Иди ко мне, если ты сбился с пути,
Иди ко мне, если ты болен и жаждешь исцеления,
Иди ко мне, если ты грешен и ждешь прощения.
В моей обители каждый найдет пристанище.
Я всем дарую мир – мужчине и женщине, рабу и господину, бедному и богатому.
Я зову к себе всех, ибо я – ваша любящая мать Исида.
У меня подкашивались ноги. Теперь мне стало ясно, что Исида более могущественная, чем Фортуна, она повелительница судьбы.
Она – воплощение всех богинь и богов, какими бы именами их ни называли. «Ты – та единственная!» – кричала моя душа. Люди подались вперед, чтобы прикоснуться к одежде верховной жрицы, увлекая меня за собой. Не сон ли это?
Я пала на колени перед жрицей. Она протянула мне руку и заставила подняться, пристально глядя в глаза. Потом, не говоря ни слова, вручила мне золотой систрум, висевший у нее на согнутой руке.
Я взяла инструмент и удивилась, как удобно его держать. Жрица повернула меня лицом к стоявшим перед ней людям, и я начала потряхивать систрумом в нужном ритме, будто для меня это было привычным делом. Я осознала, что все, к чему стремилась, ждет меня здесь, в обители Исиды.
Глава 7:
Посвящение.
На следующий день после моего посещения храма от Тиберия пришел приказ, состоящий из четырех слов, его нельзя было не выполнить: «Немедленно отправляйтесь в Антиохию». И весь дом завертелся, словно в вихре. Большую часть мебели мы взяли в аренду вместе с виллой, но предстояло упаковать личные вещи. Эти лихорадочные сборы не могли развеять мои мысли.
– Как я могу уехать из Александрии? – шепнула я на ухо Рахиль, когда мы перебирали одежду. – Как я могу уехать от Исиды, ведь я только что нашла ее.
– Исида везде, – уверила меня Рахиль.
В сердцах я бросила взятую для упаковки тунику.
– Могущество Исиды здесь, в Египте.
– Нет, оно везде, – повторила рабыня, подняв тунику и начав ее складывать снова. – Если она имеет насчет вас какие‑то виды, вы об этом скоро узнаете.
Мои кузины Друзилла и Юлия поддавали пинка рабыням, если они их раздражали. В первый раз я испытала такое же желание.
Вечером за ужином мама безумолчно болтала об Антиохии. Столица Сирии, где протекала бурная политическая и социальная жизнь, уступала только Риму. Мама уже прикидывала, какие можно будет завязать знакомства. Этот город как раз для нее, но и отец казался тоже довольным. Антиохия являлась военным форпостом, занимавшим выгодное стратегическое положение, окном на Восток. Родители строили грандиозные планы и предвкушали предстоящие перемены.
Наша повариха Геба, готовясь к путешествию, весь день закупала египетские травы и специи. Поэтому ужин оказался легким. Мы довольствовались жареным ягненком, сладким перцем, луком и рисом. Мама, просившая принести что‑нибудь еще, обратила внимание на мою тарелку, почти не тронутую.
– Тебе нездоровится? – спросила она, пощупав мой лоб. – Температуры нет, но у тебя усталый вид.
– Мама, я за день ни разу не присела, – ответила я, потупив взгляд.
– Тогда иди спать, – вмешался отец. – Мы отплываем завтра на рассвете. Вставать придется рано.
Кивнув родителям, я вышла из‑за стола. Их восторг приводил меня в еще большее уныние. Сердце учащенно билось. Тяжелой поступью я ушла в свою спальню. Там меня ждала Рахиль. Щеки ее пылали.
– Что случилось? – спросила я.
Рахиль приложила палец к губам.
– Идемте со мной. Скорее!
Не говоря ни слова, Рахиль повела меня на кухню.
– Не попадайтесь на глаза Гебе. Подождите меня здесь.
Она осторожно открыла дверь и заглянула внутрь. Убедившись, что там никого нет, Рахиль подала мне знак. Мы пересекли кухню и вышли через черный ход.
Двое дюжих носильщиков ждали на улице подле зашторенного паланкина. С факелом в руке подошел еще один человек, наголо бритый и еще большего роста.
– Меня зовут Тот, – представился он. – Верховная жрица просит вас прийти в храм, но только если вы сами желаете этого.
Я вопросительно посмотрела на Рахиль. Она кивнула мне в знак согласия:
– Я хорошо знаю Тота, но вас одну не оставлю.
Я покачала головой:
– Не надо. Стоит ли рисковать из‑за меня?
– Вы уверены? – спросила она и пристально посмотрела мне в глаза.
– Да, уверена, – ответила я, стараясь придать решимости голосу.
Рахиль с облегчением вздохнула, когда накинула мне на плечи палу. Тот помог мне войти в паланкин. Казалось, он слышит, как бьется мое сердце. Я заставила себя улыбнуться и удобно устроилась среди мягких подушек, лежавших на сиденье. Тесную кабину освещала фарфоровая лампа с миндальным маслом. И все же дорога показалась бесконечно долгой, пока я представляла, что меня ждет. Мыслями я часто возвращалась к Марцелле. Она была со вынуждена посвятить себя богине, никогда не покидавшей свои чертоги, а моя богиня странствовала по всему миру. Веста заботилась лишь о том, чтобы горел огонь, а Исида – вездесущая. Стала бы Марцелла завидовать мне, или же она сочла бы меня безумной? Что бы она ни думала, мне недоставало ее в этот ответственный момент моей жизни.
Вдруг носильщики остановились и опустили паланкин. Тот помог мне выйти из него. Величественный храм предстал передо мной во всем своем великолепии. Он показался мне еще больших размеров и очень таинственным. Я ощущала дрожь в коленях, поднимаясь по мраморным ступеням. Верховная жрица встала с трона при моем появлении. Она была прекрасна и казалась не от мира сего. Узнав меня, когда я преклонила перед ней колени, она зажгла ладан в белой алебастровой курильнице, и святилище наполнилось сладким ароматом. Откуда‑то, вероятно, из соседнего помещения, доносилось пение. Жрица кивнула мне, и я поднялась с колен. Видя мое волнение, жрица спросила:
– Ты не боишься?
– Нет, – ответила я, удивившись, что говорю правду.
– Я вижу. – Улыбка озарила ее лицо. – Богиня позвала тебя. Она предлагает тебе пройти обряд посвящения.
– Неужели? Я очень рада! – воскликнула я, переполняемая эмоциями. Но потом грустно покачала головой: – Это невозможно. Родители отправляются в Антиохию... Я люблю своих родителей, – добавила я извиняющимся тоном, – и не могу их оставить.
– Конечно. Исида знает это. И она никогда не потребовала бы, чтобы ты ушла из семьи. Она не просит такого, чего ты не можешь сделать. Неволить людей не в ее правилах. – Жрица немного помолчала, испытующе глядя на меня, и продолжила: – Если хочешь, твои приготовления могут начаться завтра. На это уйдет десять дней.
– Но мы отплываем завтра.
– Это меняет дело. – Нежная улыбка заиграла на губах жрицы. – Прислушаемся к решению богини. А ты действительно хочешь стать ее служительницей?
– Да, конечно!
– Ты можешь поклоняться Исиде умом и сердцем. Тебе даже не нужно ходить в храм, хотя в Антиохии он есть. Ты можешь молиться в нем, не подвергая себя риску посвящения.
Риску? Я на мгновение задумалась. Но какое это имеет значение?
– Я буду рада вынести любое испытание, чтобы стать ее служительницей, если это возможно.
– Тогда ты должна подготовиться, – стала объяснять жрица. ‑ С завтрашнего дня начни соблюдать пост. В течение десяти дней никакой еды, ты можешь пить только воду и соки. Каж дый день в одно и то же время ты должна быть наедине с
И силой Это важно59
– Наедине с Исидой?
– Да. Вот что нужно делать. Сидя на полу с вытянутыми вперед ногами, выпрями спину. Соедини руки, чтобы пальцы и ладони соприкасались между собой. Нет, не так, а вот так.
Я кивнула и сложила руки, как она показала, готовая выслушать дальнейшие указания.
– Сосредоточься на богине, мысленно представь ее образ. Если будешь думать о чем‑то другом, прогони эти мысли. После десяти минут концентраций разомкни руки и положи их на колени ладонями вверх.
Сидеть десять минут в неподвижности – это показалось мне чересчур долго, но я внимательно продолжала слушать.
– Может быть, перед глазами у тебя возникнут картины или образы, появятся странные ощущения, или тебе послышатся голоса. Что бы ни происходило, не бойся. Воспринимай это как ниспослание Исиды. Выполняй мои указания каждый день. Затем на десятую ночь к тебе придет Тот.
Я с удивлением посмотрела на жрицу. Все эти инструкции... Что, она не слышала меня?
– Но я вам сказала, что мы уплываем. В Александрии меня уже не будет. Через десять дней, если пожелает Нептун, наш корабль достигнет Антиохии.
– Ладно, посмотрим.
Мы вышли из храма с Тотом и быстро спустились по мраморным ступеням к ожидавшему нас паланкину. Когда мы добирались сюда, ночь была безоблачной и в небе сверкали звезды, но сейчас, к моему удивлению, начинался дождь. Носильщики дружно взялись за свое дело. Поднялся сильный ветер, и по крыше застучали тяжелые капли. К тому времени как я оказалась дома, с занавесок в паланкине текла вода, и моя пала намокла.
Я почувствовала, что Рахиль, встретившая меня, чем‑то встревожена.
– Старайтесь не шуметь, – прошептала она. – Ваш отец уже встал. Только что пришел слуга господина Германика. Наверное, какие‑то последние распоряжения насчет путешествия. Они в библиотеке.
Я сбросила палу и отдала ее Рахили. На цыпочках мы поднялись по лестнице в мою комнату. Все вещи, за исключением некоторых предметов первой необходимости, унесли на корабль. Рахиль убрала мою промокшую одежду. Голова шла кругом от захватывающих событий.
– Все прошло замечательно, – сказала я, развязывая ленту на волосах. – Жрица предложила завтра совершить обряд посвящения, но, конечно, это невозможно.
– Что и говорить. – Рахиль подавила зевок. – Вам лучше пойти спать. Ваш отец сказал, чтобы с рассветом вы уже были на ногах.
Когда рассвело, дождь лил как из ведра и яростные порывы ветра обрушивались на дом со всех сторон. Отправление отложили, пока не стихнет шторм. Позднее утром в мою спальню вошла Рахиль и отодвинула занавески. Полусонная, я глянула за окно. Небо заволокли тучи, темно, будто сгущались сумерки.
– Завтрак весьма скудный – вас же собирались кормить на корабле, – предупредила Рахиль. – Ваш отец съел последнее яйцо. Он сейчас опять в библиотеке, изучает карты. Госпожа тоже там, пишет письма. По ее словам, ваша мать доест ягненка, если вы откажетесь от своей порции.
– Я бы немного поела. Я вчера так перенервничала, а сейчас умираю с голоду. – Я потянулась, села и вдруг вспомнила. – Нет, не надо ягненка. Жрица сказала, в течение десяти дней ничего, кроме питья. Смешно получается: шторм скоро закончится, и мы отправимся в плавание либо сегодня днем, либо уж точно вечером, а я все равно буду выполнять ее указания.
– Есть апельсины, – вспомнила Рахиль. – Я сделаю вам сок.
Немного погодя я спустилась в гостиную и села рядом с водяными часами – замысловатой конструкцией из большого колеса и поплавков. Эти часы составляли часть интерьера виллы. Приняв положение, какое мне описала жрица, я попыталась сосредоточиться мыслями на Исиде. Но в голове был полнейший сумбур. Часы издавали раздражающий журчащий звук, который я никогда раньше не замечала. За окном завывал ветер, хлестал дождь, не собираясь переставать.
Рахиль и Фест, несмотря на непогоду, отправились на рынок что‑нибудь купить на обед. Они принесли в числе прочего апельсины и виноград для приготовления сока.
Дождь все продолжал лить.
На второй день и на третий тоже погода не улучшилась. Поначалу мне казалась заманчивой идея поста, но потом он стал мне в тягость. Когда родители снова перешли к нормальному питанию, соблазнительные запахи, долетавшие с кухни Гебы, еще больше усилили мои мучения.
Пятый день, наверное, был самым тяжелым. Дождь, неотлучное сидение в четырех стенах действовали всем на нервы. Атмосфера в доме накалилась до предела. Мама, убедившись, что я не больна, сердилась, когда я не притрагивалась к еде. Я не знала, как объяснить причину, и просто молчала, тем самым лишь подливая масла в огонь.
– Перестань ломаться и ешь! – накинулась она на меня.
– Я не голодна. Сколько можно повторять одно и то же? – закричала я.
Отец не сдержался и прорычал:
– Да вы что, с цепи сорвались? Какая муха вас укусила?
Я вскочила и выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Судя по звуку, тотчас донесшемуся до меня, мама сделала то же самое.
Ежедневные медитации не принесли успокоения. Наоборот, они усилили досаду, заставив меня сосредоточить внимание на пустом желудке.
– Сколько же еще может идти этот дождь? – буркнула я Рахили, когда в тот вечер ложилась спать.
– Кто знает, – ответила она. – У моего народа есть предание о человеке по имени Ной. В его времена дождь лил без конца сорок дней и сорок ночей.
– Все, хватит! Погаси лампу, – приказала я и повернулась к стене.
Хотя во время медитации на следующее утро никаких видений у меня не возникало, я утешалась мыслью, что половина поста позади. Дождь шел уже пять дней. Если бы произошло чудо и он продолжался бы еще столько же, я бы могла пройти обряд посвящения в адепты Исиды.
Все, казалось, изменилось во время буйства природы не только для меня, но и для всего нашего дома. Ливень уже не проклинали просто как досадное природное явление, нарушавшее привычный ход событий. К нему стали относиться как к ужасному бедствию. Слуги приносили домой подробности постигшего людей несчастья:
– Господин, обрушилась вся восточная стена рынка.
– Госпожа, большой корабль из Афин разбился о скалы у Фароса.
Как‑то днем прибежала Рахиль и рассказала, что затопило дворец проконсула. Но, несмотря на хаос вокруг, наш дом не пострадал и все его обитатели были живы‑здоровы. Все члены семьи занимались своими повседневными делами. А я сочиняла стихи и писала письма Марцелле. Папа распорядился принести ему кое‑какие свитки из мусейона. К концу шестого дня он прочитал почти всю историю завоевания Персии Александром Македонским, написанную персидским историком. Маме с корабля доставили обратно ткацкий станок, и она начала ткать новый гобелен на египетские мотивы. Рахиль в порядке эксперимента делала соки из овощей. Некоторые из них были довольно вкусными.
По мере того как проходили дни, а небеса низвергали потоки воды, мной овладевало нарастающее чувство умиротворения и осознание цели. Без сомнения, этот ливень обрушился на землю по воле Исиды. И он будет продолжаться до тех пор, пока не исполнится желание богини.
На десятый день порывы ветра стихли. К четырем часам погода прояснилась, и дождь прекратился. Люди стали выходить на улицу, некоторые плясали и шлепали босиком по громадным лужам. Папа пошел совещаться с Германиком. Он вернулся домой радостный и объявил об отплытии, назначенном на следующий день.
– Всем быть готовыми, – распорядился он.
Снова собрали и упаковали пожитки. Несомненно, в течение суток мы выйдем в море. Но жрица сказала, что на десятую ночь за мной придет Тот.
Когда служительницы храма снимали с меня одежду, я думала о Диане. Не покарает ли она меня за отступничество? И что скажет папа? Его реакция меня страшила больше, чем кара Дианы. Стоя обнаженной и трясущейся перед жрицей, я озиралась по сторонам, как оказавшийся в ловушке зверь, но усилием воли я подавила в себе желание удрать.
Множество ламп освещали стоявшую в алтаре большую золотую чашу, из нее жрица отлила немного жидкости в кубок и подала мне. У меня тряслись руки, когда я поднесла его к губам. Сладкая жидкость оказалась неожиданно вкусной. Я пила и пила, пока не осушила кубок. По всему телу разлилась приятная теплота. Мне уже было безразлично, что я стою обнаженной. Через некоторое время я даже не отдавала себе в этом отчета. Окружавшие меня люди запели громче, усилились звуки барабанов и систрумов.
Жрица жестом позвала меня за собой. Через дверь в конце большого зала мы вышли в коридор, казавшийся бесконечно длинным. Голова была ясной, а ноги не слушались меня. Жрица отступила в сторону, и взору открылась лестница, спускающаяся в черную бездну. Жрица показала взглядом, что дальше я должна идти одна. Это – испытание?
Я стараюсь спускаться осторожно. Мраморные ступеньки стертые, влажные и скользкие. Куда они ведут? И сколько Же людей по ним прошло? Под ногами я чувствую воду. С каждым шагом она поднимается все выше, достигает мне до колен, а потом до бедер. Я оглядываюсь, но жрицу не вижу.
Еще шаг – я теряю равновесие и плюхаюсь в воду. В первый момент кажется, что опускаюсь на самое дно, но меня, как пробку, выталкивает на поверхность. Чтобы не наглотаться воды, задерживаю дыхание, но вода вливается внутрь, жжет горло, заполняет легкие. Снова с головой оказываюсь под черной толщей воды. Три года назад из‑за сломанной лодыжки я не смогла со всеми детьми научиться плавать и сейчас кляну за это Фортуну.
Отчаянно барахтаясь, иногда выныривая на поверхность, но потом опять уходя под воду, пытаюсь дотянуться до ступеней. но не нахожу их. Ужас охватывает меня. Легкие готовы разорваться, когда стараюсь не открывать рта, чтобы не захлебнуться. Все, больше нет сил сдерживать дыхание, сейчас я умру. Зачем ты это сделала, Исида? Ты велела подняться ветру, литься дождю в течение десяти дней и ночей подряд только для того, чтобы утопить меня? Не могу и не хочу поверить в это, помня, что во время медитации ко мне пришло осознание цели. Конечно, богиня морей могла бы вызволить меня из этой хляби. Помоги мне, мать Исида, помоги! Ты можешь все, так веди меня сейчас!
Взяв себя в руки, скольжу вперед одной ногой по дну, затем другой. Превозмогая удушающую боль в груди, поднимаю руку над водой, будто протягиваю ее Исиде.
Конечно, здесь должна быть стена, по ней я дойду до ступеней. Дно скользкое, продвигаюсь медленно, боль в груди раздирающая, невыносимая. Инстинктивно делаю вздох и вбираю в себя еще больше воды. В этот момент касаюсь пальцами нош твердой поверхности. Что это? Стена? Нет, ступенька! Задыхаясь, карабкаюсь вверх. Дважды соскальзываю назад и теряю опору под ногами. Наконец наступает незабываемый момент, когда выныриваю из воды. Каждый вздох – наслаждение.
Откашливаясь, держась за живот, скорчившись, доползаю до верхней ступени и растягиваюсь на мраморном полу. Ничего не слышу, кроме своего тяжелого дыхания, пока до меня не доносится слабый звук ритмических ударов. С волос по глазам стекает вода. Я оглядываюсь по сторонам. Где же жрица? Где протянутые ко мне руки и поздравления? Ее нет, нет никого. На некотором расстоянии вижу широкую веранду на семи мраморных колоннах. А за ней – море. Медленно, с трудом встаю на ноги.
Босиком спускаюсь сначала по семи невысоким ступеням, а потом иду по песку, мелкому, как пудра. Стоит безоблачная ночь, на небе сверкают мириады звезд, светит полная луна. С наслаждением вдыхаю свежий морской воздух. Вдруг вижу, как из моря появляется сияющая фигура. Сначала лицо, обрамленное пышными волосами огненного цвета, затем точеный торс. На голове – корона, украшенная всевозможными цветами, а поверх длинной белой туники – голубая накидка с мерцающими в лунном свете звездами.
На сей раз Исида – не сон.
Глава 8:
После встречи с Исидой.
Поднявшаяся из моря богиня стояла передо мной, она была выше Фаросского маяка, о ее ноги разбивались громадные волны. Она внушала благоговейный страх своим величием и вызывала восхищение своим сиянием. Содрогаясь всем телом, я упала на песок, но, к удивлению, не испытывала боязни.
Я подняла голову, когда кто‑то слегка дотронулся до моих плеч – сначала до одного, потом до другого. Верховная жрица и ее прислужницы, появившиеся будто ниоткуда, обступили меня.
– Ты видела ее? – возбужденно спросила молоденькая жрица.
– Да, да! – выпалила я и снова посмотрела в сторону моря, но Исиды уже не было. Я разочарованно вздохнула.
Верховная жрица ласково улыбнулась:
– Если бы она осталась здесь еще какое‑то время, ты бы уже не принадлежала этому миру.
– Но как мне жить дальше, если я видела...
– Живи, как и прежде. Впереди у тебя такая долгая жизнь.
Прислужницы смотрели на меня с некоторым удивлением, когда помогали мне встать. Держа меня за руки, они провели меня через зал во внутреннее святилище храма. Пол, стены, сводчатые потолки были позолочены и отделаны ляпис‑лазурью. Всюду горели лампы, отделанные драгоценными камнями.
В этом великолепном помещении меня облили священной нильской водой из золотого кувшина, украшенного изумрудами. Храмовые жрицы обтерли меня полотенцами из мягкого полотна и намазали душистыми маслами. На меня надели широкое платье и повесили на шею гирлянду из роз, распространявших сладчайший аромат.
Верховная жрица вручила мне миниатюрный золотой систрум и сказала:
– Он священный. Исида, вечная женщина и покровительница жизни, имеет много символов, но одно оружие. Систрум – инструмент, на котором она играет, когда хочет произвести перемены или постичь истинный смысл вещей, простыми людьми воспринимаемый как данность. Ты, Клавдия, заслуженно получаешь один из них. Возвращайся в мир и возьми его с собой.
Я с сомнением посмотрела на нее.
Верховная жрица снова улыбнулась мне, обняла за плечи и повела по многочисленным коридорам, где я уже проходила. Неожиданно мы оказались в просторном атриуме. Как я могла уйти из этого места? Как я могла расстаться с прислужницами, теперь казавшимися такими же близкими, как Марцелла?
– До посвящения, – сказала верховная жрица, держа меня за плечи, – ты была дочерью своих родителей. Ты и осталась ею. Ничто не изменилось.
– Все изменилось! – воскликнула я.
– Все и ничего. – Она кивнула Тоту, вероятно, тихо поднявшемуся по лестнице и сейчас стоявшему подле меня. – Паланкин у входа. Тебя доставят домой.
С этими словами верховная жрица набросила мне на плечи накидку из мягкой голубой ткани, повернулась и ушла в храм.
* * *
Конец истории был печальным – я предчувствовала, что никогда не увижу ее снова.
Я покорно позволила Тоту помочь мне сесть в паланкин. А что еще мне оставалось делать? Все и ничего. В чем состоял смысл пережитого мной? Я размышляла об этом, когда рабы несли меня домой. Вне всякого сомнения, я никогда не буду такой, как раньше, вместе с тем я не изменилась. Передо мной открылись секреты мироздания. На миг Исида и я слились воедино, и все же я остаюсь прежней Клавдией Прокулой, возвращающейся сейчас домой к своей обычной жизни, словно ничего не случилось.
Я та же четырнадцатилетняя девушка, и мне предстоит принять важное решение.
Я сжимала в ладони крошечный золотой систрум, подаренный мне верховной жрицей. На какой‑то момент я снова ощутила прилив радостного возбуждения, как после посвящения, когда Исида возникла перед моими глазами. Я вздохнула. Приближаясь к нашей вилле, я почувствовала, несмотря на совершившееся со мной чудо, будто мне нет еще четырнадцати лет. Предстояло держать ответ перед отцом.
Едва начинало светать, когда я вышла из паланкина. В доме было темно, свет горел только в библиотеке. На цыпочках я вошла в атриум и замешкалась, не зная, что лучше сделать. Как просто взять и проскользнуть в свою комнату, снять гирлянду цветов, синюю накидку и спрятать их где‑нибудь. Все равно в этой предотъездной суматохе никто их не найдет. Зачем кому‑то знать, где я была? И папе тоже. Но если я не буду искренней, если не расскажу ему о замечательном событии, произошедшем со мной, тогда вообще какой во всем этом смысл?
– Кто там? – спросил папа. – Клавдия, это ты?
Я еще крепче сжала в руке систрум и, сделав глубокий вдох, толкнула дверь в библиотеку.
Отец оторвал взгляд от большой карты, лежавшей на столе перед ним, и уставился на мой наряд. Карта начала скручиваться, когда он встал со стула, слегка покачнувшись, и закричал:
– Что ты наделала?
Я подумала о пленных, которых он, должно быть, допрашивал, и мне стало их жалко. С дрожью в голосе я ответила:
– Исида позвала меня.
– Ты что, рехнулась?
Я опять сделала глубокий вдох:
– Я должна была пойти к ней.
– Что за вздор ты несешь?
– Исида – королева‑мать для всех нас, – начала я. Кончик папиного носа побелел. Плохой знак. Это случалось, только когда он очень сердился. – Она охраняет нас здесь, на земле, и когда мы умираем, то не уходим в какое‑нибудь ужасное место вроде Гадеса. Исида сулит покой и радость всем и только просит, чтобы мы верили в нее и поступали лучшим образом.
– А римские боги для тебя недостаточно хороши? – взревел отец,
– Нет, недостаточно. – Я перевела дыхание и продолжила: – Старые боги капризные, как дети, а новые лучше, что ли? Или, может быть, Тиберию поклоняться?..
Папа раскрыл рот от изумления. Воспользовавшись его замешательством, я пошла в наступление:
– Наверное, ты тоже так думаешь. Не оттого ли ты так часто ходишь в храм Митры?
– Что ты можешь знать про Митру? – спросил отец, подавшись всем телом вперед, словно хотел лучше разглядеть меня. Своим вопросом я застала его врасплох.
Я думала о Митре, этом мужском боге, о смелости и братстве. Легко понять, почему он импонировал отцу. У отца было сильно развито чувство долга.
– Митра – это бог воинов, мне запрещено поклоняться ему, – продолжала я. – А Исида – для всех. – С этими словами я взяла его за руку. – Папа, после посвящения луна светила так ярко, она казалась такой близкой, что мне почудилось, будто я теряю рассудок. По венам текла не кровь, а свет, исходивший от Исиды. В кратчайший миг я узнала все, что когда‑то было или когда‑нибудь будет. Я стала крошечной частицей ее всемогущества.
Глазе отца округлились. Он смотрел на меня, словно видел впервые.
– И что произошло потом?
– Почти все куда‑то постепенно исчезло. И богиня тоже. Если стану рассказывать тебе подробно, я все растеряю. – Я беспомощно покачала головой, едва сдерживая слезы. – О случившемся невозможно говорить, это надо чувствовать. Могу лишь сказать, что я видела богиню, как сейчас вижу тебя. Теперь мне ясно, почему Исида привечает бедных, страждущих и больных. Разве не понятно, папа, мы все – частицы друг друга, как листья на одном дереве.
Он довольно долго сидел молча с бесстрастным выражением лица. Потом грустно покачал головой:
– Но почему твой выбор пал на богиню этой блудницы Клеопатры?
– Клеопатра тебе ненавистна, но как бы ты поступил, окажись египтянином, наделенным такой властью, какой она обладала? – Я понизила голос, заметив, как папа покраснел. – Клеопатра считала себя владычицей мира. Разве не естественно было бы для нее взойти на золотой трон при триумфе Антония?
– Естественно? – Отец вздернул густые брови. – Для кого? Она крутила им как хотела. – Он снова повысил голос: – И ты хочешь стать такой же?
– Нет, папа. – Я виновато опустила голову, потом взглянула на него. – Но Антоний любил Клеопатру. Он сделал свой выбор.
– Хватит об этом, – сказал отец, вставая. – Сними эту одежду и иди спать. Слышишь меня? Через несколько часов мы будем далеко от этого проклятого города. Возможно, мы еще поговорим с тобой об Исиде, но только не о Клеопатре. – Он обнял меня за плечи. – Ну‑ну, дорогая. Выспись хорошенько, и ты забудешь об этой чепухе.
– Хорошо, папа, – согласилась я, но даже тогда я понимала, что буду помнить об этом всегда.
Часть II:
АНТИОХИЯ.
Восьмой год правления Тиберия
(22 год н.э.)
Глава 9:
Заклинание.
Предстоящий прием гостей заставил изрядно поволноваться, мне даже стало немного страшно – впервые я появлялась в обществе как взрослая. Впрочем, я прекрасно знала, что и как говорить. Меня долго обучали, как ходить, сидеть и стоять. Теперь требовалось показать, чему я научилась. Скоро, очень скоро мне нужно будет найти мужа. Аукцион для меня неизбежен, как для любой рабыни.
Что касается гостей... Я никогда не обладала беспечной уверенностью, свойственной Марцелле, однако платье может оказаться хорошим подспорьем. Не для меня бледные пастельные тона, какие подбирали подругам их родители, не годятся и насыщенные красно‑коричневые и яркие оранжевые, в которых щеголяли мои двоюродные сестры Юлия и Друзилла. Я хотела выглядеть естественно. Сейчас, рассматривая себя в зеркале, я не могла понять, что я собой представляю. На мне наряд из светло‑кремовой ткани с золотой ниткой, но как он сидит...
– Эту ткань привезли не откуда‑нибудь, а из Индии, – напомнила мне мама. – Отец отдал за нее целое состояние.
Папа... Он такой добрый. Я машинально теребила пальцами миниатюрный золотой систрум, что носила на шее, вспоминая посвящение и состоявшийся после него разговор. Египет казался сейчас таким далеким. Неужели прошло всего два года? Хотя никто из нас не вспоминал о той беседе, она сблизила нас. Папа, видимо, постарался забыть обо всем тогда произошедшем как о выходке, совершенной мной по молодости. Наверное, он был прав. Ежедневно я предавалась медитации перед небольшим святилищем Исиды, но очень хотела посетить ее главный храм в Антиохии.
Когда мы поселились в городе‑государстве, мама стала поручать мне всевозможные дела. Прежде всего предстояло познакомиться с новой метрополией. Затем требовалось обставить дом и содержать его, поскольку Тиберий распорядился, что отныне на неопределенное время мы должны остаться в Антиохии. Мама принялась учить меня вести хозяйство. На это уходило немало времени, а я еще занималась танцами, пением и игрой на лире. Плод этих стараний сейчас отражался в зеркале – молодая девушка, получившая превосходную выучку для вступления в брак, но не готовая к нему.