– Как ты можешь спрашивать? Я бы лучше сама умерла. – У меня сердце вырывалось из груди. Он что, угрожает мне? Потом я вспомнила о недавней потере Пилата, о сыне Титании.
Я взглянула на мужа и впервые обратила внимание на бледность, покрывавшую его лицо, и покрасневшие глаза. Он был разбит горем. Моя настороженность уступила место сочувствию. Немыслимо потерять ребенка. Я слегка коснулась лица Пилата, мне хотелось утешить его. Как много нам нужно сказать друг другу, но не заставить себя о чем‑либо говорить!
– Я устала, – извинилась я. – Все эти тайны...
– На тебе действительно лица нет. Она и вправду утомила тебя.
Прошла неделя. Пилат редко занимался делами и проводил время дома. Изредка я чувствовала на себе его задумчивый взгляд. Все же, размышляла я, хорошо, что даже мужья не знают, что происходит в обители тайн. Как‑то раз погожим летним утром я вышла на балкон, когда там стоял Пилат и смотрел на море. Синева, синева кругом. Лазоревое небо, бирюзовая вода. Наша новая вилла, фасадом обращенная к морю и тыльной стороной к горам, как нельзя лучше вписывалась в этот пейзаж.
Я случайно заметила в руках Пилата неплотно скрученный свиток, которым он непроизвольно постукивал по стене. Он был скреплен императорской печатью. У меня учащенно забилось сердце.
– Что это?
Пилат протянул мне свиток:
– Можешь посмотреть.
Я быстро пробежала глазами написанное.
– Неужели? Тебя назначают прокуратором Иудеи! – воскликнула я, глядя на него. – Это твое первое назначение на подобную должность! Я рада за тебя и горжусь тобой.
Пилат слегка пожал плечами и нахмурился.
– Иудея всегда была и остается неспокойной провинцией, бельмом на глазу у Тиберия.
– Тогда тебе представляется шанс показать ему, на что ты способен. Иудея – это форпост против парфян. Император верит в тебя, иначе он не предложил бы такой пост.
– Я рад, что ты именно так судишь об этом. Многих влекут к себе горы и пустыни Иудеи. Надеюсь, и тебя тоже. Иерусалим, как я слышал, – ужасный город. Тамошний дворец не приводили в порядок в течение шестидесяти лет – с тех пор, как там останавливались Антоний и Клеопатра. Мы никогда не наведывались туда, разве что с инспекционными целями. Дворец в Кесарии тебе больше понравится. Он действительно великолепен. Конечно, ты перестроишь по своему усмотрению и тот и другой.
Я немного отступила назад.
– Я не намеревалась ехать с тобой. Я...
Пилат взял меня за подбородок и поднял его вверх так, что мы смотрели друг другу в глаза.
– Да, это мой первый подобный пост. Я хочу, чтобы ты была со мной. – Он сверлил меня своими холодными глазами. – Даже Тиберий считает, что тебе лучше отправиться со мной. Посмотри, – он показал на нижнюю часть свитка, – император пишет о твоих «уникальных способностях».
Ливии не потребовалось много времени, чтобы претворить свой замысел в действие. Одно слово Тиберию – и я оказываюсь изгнанной из Рима. Неужели она всегда будет чинить произвол? Мыслями я опять вернулась к Голтану. Иудея на другом конце земли. Как я вынесу разлуку с ним? Потом я вспомнила свое видение, увидела страдальческое лицо Голтана, когда он шепотом произнес мое имя. Если разлука – единственное, что спасет его жизнь...
– Я должна подумать, – сказала я наконец. Если бы я только могла остаться в этом чудесном доме... Пусть я никогда не увижу его, но по крайней мере буду знать, что он поблизости.
– Подумай, но не долго.
На следующий день, когда я вернулась после прогулки по берегу, Ливия ждала меня в нимфее[15]. Случайно или намеренно, она полулежала на кушетке, стоявшей у постамента со статуей Приапа, бога плодовитости. От прикосновений рук прежних владельцев виллы головка его громадного мраморного фаллоса была натерта до блеска. Это что, приносило им удачу? Мне потребуется нечто большее, если Ливия пришла рассказать Пилату о Гол‑тане.
Она приступила без церемоний.
– Ты обманула меня, – заявила она. – Ты не собираешься отправиться с Пилатом в Иудею.
– Откуда вам это известно?
Она нетерпеливо пожала плечами.
– Мне все известно. Не отнимай у меня время. У твоего мужа появился редкий шанс, которого он все время ждал. Жаль, что нет в живых Ирода Великого. Это был замечательный человек, пользовался расположением Рима. Однажды сенат стоя аплодировал ему. – Она помолчала, будто обдумывая что‑то. – Ирод поступал разумно, когда расправлялся с парфянами, с этими варварами нельзя иначе. С тех пор никто так хорошо не управлял провинцией. Правда, его семейная жизнь складывалась немного странно. Мой муж как‑то раз сказал, что свиньи Ирода чувствуют себя в большей безопасности, чем его родственники.
– Я ничего не поняла.
– У иудеев есть глупый запрет: они не едят свинину.
К чему она клонит?
– И что же Ирод?
– Его преследовала мысль, что один из его сыновей хочет завладеть троном. Незадолго до своей смерти он покарал около сорока родственников, даже не пощадил некоторых из своих сыновей. – Стукнув по столу веером, Ливия впилась в меня глазами. – Хватит болтать. Твоя неблагодарность становится опасной.
Меня бросило в дрожь, хотя нещадно палило солнце, однако я старалась говорить ровным, спокойным голосом:
– Вы лучше всех знаете, насколько сложна ситуация.
– Что и говорить. Тогда я упрощу ее. – Ливия щелкнула пальцами, унизанными кольцами, проходившему рабу: – Позови немедленно своего господина, – приказала она, а потом с улыбкой обратилась ко мне: – Пилат, конечно, не догадывается, почему ты артачишься. Пора его просветить.
– Нет, не надо. В этом нет никакой надобности.
– Слишком поздно, дорогая моя. Жаль, что больше никогда не увидишь своей дочери, а что касается твоего бесценного Голтана, то я прикажу запороть его до смерти. Такой силач будет умирать мед ленно. У тебя будет возможность увидеть это.
Я стояла перед ней, держась за спинку скамейки, чтобы не упасть.
– Пожалуйста, – хриплым шепотом взмолилась я. В этот момент вошел Пилат.
Ливия добродушно улыбнулась ему:
– Мы с твоей милой женушкой говорили о твоем назначении. Мне кажется, она хочет тебе что‑то сказать.
Часть IV:
КЕСАРИЯ.