Пронзительно заиграли трубы. Тысячи людей устремили взоры на человека в облике Харона, стражника у ворот подземного царства, который поднял молот. Трижды он ударил в громадный гонг. Распахнулись Врата жизни, и на арену вышли двенадцать рослых, мускулистых гладиаторов. Под гром аплодисментов нетерпеливых зрителей, по‑военному чеканя шаг, они промаршировали по кругу арены и остановились перед ложей Тиберия. На лицах каждого были заметны шрамы, некоторые все еще иссиня‑багровые. У одного из гладиаторов недоставало уха, у другого шрам проходил вдоль переносицы. Прозвучал горн, и наступила тишина. Гладиаторы подняли правые руки со сжатыми кулаками и отчетливо произнесли хором:
– О Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!
Они мне показались великолепными. Особенно Голтан. Его я узнала сразу. Несмотря на шрам, идущий от глаза до скулы, несмотря на расплющенный нос, я узнала его львиную грациозность, его густые косматые волосы цвета меда, янтарные глаза, от которых ничто не ускользало.
Шестеро из двенадцати имели короткие мечи, а другие шестеро – сети и трезубцы. В каждом поединке определялись победители, они затем вступали в схватку с другими противниками – и так, пока не оставалась одна‑единственная пара. Начало состязаний протекало спокойно. Соперники изучали друг друга, делали выпад и отступали назад, будто исполняли танцевальные па. Постепенно темп нарастал. Один гладиатор наносил удар, другой отражал его и затем контратаковал. Я следила только за Голтаном, который защищался едва заметными, несильными движениями.
– Ничего особенного, – заметила Апиката, проследив за моим взглядом. – Я правильно сделала, поставив на Шабу.
– Рано сбрасывать со счета Голтана, – вмешался Сеян. – Он бережет силы. Они ему еще понадобятся. Держу пари, это его последние игры.
Я оторопела:
– Что вы имеете в виду?
– Безусловно, он – великий гладиатор. Я не видел никого, ктс мог бы с ним сравниться, но посмотрите на других. Конечно, он мог бы справиться с одним, двумя, даже тремя соперниками. Но со всеми... По меньшей мере он будет тяжело ранен, изувечен.
Апиката содрогнулась:
– А захочет ли он жить в таком случае?
– Пожалуйста, не надо, – перебила я их. – Состязания едва начались. Конечно, он выйдет победителем. У него были минимальные шансы, когда я увидела его в первый раз еще девочкой.
– Не совсем так, – сказал Сеян. – Я тоже видел те игры. Зрелище незабываемое. Но сейчас все по‑другому. Посмотрите, кто участвует – лучшие гладиаторы мира: Дионисий из Эфеса, Рамсес из Александрии, Геркулес из Афин. А эфиоп Шабу – это же богатырь! Всех Голтану не одолеть.
Но он должен!
Каждый раз, когда Голтан менял позицию, Геркулес неотступно следовал за ним. Они передвигались словно в одной связке. Но так продолжалось недолго. С лучшим из греков Голтан разделался и стал присматриваться к следующему противнику– длинноволосому, почти на две головы выше его ростом скифскому гиганту. Он стоял, не двигаясь, на месте, а скиф рванулся на него. В последний момент он отступил в сторону, а великан, продолжая по инерции двигаться вперед, споткнулся. В этот момент Голтан вонзил свой меч ему в бок. С двумя покончено. Вокруг продолжались поединки между другими гладиаторами – звон металла, стук доспехов, темные пятна крови на песке. Раб в костюме Меркурия осторожно ходил между поверженными бойцами и раскаленной докрасна кочергой проверял, не жив ли кто‑нибудь из них. Рабы уволокли шесть безжизненных тел через Ворота смерти. Демоны, изображенные на фризе над ними, производили менее устрашающее впечатление, чем кровавая бойня на арене. Оставалось еще шесть гладиаторов.
Перед Голтаном оказался проворный боец, который грациозно бросил сеть, затем отпрыгнул назад и стал так быстро наносить колющие удары своим трезубцем, что я не могла уследить за его движениями. То и дело раздавался лязг трезубца о меч Голтона. Из раны на руке у него текла кровь, но он продолжал парировать удары. Толпа задержала дыхание, когда он пошел в атаку, оттесняя соперника, лишая его возможности действовать трезубцем, и стал одолевать его, молниеносно нанося рубящие удары, не оставлявшие шансов на спасение. Поединок закончился победой Голтана. Толпа обезумела.
Я повернулась к Сеяну:
– Что вы сейчас скажете о Голтане?
Рабы опрыскали нашу ложу водой, пахнувшей фиалками, которая не могла уничтожить запах крови и экскрементов, поднимающийся с арены. В проходах снова появились юноши и девушки, продававшие закуски и напитки, Они расходились нарасхват
– Это еще не конец, – сказал мне Пилат. Он кивнул на арену где Голтан и другой уцелевший гладиатор – эфиоп Шабу, также вооруженный мечом, приняли боевую стойку. – У Голтана большая рана на правом предплечье. Кажется, он устал.
– Он действительно устал, – согласился с ним Сеян. – Он отделался легким испугом, когда бился с тем здоровяком. А сейчас посмотрите на этого.
Сердце у меня замерло, когда Шабу сделал выпад вперед, пытаясь нанести серию быстрых ударов в нижнюю часть туловища Голтана. Он отскочил, защищаясь щитом от меча Шабу. Искры разлетались в стороны при ударе металла о металл. Голтан немного отступил под натиском соперника, но не дрогнул. Тот все норовил быстрыми режущими ударами попасть Голтану по голове. Прикрываясь щитом, он зигзагами пятился назад. Голтан оборонялся, а Шабу наступал настойчиво и агрессивно.
– Голтан обречен, – сказал Сеян, взяв кубок с вином. – Жаль В свое время он был неплохим фехтовальщиком
– Это еще не конец! – воскликнула я и дотронулась до систру ма, висевшего у меня на шее. «Исида, помоги», – мысленно взмолилась я.
Голтан только защищался щитом и не оказывал никакого со противления. Я заметила, что, отступая, он все больше и больше подходит к императорской ложе. Шабу снова сделал выпад. Голтан увернулся и встретил разящий удар своим мечом. Раздался громкий звон металла. Меч Голтана плавно скользнул по оружию Шабу Таким приемом он рассчитывал ранить противника в плечо. И это ему удалось. Шабу попятился назад, прикрываясь щитом. Голтан, будто не обращая внимания, что кровь капает из раны на панцирь, старался сломить сопротивление соперника. Зрители повскакивали с мест и кричали в тысячи глоток.
Носком правой ноги Шабу ударил по песку, так что он полетел в лицо Голтану. Но Голтан был не из тех, кто мог попасться на та кие уловки. Он продолжал яростно атаковать. Неожиданно Голтан подпрыгнул и, выгнув спину в полете, занес меч. Он обрушился на противника, и грохот от их щитов эхом прокатился по трибунам
– Нет, он вовсе не устал! – крикнула я почти на ухо Сеяну. – Он просто делал вид, что выбился из сил.
Я тоже вскочила и заорала от возбуждения. Пилат, Сеян, Али ката, все окружавшие нас зрители и, как казалось, весь мир скандировали:
– Голтан! Голтан!
В этот момент он поскользнулся на внутренностях одного из убитых гладиаторов и упал навзничь. Я завизжала, когда Шабу рванулся вперед и замахнулся мечом, чтобы закончить поединок. Голтан перекатился в сторону, и меч прошел на волосок от его лица. В тот же миг он вскочил. Его икры, перетянутые кожаными ремнями, напряглись.
Потом он сделал прыжок и, держа рукоятку меча обеими руками, чуть ли не наполовину разрубил Шабу. Зрители взревели в знак одобрения и восторга. Эфиоп рухнул на землю, фонтаном брызнула темно‑красная кровь. Шабу дернулся, по его телу прошла дрожь, пятками он пропахал в песке глубокие борозды и затих.
– Клянусь Юпитером! Он снова победил! – воскликнул Пилат. Он повернулся ко мне и улыбнулся: – Ты опять это предвидела, Клавдия?
Я покачала головой, не сводя глаз с победителя. С широкой улыбкой на лице Голтан снял шлем и поклонился сначала императору, а потом зрителям. И еще он посмотрел на меня. Или мне показалось?
На приеме, устроенном в тот вечер, Пилат нарочито не общался с женщинами. Он удалился с Сеяном в кабинет, отделенный занавесом от общего зала. Я неотрывно следила за Голтаном. Он разговаривал с двумя офицерами императорской армии и рассмеялся какой‑то шутке.
Апиката перехватила мой взгляд:
– Странно, не правда ли?
– Как вы думаете, о чем они могут говорить? – не выдержала я.
– Не иначе как о женщинах. Толкуют, что Голтан преуспел и на этом поприще. Красавец про него не скажешь, однако...
– Я другого мнения.
– Клавдия! Кто красавец – так это Пилат. Ваш гладиатор, вероятно, был привлекательным в юные годы, когда вы сделали прославившее вас предсказание. Ему тогда едва исполнилось двадцать, а сейчас... Посмотрите на его нос. Он сломан. А этот шрам. Представьте себе его тело.
Я с радостью представила бы себе его тело.
– Все в шрамах, конечно. Но какая у него жизнь! Подумать только, что он испытал! Одно это не оставляет меня равнодушной.
– Неужели? – Апиката с любопытством посмотрела на меня. – Вот уж не думала.
Голтан пересек широкий мраморный зал, не обратив внимания на нескольких своих почитателей, желавших пообщаться с ним. Он подошел к нам, приветливо улыбаясь и глядя мне в глаза. Потом повернулся к Апикате и сказал:
– Никто в мире не сравнится с вами в том, какие приемы вы устраиваете.
– Спасибо за комплимент, – проговорила она. – Не иначе вы многое повидали на свете.
– Но нигде я не встречал таких женщин, как ваша гостья, во всяком случае, уже многие года.
Апиката засмеялась и отвернулась от меня:
– Мой совет: держите ухо востро с Клавдией. Она у нас немного колдунья.
– Тогда скажите, что меня ждет, колдунья. – Он протянул руку ладонью вверх. – У нас в Дакии женщины гадают по руке. А вы можете? – Он держал себя раскованно, когда смотрел на меня из‑под густых лохматых бровей напряженным взглядом.
– Мои способности слишком преувеличивают. – Я слегка наклонила голову, глядя ему в глаза. – Но иногда мои сны сбываются.
– О, как бы мне хотелось явиться вам во сне!
«Торопись жить».
– Может быть, так оно и случится, если того пожелает Исида.
Я взяла его большую, грубую руку, но чувствовала только ее тепло. Мои пальцы дрожали. Он не мог не ощутить этого. За его спиной я увидела, что Пилат вышел из кабинета за занавеской. Он окинул взглядом зал и увидел меня. Я отпустила руку Голтана.
– Жаль, но я не могу ничего сказать вам, ничего такого, что бы не знал весь Рим.
– А как насчет будущего? – продолжал настаивать он. – Вы видите там женщину с темными волосами, которые переливаются, как полированное красное дерево, когда на него падает свет? Женщину с серыми глазами, как дымчатые топазы из Индии. Вы ее не видите?
– Да. – Я снова наклонила голову. – Я вижу такую женщину, только остерегайтесь ее.
Глава 25.
Голтан.
В последующие после приема у Сеяна дни Голтан появлялся всюду: в театре, на скачках, на приемах. Я постоянно ловила на себе его взгляд – смелый, оценивающий, беззастенчивый, казавшийся мне не более как чувственным, в некотором роде угрожающим и лишенным намека на романтику или даже уважение. В нем я не находила ничего такого, что могло привлечь меня. А может быть, именно этого я и хотела?
Как и Пилат, Голтан абсолютно уверовал, что занимает свое место в мире, тем не менее он демонстрировал, хотя и не явно, позицию человека, способного выжить любым способом. Я наблюдала за Голтаном на одном из вечеров, когда он с безразличным видом слушал сенатора, стоявшего у его кушетки и что‑то оживленно говорившего ему, и он напомнил мне дремлющего льва, готового в любой момент вскочить и броситься за добычей.
Потом в течение трех дней я его ни разу не видела. Повинуясь внезапному порыву, я приказала носильщикам моего паланкина быть готовыми, чтобы доставить меня на Марсово поле.
– Зачем? – спросила Рахиль. – Вы никогда там не бывали.
– А разве обязательно нужна причина? Апиката говорит, очень интересно посмотреть на юношей‑рабов, которые упражняются во владении мечом.
– Я слышала, что их тренируют лучшие гладиаторы в стране, – сказала Рахиль, накидывая мне на плечи темно‑серую палу.
Резким движением я сбросила ее:
– Только не это старье. Дай мне ту новую. – Я показала на кусок мягкой тончайшей шерстяной ткани ярко‑сиреневого цвета.
Нас с Рахилью доставили в паланкине на большое поле. Я вышла и, махнув ей рукой, чтобы она возвращалась домой без меня, направилась к конюшне. Еще девочкой я нередко обгоняла Калигулу, мнившего себя искусным наездником. В Антиохии я часто выезжала на лошади, но в Риме то одно, то другое не позволяло мне совершать такие прогулки. Сейчас меня охватило трепетное волнение, когда я отчетливо вспомнила, как скакала во весь опор, ощущая себя на вершине мира. Что мне нужно сию минуту, так это длительная прогулка на горячей лошади, чтобы прогнать овладевшее мной беспокойство.
На обширной площадке рабы отрабатывали приемы защиты и нападения под руководством инструкторов и солдат. В тренировках принимали участие молодые люди различных национальностей: темнокожие нубийцы, выходцы из северных земель с голубыми глазами и белоснежной кожей, уроженцы Дальнего Востока с блестящими, черными как смоль волосами, заплетенными в одну тугую косу, болтавшуюся на затылке при резких движениях. Я подошла к небольшой группе зевак, обступивших юношу, отличавшегося от сверстников умением владеть мечом.
– Хотите, я куплю его для вас?
Удивленная, я обернулась и увидела Голтана, оказавшегося рядом и пристально смотревшего на меня янтарными глазами.
Я негромко засмеялась.
– Вы шутите. Зачем мне гладиатор? – Под его взглядом я почувствовала, что мое лицо залила краска. – Он мне напомнил юношу, которого я видела давным‑давно. Он так же мастерски сражался.
– И ему здорово везло.
– Вы скромничаете. А этот юноша тоже из Дакии?
Голтан кивнул:
– Из моих родных мест. Его привезли на прошлой неделе. Он может оказаться неплохим капиталовложением. Я мог бы заняться его подготовкой в своей школе, а потом для вас выставить его на арену.
– Вы проявляете большое великодушие, но я не могу воспользоваться им. Мой муж ни за что не разрешил бы принять такой ценный подарок.
– Ему не обязательно знать. Пусть это останется между нами, – сказал Голтан и подошел ближе ко мне.
Я отступила назад.
– Вы думаете, что я стану обманывать мужа?
В его оценивающем взгляде промелькнула лукавая усмешка.
– Я знаю, вы никогда этого не делали.
– Простите?
– Я знаю, вы никогда этого не делали, – повторил Голтан.
– Откуда вам известно?
– Я счел себя обязанным выяснить это.
Почему я не рассердилась? Наоборот, я испытала удовольствие, что он интересуется мной.
– На вас работают хорошие осведомители, – наконец сказала я.
Отойдя от группы зевак, я направилась к конюшне, первой вошла в большое каменное здание и огляделась по сторонам. Ко мне подошел старший конюх – коренастый и краснощекий.
– Что желает госпожа? У нас хороший выбор верховых лошадей для женщин. – Он показал на гнедую кобылицу: – Она спокойная, как овечка.
– Я возьму ее, когда захочу покататься на овечке...
– Это хорошая скаковая лошадь, – сказал Голтан. – Я знаю ее владельца.
– Вы держите здесь лошадей? – спросила я его.
– Да.
– У господина лучшие лошади, – вмешался конюх, – но самые, что называется, горячие.
– Могу я взглянуть на них?
Голтан кивнул конюху, и он повел нас к стойлам.
– Это все ваши? – спросила я Голтана, который не отходил от меня ни на шаг.
– Да, из тех, что я держу в Риме.
Я переводила взгляд с одной лошади на другую.
– Я бы хотела поездить вот на нем. – Я показала на крупного жеребца черной масти с белой звездой на лбу. Он напомнил мне моего коня, на котором я в детстве училась верховой езде.
Конюх решительно покачал головой.
– Но я хочу, – настаивала я.
– Возьмите лучше ту чалую, что у входа, – сказал Голтан, тронув меня за руку.
– Вы не разрешаете мне выбрать лошадь, какую я хочу?
– Жеребец очень опасен. Оседлайте чалую и жеребца, – распорядился он и, держа меня за руку, повел к выходу.
Вскоре конюхи вывели во двор двух лошадей. Голтан погладил чалую по голове и сказал:
– Это хорошая лошадь, очень резвая. Она вам понравится.
– А почему бы вам не поехать на ней? – предложила я.
– Я не против, но Посейдону нужно размяться. Молодые конюхи боятся работать с ним.
Я посмотрела на жеребца, спокойно стоявшего рядом со мной:
– Он красивый.
Голтан нахмурился:
– Он не согласится. Кроме меня, на нем никто не ездил.
Я погладила Посейдона по морде. Он посмотрел на меня, но не шелохнулся.
– Подсади меня, – сказала я конюху.
Конюх – совсем еще мальчишка – стоял в нерешительности. Видя его замешательство, я пододвинула ногой подставку для посадки на лошадь, подобрала подол, ухватилась за седло и вскочила на Посейдона. Взяв поводья обеими руками, я почувствовала огромную силу животного. Когда я слегка ударила Посейдона пятками по бокам, то заметила, что мальчишка‑конюх смотрит на мои голые ноги.
– Стойте! – закричал Голтан. – Я не могу разрешить этого.
– Он мне кажется вполне спокойным.
Не успела я произнести эти слова, как Посейдон рванул с места, грациозно пошел рысью и, убыстряя ход, понесся на волю. Голтан рванулся вперед и попытался схватить жеребца под уздцы, но он высоко задрал морду. Конюх тоже отскочил назад. Всадники, выполнявшие упражнения на площадке, умчались кто куда.
О всемогущая Исида! Что мне делать? Я сжала жеребца ногами, как когда‑то учил меня отец, и ослабила поводья. Посейдон помчался галопом, быстро пересек плац и понесся в поле. Он перепрыгивал одну изгородь за другой, а мне ничего не оставалось, как наклониться вперед и крепко держаться за поводья. От этой быстрой скачки у меня захватывало дух, и я то и дело взвизгивала. Когда мы вылетели на дорогу, тянувшуюся по берегу Тибра, Посейдон припустил во весь опор.
Я забыла, какое чувство свободы и какой восторг я испытывала, когда подо мной была могучая лошадь. Сейчас я припала к шее Посейдона и вцепилась в его гриву. Мои волосы растрепались на ветру. Постепенно до моего слуха стал доноситься приближавшийся топот копыт. Оглянувшись через плечо, я увидела, что Голтан догоняет меня. Я опустила подол палы, пытаясь прикрыть колени.
– Что же вы не сказали, что умеете так хорошо ездить верхом? – прокричал он, поравнявшись со мной.
– А что же вы не спросили? – крикнула я в ответ.
– Вы можете преподнести еще какие‑нибудь сюрпризы?
Я улыбнулась, впервые за многие годы почувствовав себя свободной.
– Очень может быть.
– Где ты была?
Я вздрогнула от неожиданности и из мира грез вернулась в реальный мир, когда чья‑то рука отдернула занавески паланкина. Передо мной возникло лицо Пилата. Казалось, что от пристального взгляда его голубых глаз ничто не может ускользнуть.
– А тебе не все равно? – холодно спросила я, хотя мое сердце яростно билось, когда он подал мне руку.
– Ты отсутствовала почти целый день, – сказал он, помогая мне выйти из паланкина.
– Неужели? – Я сделала удивленный вид и пожала плечами. – Да будет тебе известно, я каталась на лошади.
– Обычно мы ездили верхом вместе, – напомнил он и повернулся к Рахили, последовавшей за нами, когда мы вошли в дом. – А тебе понравилось?
Я ответила вместо нее:
– Рахиль не ездит верхом.
– В следующий раз возьми моего конюха. Я не хочу, чтобы ты ездила одна.
– Чепуха! Я выросла на лошади. – Я заставила себя смотреть ему в глаза. – Почему ты ждал меня?
– У меня есть новости. Хорошие новости. Я купил виллу в Геркулануме.
– В Геркулануме? Ты ничего не говорил, что собираешься... – Я осеклась, вспомнив.
– Ты же сама предложила подыскать место на берегу моря. И Геркуланум тебе больше пришелся по душе, чем Помпеи. Ты сказала, он не такой шумный и больше подходит для отдыха. Я думал, тебе понравится.
Я постаралась взять себя в руки.
– Ну конечно, понравится. Провести осень в Геркулануме – одно удовольствие. Или зиму. Давай поедем туда зимой. Может быть, и Апиката с Сеяном составят нам компанию.
– Не могу понять, Клавдия. – Пилат повернулся ко мне, когда мы вошли в атриум. – Ты мечтала выбраться из Рима. Я согласен с тобой. Здесь просто невозможно жить. Разве что весной. И дети умирают от всяких болезней. Зачем подвергать риску здоровье Марцеллы?
– Марцелла, – повторила я, и мое сердце растаяло. О чем я думала? Я сошла с ума? Провести лето на море – это пойдет всем нам на пользу.
– Я все устрою, – сказал Пилат. – Через неделю в это время мы будем уже в пути.
Кивнув мне, он направился в таблинум.
Когда тяжелая дверь закрылась за ним, я чуть не плача сказала Рахили:
– Как я могу сейчас уехать?
– Это лучшее, что вы можете сделать, – с серьезным видом произнесла она.
– Да как ты смеешь такое говорить?
– Ваш муж ничего не упускает из виду. У него возникли какие‑то подозрения. Пусть я не права, но вы должны ехать.
– Но я ничего не сделала, – возразила я.
– Вот и прекрасно. Вы же знаете, какой опасности подвергаете себя. Он мог бы убить вас и по закону был бы прав. И ему не нужны какие‑либо доказательства.
– Я только один раз увижусь с Голтаном, всего лишь раз. Одна. Пилат никогда не узнает.
Вход с колоннами в ресторан, принадлежащий Голтану, показался мне впечатляющим, притом что я едва успела его разглядеть. Как только я вышла из нанятого паланкина, из дверей выбежал раб и быстро провел меня внутрь через боковую дверь. Он поклонился, будто я была сама императрица.
– Господин ждет вас наверху, – сказал он.
– Ждет'меня? Как это так?
Раб пожал плечами:
– Хозяин сказал: когда появится госпожа, проводи ее ко мне.
– Не может быть.
Как подсказывал мой внутренний голос, лучше бы вернуться, но вместо этого вслед за рабом я вошла в переднюю, откуда вела лестница наверх – темная, с узкими ступеньками и крутая. Я поднялась на несколько ступенек и остановилась. Зачем я рискую своей жизнью ради человека, воспринимающего мой приход как нечто само собой разумеющееся? Я стояла истуканом, держась рукой за перила. «Немедленно уходи!» Я быстро повернулась и стала спускаться.
– Клавдия!
Я оглянулась назад через плечо. Голтан стоял наверху на лестничной площадке. Не успела я и глазом моргнуть, как он очутился рядом со мной.
– Так и есть – вы пришли! – воскликнул он и взял мою руку. Теплота его прикосновения разлилась по моему телу.
– Вроде как вы меня ждали?
– Не ждал, я мечтал, что вы придете. – Он взял меня под руку, и мы, поднявшись по лестнице, оказались, к удивлению, в просторных апартаментах. Пока я осматривалась, Голтан снял с меня палу и отдал ее рабу.
– Принеси вина, оливок и сыра, – приказал он ему.
Прямо перед нами находился атриум, открытый небесам, а справа таблиум. Я увидела стол, заваленный свитками, за ним балкон, откуда открывался вид на район Субура и возвышавшиеся за ним холмы.
– Здесь вы работаете?
– И здесь тоже.
– Все это производит впечатление.
Я почувствовала, как он напрягся.
– А вы, наверное, думали, что я даже не умею читать.
– Нуда. Ведь вас привезли сюда как раба еще совсем молодым.
Он приосанился с гордым видом.
– Клавдия, я родился свободным человеком. Мой отец–князь. Моим образованием занимались лучшие наставники. Меня обучали греческому и латыни, учили владеть мечом. Жизнь была прекрасна, пока не пришли римляне.
– Извините, я просто хотела сказать...
– Позвольте, я покажу вам мою обитель.
Он пригласил меня пройти за ним. У меня захватило дух от того, что я увидела. Стены от пола до потолка были облицованы металлическими пластинами, отполированными до такой степени, что в них отражалось каждое наше движение. На окнах висели алые занавески, вышитые золотом, гармонировавшие с обивкой кушетки и пуфа. Алые ковры на черном мраморном полу заглушали наши шаги. На потолке я увидела изображение улыбающегося божества, мне не знакомого, в окружении обнаженных полногрудых и пышных дев в нескромных позах. Я почувствовала атмосферу грубого телесного сладострастия, царившую в комнате.
Присев на край кушетки, я представила женщин, возлежавших здесь. Я выпила несколько глотков вина, потом еще немного и подумала, смогла бы я быть такой, как эти беззаботные и беззастенчивые создания.
– Много лет назад я слышал о том, какое предсказание вы сделали, – сказал Голтан, притянув меня к себе на кушетке.
– Насчет вас? – улыбнулась я, слегка подняв подбородок. – Я сама поразилась больше, чем кто‑либо еще.
Некоторое время мы лежали так и смотрели на божества, веселившиеся над нами.
– Вы знаете, о чем думают люди? – спросил Голтан. – Вы можете читать чужие мысли?
– Я могу прочитать ваши в данную минуту. Для этого не надо никакого ясновидения.
Он энергично подался вперед.
– А что привело вас сюда – ваша проницательность?
Он казался таким молодым, когда его лицо озаряла улыбка. В нем я находила черты запомнившегося мне юноши.
– Я не прибегала к ее помощи.
Голтан многозначительно смотрел на меня.
– Значит, из своей проницательности вы извлекаете пользу?
Я покачала головой:
– Мне не все бывает понятно... Но до меня начинает что‑то доходить, когда я оказываюсь в гармонии с Исидой.
– Она говорит с вами?
– Не словами. Я ощущаю ее, если мне удается отключить речевую часть сознания. Иногда я чувствую. Не смейтесь – я как‑то пыталась объяснить это Пилату, и он начал смеяться надо мной.
– Я бы никогда не стал смеяться над вами. – Голтан ближе придвинулся ко мне. – И как же вы чувствуете?
– Как Ариадна.
– Кто? – Он слегка нахмурил брови.
– Критская царевна, полюбившая одного из героев. – Я посмотрела на него: – Вы немного похожи на него.
– Что же произошло с ними? Они прожили счастливо всю жизнь и умерли в один день?
– Она спасла его, и себя тоже, дав ему клубок серебряных ниток. Она помогла ему выбраться из лабиринта. Иногда мне кажется, что меня ведет такая же нить, но часто я забываю держаться за нее. – Я засмеялась, снова покачав головой. – Все это так глупо.
– Вовсе нет. Я не слышал истории про нить Ариадны. Со мной ничего подобного не происходило, но на арене я – Марс.
– Когда вошла, я заметила святилище в атриуме.
– У нас в Дакии другие боги. В детстве я молился Водану и Фрее. Много ли было от этого толку, когда пришли римские легионы, убили моего отца, а меня забрали в рабство? Потом, когда меня привезли сюда, я стал гладиатором и поклонялся Марсу. Чем один бог лучше другого?
– Вы молитесь Марсу, перед тем как выйти на арену?
– Молиться ему? Марс – это сила, а не существо. Иногда я побеждаю благодаря своему мастерству, иногда прибегая к хитрости или используя ловкий прием, но чаще всего я побеждаю потому, что Марс – у меня в крови. Вы понимаете меня?
Я кивнула, вспомнив, как Голтан держался на арене. Меня притягивала в нем эта необузданная сила. Он не сводил с меня глаз, на его губах блуждала улыбка. Я отвернулась и увидела свое отражение в зеркальных стенах. Сколько женщин видели свое изображение, многократно умноженное полированной поверхностью? Какое это имеет значение? Мне представился случай. Только один раз, только сейчас.
Голтан протянул ко мне руки, обхватил меня за талию и привлек к себе. В его ласковых словах звучали грубоватые нотки, но это ничуть не смутило меня, и своим ртом я искала его губы. Сначала он нежно держал меня в своих объятиях, а потом от его горячих и страстных поцелуев огонь побежал по моим венам, и он еще крепче прижал меня к себе. Мои руки, будто не подвластные мне, двигались по его упругому, мускулистому телу, ища застежку туники. Моя смелость вызвала у него улыбку. Он слегка отодвинулся назад и ослабил хитон на моем плече. Его губы следовали за краем шелковой ткани, скользившей все ниже и ниже по моему телу, по мере того как обнажалась моя грудь, живот и бедра. Я почувствовала, как изогнулась дугой навстречу его губам и закричала от удовольствия, а когда его лицо снова поравнялось с моим, оно было серьезным.
– Моя милая Клавдия, – прошептал он, едва касаясь в поцелуе моих глаз, щек, будто я была самым хрупким созданием в мире. Горячая сладость разлилась по всему телу, когда он медленно и осторожно вошел в меня. Я прильнула к нему, и все преграды между нами перестали существовать.
Я потеряла ощущение времени. Потом я лежала, наслаждаясь тяжестью его тела.
– Не двигайся, – прошептала я, когда он попытался приподняться.
– Я раздавлю тебя.
– Ну и пусть, мне так нравится.
Мы негромко смеялись, глядя друг на друга. Голтан нежно целовал меня. Я уткнулась ему в шею, и мы еще долго лежали в тишине, нарушаемой только словами любви. Неужели между людьми может быть такая близость?
Прошло, наверное, много времени, прежде чем я высвободилась из его объятий и поднялась с кушетки. И, посмотрев на мужчину, ставшего не только моим любовником, но и понявшего мои самые глубокие чувства, я заставила себя сказать:
– Я никогда не смогу сделать это снова.
Голтан встал передо мной и взял меня за плечи.