В ночь с 29 на 30 сентября 1938 г. на конференции в Мюнхене главы правительств Великобритании и Франции Чемберлен и Даладье в ходе переговоров с Гитлером и Муссолини согласились с отторжением и присоединением к Германии тех областей Чехословакии, где большинство составляли немцы. Одновременно с Мюнхенским диктатом ультиматум Праге предъявила Варшава, потребовав от чехословацкого правительства уступки Тешинской Силезии с проживавшим там польским меньшинством. Вскоре эта область была оккупирована польскими войсками, установившими жесткий оккупационный режим. По Венскому арбитражу в начале ноября 1938 г. южные области Словакии и Подкарпатской Руси с проживавшим там венгерским меньшинством оккупировала Венгрия, завершив тем самым масштабную международную операцию по безжалостной геополитической кастрации Чехословакии под руководством Берлина. В итоге Чехословакия, потеряв около трети своей территории с наиболее стратегически важными и промышленно развитыми регионами, превратилась в нежизнеспособное образование, дни которого были сочтены.
В известной степени мюнхенская катастрофа Чехословакии была предопределена аншлюсом Австрии в марте 1938 г., в результате которого геополитическое положение Чехословакии, оказавшейся в окружении нацистского рейха с северо–запада, запада и юго–запада, резко ухудшилось. В это время Чехословакия оказалась в ситуации, сравнимой с положением гуситской Чехии в 1‑й четверти XVв., когда гуситы были вынуждены отражать удары врагов сразу «с четырех сторон — как со стороны атакующих армий рейха, так и со стороны Венгрии»[496]. Несмотря на это, представители чехословацкого военного руководства в лице начальника Генерального штаба генерала Людвик Крейчи, а также командующих округами генералов Сергея Войцеховского, Войтеха Лужы и Льва Прхалы после успешно проведенной всеобщей мобилизации первоначально настаивали на вооруженном сопротивлении агрессору, поскольку «народ един, армия занимает твердую позицию и готова к бою»[497]. По дипломатическим каналам была подтверждена готовность СССР оказать масштабную вооруженную поддержку Чехословакии в соответствии с советско–чехословацким договором 1935 г. Однако политическое руководство Чехословакии во главе с президентом Эдвардом Бенешем под нажимом Великобритании и Франции предпочло принять самоубийственные для страны условия Мюнхена.
* * *
Решения конференции в баварской столице, таким образом, стали первым шагом к окончательному порабощению чехов нацистским рейхом. Вторым и последним шагом в этом направлении стала прямая оккупация чешских земель германским вермахтом в марте 1939 г. и превращение Чехии в германский протекторат Богемия и Моравия (ProtektoratBohmenundMahren), образованный по указу Гитлера 16 марта 1939 г. Именно протекторат Богемия и Моравия стал своеобразным полигоном, где испытывались и внедрялись различные технологии германизации чешского населения, которое было приговорено идеологами нацистской Германии к полному исчезновению не только с политической, но даже с этноязыковой карты Европы. Ст. 1 гитлеровского Указа от 15 марта 1939 г. об образовании протектората провозглашала «принадлежность к Великогерманскому рейху частей бывшей Чехо–Словацкой республики, занятой в марте 1939 г. немецкими подразделениями». Ст. 3 устанавливала автономию и самоуправление протектората, объем и реализация которых определялись исключительно «политическими потребностями рейха»[498].
Мюнхен стал шоком для чешского общества и одновременно мощным стимулом для переоценки ценностей. Один из чешских публицистов того времени призывал соотечественников не предаваться иллюзиям о возможности нормальных отношений с Германией после Мюнхенского сговора, поскольку «немцы действуют продуманно и последовательно, стремясь овладеть славянскими землями и германизировать их вначале с помощью колонизации, а затем открытым насилием. Мы в смертельной опасности, — пророчески замечал автор заметки, — в положении, которое угрожает стать похожим на положение лужицких сербов, о которых еще сто лет назад говорили как об этнографической резервации… Не должно быть никаких иллюзий о дружеском сосуществовании с немцами… Собственными силами мы никогда не восстановим старые границы. Запад нас бросил. Только Славянство нам может помочь… Славянский вопрос будет решать Россия…»[499].
В общих чертах планы Германии в отношении чехов, исходившие из нацистской расовой теории, трактовавшей все славянские народы как расово неполноценные, были изложены Гитлером в Мюнхене еще летом 1932 г. «Территорию Богемии и Моравии мы заселим немецкими крестьянами. Чехов мы выселим в Сибирь или на Волынь, выделив им резервации…. Чехи должны покинуть Среднюю Европу, — утверждал Гитлер. — Если они тут останутся, они продолжат формирование гуситско–большевистского блока»[500]. Более детально политика нацистской Германии в отношении чехов была разработана позднее руководителями протектората Богемия и Моравия Карлом–Германом Франком и бароном Константином фон Нейратом. Большую роль в разработке политики нацистского рейха в чешском вопросе сыграли бывшие лидеры судето–немецкого движения в Чехословакии и судето–немецкие этнографы и историки.
В документе под красноречивым названием «План ликвидации чешского народа», направленном Гитлеру 28 августа 1940 г., К. — Г. Франк четко и откровенно указал, что «целью имперской политики в Богемии и Моравии должна быть полная германизация пространства и населе- ния»[501]. При этом Франк указывал две возможности достижения этой цели — полное выселение чехов за пределы империи с последующим заселением Чехии и Моравии немцами или «изменение национальности расово пригодных» чехов с выселением «расово непригодной» части чешского населения, враждебно настроенной чешской интеллигенции и всех «деструктивных элементов». В своем плане Франк высказывался за более мягкий второй вариант, аргументируя это технической невозможностью тотального выселения 7,2 млн чехов в условиях войны, отсутствием необходимого числа немецких колонистов, способных быстро освоить освободившееся пространство и целесообразностью использования квалифицированной рабочей силы чехов в интересах рейха. Франк предлагал «отделение той части чешского народа, у которой возможно изменение национальности, от расово неполноценной части» и планировал «путем систематически проводимой политической нейтрализации и деполитизации добиться вначале политической и духовной, а затем и национальной ассимиляции чешского народа»[502].
23 сентября 1940 г. этот план был поддержан в ходе встречи К. — Г. Франка и фон Нейрата с Гитлером в Берлине. В октябре 1940 г. Гитлер окончательно сформулировал цель нацистской политики в отношении чешского населения, которая заключалась в «онемечивании Богемии и Моравии путем германизации чехов… Политика ассимиляции не будет распространяться на тех чехов, расовые качества которых вызывают сомнения, а также на тех, кто демонстрирует враждебное отношение к рейху. Эти категории необходимо уничтожить»[503]. Суть политики национал–социалистов в чешском вопросе исчерпывающе и по–военному четко изложил обергруппенфюрер СС Рейнгард Гейдрих в своей речи в Праге 2 октября 1941 г. вскоре после своего вступления в должность исполняющего обязанности имперского протектора Богемии и Моравии: «…Данное пространство должно стать немецким, и чеху тут нет места… Окончательное решение должно означать следующее: данное пространство должно быть полностью заселено немцами. Эта территория является сердцем империи и мы не можем терпеть, чтобы с данной территории снова и снова наносились удары кинжалом по империи… Попытаемся в соответствии со старыми методами германизировать чешское население. Ту часть населения, которая настроена негативно, но имеет хорошие расовые признаки, предстоит переселить в империю, в чисто немецкую среду, германизировать и изменить ее мышление. Если это окажется невозможным, поставить ее к стенке…»[504].
Нацисты исходили из возможности германизации от 60 до 70% чешского населения, так как расовые исследования убедили их в том, что большинство чехов имели необходимые «расовые предпосылки» для успешной германизации. Общая концепция германизации чехов предполагала вначале их «политическую ассимиляцию» на основе «имперской идеи», призванной вытравить идеи чешской государственности из национального самосознания чехов и навязать им восприятие исторических чешских земель как исконной части Германского рейха. Впоследствии планировалась постепенная германизация чехов путем сокращения образования на родном языке, насаждения немецкого языка, частичного переселения чехов в Германию, а немцев в протекторат Богемия и Моравия, а также путем физической ликвидации национально ориентированной чешской интеллигенции[505]. По образному и весьма откровенному выражению одного из лидеров судето–немецкого движения, «цель нацистской политики в Богемии состоит в том, чтобы выбить из чехов мозги и ликвидировать интеллектуальную прослойку этой нации, препятствующую установлению требуемых отношений между германским хозяином и чешским работником»[506].
Нацистские власти уделяли колоссальное внимание научному обоснованию необходимости тотальной германизации чехов. Так, уроженец Северной Чехии, видный судето–немецкий социолог Карл Валентин Мюллер, занимавший с 1941 г. должность профессора немецкого Пражского университета, в своих многочисленных трудах доказывал, что «с биологической точки зрения» чехи являются народом преимущественно германского происхождения. Этногенез чехов, по мнению Мюллера, представлял собой симбиоз «германского и славянского биологического и культурного компонентов при решающей роли германского элемен- та»[507]. Некоторые этнографические группы чехов, в частности, жившие на чешско–баварском пограничье ходы, трактовались немецкими этнографами как славянизированные потомки исконно германского досла- вянского населения Богемии, которые должны вернуться к своему изначальному состоянию путем германизации. Подобные теории, активно насаждаемые на официальном уровне, были призваны обосновать и легитимизировать политику германизации чешского населения протектората. Примечательно, что Мюллер, являвшийся активным членом партии национал–социалистов и сделавший успешную научную карьеру в нацистской Германии, не менее успешно продолжил ее и после Второй мировой войны в университетах ФРГ.
Программа германизации чехов начала постепенно реализовываться в практической политике немецких властей в протекторате Богемия и Моравия. Это проявилось в немецкой колонизации этнически чисто чешских регионов протектората; в закрытии чешских высших учебных заведений после событий 17 ноября 1939 г. и в системной дискриминации чешских профессорско–преподавательских кадров; в ограничении образования и средств массовой информации на чешском языке; в одновременном расширении сферы применения немецкого языка, а также в активной пропаганде имперской идеологии, трактовавшей чешские земли как исконную составную часть германского рейха. Политика германизации резко активизировалась с назначением обергруппенфю- рера СС Рейнгарда Гейдриха исполняющим обязанности имперского протектора в сентябре 1941 г. С приходом Гейдриха в правительстве и в административных органах протектората возросло число немцев, а заседания правительства протектората стали вестись только на немецком языке.[508]
В своем донесении чехословацкому эмиграционному правительству в Лондоне осенью 1940 г. представители чешского движения Сопротивления с тревогой сообщали о резком усилении германизации Праги и чешских земель: «Приток немцев в Прагу нарастает. Германизация территории также продолжается… Поступают сообщения о колонизации земель немецкими переселенцами в области Миловице, Вышко- ва и даже в области Брды… Германизация проходит очень быстрыми темпами. Во главе учреждений, а также советов управляющих и банков стоят немцы… Школы продолжают закрываться; в средних учебных заведениях целенаправленно и по приказу снижается количество учеников; при этом число немецких школ растет… Чешских детей заставляют их посещать путем давления на родителей…»[509]. По сведениям авторов меморандума Чехословацкого национального комитета в Лондоне о немецких репрессиях в Чехословакии, уже к ноябрю 1939 г. количество учеников–первоклассников в чешских средних школах уменьшилось на 50% по сравнению с 1938 г.[510]
Немецкие власти умело поддерживали и всячески поощряли культурно–языковую неоднородность различных областей протектората Богемия и Моравия. Так, моравский регионализм и антипражские настроения в некоторых областях южной Моравии использовались нацистами в качестве инструмента для подрыва чешского национального самосознания и этнокультурного единства чехов. Щедрую помощь про- текторатных властей, включая финансовую, получало пронацистское общество «Этнографическая Моравия», руководство которого в июле 1941 г. «от имени моравско–словацких националистов» обратилось с просьбой к Гитлеру о разрешении включиться в вооруженную борьбу против «еврейско–большевистской России» в качестве добровольцев[511].
Однако в условиях войны с СССР немецкие власти не могли приступить к реализации своей программы германизации Чехии в полном объеме. Относительная мягкость оккупационной политики в Чехии по сравнению с оккупированными областями СССР диктовалась заинтересованностью нацистов в стабильности социально–экономического положения в протекторате и в бесперебойной работе чешских военных заводов в условиях войны с Советским Союзом. Именно поэтому, по словам российского историка Сергея Кретинина, «положение негерманского населения Судет, Богемии и Моравии было тяжелым, но. массовых дискриминационных акций против него нацисты не проводили… Нацистские газеты писали о прекрасных условиях жизни чехов… Как для немцев, так и для чехов увеличивалась заработная плата, улучшалось снабжение.; хорошо была налажена система здравоохранения..Многие чехи добровольно отправлялись на работу в Германию. Чехи не подлежали призыву в германскую армию. Все это предопределило внешнее спокойствие в протекторате…»[512].
Быстро адаптировавшись к условиям нацистского господства, часть населения протектората оказалась не только в роли жертв, но и в роли соучастников нацистских преступлений. Так, чешские силовые структуры протектората приняли участие в осуществлении преступной нацистской политики геноцида «неарийских» народов. По данным исследователей, на территории протектората Богемия и Моравия было истреблено практически все цыганское население, насчитывавшее около 30–35 тыс. человек. Уничтожение цыган осуществлялось преимущественно чешскими силовыми структурами, начавшись еще до окончательной оккупации чешских земель Германией. Чешские цыгане были собраны в двух концлагерях на территории протектората — в Лети в Южной Чехии и в г. Годонин в Моравии. При этом «концлагерь в Лети был создан по распоряжению чехословацкого руководства 2 марта 1939 г., за две недели до ликвидации “второй Чехо- словакии”!»[513].
Период существования протектората Богемия и Моравия выявил и довольно высокую степень активности местных коллаборантов, ставших частью пропагандистской машины гитлеровского рейха. Так, для нейтрализации прославянских и просоветских настроений среди чешской общественности, вспыхнувших после нападения гитлеровской Германии на СССР 22 июня 1941 г., радио протектората начало с 15 июля 1941 г. цикл пропагандистских передач под названием «Чех не может быть большевиком». В одной из радиопрограмм в рамках данного цикла чешский протекторатный журналист Алоиз Кршиж убеждал чешских слушателей в том, что «славянство и патриотизм являются лишь одним из жидо–большевистских обманов»[514].
Вплоть до освобождения от нацистского господства чешская про- текторатная пресса демонстрировала оголтелый пронацистский тон даже в последние недели и дни войны, когда скорый конец гитлеровского рейха был уже очевиден. Так, 25 марта 1945 г. газеты протектората с верноподданническим восторгом писали о «новых успехах немецких подводных лодок», об «успешном отражении» немецкими дивизиями наступления советских войск между озером Балатон и Дунаем и о «мужестве гарнизона в Глогове», который отразил атаки Советской Армии, уничтожив при этом 55 единиц советской бронетехники[515]. В начале апреля 1945 г. чешская протекторатная пресса радостно сообщала читателям об «огромных советских потерях» в ходе боев в северо–западной Венгрии, об «отважном гарнизоне Кюстрина», который «героически сопротивляется» наступающей Красной армии и об «ожесточенном сопротивлении и решительном боевом духе» 4‑й немецкой армии генерала Фридриха Вильгельма Мюллера в Восточной Пруссии. В результате «фронт этой армии не был прорван и неприятель завоевывал каждый метр восточно–прусской земли ценой крайне тяжелых потерь… Большевики потеряли с 12 января по 28 марта 2557 танков и броневиков, 2734 артиллерийских орудия, 82 самолета и несколько тысяч человек пленными…»[516].
Весьма примечательным был номер протекторатной газеты «Национальная политика» (Ndrodntpolitika) за 20 апреля 1945 г., в котором на первой странице под большим портретом Гитлера была опубликована пространная статья под заголовком «Человек несгибаемой воли», посвященная дню рождения нацистского фюрера. В начале статьи автор писал, что день рождения Гитлера «дает нам возможность вспомнить все его заслуги, благодаря которым он навсегда вписал свое имя в историю… и сказать, за что Европа благодарна Гитлеру, биография которого представляется нам героической эпопеей»[517]. По мнению чешского про- текторатного журналиста, заслуги Гитлера состоят в том, что он стряхнул со своего народа «унижение несправедливого версальского диктата, разбудил немецкий народ, ослабленный разрушительными действиями демократической и еврейско–капиталистической коалиции. В нужный момент понял суть обманчивой игры, в которую после мировой войны вовлекли трудящийся народ жидо–марксисты. Вождь не испугался борьбы со стоглавой гидрой еврейских интриг… Для того, чтобы постичь революционное значение учения Гитлера, — говорилось в статье, — можно сказать, что национал–социализм означает… примерно такую же идейную революцию, которой была во время своего возникновения теория солнечной системы Коперника… Если взглянуть на то, что именно несут “союзники” народам, ограбленным при так называемом “освобождении”, то мы увидим, что это лишь возвращение еврейских эксплуататоров, политический хаос и голод. Победа Рейха, напротив, означает для всех европейцев спокойное экономическое и политическое развитие. Европу, — завершал свой панегирик Гитлеру и нацизму чешский протекторатный журналист, — может спасти перед большевистской опасностью только такая сильная личность, как Адольф Гитлер, который в наше время открыл новую эру героизма и патриотической жерт- венности…»[518].
Даже в начале мая 1945 г. протекторат Богемия и Моравия продолжал оставаться бастионом нацистской пропаганды. Так, 4 мая 1945 г., за считанные дни до краха гитлеровской Германии, «Национальная политика» на первой странице поместила материалы о «мужестве защитников имперской столицы» и о том, что «во главе героических защитников столицы империи пал Вождь, пожертвовавший жизнью в стремлении спасти свой народ и Европу от большевистской заразы»[519]. Здесь же было опубликовано сообщение Чешского телеграфного агентства (ЧТК) о телеграмме президента протектората Эмиля Гахи преемнику Гитлера гросс–адмиралу Карлу Дёницу. В телеграмме Гаха подобострастно выражал «глубокое соболезнование в связи с тяжелой утратой, постигшей немецкий народ — героической смертью Вождя Адольфа Гитлера»[520]и даже высказывал надежду на «счастливый вывод Империи из нынешнего глубокого кризиса»[521].
С освобождением Праги Красной армией и с изменением политической обстановки чешская пресса моментально повернулась на 180 градусов, радикально поменяв тон и виртуозно демонстрируя чудеса приспособленчества. Та же «Национальная политика», еще 4 мая воспевавшая подвиги нацистов и оплакивавшая «героическую смерть Вождя Адольфа Гитлера», уже 11 мая на первой странице опубликовала речь Сталина к советскому народу под крупно набранным заголовком «Настал великий день победы над Германией». В опубликованной здесь же статье «Мы свободны!» говорилось о том, что «в человеческой истории нет, вероятно, примера, способного передать все то зло и дьявольскую злонамеренность, которые являются сутью гитлеровского режима
Наше будущее развитие никогда больше не должно столкнуться с разрушительным германским империализмом… Немец уже никогда не посмеет пощечинами и прочими издевательствами унизить ни единого чеха… Мы открыли свою землю новым экономическим и социальным течениям, мы хотим заложить новую основу нашего хозяйства и социального устройства, руководствуясь историческим примером Советского Союза…»[522]. Забавно при этом, что ответственным редактором газеты «Национальная политика» все это время оставался один и тот же человек — доктор Вацлав Йиржина.
* * *
По справедливому замечанию известного чешского историка Йозефа Полишенского, период нацистской оккупации и существования протектората стал для чехов «самым роковым испытанием» и принес им самые тяжкие страдания за всю их историю[523]. Только война на восточном фронте против СССР не позволила властям нацистской Германии в полной мере приступить к окончательному решению «чешского вопроса» по намеченному ими сценарию, который предусматривал тотальную германизацию Чехии и ликвидацию чехов как самобытного славянского народа. Лишь полный разгром нацистской Германии Красной армией и освобождение Чехословакии Советским Союзом избавили чешские земли от перспективы полной германизации, а чехов — от неминуемой угрозы национального уничтожения.
БОРЬБА ЗА ПРИЗНАНИЕ МЮНХЕНСКОГО СОГЛАШЕНИЯ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ.1939–1945 гг. Валентина Марьина
Подавший после Мюнхена в отставку и эмигрировавший из Чехословакии президент Эдвард Бенеш в начале 1939 г. оказался в США, где выступил с лекциями в Чикагском и других американских университе- тах[524]. В Америке его и застала весть о новом агрессивном акте гитлеровской Германии — расчленении Чехословацкой республики (ЧСР) в марте 1939 г. Западная ее часть под названием протекторат Богемия и Моравия (ProtektoratBohmenundMahren) была включена в состав Третьего рейха, средняя превратилась в фиктивно самостоятельное Словацкое государство, восточная (Подкарпатская Русь) отошла к Венгрии. Англия и Франция вяло протестовали против уничтожения Чехословакии, осудив скорее не саму агрессию нацистской Германии, а невыполнение ею мюнхенских договоренностей. После событий 14–15 марта в обеих указанных странах усилилось недовольство проводимой ими политикой сговора с фашистской Германией. 20 марта советский посол в Лондоне Иван Майский сообщал в НКИД СССР: «Разочарование в Мюнхене и негодование против Германии всеобщее… Политика “умиротворения” в сознании широких масс мертва… усилилось сознание необходимости коллективного отпора агрессорам»[525].
По сути, о том же сообщал и советский полпред во Франции Яков Суриц: «Акт 15 марта… по щепкам разнес все здание, построенное в Мюнхене»[526]. Психология «умиротворения», свойственная тогда руководителям западных держав, была действительно поколеблена, но вовсе не преодолена. Нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов полагал, что чехословацкие события, хотя и «встряхнули общественное мнение» в этих странах, но Невилл Чемберлен и Эдуард Даладье «отнюдь еще не сдались» и «начнут вновь выступать в защиту мюнхенской линии», поскольку упомянутые события «полностью укладываются в рамки любезной им концепции движения Германии на Восток»[527].
«Мюнхен‑1938» стал незаживающей раной Бенеша. Он был травмирован им на всю жизнь и при каждой возможности старался объяснить и оправдать принятое им решение, размышляя в то же время о судьбах демократии в Европе и причинах мюнхенской трагедии[528]. Лекции, прочитанные им в американских университетах, а затем доработанные, вышли в 1942 г. в Лондоне в виде книги под названием «Демократия сегодня и за- втра»[529]. Бенеш тогда много размышлял о слабостях западной демократии и искал пути ее совершенствования. Именно в ту пору он проявил себя как последовательный сторонник теории конвергенции, сосуществования двух общественных систем, капиталистической и социалистической, их взаимовлияния и взаимопроникновения. Он же ввел в научный оборот понятия «демократизирующийся социализм» и «социализирующаяся демократия». Согласно мнению Бенеша, нарушение Гитлером мюнхенских договоренностей фактически означало их упразднение, и Западные державы должны считать соглашение утратившим силу.
Мысль о том, что его любимое детище — Чехословацкая республика — должна быть, в конце концов, восстановлена, причем в домюнхен- ских границах, не покидала Бенеша. Возглавив борьбу за достижение этой цели, Бенеш, юрист по образованию, поднял вопрос о признании Мюнхенского соглашения недействительным с момента его подписания, что являлось первым прецедентом в теории и практике международных отношений. Эти два вопроса — восстановление ЧСР после войны и признание недействительности Мюнхенского соглашения — тесно переплетались и решались в ходе войны параллельно.
Ни Англия, ни Франция, осудив формально расчленение Чехословакии, не собирались отказываться от своих подписей, поставленных под соглашением. Бенеш, сначала осторожно, осмотрительно оценивал позицию Западных держав в отношении Мюнхена, не без основания полагая, что от них во многом зависит успех решения вопроса о будущем ЧСР. Он пока предпочитал выжидать и наблюдать за развитием событий. 21 марта 1939 г. экс–президент писал своему единомышленнику журналисту и политику Губерту Рипке в Париж: «Не нападать ни на Англию, ни на Францию за “Мюнхен”. Я сам не произнес и не произнесу публично ни одного слова. Сдерживаться и далее!»[530]. Такие же инструкции Бенеш дал, по существу, и чехословацкому посланнику в Москве Зденеку Фирлингеру 24 апреля[531].
Вашингтон не признал акт насилия, совершенный Германией в отношении Чехословакии и приведший к ее исчезновению с карты Ев- ропы[532]. 28 мая 1939 г. Бенеш был приглашен на обед президентом США Франклином Рузвельтом. Беседа продолжалась три с половиной часа. Еще до встречи Бенеш направил Рузвельту обширный меморандум, содержавший оценку положения дел в Европе и видение им чехословацкой проблематики. В меморандуме шла речь о признании континуитета существования Чехословацкой республики, о создании ее правительства в эмиграции, о недействительности для Чехословакии Мюнхенского соглашения[533]. В секретном циркуляре, направленном Бенешем после встречи с президентом США чехословацким посольствам в Вашингтоне, Париже, Лондоне, Москве и Варшаве, продолжавшем функционировать после расчленения ЧСР, утверждалось, что Рузвельт «резко осудил политику Франции и Англии, особенно Чемберлена, а весь период умиротворения (appeasemantu) считает фундаментальной ошибкой». «Он поддерживает нас, — говорилось в циркуляре, — аннексию Чехословакии не признает и. верит в быстрое восстановление нашей независимости. Он полагает, что в сентябре [1938 г. — В. М. ] мы не могли и не должны были вести войну в одиночестве. Он считает аннексию Чехословакии величайшей ошибкой Германии», за которую «она дорого заплатит»[534].
Позиция Рузвельта дала Бенешу дополнительный аргумент при разработке им концепции континуитета домюнхенской Чехословакии, признания международным правом непрерывности ее существования в домюнхенских границах и постановки вопроса о недействительности Мюнхенского соглашения. Встречался экс–президент в Вашингтоне и с советским послом Константином Уманским[535]. 1 июня 1939 г. Уманский передал советскому правительству Меморандум Бенеша по чехословацкому вопросу[536], который содержал, по сути, то же, что и меморандум на имя Рузвельта.
В июле Бенеш вернулся в Европу. Поселившись в Лондоне, он по мере необходимости наезжал в Париж, в котором проживало много чешских и словацких эмигрантов. В Англии и особенно во Франции, где по–прежнему у власти находились правительства «мюнхенцев» Чемберлена и Даладье, возвращение Бенеша не встретило энтузиазма[537]. Но среди видных английских политиков были и такие, кто осуждал официальный правительственный курс, в том числе Уинстон Черчилль, Энтони Иден и ряд их единомышленников. 27 июля Черчилль дал в честь Бенеша обед, на котором присутствовало около 40 политиков и общественных деятелей. В своей приветственной речи, как следует из записи начальника канцелярии Бенеша Яромира Смутного, будущий английский премьер высоко оценил двадцатилетние заслуги Бенеша в поддержании мира, проведении «достойной уважения политики» и особенно оценил «его джентльменское и самоотверженное ведение переговоров во время прошлогоднего кризиса». Черчилль заявил, что, пока Чехословакия будет находиться под фашистским ярмом, в Европе не будет мира, и обещал, что, пока жив, будет стремиться «исправить ужасную ошибку», совершенную в отношении Чехословакии[538].
Главной задачей Бенеша на тот момент было добиться согласия Запада на создание Временного чехословацкого правительства в эмиграции и международного признания концепции континуитета Чехословакии, т. е. фактического отказа Англии и Франции от соглашения четырех. Вынужденный принять мюнхенский ультиматум, он сразу и особенно после марта 1939 г. начал развивать мысль о противоречии соглашения международному праву. Четко позиция по этому вопросу была сформулирована Бенешем в письменной инструкции чехословацкому посланнику в Варшаве Юраю Славику 30 июля 1939 г.: «Юридически мюнхенское решение для нас не существует. Принятое без нашего участия, оно было навязано нам, никогда не было ратифицировано, никем из подписавших его не соблюдалось и не выполнялось, и, наконец, агрессией 15 марта было окончательно уничтожено»[539]. Но английские и французские «мюнхенцы» пока не признавали Чехословакию существующим с точки зрения международного права государством и не хотели отказываться от Мюнхенского соглашения[540]. Даже с отставкой 23 марта 1940 г. кабинета Даладье официальная позиция Франции по чехословацкому вопросу не изменились: незадолго до ее поражения, перемирия с Германией (22 июня 1940 г.) и эвакуации Парижа во французском МИДе были сожжены все документы, касавшиеся сентябрьского кризиса 1938 г. и Мюнхенского соглашения[541].