– Са-а-а-ня, дай-ка свое сокровище.
Снайперская винтовка Драгунова (СВД) не стояла на вооружении ВДВ, ее поставили только сейчас, когда возникла необходимость в ее боевом применении. Компактная и не сложная по конструкции винтовка вызвала уважение и некоторый трепет. Я забрал у Сашки прицелы ПСО-1 в чехлах, инструкции, цинк с боеприпасами и приспособлением для его открывания и побежал к Комару. Доложив ему о готовности к выезду на стрельбище, взял с собой двух разведчиков и минут через двадцать уже был у подножия Ходжа Раваш, где наша разведывательная рота отрабатывала действия в горах. Помощники, выставив мишени, подошли к огневому рубежу, где я уже расположился в готовности к работе. Снарядив магазин десятью специально усиленными для винтовки патронами, я приготовился к пристрелке.
– Сокуров, в предгорье никого?
– Никак нет, товарищ лейтенант, вроде никого.
– Так, вроде? Или никого?
– Никого, товарищ лейтенант.
– Тогда приступим.
До мишени были положенные в таких случаях 100 метров – расстояние, при котором пристреливается стрелковой оружие. Расположившись за камнями, я приспособился к имевшему малый угол зрения прицелу, что с первых же минут создало неудобство в обнаружении цели. Привыкнув видеть цели не только по линии прямой видимости, но и «хватать» их боковым зрением на доли секунды и вести по ним огонь на поражение, со снайперской винтовкой у меня этого не получалось – в силу особенностей оптического прицела ПСО-1.
Первый выстрел рванул сильнейшей отдачей, что вызвало непривычные болевые ощущения в плече.
– Ни х… себе, отдача.
– Сильно бьет, товарищ лейтенант?
– Да, уж, попробуешь.
Сделав три выстрела, не меняя точки прицеливания, я изучил мишень – пули легли кучно, в копеечку, но ниже и левее центра мишени. Отлично! Бой, что надо! Скорректировал винтами поправку прицела по вертикали, горизонтали и сделал еще три выстрела. Пошли смотреть.
– Надо еще, товарищ лейтенант, чуть поправить по горизонтали.
– Принимается, Есаулков, уральскому охотнику видней.
Слегка подкрутив прицел, сделал еще три выстрела с упора, не меняя точки прицеливания. Бежим к мишеням.
– О-о-о, без вопросов.
«О-о-о» – у Зигфрида высшая форма оценки.
– Пойдет, Есаулков, с Сокуровым делаете по три выстрела.
Разведчикам показал на прицеле, что и как наводить на цель при расстоянии до нее в 100 метров. Они отработали по серии каждый, осмотрели мишени – неплохо. Одна винтовка к работе готова, но все равно было что-то не то – мишень есть мишень. Осмотревшись, я нашел в предгорье камень, прикинул до него расстояние, и плавным спуском произвел выстрел. Поднявшееся от камня облачко пыли не вызывало сомнений – цель поражена. Дал разведчикам пристрелянную винтовку, чтобы потренировались в стрельбе, а сам занялся пристрелкой второго «винта».
– Отдача сильная, товарищ лейтенант, – сделал заключение Есаулков, когда они с Сокуровым закончили стрельбу.
– У нее усиленный патрон, – разминая плечо, объяснил я связисту с навыками уральского охотника.
Сильная отдача при стрельбе и мне не понравилась. Понимаю, что надо освоиться, привыкнуть к оружию, но первое впечатление о снайперской винтовке сложилось именно такое.
К нормальному бою привели две другие винтовки, постреляли по целям в горах, затем опробовал ночные прицелы, используя защитную диафрагму от лучей прямого света. К часу дня вернулись в расположение роты. Доложив Ивану о проведенной пристрелке оружия, пообедал и стал готовиться к отъезду на телецентр.
Комар поручил Чернеге отвезти команде телецентра продукты питания, воду, кое-что из подменного белья и доставить меня с НСПУ для работы в ночное время. Собрались мы быстро. Бойцы загрузили необходимые продукты питания, воду и на одной из БМД-1 мы выехали на Шердарвазу – телецентр.
Первые кварталы по улицам Кабула прошли без помех: никого не сбили, не переехали – это уже было большим достижением. Рассказывать о езде на боевой технике по улицам столицы Афганистана, что у меня всегда вызывало непередаваемые ощущения, можно бесконечно долго. Во-первых, правил дорожного движения для всего транспорта: автомобильного, гужевого на улицах Кабула, как таковых, не существует. Прав тот из водителей, кто резче и быстрее совершит маневр, обгон, перестроение и так далее. Разделительных линий, предписывающих и других знаков, европейский водитель на его улицах также не увидит. Но вас это пусть не обескураживает – на больших перекрестках в серой форме и белым полем фуражки с высокой тулей может стоять регулировщик, который весьма своеобразно регулирует движение потоков машин. Но это все равно – цирк.
Во-вторых, афганские водители – это прирожденные специалисты вождения немыслимой, в самом прямом смысле этого слова, техники. Реально такая техника ездить не может, но она не только ездит, двигается, да еще перевозит огоромное количество людей, которые, словно муравьи, облепляют ее со всех сторон. При этом водители умудряются одновременно вести машину, разговаривать, исправлять на ходу поломки и не совершать наездов друг на друга. Поэтому, когда оказываешься в круговороте мощного потока экзотически разношерстной техники, гужевого транспорта, вьючных животных становится откровенно не по себе. Голову грузит только одна мысль: не наехать, не раздавить. Афганские водители могут при этом скалиться в улыбке проезжающим мимо «шурави», отвлекаться от управления машиной, чудом избегая наезда гусениц боевых машин. Одним словом, проехать по улицам Кабула – надо иметь железные нервы и выдержку, у меня это не всегда получалось, поэтому я прибегал к своему «гаишному» жезлу – автомату – помогало. Шарахались о меня в сторону и не приближались к броне боевой машины.
Слава Аллаху – проехали центральные улицы города, начался подъем к телевышке по извилистому и довольно крутому обрыву, вначале, потому что, чем выше забираешься в гору, обрыв превращается в пропасть. Телецентр Кабула расположен в самом городе на высокой горе, которую со всех сторон окружают тысячи глиняных домов беднейшей части населения. Панорама открывается необыкновенная. Частный сектор (назовем его так) по периметру горы поднимается по ее склону вверх, прилепившись к нему с разных сторон. Отдельные направления склона были заминированы еще до нашего прихода в Афганистан. Где и как, никто этого не знал и не мог показать на карте, схеме или местности, так как документов минных полей не было, поэтому лазить, где попало – опасно.
По склону горы извилистой линией была обозначена оборона в виде общей траншеи, окружавшей верхнюю площадку по периметру, на которой были расположены элементы телецентра для его автономной жизнедеятельности. Наиболее опасные направления были прикрыты отдельными окопами, которые усовершенствовали разведчики для мало-мальского прикрытия в случае возникновения боя. За время нашего присутствия на горе разведчики доработали позиции, новые окопы, перекрытые щели, чем частично усилили линию обороны. Февральский мятеж в Кабуле показал, что оппозиция планировала захват телецентра, чтобы выступить с него с обращением к миру об агрессивной сущности советской экспансии в Афганистане. Поэтому руководством ограниченного контингента было принято решение по его охране и обороне силами 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Командир соединения генерал-майор Рябченко приказал эту задачу осуществить силами 80-й отдельной разведывательной роты дивизии.
В последнее время ночами «вышку», как мы ее называли, обстреливали из стрелкового оружия. Пули летали над головами разведчиков, в принципе, не мешая работе, закаляли, но сегодня «духи» стреляли, не причиняя вреда, а завтра будут бить на поражение. Мне необходимо было в прицел ночного видения изучить обстановку вокруг горы и постараться понять, откуда противник ведет огонь по телецентру, выявить его огневые точки, понять механизм этой стрельбы для принятия ответных мер.
Наше появление на горе вызвало огромную радость разведчиков, охранявших объект. Для солдат – это новости, разговоры, свежие лица, горячая пища, вода, но главное – письма родных и любимых. Ведь психологически очень сложно изо дня в день делать одну и ту же операцию, монотонную работу в присутствии одних и тех же лиц. Все это раздражает, угнетает, вызывает депрессию, утомление. Жара, постоянная пыль, отсутствие элементарных норм санитарной гигиены вызывали заболевания солдат, что еще больше усугубляло внутреннее состояние бойцов. Разведчики занимались благоустройством расположения, пункта хозяйственного довольствия, мест написания писем. После обеда отдыхали, а в ночь едва ли не в полном составе заступали на боевое дежурство: начинались обстрелы, бившие по психике и сознанию, возможность «духовской» атаки. Одним словом, непростыми были условия службы на телецентре, и наш приезд для ребят, был глотком настоящего свежего воздуха.
– Привет, господа, – с широченной улыбкой встретил нас Родин.
– Привет, Артемыч, похудел что ли, не пойму?
– Это он писем заждался! – подначил Толяна Чернега.
Мы обняли Толика, одичавшего на горе от несвойственной ему, связисту, работы. На базе можно было хоть пошутить, посмеяться, вспомнить Витебск, найти интересную тему для разговора. Здесь же Артемыч был предоставлен только своим мыслям, переживаниям, которые не вязались с мироощущением истребителя Юрика, приданного ему на усиление, поэтому всю неуемную энергию Родин направлял на благоустройство жизни своих подчиненных. Человеком он был мастеровым, хозяйственным, способным не только организовать, но и сделать какие-то хорошие и добрые вещи.
– Как вы-то там? Что нового?