Базовые психические процессы 13 глава

т

Ж

щий). Прозвище «Оргазм», которое у многих вызовет представле­ние о комплексующем подростке, скрывает респектабельного владельца известного чата, а в то же время ник «Евгения 555» не скрывает, а скорее презентирует реальную отличницу, претенду­ющую на золотую медаль. Более того, у одного и того же челове­ка может быть множество ников, отражающих различные аспек­ты его личности, каждый из которых может рассматриваться как субличность. Согласно определению известного психолога Мар­гарет Руффлер, «субличность — это психодинамическая структу­ра, которая, став однажды достаточно сложной, стремится к неза­висимому существованию. Она обладает собственными характе­ристиками, требует независимого существования и старается удовлетворить собственные потребности и желания через лич­ность»²³. Потребность в продуцировании таких субличностных структур и варьирования собственной идентичности объясняется исследователями по-разному. Шери Тэкл в своей книге «Жизнь на экране: Идентичность в век Интернет» пишет: «Не так давно стабильность была социально ценной и культурно поощряемой. Ригидные половые роли, повторяющийся труд, надежда на то, что на одной работе или в одном городе можно оставаться всю жизнь, — все это делало последовательность (согласованность) центральным в определении здоровья. Но эти стабильные соци­альные миры были разрушены. В настоящее время здоровье опи­сывается скорее в терминах текучести, чем стабильности. Основ­ное значение имеет способность меняться и приспосабливаться: к новой работе, новому направлению карьеры, новым половым ро­лям, новым технологиям»²⁴. Другие исследователи считают, что «множественность и изменчивость идентичности в виртуальной коммуникации отражает не столько множественность идентично­сти в современном обществе в целом, сколько развертывание структуры собственной личности и исследование породивших их Потребностей»²⁵. Получается, что отработка субличностей являет­ся имманентным свойством человеческой психики, в сущности, механизмом ее развития, который предельно актуализируется в современных условиях.

Характерно, что увлечение игрой с «масками» и наибольшее разнообразие ников отмечается у подростков и молодых людей до 25 лет, то есть в период активного формирования индивидуаль­ной и групповой идентичности. Этот возраст многие психологи

23 Руффлер М. Игры внутри нас. М., 1998. С. 22-23.

²⁴ Цит, по; Жичкина А. Социально-психологические аспекты общения в Ин­тернете. 2000. https://www.flogiston.df.ru/projects

²⁵ Чеботарева Н. Д. Интернет-форум как виртуальный аналог психодинамиче­ской группы // Психология общения 2000: проблемы и перспективы. М, 2000.

называют временем самых глубоких и самых важных метаморфоз личности. Сам термин имеет биологический оттенок. Метамор­фоза — момент перехода организма в новую стадию развития, к примеру, превращение гусеницы в бабочку: вчера ползала, сегод­ня — летает. А суть в том, что подросток полубессознательно примеряет на себя будущие психологические роли (субличности), пока не отольется его личность в приемлемую для него и для об­щества форму. В средине XX в. считалось, что стойкая моноиден­тификация — необходимое условие психического здоровья и жизненного успеха. А диффузия идентичности (термин Э. Эрик-сона) — это психологический ад на земле: постоянное томление духа, нервные срывы, полная подвластность воле кого-то другого, жестокость от слабости и аморальность по принуждению. Однако уже лет через двадцать психологи, изучив самые массовые невро­зы американского общества («вьетнамский синдром», «психоде­лическая революция» и т.п.), пришли к выводу, что жесткая мо­ноидентификация в массовом варианте затрудняет адаптацию в стремительно меняющемся современном мире, вызывая в край­них случаях поиск «негативной идентичности», стремление «стать ничем» как единственный способ самоутверждения. В противовес традиционной американской самоуверенности теперь рекоменду­ется гибкость. Новый стиль поведения так и называют «протеи-ческим», по имени древнегреческого бога Протея, который мог менять свой облик в зависимости от ситуации. Так в психотера­певтическом приложении реализуется идея множественности «Я» и достижения цельности личности путем преобразования взаимо­исключающих субличностей, внутренних противоречий и амбива­лентных чувств²⁶.

То, что подавляющее большинство «посетителей чатов» — люди от 14 до 25 лет, знаменательно. Интернет становится полем становления личности, ее интеллектуального взросления в том смысле, которое придавал этому слову Ф. Перлз. «Восполнение потребности в расширении круга общения является безусловно важной, но все-таки второстепенной функцией чата, — утвержда­ет современный исследователь. — Первичная же функция — бы­тийная. Чат — это не клуб знакомств, это реальная жизнь, про­живаемая в ином мире. Посетители чата не общаются в нем, они в нем живут»²⁷. Фигурально говоря, Интернет становится своеоб­разным инкубатором новой личности, личности, приспособлен-

¹⁶ См., напр.: Lifton R.Y. Home from the war. Vietnam veterans — neither victims nor executioners. N.Y., 1973.

²⁷ Нестеров К. Карнавальная составляющая как один из факторов коммуника­тивного феномена чатов. 2000. https://www.flogiston.df.ru/projects

ной к жизни в стохастическом, «текучем», стремительно меняю­щемся мире, накопившем к настоящему времени гигантский по­тенциал для перехода на новую ступень эволюции человека.

Технические возможности переработки информации, кото­рые предоставляются компьютерной сетью, не только дополняют, но и формируют интеллект. В свое время крупнейшие советские психологи: Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, А.Р. Лурия — доказа­ли, что используемые орудия перестраивают психику. Их идея интериоризации, то есть превращения внешней деятельности во внутрипсихическую функцию, была блестяще подтверждена кли­нической практикой восстановления утраченных вследствие ра­нения или травмы головного мозга высших психических функ­ций. И принцип системного строения высших психических функций, которые представляют собой подвижный тезаурус нервных связей, формируемый в процессе деятельности, порази­тельным образом соответствует современным представлениям о принципах функционирования человеческих сообществ и такого специфического явления, как Интернет. Изучая структуру деяте­льности, специфику орудия, используемого для решения задачи, можно понять психические особенности личности. Согласно это­му положению, человек, читающий газеты, и человек, ищущий информацию в Интернете, — это разные люди. Компьютеризиро­ванное общество и некомпьютеризованное общество — это раз­ные типы социума прежде всего потому, что в них разные типы виртуальности.

В некотором смысле Интернет появился как нельзя более кстати. То, что наука к середине XX в. утратила ясность относи­тельно категорий каузальности (как убеждения в том, что все имеет определенную причину и будет иметь определенные след­ствия); детерминизма (как законосообразности, а потому и пред­сказуемости явлений и феноменов действительности); порядка (как наличия постоянных и неизменных правил и статусов); аб­солюта (как единственно верной, вечной и познаваемой структу­ры материи и духа) и так далее, не осталось без последствий и для массового человека. Основные категории мышления утратили устойчивость в обьщенном сознании. Изменения коснулись не только научной картины мира, философии, религии, но и быто­вых убеждений, «здравого смысла», так называемых базисных убеждений привычного существования.

С наибольшей жесткостью это коснулось фундаментальной потребности человека в осмыслении стабильности мира и пони­мании связанности и обусловленности событий. Обстоятельства становятся особенно травматическими, когда подрывают базовые надежды, нарушая, таким образом, самые основы адаптации че-

ловека к реальности. Современные исследователи фиксируют это очень четко: «Наиболее частое чувство, возникающее у пережив­ших экстремальный негативный опыт, это чувство уязвимости, незащищенности»²⁸. «Основу болезненных нарушений у людей, претерпевающих катастрофу, составляет деформация или утрата смысла человеческого существования вследствие разрушения "образа мира" или "плана действий"»²⁹. Психологи выделяют три основных категории базисных убеждений, питающих чувство бе­зопасности:

1. Убежденность в благосклонности мира и дружелюбии людей (ожидание позитивного отношения к себе, а не враждебного).

2. Вера в контролируемость и предсказуемость мира (предполо­жение, что, поступая «правильно», можно минимизировать собственную уязвимость).

3. Чувство собственной уникальности и значимости (в норме человек обладает достаточно высоким самоуважением, что позволяет ему рассчитывать на благосклонность и справедли­вость судьбы, верить, что он не заслуживает того, чтобы не­счастье случилось именно с ним)³⁰.

Как видно, все эти базисные убеждения тесно переплетены и в совокупности своей как бы ограждают от враждебной случайно­сти, исключают ее из поля зрения. Даже личная уникальность или везение (3) опирается на дружелюбие окружающих (1) и за­слугу перед ними (2). Получается, что категория случайности из­начально чужда человеческому сознанию. Именно этим обуслов­лены свойственные человеку поиски «в прекрасном и яростном мире» (А. Платонов) порядка, связи, смысла: от магической пар-тиципации и иррациональной веры до научных аксиом и прин­ципа опытной верификации. Но все достижения на этом пути могут обрушиться перед лицом экономического катаклизма, тота­льного террора или нравственного беспредела. И в ситуации ост­рой неопределенности человеку, чтобы контролировать события, поступая «правильно» (2), не на что опереться, кроме дружелю­бия людей (1) и собственной уникальности (3). В хаосе массовых

²⁸ Ениколопов С.Н. Три образующие картины мира // Модели мира. М., 1997. С. 38.

29 Ефимов B.C., Охонин В.А., Суховольский В.Г. Проблемы оценки и эффектив­ной социально-психологической адаптации и реабилитации людей, перенесших природные и техногенные катастрофы // Проблемы и перспективы социаль­но-психологической и половозрастной адаптации детей и подростков. М., 1997. С. 311.

30 См., напр.: Epstein S. Beliefs and symptoms in maladaptive resolutions on the traumatic neurosis // Perspectives on personality. Vol. 3. L.* 1990; Janoff-Bulman R. The aftermath of victimization: Rebuilding shattered assumptions // Trauma and its wake: The study and treatment of posttraumatic stress disorder. N.Y., 1985.

проб и ошибок постепенно складываются устойчивые паттерны эффективного поведения, закрепляется новая парадигма мышле­ния, возникает возможность иной идентичности личности, но в русле традиционной ментальности социума. Предпочитает ли че­ловек опереться на значимых других или рассчитывает прежде всего на себя, зависит от типа культуры, которые в этом плане разделяются современными исследователями по таким парамет­рам, как индивидуализм и коллективизм. Согласно измерениям Дж. Ховстеда, культурами индивидуалистического типа являются культуры США, Австралии, Великобритании, Канады, Новой Зе­ландии и стран Западной Европы. А коллективистскими он счи­тает культуры Кореи, Пакистана, Перу, Тайваня, Португалии, Японии³¹, то есть фактически к культурам коллективистским относят те, где сравнительно большую роль по-прежнему играют древние обычаи, религии, обряды и другие формы активизации коллективного бессознательного.

Несомненно, в решении вопроса о принадлежности культуры к тому или другому типу большую роль играют сложившиеся в са­мой западной культуре стереотипы: индивидуализм — свобода, права личности, демократия; коллективизм — авторитарность, па­тернализм, опека, забота... Недостаточная свобода этих понятий от этических оценок и одиозных исторических прецедентов затрудня­ет их использование в психологическом исследовании. Однако очевидно, что эта бинарная оппозиция коллективизм—индивидуа­лизм должна быть внимательно рассмотрена. В так называемой кросс-культурной (межэтнической) психологии развернута более соответствующая процессам становления индивидуальной и груп­повой идентичности оппозиция оллоцентризм—идиоцентризм.

Стремление личности выступать самодостаточной детерми-нантой собственных мыслей, выборов и поступков определяется как идиоцентризм или самоориентация в противоположность ол-лоцентризму, то есть коллективистской ориентации. Идиоцент­ризм как психологическое свойство личности соотносится с ин­дивидуализмом как свойством культуры, а оллоцентризм — с коллективизмом.

Современные исследователи выделяют в оллоцентрической ориентации три определяющих фактора:

• подчинение индивидуальных целей групповым;

• восприятие группы как продолжения себя;

• сильная внутригрупповая идентификация³².

31 Hofstede G. Culture's consequences: international differences in work-related va­lues. Beverly Hills, Calif. Sage, 1984.

32 См.: Лебедева ИМ. Введение в этническую и кросс-культурную психоло­гию. М., 1998. С. 66.

В таком случае групповая идентичность фактически заменя­ет, поглощает личностную идентичность. Вследствие этого инди­виду трудно дифференцировать себя и группу, свои и групповые цели и ценности. Субъект находится в своеобразном «слиянии» с группой (в терминологии Ф. Перлза) и лишается способности определить, где кончается собственное «Я» и начинается «Я» дру­гих людей.

Идиоцентризм, напротив, выражается в стремлении к неза­висимости от группы и влияния других людей, четком разграни­чении собственных представлений и убеждений других. Здесь принципиален не столько вопрос, в чью пользу будет сделан вы­бор — в пользу собственных интересов или интересов группы (возможны оба варианта, но как результат собственного свобод­ного выбора), сколько вопрос о способности различать эти инте­ресы и при необходимости противостоять им. Идиоцентризм как стремление к личной независимости и аутентичности не прием­лет не только групповое давление, но и вообще давление других людей, любое поглощающее воздействие извне. Идиоцентризм и индивидуализм пересекающиеся понятия, но в принципе это раз­ные вещи. Индивидуалист делает выбор в пользу собственных це­лей, идиоцентрист различает свои и чужие цели. По этой причи­не идиоцентризм не следует соотносить с гипероценочными кате­гориями этики альтруизм—эгоизм. Нетрудно представить себе человека, прекрасно понимающего иллюзорность, ошибочность и, может быть, гибельность коллективных представлений, но остающегося в годы испытаний рядом с людьми, которых он лю­бит или с которыми связан, надеясь быть полезным. Идиоцент­ризм отражает степень психической дифференциации и зрелости индивида (в терминологии Ф. Перлза), тогда как эгоизм и вооб­ще индивидуализм возможны без развитой дифференциации пси­хических структур. Для этого достаточно подчиняться витальным инстинктам, вернее, определенной их части, отвечающей за вы­живание особи. Выражения типа: «Своя рубашка ближе к телу», — на всех языках известны чуть ли не с доисторических времен. И чуть ли не с доисторических времен массовый человек счита­ет, что противопоставить эгоизму может только коллективизм. Отсюда излишняя эмоциональность при анализе взаимоотноше­ний идиоцентрированного и оллоцентрированного человека в со­временном мире. Различий и в самом деле немало³³.

Идиоцентрированные люди полагаются только на себя, гор­дятся личными успехами и своей компетентностью и при этом не связаны эмоциями по отношению к какой-либо малой или боль-

³³ См., напр.: Triandis H.C. Culture and social behavior. McGraw-Hill, 1994.

шой группе, за исключением нуклеарной семьи: супруг(а) и дети. Оллоцентрированные люди полагают, что успех возможен только при поддержке других (родных, земляков, единоверцев и т.п.), гордятся кровной, дружеской, сословной и т.п. принадлежно­стью, выше личной компетентности ставят взаимовыручку и свя­заны эмоционально не только с малой, но и некоей большой группой, а семейные отношения поддерживают со всеми родст­венниками «до седьмого колена».

Если возникнет конфликт между отношениями по горизон­тали и по вертикали, идиоцентрированныи человек предпочтет горизонтальные отношения (например, в споре супруги со стар­шими родственниками он будет на стороне супруги), оллоцент-рированный — вертикальные.

Для идиоцентрированных людей характерна универсальная шкала ценностей и для оценки членов «своей» группы, и для оцен­ки членов других групп. Оллоцентрированным свойственны, напро­тив, разные системы ценностей: при оценке членов своей группы — одна, при оценке членов внешних групп — другая, на фоне аффек­тивной поляризации отношений к «своим» и «чужим».

Деловые контакты между оллоцентированными и идиоцент-рированными людьми затруднены. Одно из самых сильных ра­зочарований оллоцентрированного человека — осознание, что идиоцентрированныи коллега не станет ему близким другом. Как выразился Ромен Роллан, «люди прощают все, только не отказ есть с ними из одной чашки» (1933). А идиоцентрированныи че­ловек мучительно переживает ситуацию тесной внутригрупповой контактности, когда невозможно «побыть одному». Этим нередко объясняется невротический оттенок эксцентрических происшест­вий в студенческих общежитиях, склок в коммунальных кварти­рах, неуставных отношений в казармах и т.п.

Отмечается, что люди с идиоцентрическими наклонностями выглядят более одинокими, чем оллоцентрированные, которые демонстрируют сильную внутригрупповую поддержку.

Портрет идиоцентрированного человека, таким образом, весьма далек от благостности. Подобное отдаление личности от опеки и заботы группы может вызвать не только межличностные, но и интрапсихические проблемы, связанные с исключением од­ного из наиболее мощных защитных механизмов — расширения границы «Я». Не следует думать также, что четкое разделение собственных и иных интересов, целей и предпочтений, свойст­венное идиоцентрированной личности, обеспечивает человеку жизненный успех, карьерный рост, материальное благополучие или что-то другое в этом роде. В житейском плане идиоцентризм вообще эффективен только в правовом государстве, где закон

предоставляет наибольшее благоприятствование честной конку­ренции и жестко пресекает деятельность разного рода «теневых» фирм, команд и землячеств. Однако даже в стране официального индивидуализма и развитой демократии, ориентированной на со­блюдение прав человека, жесткое законодательство, сохраняющее такую карательную меру, как смертная казнь, не в состоянии по­кончить с мафией, внутри которой действуют предельно олло-центрические отношения. Одно это может поколебать доверие к футурологическим прогнозам относительно «информационного общества».

Опираясь на очевидные достижения «технотронной револю­ции», современные ученые развили специальную науку — комму-никативистику, согласно которой будущая постиндустриальная цивилизация может стать «более здоровой, благоразумной и жиз­неутверждающей, более добропорядочной и демократичной, не­жели любая иная, известная нам до сих пор»³⁴. Но детальные обоснования столь обнадеживающих перспектив вызывают зако­номерный скепсис представителей других научных школ. «Опи­раясь на компьютерную технику, — пишет Л.М. Землянова, — Тоффлер утверждает, что "цивилизация третьей волны будет ба­зироваться на взаимодействующих, демассифицированных сред­ствах связи, питающихся чрезвычайно разнообразной и часто ве­сьма персонализированной образностью, черпаемой из потоков общественной памяти и пополняющих ее". Однако декларации подобного рода в его книге не подкрепляются конкретными при­мерами, доказывающими реальность этих гипотез»³⁵. Это обыч­ное для футурологии дело — придавать разрешающим способ­ностям новой техники и технологии философский и социо­логический смысл, чтобы воссоздать прогностический образ, метафорически раскрывающий суть предстоящего этапа в разви­тии общества. Надо сказать, что такого рода прогностические об­разы и составляют главную ценность футурологии, потому что по ним, как по эвристическим моделям, могут корректировать свои планы и ученые, и политики, и простые люди. Это, разумеется, далеко не однозначные определения стадий стохастического про­цесса. Они уточняются, углубляются и даже переосмысляются в согласии с реальным развитием дел. К примеру, нарисованная М. Мак-Люэном «Глобальная деревня» (1964) через восемь лет у Г. Кана и Б. Брус-Бриггза преобразуется в «Глобальный метропо-лис» (1972), так как в отличие от деревни с ее тесными родствен-

м TqfflerA. The Third Wave. N.Y., 1980. P. 19.

³⁵ Землянова Л.М. Современная американская коммуникативистика. Теорети­ческие концепции, проблемы, прогнозы. М., 1995. С. 212.

ными, соседскими, общинными узами и единообразием духовных идеалов «город является местом, где смешивается множество культур и народностей, сохраняющих (внутри учрежденных пре­делов) свои собственные обычаи, костюмы и язык; живущих в непосредственной близости друг от друга, но обычно в разных кварталах, совместно занимающихся торговлей и бизнесом на рынке, но утверждающих право на независимую частную жизнь»³⁶. А еще через восемь лет А. Тоффлер описывает основ­ные структурные ячейки будущей новой цивилизации как «элект­ронные коттеджи» (1980), в которых малые семьи (родители и дети) решают все проблемы на компьютерном уровне, что, по мнению ученого-коммуникативиста, «поможет восстановить чув­ство принадлежности к обществу и приведет к возрождению та­ких добровольных объединений, как церковь, женские организа­ции, ложи, клубы, спортивные и юношеские объединения»³⁷.

Но как этот технико-технологический прогресс может сказа­ться на психике отдельного индивидуума? Ведь к мультисистемам и все более совершенным персональным устройствам электрон­ных средств связи получают открытый доступ и люди безотказ­ной доброты, и те, кто, по выражению Г. Бёлля, «принял причас­тие буйвола», идиоцентрированные и оллоцентрированные, эго­исты и альтруисты и т.д., и т.п. Но тут важно не просто расширение коммуникативного поля и не просто ускорение цир­куляции сообщений, а лавинообразный рост стохастичности всех социально-психологических процессов, всей духовной, производ­ственной и частной жизни социума. В современном мире любому человеку, даже фиксированному на оллоцентрическом поведении члену группировки, так называемой «братвы», приходится вхо­дить еще и во многие другие группы, влияние которых может быть противоречиво, и он сам склонен решать, как ему посту­пить. Увеличение количества групп членства ведет к снижению их влияния и уменьшению его глубины. Перед индивидуумом развертывается некоторый спектр ситуаций выбора, что называ­ется, в свое удовольствие, но и на собственный страх и риск. Раз­ного рода «команды единомышленников» по-прежнему более эф­фективны в житейском плане, нежели одиночки-идиоцентристы. Но многие «командные игроки» в глубине души завидуют незави­симости, самостоятельности, спонтанности своих идиоцентриро­ванных партнеров, конкурентов или просто знакомых. Оллоцент-ристские установки подвержены внутренней эрозии. В нашумев-

³⁶ Kahn H., Bruce-Briggs B. Things to Come. Thinking About the Seventies and Eig­hties. N.Y., 1972. P. 45.

" TofflerA. The Third Wave. N.Y., 1980. P. 220.

шем мюзикле «Метро» (2000) молодежная компания распевает: «Лучше быть в толпе, чем в команде». И это вовсе не парадокс. Если вдуматься, так оно и есть, потому что по мере распростра­нения идиоцентристских установок иной становится сама толпа. В ней все больше людей, как говорится, себе на уме, микро­групп, гнущих свою линию, отстраненно любопытствующих ком­паний и лиц, пришедших поразвлечься.

В октябре 1993 г., когда верные Ельцину войска штурмовали парламентский Белый дом, огромная толпа собралась на набе­режных и мостах Москвы-реки. В общей массе было немало лю­дей, призывавших идти на выручку народным депутатам или на помощь Президенту. Некоторые пробовали увлечь личным при­мером. Несколько человек, в том числе двое журналистов, рину­лись к Белому дому и, оказавшись под перекрестным огнем, за­легли в укрытии на ничейной земле. Остальные стояли молча, но не расходились, несмотря на опасность шальных пуль и оскол­ков. Толпа редела только по ночам. Но каждый приходил, ухо­дил, стоял молча или проявлял активность сам по себе, не подда­ваясь «чувству стадности». Между тем в Белом доме умирали молодые ребята, которых магия заклинаний Хасбулатова и матер­щины Руцкого вовлекла в стихию вооруженного мятежа. А по столичным улицам молодые офицеры из команды Ельцина гра­мотно и красиво маневрировали на танках, метко стреляя из пу­шек в окна парламента. И многим из них предстояло впоследст­вии испытать горькое идеологическое разочарование, пройти че­рез отчуждение сослуживцев, пережить глубокую депрессию.

Чтобы не стать орудием чуждой воли, а прожить свою жизнь, современный человек должен сам отвечать себе на пресловутый вопрос: «Who is who?», — и сам для себя прогнозировать: «Что к чему ведет?» Но для этого нужна психологическая зрелость (в терминологии Ф. Перлза), преодоление внутренней склонности к «слиянию», «интроекции», «проекции», «ретрофлексии»... Объек­тивные возможности складываются все более благоприятно. Во всем мире становится обязательным среднее образование, и сроки обучения в школе имеют тенденцию к увеличению до 13—14 лет (Германия). Рассматривается вопрос о всеобщем высшем образо­вании (Япония) и обеспечивается его практическая общедоступ­ность (США).

Глобализация массовых коммуникаций ведет к тому, что со­поставление плюралистических потоков информации становится общедоступным и превращается в вопрос личного выбора. Самые авторитетные международные организации и специальные упол­номоченные президентов и правительств лоббируют индивиду­альную активность в борьбе за неотъемлемые права. Наконец, 262

сама психическая эволюция человека вышла на такой этап, когда любые парадигмы мышления и стили творчества могут быть освоены каждым и разумно использованы в соответствующих жизненных обстоятельствах. И хотя идиоцентрация личности не тиражируется в массовом порядке, психотехника коллективных форм мышления, общения и поведения стала несколько иной. Появились толпы, возникновение и действия которых невозмож­но объяснить по классическим трудам Г. Тарда, Г. Лебона или С. Московичи.

Когда НАТО начала бомбардировки Югославии, демократи­чески настроенная сербская молодежь в знак протеста каждую ночь в атакуемом самолетами и крылатыми ракетами Белграде устраивала многотысячные рок-концерты на площадях, веселые шествия по улицам с непристойными шуточками по адресу и американского президента Б. Клинтона, и своего президента С. Милошевича, а также диспуты в кафе. Не следует видеть в этом только легкомыслие или нежелание рисковать жизнью. Сто­ило натовским генералам высокогуманно предупредить о дате ра­кетно-бомбового удара по мосту через Саву, как на нем в качест­ве живого щита собралась танцующая молодежь. Вместе выходи­ли протестовать и те, кто мечтал о «Великой Сербии», и те, кто стремился интегрироваться в Европу, и те, кто просто хотел, что­бы «нас оставили в покое», словом, все без различия партийной, национальной или социальной принадлежности. У них не было всеобщих кумиров, общепризнанных вождей и абсолютных авто­ритетов. Да это и не было нужно для того, чтобы обозначить свое несогласие на глазах у всего мира. Но не стоит спешить с выво­дами. Это все-таки была толпа, то есть самозарождающийся со­циальный организм, тот самый, описанный еще В. Бехтеревым собирательный субъект, в коллективной рефлексологии которого исток массовых порывов — как взлетов единства духа, так и групповых преступлений. Впрочем, нужно видеть, что это толпа особого склада и непривычного стиля поведения. Она бесследно растворилась, после того как НАТО прекратила бомбардировки. Однако во время первых послевоенных выборов президента Югославии на улицах столицы снова появилась «танцующая оп­позиция», организационно не оформленная, но единогласно про­тестующая против того, чтобы у власти по-прежнему оставался коммунист С. Милошевич. И существенно заметить, что в сило­вых акциях — попытке захвата резиденции Милошевича, разгро­ме офиса государственного телевидения и т.п. — толпа участия не принимала. Это делали организованные группы, а для штурма госучреждений вообще была вызвана из провинции колонна шах­теров со своими бульдозерами. Понятно, что для сторонников

Милошевича, в руках которых была отмобилизованная армия, имеющий боевой опыт спецназ и полиция, не составило бы труда перехватить шахтеров-бульдозеристов или разогнать погромщи­ков. Но это пришлось бы делать на глазах у массы людей, реак­ция которых могла быть какой угодно. Не поддавалось прогнозу, какие формы и какой масштаб приняло бы кровопролитие и ка­кой резонанс покатился бы по стране и по всему миру. И комму­нисты сдрейфили. Они признали поражение на выборах. А сам С. Милошевич сначала был определен под домашний арест, по­том переведен в тюрьму, где ему позднее предъявили обвинение для передачи дела в суд.

В теоретическом плане во всех перипетиях массового протес­та в Югославии интересно то, что столь наглядно, почти как на демонстрационном стенде, проявились синергетические законо­мерности возникновения и функционирования стохастических систем, к которым с полным основанием можно отнести такой социальный феномен, как толпа. Общее положение состоит в том, что энергия элементарных составляющих всегда избыточна по отношению к системе, поскольку элементы в известном смыс­ле самодостаточны и относительно независимы, так что могут даже выходить за пределы системы. При этом элементы способ­ны самопроизвольно изменяться, и по мере накопления таких из­менений система меняется тоже: ее равновесие — динамическое. Поле системы развивается с течением времени вследствие исто­щения энергий одних элементов и наращивания других, под вли­янием разнообразных перемещений элементов, появления новых и т.п. Будучи частным случаем общей закономерности, толпа как собирательная личность сама зависит от личностных качеств со­ставляющих ее людей, психика каждого из которых избыточна, то есть в принципе значительнее, чем требуется для массовидных действий. Именно избыточность индивидуальной психики была синергетическим ресурсом человека на всем эволюционном пути от коллективного бессознательного и общинного поведения к собственному самосознанию и личной ответственности. Индиви­дуальная психика развивается быстрее, чем коллективная. Уро­вень рефлексии, доступный индивиду, недоступен коллективному субъекту. Как в связи с этим развиваются механизмы и содержа­ния коллективного бессознательного — разговор будущего, по­скольку наука не располагает пока достаточным объемом вери­фицированных данных и надежным аппаратом анализа. Но изме­нения все более очевидны. И в этом отношении изменения в таком феномене коллективной психики, как толпа, более чем знаменательны.