[Ялуторовск], 5 октября [1856 г.].
…Помолитесь за моего бедного брата Петра. Сию минуту получил письмо из Варшавы. Он 5 сентября там кончил земные страдания, которые два года продолжались. Похоронили его в Воле, где легли многие тысячи 30-го года.[485]Там теперь православное кладбище.
…В Нижнем все благополучно. Туда назначен губернатором Александр Николаевич Муравьев и просит, чтоб я у него остановился. Брат Николай уже меня ждет на дачу. Все они ждут, а мы ни с места, и, кажется, придется ждать зимы, нога моя шалит.
Верный ваш И. П.
190. Н. Д. Фонвизиной [486]
[Ялуторовск], 22–29 октября [1856 г.].
Сейчас получил, друг мой сердечный, твои листки 10 – 12-го из Нижнего. Прочитавши их, мне как-то легче стало сидеть, хотя, признаюсь, с трудом сидеть. Часто вспоминаю, как я лежал у вас наверху; обстоятельства тогда были не совсем те же, но то же испытание терпения. Теперь это испытание в больших и сложнейших размерах, и потому надобно находить в себе искусство с ними ладить…
Поверишь ли ты, друг мой тайный (эта таинственность нашего чудного сближения просто меня чарует, так что мне кажется, будто бы ты везде со мной – я тебя слышу, вижу, ощущаю, и тут же ты для меня неуловима, в общем смысле житейском), что я плакал, читая твои строки об Аннушке и Марье. Этого мало, что плакал один, а плакал при других, когда Якушкину читал это место, переменяя местоимение…
Досадно, что не могу тебя послушать, как Таня [Фонвизина] магически приказывает Юноше… Письмо твое меня застало; ноге несколько лучше, но все хромаю, когда приходится испытать процесс хождения… кажется, в первой половине ноября можно будет двинуться.
Вообще заколдованное дело для нас всех выезд из Ялуторовска. Мой спутник Иван Дмитриевич сам кой-как держится, но Вячеслав – сын Якушкина – все болен. Так, может быть, случится мне ехать одному, потому что отец не соглашается оставить сына здесь…
Сегодня проводил Батенькова, он погостил у меня трое суток. Поехал в Белев, Тульской губернии, предлагал взять Якушкина в крытом возке…
29 октября… Матвей только третьего дня вернулся из Тобольска… Матвей получил от брата приглашение в Хомутец. Все-таки они будут у тебя. Время выезда еще не определено… Теперь жду из Нижнего известия от Сергея Григорьевича и Батенькова.
Будь уверена, что я не выскажусь Марье, не потому, чтоб я был мастер в этом отношении, как ты говоришь, но потому, что это заветное дело сердечное недоступно для других. Это как будто какой-то тайник отрадный, боящийся чужого дыхания. До сих пор он только Киту доступен. Опять на то возвращаюсь, хотя сказал, что не буду писать об этом…
Ваня тебя целует. Юноша не смеет тебя целовать. Он целует твою пухленькую ручку.
191. Н. Д. Фонвизиной [487]
[Ялуторовск], 16 ноября [1856 г.].
…Послезавтра снимаюсь с якоря. Сажусь с Ваней в возок… Все предосторожности приняты…
Ты уже, верно, знаешь, что Евгений 11-го числа уехал. С ним Александра Васильевна в особой повозке на буксире…
И. Д. со мной не может ехать. Вячеслав все болен…
Мильон раз целую твою ручку.
Верный твой И. П.
Матвей отправляется вместе с Свистуновым около 25 ноября…[488]
192. Н. Д. Фонвизиной [489]
Екатеринбург, 21 ноября 1856 г.
Из 7-го номера пишу тебе два слова, добрый, сердечный друг. Вчера утром сюда приехал и сегодня отправляюсь в дальнейший путь. Эта даль должна, наконец, меня с тобой сблизить. До сих пор благополучно с Ваней путешествуем. Менее двух суток досюда спутник мой не скучает и на станциях не болтает с бабами. Они его называют: говорок – и меня преследуют вопросами об нем…
Пришел Бракман, брат Жозефины. Лошадей закладывают… Нога не совсем здорова…
193. И. А. Анненкову [490]
[Под Петербургом], 10 генваря [1]857 г.
Со взморья, с дачи брата Николая, пишу вам, любезный друг Иван Александрович. Приветствую вас, добрую Прасковью Егоровну, милую Наташу, Володю и Николая с наступившим новым годом. Всем вам от души желаю всего лучшего!
На днях узнал, что по желанию вашему устроен ваш выезд из Сибири; подробности этого дела описал вам Константин Иванович, и, верно, вы уже получили официальную бумагу. Сердечно радуюсь, что нет препятствий к оставлению Сибири.
Без сомнения, вы не будете медлить и воспользуетесь зимним путем. Назначение ваше в Нижний нисколько не обязательно, – если пожелаете переменить место служения, то это всегда можно. Впрочем, я надеюсь, что вам понравится иметь дело с А. Н. Муравьевым, и, во всяком случае, достигнувши Нижнего, вы на пути, куда бы ни вздумали направить полет. Вдобавок это место из самых дешевых для существования, что тоже не безделица. Итак, благословясь, снимайтесь с якоря. Отсюда вижу, как довольна Прасковья Егоровна возможности проститься с Тобольском. Помогай бог. Пожалуйста, не медлите – летний путь еще далеко и требует лишних издержек.
Оленька нетерпеливо вас ждет, я несколько раз виделся с нею, пока был в Петербурге, и сюда уже она приезжала с Константином Ивановичем.
Я вполне возвратом на родину насладился, одна только нога до сих пор мешает мне действовать. Это время еще не удалось заняться починкой ноги. Все надобно кого-нибудь из родных и друзей видеть. С самого Нижнего все отрадные встречи.[491]Когда-нибудь, бог даст, увидимся – потолкуем. Так время наполнено, что нет возможности заняться перепиской. Вера Ивановна Анненкова в числе многих, необыкновенно балующих меня. Эта женщина – с теплой душой. Восполняет ту дружбу и радушие, которые я везде встречаю. Когда увидите ее, сами в этом убедитесь.
Барон вам кланяется, он попрежнему ходит и занимается мимикой. Не успели еще с ним поговорить особняком, все встречались в публике. Сын его славный человек – это общий голос.
Оленька, верно, вам писала, что я в вагоне встретился с Башмаковым молодым, который хотел послать денег нашему старику – хотел доставлять ему ежегодно 300 целковых. Без сомнения, начало этому делу уже положено, и Флегонт Миронович успокоен, потому что молодой Башмаков намерен был выслать в Тобольск 150 ц. тотчас по приезде в Петербург. Я с ним расстался в Твери, оставшись у племянницы Полторацкой на сутки. Обнимаю вас крепко.
Верный ваш И. П.
Прилагаемое письмецо передайте по адресу.
194. Н. Д. Фонвизиной [492]
[Петербург], 11 марта [1857 г.].
Нетвердой рукой, потихоньку, наконец, скажу, добрый друг мой, что я оправился от трудной болезни, которая решительно не давала мне возможности подать голоса. Скажу также, что выздоровление медленно… Настрадался я досыта… Сбывается пословица, что болезнь приходит пудами, а выходит золотниками. Но вообще гораздо лучше…
До свидания, до свидания, до свидания!
Верный твой И. П.
195. Е. И. Якушкину [493]
[Петербург], 2 апреля [1857 г.].
Вчера Щепкин принес мне ваши листки, добрый друг мой фотограф; с сжатым сердцем читал я их; на этот раз пожалел сильно, что нет у меня власти. Однако я через кого могу буду здесь действовать – авось бог поможет песчинке что-нибудь сделать… Так сильно все это меня волнует, что… действует и на организм…
Скажите, однако, у какого Толстого живет отец, ужели это Николай Николаевич Толстой, которого я знал, брат Якова, что в Париже?… Третий брат этих Толстых, то семеновский, Иван, ревизовавший Руперта, умер… Как адресовать письмо к отцу?… Я вам тотчас скажу, что здесь узнаю и до чего добьюсь из моего лазаретного уединения, которое, впрочем, часто навещается добрыми существами. Через них буду действовать…
Перейдем к портретам… Спасибо, что дали мою рожу тетке Рябининой, и очень хорошо, что посылаете оную же Аннушке.
Н. Д. здесь уже три дня по своим делам…
196. Е. И. Якушкину [494]
[Петербург], 20 апреля [1857 г.].
…Хочу поделиться с вами приятным, отрадным ощущением, которое я имел на днях. С женой Алексея, дяди вашего, приехала ко мне Пелагея Васильевна Муравьева.[495]Мы, разумеется, встретились как давно знакомые, хотя я никогда не видал ее. Поблагодаривши за внимание, я тотчас приступил к делу, то есть начал говорить об Иване Дмитриевиче, и говорил, забываясь, с жаром. Она уверила меня, что он непременно будет опять у вас, и что даже надеялась, что это будет к Святой. Просила меня не волноваться и обещала сама привезти это известие. Вероятно, вы все это знаете… Видно, хлопочут; не может быть, чтоб П. В. говорила так положительно без основания…[496]
Мой агент по делу отца что-то молчит, а я подчас волнуюсь.
И. П.
Г. С. Батенькову
С. п. т. бург, 13 мая [1857 г. ]
Вот вам для вступления самая свежая новость: сейчас был у князя Долгорукова, благодарил его за исключительное разрешение, по просьбе сестры, лечиться в столице. В субботу, то есть 18-го, выезжаю. При этом случае позволил себе спросить его: есть ли надежда Якушкину возвратиться в Москву к сыну? На это спросил меня: разве он точно болен? – Я отвечал, как следует, и узнал, что уже написано графу Закревскому, что если он почтет нужным разрешить Ивану Дмитриевичу приезд в Москву, то чтобы это сделал. – Меня очень порадовала эта весть, и я уже мечтаю, что наш непроходимый софист опять у фотографа под крылышком.
Чех, по последнему известию, в Москве простудился и сидит дома: это точно беда.
На днях приехал сюда Н. И. Тургенев из Парижа. Вы, верно, давно знаете, что ему разрешено было еще во время конгресса возвратиться в отечество. Я его не увижу, если он сам не отыщет, а он отыскивать не будет, как я полагаю, после напечатанной им книги…[497]
Верный ваш И. П.
M. H. Пущиной
[Москва], 10 июня 1857 г. У Алеши.
…Ты сетуешь, друг, что я не открыл тайны моей Николаю.[498]Во-первых, ты ясно, хорошо понимаешь, что это не мне одному принадлежала тайна. Это бы еще ничего – она всегда согласна была бы, чтоб Николай с нами помолился, но главное дело в том, что, сказавши ему, нельзя не сказать сестрам, не обидевши их. Следовательно, мы решились молчать до поры до времени и нести все упреки, которых ожидали в уверенности, что никто, размысливши исключительное наше положение, не будет винить нас в намерении огорчить таким ходом дела. К тому же оно требовало избежать толков преждевременных, а доверившись, не было бы им конца. Пожалуйста, разбери все это хорошенько, поставь себя на наше место, и, верно, ты согласишься, что другого исхода этому заветному делу [нет]. Одним словом, помиримся и обнимемся.
Дорохова тоже бранит нас нещадно за таинственность с нею. На днях был ее ответ на наше объявление.
Н. И. Пущину
[Москва], 19 июня 1857 г.
Только что собрался ответить твоей жене на ее письмо от 15-го числа, как получил, любезный друг Николай, твои листки… Я прочел все со вниманием и нахожу, что ты хорошо сделал, – только одно меня озадачило. Какие тут назначения по 3 т. братьям. Если один из этих братьев я, то прошу захерить эту статью.
Не можешь ли ты, любезный друг Николай, повидаться с Вяземским и взять у него мой портфель, если он его не прислал в дом. Он хотел отыскать его на даче своей у Лесного института и тотчас доставить. Обработай это дело и перешли мне портфель сюда. Случаи бывают частые…
А. Ф. Бриггену
С. Марьино, близ Бронниц, 4 июля 1857 г,
27 июня я получил, почтенный Александр Федорович, ваше письмо от 2-го того же месяца. Катаеву в ту же минуту ответил на его послание. Благодарю вас за доставление.
Вы спрашиваете, где кто из наших: вот вам ответ.
Барон Штейнгейль – в Петербурге, С. Г. Волконский, И. Д. Якушкин (по болезни до излечения), А. Н. Сутгоф, А. В. Ентальцев – в Москве, Е. П. Оболенский, П. Н. Свистунов – в Калуге, Г. С. Батеньков – в Белеве (в деревне у Елагиной), И. А. Анненков (на службе) – в Нижнем-Новгороде, М. И. Муравьев-Апостол – в Твери, С. П. Трубецкой, А. А. Быстрицкий – в Киеве, Н. В. Басаргин – временно в Смоленской губернии у Барышникова. Не знаю еще, где бросит якорь.
Теперь собственно обо мне. Оваций никаких не было; но прием сердечный от всех старых друзей и товарищей. О родных уже не говорю. С самого возвращения на родину я почти постоянно хвораю и теперь далеко от здорового.
Слух о моей женитьбе справедлив. 22 мая я соединен с Н. Д. Ф. – Благодарю бога за наш союз. Покамест пользуюсь деревенским воздухом и пью воды в деревне жены. Не знаю еще, где мы будем жить постоянно, – это решится, когда я выздоровлю, если бог поможет.
Желаю вам, Александр Федорович, приятного новоселья, а также здоровья. С истинным уважением преданный вам
И. Пущин.
H. И. Пущину
[С. Марьино]. Прибавление. 17 июля 1857 г.
Вчера жена отобралась, следовательно, можно маленькое дополнение сделать к письму.
Наведи все батареи на министра народного просвещения, пока он на даче у Лесного института, иначе опять в долгий ящик пойдет добывание моего портфеля. Мне хочется непременно его добыть.
(Довольно. Продолжение впредь.)
И. П.
Лиза мне писала, что издание, о котором мне говорил Модест, по каким-то обстоятельствам не скоро выйдет, как он обещал при моем последнем с ним свидании.[499]
Всех крепко обнимаю.
202. С. П. Трубецкому [500]
21 июля 1857 г., Марьино.
Добрый друг Сергей Петрович, сего дня отвечаю вам на два ваших письма от 28 июня и 2 июля… Сего 6-го числа мы приехали в Марьино. Доктора посоветовали мне на время оставить микстуры, капли и пр. и пр… и ехать дышать здешним деревенским воздухом…
…Все то же короткое дыхание и та же слабость. Силы никак не возвращаются, а о прежней удали и помину нет!..
Третьего дня навестил меня Матвей Апостол… уделил мне денек… В начале будущего месяца ожидаю брата Михаила с женой из-за границы…
Нарышкиных буду рад видеть – с 33-го года не виделись. Это гомерические сроки! Кроме нашей хронологии, редко где они встречаются.
Н. И. Тургенева я не видал, хоть в одно время были в Петербурге и в Москве. Он ни у кого из наших не был, а я, признаюсь, при всем прежнем моем уважении к нему, не счел нужным его отыскивать после его книги. Матвей случайно встретился с ним в тверском дебаркадере. Обнялись. Тургенев его расспрашивал обо всех, познакомил его с сыном и дочерью и по колокольчику расстались. Он опять уехал в Париж и вряд ли возвратится в Россию. Я не очень понимаю, зачем он теперь приезжал…
Не знаю, помнит ли меня в 849-м году Федя Кучевской, но я его очень помню. Обнимите его. Что делается с его отцом? Давным-давно ничего не слышу.
Верный ваш И. П. [501]
203. M. M. Нарышкину [502]
21 июля 1857 г., Марьино.
Долго шло до меня, любезный друг Нарышкин, твое письмо от 2-го числа. Я его получил 14-го…
Уверять вас, что благодарю бога за соединение мое с заветным моим другом, было бы лишнее. Все это так дивно устроилось, что я как будто еще не верю, но мрачно то, что я не могу поправиться здоровьем. Не совсем утешительна для жены моей постоянная моя хворость, но и этим она не тяготится, весело и терпеливо переносит все эти заботы и попечения…
Та же одышка и то же бессилие!.. Нет, любезный друг, переломан совершенно – куда девалась прежняя удаль… Не могу долго сидеть, а ходить и думать нечего. Ученые говорят, что это ослабление мускулов…
В соседстве у вас живет Настенька Рылеева, теперь Настасья Кондратьевна Пущина. Верно, вы их знаете, и странно, что никогда мне об них не говорили. Пожалуйста, к вашему приезду соберите мне об ней полные сведения, Мне это нужно…[503]
Иван Дмитриевич, по последним известиям, поправляется, обещает с сыном Евгением приехать в Марьино.
Н. И. и M. H. Пущиным
Марьино, середа, 24 июля 1857 г.
В воскресенье получил я, любезный друг Николай, твои листки от 16-го числа. Пожалуйста, никогда не извиняйся, что не писал. Ты человек занятый и общественными и частными делами, то есть своими, – следовательно, время у тебя на счету. Вот я, например, ровно ничего не делаю и тут не успеваю с моей перепиской. Впрочем, на это свои причины и все одни и те же. Продолжается немощное мое положение. Марьино с самого нашего приезда без солнца, все дожди и сырость. Разлюбило меня солнышко, а его-то я и ищу!..
Я просил, чтобы ты при случае прислал мне номера «Морского сборника» (случаи бывают часто). Адресуй их к моему комиссионеру московскому Алеше. Я этот журнал люблю – с июня не видал его.
Не клади оружия, пока не добудешь моего портфеля.
Спасибо тебе, добрая Марья Николаевна, за твою беседу на листке твоих деток. Я столько пишу в разные стороны, что просто потерялся. По твоему вопросу о Нижнем вижу, что я еще не говорил тебе, что на днях ожидаю Ваню…
Я очень знаю, что надобно действовать, но это время, как ты видела, я просто ни на что не годен. Он со мной поживет, потом поступит к Циммерману в Москве. Это заведение лучшее во всех отношениях, и там он может остаться до самого университета. Я уже вошел в переговоры с Циммерманом, но надобно еще самому с ним познакомиться, все высмотреть. Авось бог поможет как-нибудь распустить крылья, которые до сих пор подрезаны…
Библиотека здесь большая, но все уже такая классическая древность, что из рук падает. Мы подписались у Urbain[504]и почитываем иногда романчики. Давно я ничего в этом роде не видал. (Это ответ на Николаева вопрос.) Кроме того, получаем русские журналы.
Обнимаем вас крепко. Верный ваш И. П.
Ждем Нарышкиных – они обещают повидаться, уезжая за границу на зиму…