, – громко сказала она продавцу.
Толстый покупатель с минуту смотрел на девушку, ругнулся и пошел прочь.
Рахиль, как вскоре убедилась наша семья, знала в Александрии все, что стоило знать. Девушка без особых усилий освоилась с новой обстановкой, занималась хозяйством и вела себя так, словно служила у нас не один год. Она умела делать прически, была искусной рукодельницей, и мама уже не могла обходиться без нее. Рахиль быстро нашла общий язык с Гебой и Фестом, нашими поварихой и домоправителем, своенравной, но толковой парой. Поначалу лишь за это мама была благодарна фортуне, но вскоре у Рахили обнаружилось еще и умение прекрасно торговаться на рынках города, известного во всем мире разнообразием товаров.
На обед проконсулу подали нежнейшую свиную выло резку. Он наслаждался вареной страусятиной с иерихонскими финиками и измельченными лангустами в остром соусе. Орхидеи, доставленные из районов Верхнего Нила, преобразили наш скромный атриум. Афинянки играли на лютнях, а эфиопские венеры выступали с дрессированными пантерами, послушными, как котята. Все восторгались искусством Митрадита, прослывшего самым известным фокусником в городе волшебников. Но мы с мамой решили меж собой, что настоящая волшебница – это Рахиль. Благодаря ей на званый обед пошла лишь малая толика выделенных денег.
В течение нескольких дней Рахиль была занята подготовкой к приему. Между тем у меня из головы не выходили великая богиня Исида и ее почитательница – царица Клеопатра, экзотическая, интригующая и опальная. После торжественного приема я поспешила в свою комнату, где меня ждала Рахиль. Пусть родители скрывают от меня свои секреты, но я‑то знала, чего хотела.
Лампы горели неярким светом. Поперек кушетки лежала розовая ночная рубашка. Рахиль встала, когда я вошла.
– Хотите, я сделаю вам массаж? – спросила она, снимая с меня тунику.
– Да, – ответила я. – Но кроме массажа, мне хотелось бы знать кое‑что. Расскажи мне про Клеопатру. Папа назвал ее блудницей. Она была плохой?
Рахиль взяла со столика рядом с кушеткой пузырек с сандаловым маслом.
– Ее почитали как богиню. Жители Александрии до сих пор оплакивают ее. Клеопатра была последней из рода Птолемеев, династии Александра.
– Знаю! – воскликнула я в нетерпении. – Когда мы завоевали Египет, Август назначил здесь проконсула. С тех пор он и правил. Ну а что же Клеопатра? Она была красивая?
Рахиль растирала мне спину.
– Ее статуи изображают стройную женщину в роскошной египетской одежде.
– А египетская одежда не позволяет представить фигуру. Ну а ее лицо?
Опытными руками Рахиль бесстрастно проводила мне по ягодицам.
– У нее был длинный нос и выступающий подбородок.
– Но Антоний и, как я слышала, до него Юлий Цезарь...
– Дело не только во внешности, – уверенно сказала Рахиль. – Старики говорят, у нее был приятный голос, и все считали ее очень умной. – Рахиль помолчала. – И есть кое‑что другое.
– Что именно?
– Ты еще очень молода.
– Мне уже четырнадцать лет. Через год родители будут искать мне мужа. Говори!
– Клеопатра опьяняла, как крепкое вино. Она собиралась объединить мир, заманив сначала Цезаря, а потом Антония...
– В свою постель, – закончила я фразу. – Но это было так давно. Папа никогда не видел Клеопатру, но он ненавидит ее. Должно быть, есть что‑то еще...
Я села на кушетке, подняла руки, и Рахиль надела на меня рубашку. Зевнув, я снова легла на спину. Мои веки отяжелели.
– Кажется, папа сам не знает, почему он ненавидит Клеопатру, – сонно пробормотала я. – Но его страшит это могущество – могущество Исиды.
В ту ночь мне приснилась Исида. Ничего удивительного в этом не было – в конце концов, я думала о ней. Удивила меня реакция Рахили.
– Это знак свыше, – взволнованно сказала она. – Она всегда является во сне своим истинным почитателям.
– Откуда ты так много знаешь про Исиду? – спросила я и перестала есть фиги, поданные к завтраку.
– Я хожу в ее храм, как только появляется возможность.
– Ты, рабыня, ходишь в храм Исиды?
Мое удивление развеселило Рахиль.
– Богиня благоволит ко всем.
– Как интересно. – Я рассеянно потянулась к горшочку с медом. – В твоей купчей сказано, что ты иудейка. Говорят, у вашего народа один бог. Должно быть, он всемогущий. Почему ты отреклась от него?
Рахиль задумалась.
– Яхве наказывает народ. Одну женщину он превратил в соляной столб только за то, что она оглянулась назад. Любая богиня более великодушна.
– Не все, – заметила я. – Диана превращает мужчин в оленей, если они позволяют себе вольности, например подсматривают за купальщицами. Однако она любит животных. Когда колесница сбила Гекату, никто не верил, что она выживет. Папа хотел завести другую кошку, но Диана услышала мои молитвы. Кость сломанной лапы срослась, и сейчас моя любимица даже не хромает.
– Это просто чудо. Но расскажите, пожалуйста, какой вам приснился сон.
– Рассказывать почти нечего, – ответила я, удивляясь настойчивости Рахили. – Я видела только ее лицо, такое красивое, полное любви и... сострадания. Исида никого ни во что не превращала. Она позвала меня на лазурный берег моря. Мы вместе плавали, и она поддерживала меня. Иногда мы лежали на воде, качаясь на волнах, как в колыбели. Я чувствовала себя... в безопасности.
Рахиль понимающе кивнула:
– Море для нее священно. Да, ты стала ее избранницей. Я уверена.
Но мама была другого мнения. Я подошла к ней, когда она сидела за ткацким станком в освещенном солнцем углу комнаты.
– Не вздумай говорить отцу про Исиду, – предупредила она.
Я покорно кивнула и немного погодя спросила:
– Мама, ты счастлива, что поклоняешься Юноне?
– Счастлива? – удивилась мама. – Я ищу у нее успокоения, и не более того. Когда мне было столько лет, сколько тебе, я поклонялась Диане. Она – девственница, для молоденькой девушки это очень хорошо. Но потом я встретила твоего отца... Венера приняла мои дары. А в последние годы мне стала дорога Юнона. Она бережет наш дом. Я чувствую это.
– Но Юнона... – замялась я.
– Юнона – хранительница брачных союзов, – подсказала мама. Она взяла моток розово‑лиловой пряжи. – Что еще нужно женщине?
– Не знаю, – сказала я в нерешительности. – Ее муж – какой‑то странный бог. У него столько любовных связей. Но от Юноны пощады не жди. Она так жестоко карает соперниц, превращая их в коров или в какие‑нибудь предметы.
Мама взяла в руки челнок.
– Выйдешь замуж – поймешь.
Рахиль рассказала мне про Исиду, когда мы на следующий день пошли на рыбный рынок. Сначала папа не разрешал отпускать меня, но потом согласился, при условии, что мы возьмем, как посоветовала мама, носильщиков с паланкином. Я отказалась, потому что мне хотелось увидеть город.
– Мне нужно пройтись, – убеждала я родителей.
В конце концов отец сдался, но потом я заметила двух наших рабов, старавшихся незаметно следовать за нами.
– Исида и Осирис были пошлине родственными душами, – сказала Рахиль, слегка размахивая корзиной в руке. – Они встретились и полюбили друг друга еще в чреве матери, как близнецы.
По рассказам, в царских семьях браки по египетскому обычаю заключались между братом и сестрой. Это казалось странным, и все же кого можно лучше знать, если не брата?
– Не иначе, они были счастливы всю жизнь? – спросила я.
– Отнюдь, – продолжала Рахиль. – Завистливый брат Сет заманил Осириса в ловушку. Он приказал тайком снять мерку с Осириса и сделать по ней короб с красивой отделкой. Во время пиршества Сет обещал подарить его тому, кому он придется по росту. Гости на пиру, сообщники Сета, по очереди ложились в него, но никому короб не пришелся впору. Когда Осирис лег в него, заговорщики захлопнули крышку, заперли замок и бросили короб в Нил. Исида отправилась на поиски останков мужа. Ее путешествие оказалось долгим и тяжелым. Она даже выдавала себя за жрицу любви в храме.
– Жрицу любви? – удивилась я.
– Да, поневоле, – объяснила Рахиль. – Только так она смогла получить тело Осириса и достойно похоронить его. Но на этом история не закончилась. Жестокий брат извлек труп из земли, рассек его и разбросал куски по всему миру. Исида отправилась собирать по частям тело мужа. Она соединила их, а бог Анубис набальзамировал тело. Исида в виде соколицы опустилась на мумию Осириса и, чудесным образом зачав от него, родила сына.
Мы дошли до рынка на берегу моря. На волнах раскачивались лодки, выкрашенные в яркие цвета, а рыбаки выгружали бочонки с трепыхавшейся рыбой. Рахиль переходила от одного лотка к другому, пытаясь найти любимого маминого леща, бывшего редкостью. Облокотившись на парапет, я подносила к носу флакон с духами и рассеянно смотрела на гавань, на возникающий из утренней дымки громадный маяк на Фаросе, который мы посетили неделю назад. Сзади подошла Рахиль и взяла меня за локоть.
– Можно возвращаться домой, – сказала она. – Посмотрите, какие я купила сардины на завтрак. Ваш папа будет рад.
Пока я тут стояла, она купила не только сардин и леща, но и мидий, и крабов.
Вокруг нас, стараясь перекричать галдящую рыночную толпу, торговались и переругивались рабы и продавцы. Но мои мысли сосредоточились на богине, странствовавшей по свету в поисках тела своего мужа. «Это самая прекрасная история из когда‑либо слышанных мной, – подумала я. – И самая захватывающая».
– Ты отведешь меня в храм Исиды, – приказала я, повернувшись к Рахили.
Она чуть не уронила с плеча корзину.
– Твои родители убьют меня.
Я от души рассмеялась:
– Мама много шумит, но и мухи не обидит. А папа – солдат. Он все делает для Рима, не для себя. Кроме того, он никогда не поднимет руку на своего раба.
– Я знаю, – сказала Рахиль. – Моя мама такая же, как ваша. Если бы жизнь обернулась иначе и они встретились, то, наверное, подружились бы. Ваш отец – порядочный человек. И даже больше. Он добрый. Но если родители решат, что я дурно на вас влияю, меня продадут. Я этого не вынесу. Хочу навсегда остаться в вашей семье.
– Я тоже хочу, чтобы ты жила у нас, и часто забываю о твоем положении рабыни. Мне было одиноко, после того как Марцеллу отдали... – Я замолчала, пытаясь справиться с нахлынувшими на меня эмоциями. – Мы пойдем в храм сегодня ночью, когда все уснут. Никто ничего не узнает.
Глава 6:
Обитель Исиды.
Даже при тусклом свете лампы я видела, какое у Рахили бледное и напряженное лицо. Я делала вид, что не замечаю этого, когда мы тайком вышли на ночную улицу. Мы оделись просто. На Рахили была поношенная пала, хотя после банкета мама подарила ей новую, а на мне – некое подобие костюма. Прежде я никогда ночью не выходила из дома без родителей, поэтому сейчас от волнения у меня захватывало дух.
Никем не замеченные, мы быстро дошли до рыночной площади, где продолжала кипеть жизнь. В некоторых лавках шла торговля. Воздух наполняли запахи жареного барашка, храмовых благовоний, человеческой плоти. Озираясь по сторонам, осторожная, как кошка, Рахиль вела меня за собой.
Изрядно поторговавшись, она наняла паланкин. Я опасалась, не развалится ли это непрочное средство передвижения, когда его потащили неуклюжие, медлительные носильщики. За плотной занавеской, сбитая с толку частыми поворотами, я потеряла представление о том, где мы находимся, пока не почувствовала запах моря и не отодвинула занавеску, чтобы посмотреть наружу, но Рахиль задернула ее.
– Что вы делаете? – с тревогой сказала она. – А вдруг вас узнают.
Наконец паланкин небрежно поставили на землю. Мы с Рахилью самостоятельно выбрались из него, так как руки нам не подали. Я расплатилась с носильщиками и с нетерпением посмотрела вокруг. Широкая лестница вела в сад, освещенный сотнями факелов. Пришлось ахнуть от такого зрелища. Ибисы и павлины разгуливали по зеленым дорожкам, обрамленным разноцветьем роз, а в воздухе витал их изумительный аромат. Я откинула капюшон палы, и мной овладело неожиданно знакомое чувство. До нас все отчетливее доносилось негромкое пение, когда мы проходили мимо рядов резных колонн и потом оказались в преддверии храма. Мозаичные картины на полу изображали тяжелые испытания, выпавшие на долю Исиды. У меня мурашки побежали по телу, когда я прочитала слова, начертанные золотом подле картин:
Я первая и последняя,
Я почитаемая и презираемая,
Я падшая и святая.
За полупрозрачной занавеской, слегка колыхавшейся на ветру, находился проход в следующее помещение. В первый момент меня ослепил свет множества ламп, свисавших со сводчатого потолка, и поразило великолепие росписи в виде кругов, квадратов и дуг.
Люди стояли или сидели на мраморных скамейках небольшими группами и разговаривали. Мужчины и женщины. Модно или скромно одетые, они выглядели очень опрятно. Многие узнавали Рахиль. К моему удивлению, она обменивалась улыбками и дружественными поклонами с присутствующими в зале, простую рабыню радушно принимали в таком роскошном месте. Такой прием поразил меня.
Изучая людей, собравшихся в этом большом мраморном зале, я почувствовала, что на меня тоже обращают внимание. В одиночестве у колонны сидел молодой человек. Он уронил на пол свиток, когда устремил на меня пристальный взгляд своих больших карих глаз. Я вздрогнула и, распрямив плечи, отвернулась. Кто он такой? Как посмел смотреть на меня так, словно хотел проникнуть в душу?
Не в силах совладать с собой, я искоса взглянула на него. Молодой человек встал, поднял свиток и улыбнулся Рахили. Она приветливо кивнула ему, и он направился к нам легкой походкой. Он был высокий и стройный.
– Мы разве знакомы? – спросила я, подняв подбородок, как иногда это делала мама.
– Мне показалось, я вас где‑то видел, – ответил он и низко поклонился. А потом поднял на меня смеющиеся глаза. – Но я обознался. Как простой скиталец может знать такую важную особу?
Он смеется надо мной! У него скромные манеры, говорит по‑гречески с сильным акцентом, но откуда такая уверенность в себе?
Рахиль произнесла что‑то на незнакомом мне языке. Он кивнул в знак согласия.
– Что ты ему сказала? – поинтересовалась я. – И на каком языке ты говорила?
– На арамейском, на нем говорят у нас в Иудее, – ответил он. – По просьбе Рахили о вашем высоком положении здесь не должны знать.
– Но вы‑то откуда знаете?
Он пожал плечами:
– Глядя на вас, нельзя ошибиться. И простая одежда этого не скроет.
Я с любопытством посмотрела на молодого человека. Он тоже был скромно одет: коричневая домотканая тога и накидка поверх нее. Ничто в нем не бросалось в глаза, и все же он выделялся среди других.
– Зачем вы сюда пришли?
Его вопрос удивил меня.
– А вы?
На вид ему лет двадцать. Я подумала, может, он прав, мы где‑то встречались. Мне довелось много путешествовать в последние годы. Но нет, это невозможно. Я никогда не видела это спокойное, открытое лицо уверенного в себе человека. Прирожденный лидер, его призвание – быть офицером, сказал бы про него отец. Поразившись своей собственной глупости, я ответила:
– Жрица позвала меня. Я хочу знать зачем. А почему вы здесь?
– Я буду учить людей, но мое время еще не пришло.
– Он задает столько вопросов и все ставит под сомнение. Ему в новинку поверья, связанные с богиней, – сказала Рахиль. Я совсем забыла о ее присутствии.
– Меня привезли в Египет еще ребенком, – начал рассказывать молодой человек. – Я помню этот храм. Мама приводила меня сюда против воли отца. Когда мне исполнилось четыре года, семье пришлось вернуться обратно. Мать уже никогда не говорила про Исиду и больше не пела гимны в ее честь вместо колыбельной. Но однажды отец обнаружил небольшую глиняную статуэтку, которую она прятала, изображавшую Исиду со своим сыном Гором на руках. Он разбил ее вдребезги. У нас в Галилее обычаи не такие, как здесь.
– Да уж, – согласилась Рахиль. – Но ведь мы пришли сюда, к ней.
– Не знаю... – На ясное, спокойное лицо молодого человека набежала тень. – Я постигал учение у других наставников – великих раввинов. Мне предстоит скоро возвращаться домой. Семье трудно обходиться без меня. Здоровье отца пошатнулось. В семье я старший. – Он вздохнул и обвел взглядом зал: – Здесь заключена такая сила и умиротворение! Мой небесный отец тоже милостив, но об этом уже никто не вспоминает.
Раздался звон большого гонга. Перед нами раскрылись массивные золотые двери. Люди устремились вперед. Я хотела войти, но медлила в нерешительности.
– Я – Клавдия Прокула, – представилась я ему. – А вас как зовут?
– Иешуа, или, как говорите вы, римляне, Иисус.
Импульсивно я потянулась к его руке и взглянула в глаза, глубокомысленные и немного погрустневшие.
– Надеюсь, вы нашли, что искали? – спросил он.
– Желаю вам также обрести, что ищете.
Повернувшись, я последовала за толпой.
– Какой интересный молодой человек, – сказала я Рахили, когда мы проходили в святилище.
– Даже трудно себе представить, – таинственно ответила она. – Таких людей я никогда не встречала.
Я забыла об этом случайном знакомстве, захваченная происходившим вокруг. Несмотря на поздний час, верующие заполнили белую алебастровую комнату, освещенную огнями сотен ламп. Продвигаясь вперед, я увидела стройную фигуру, сидящую на золотом троне. Это была верховная жрица, запомнившаяся мне во время шествия. Как и тогда, наши взгляды встретились. Хотя ее глаза были ярко накрашены на египетский манер, в этом не чувствовалось никакой искусственности. Она вздернула брови в знак приветствия, обращенного ко мне, и у меня по спине побежали мурашки.
Жрица отбивала такт золотым систрумом[2], а женщины в белых одеяниях играли на лютнях и пели нежными голосами. Когда музыка стихла и жрица поднялась с золотого трона, я открыла рот от изумления, увидев на ней тунику из тончайшего голубого шелка с вышитыми золотыми звездами и полумесяцами.
– Я – мать природы, – произнесла жрица, являя собой земное воплощение Исиды. – Благодаря мне родит земля, плодятся животные, в чреве женщины начинается новая жизнь. – И голосом, проникнутым нежностью и состраданием, она продолжала:
Иди ко мне, если ты ищешь истину,