ГЛАВА ТРЕТЬЯ НАЧАЛ ЗА ЗДРАВИЕ - КОНЧИЛ ЗА УПОКОЙ

Наутро Валера вскочил, как полоумный, не выключив телевизорабросился на работу, по тому как знал, что если он еще и на работубудет опаздывать, его точно отправят принудительно лечиться наБалтийский завод. Поэтому, когда он пришел вечером с работы, телевизор еще работал.Валера некоторое время тупо смотрел на телевизор, не понимая, почемуэто он работает. - Сегодня, дорогие товарищи, мы начинаем чтение автобиографииизвестного музыканта В.Шинкарева "Говно в проруби". ЧАСТЬ первая - "Везде хорошо" ЧАСТЬ вторая - "Там, где нас нет" Валера все равно ничего этого не понимает и выключает телевизор, созлостью думая, сколько же электричества он сожрал за ночь и целыйдень. Этот бред так насыщен прекрасными эпиграфами, что невольно хочетсясказать /но, кстати, это вовсе не бред, а сопротивление ежеминутнонарастающей всеобщей бессмыслицы/: А сейчас я наворочу еще большеэпиграфов. Хорошая книга может состоять из одних только с умомподобранных эпиграфов, так, точно они выражают первоначальныенамерения автора. "Санкт-Питербург, новый город, выросший по воле царя, прекраснейшим образом демонстрирует почти чудовищные структурные аномалии и неуравновешенность таких больших городов" Ф.Бродель "Единственным светилом в Дуггуре, его солнцем служит луна" Д.Андреев "... за Невой, в полусветлой, зеленой тандалии повозстали призраки островов и домов, обольщая тщетной надеждой, что тот край есть в действительности и что он - не вобщая бескрайность, которая выгоняет на Питербургскую улицу бледный дым облаков" А.Белый "Никифоров знал магическую силу писания, которая притягивает к себе жизнь, то, о чем писалось, то было полнейшим вымыслом - поднялось из твоего мрака, из твоих ила и водорослей, внезапно воплощается в яви и поражает тебя иногда смертельно" Ю.Трифонов "Нет исхода из вьюг И погибнуть мне весело" А.Блок Но так сидеть скучно - Валера посмотрел всю коллекцию открыток сизображениями артистов, которую он собирал недели две, допил брагу ина какой-то момент искра неумной, веселой надежды заслонила от негокомнату с окном: нет, все правильно! Живет он, дай Болг всякому, женынет, работа нормальная, с аванта будет тахта, а не раскладушка. А тамеще женщина какая-нибудь полюбит Валеру. Валера включил телевизор. "... таким образом можно с уверенностью сказать, - уверенно говорилчеловек в белом халате, похлопывая по ЭВМ, - в основных чертах будущеепрогнозировать можно! Зная, конечно, основные законы развитиячеловеческого общества. - А вот телезрители спрашивают нас: Можно ли прогнозироватьиндивидуальное человеческое будущее? - Какое будущее, - растерянно говорит человек в белом халате. - Может ли сам человек прогнозировать, в общих, конечно, чертахсвое личное будущее? - Нет! - отвечает ученный, подумав, - этого сделать нельзя! Вотпример: знал ли мой однокурсник Борис, бренькая в армейском туалете нагитаре, что в недалеком будущем он будет совещаться с Иоко Оно о путяхразвития рок-музыки? Нет, этого он не знал. Другой разительный пример.Вот, кстати, у меня для этого форография... /Находит в кармане ипоказывает телезрителям какую-то древнюю неразборчивую фотографию/.Вот фотография маленького Мити. Вопрос: знал ли маленький Митя, что вбудущем он станет знаменитым Дмитрием Ивановичем Менделеевым, авторомпериодической системы элементов? Нет, этого он не знал. Валере делается почему-то жутко. Он тоже ставит себе какие-тонепонятные вопросы: Знал ли Валера Марус, что... Мог ли кто-нибудьпомыслить, что Валера Марус... А что? Валера подходит к окну и с тоской смотрит: черный снег, ветер.Буранный сумрак. Громадного калибра полная луна пролетела под черной прорубью воблаках. Валере делается привычно одиноко, это бесконечное молчание,молчание или телевизор. Он возвращается к телевизору и, переключив, с удивлением видит впелене снега знакомое лицо Джакоба Кулакина: ведь телефильм-то ещеидет! Ну, слава Богу, это последняя серия. Джакоб удивленно рассматривал веселых гренадеров и штатских,машущих какими-то флажочками и славящих свою царицу. Его схватил заплече и развернул на себя совершенно пьяный свирепый мещанин. Сквозьснег и темноту он принял серебряные пуговици на камзоле Джакоба зачасть какой-то униформы, сорвал шляпу и полушутливо кланяясь, заорал: - Молодцы, братцы! Покрошили, наконец, ферфлюхтеров, дай вам Бог, иматушка наша Елизавета... ура, мать вашу! - Ура! - грянули вразнобой в мелькающих фонарях, - Гром победы,раздавайся! Веселися, храбрый росс! Как влюбленный ошибается, пускаясь вдогонку за незнакомой женщиной,которую его ищущий взгляд принимает за влюбленную, так Джакоб бросилсяза многими прохожими; но, казалось, на этоу улице, где со времен Петразвучали десятки языков и толкались сотни черных шкиперов - Джакобединственный иностранец, а Монтахью нигде; мы с ним остались вдвоем,если он лежит на дне Маркизовой лужи - и мне не уйти далеко. Господи, смилуйся над всеми, кто в море сейчас, этой ночью. Вихричерного снега, ветер, бурный сумрак - вот ткань жизни этого города, аим все непочем! Беснуются, плачут, машут флажочками, все наполненноудивительной ледяной страстью. Петербург: у-уу! Ожесточенный город. В данном случае горожане радовались тому, что Фридрих, изнывающийза свой Берлин, как птица за гнездо, утратил все из короля Пруссии врядового Бранденбургского курфюрста. Внезапно Джакоб почувствовал словно удар в сердце: он был уверен,что это Монтахью проскакал там - третий, с двумя рослыми гренадерами -и были они молчаливыми, непохожи на остальных. Сдешним жителям известно, что при полной луне мертвецы скачут насевер. Застонав, Джакоб отшатнулся в темный переулок или прожодной двор.Заехавши отдышаться или покемарить, возница зашевелился в развалинах. - Что, барин, нагулялся? - Который час? - Эк, его! Да заполночь. - Возница! Продай мне водки, прошу тебя... или поезжай, достаньгде-нибудь... - Да ты не из неметчины ли? - Нет, я шотландец... Ну, англичанин. - Сейчас где достанешь, а продать могу. Пятнадцать целковых. - Ты что, ошалел? Десять! - Эх, барин... Десять когда было - до указа... Джакоб заскрипел зубами, роясь в карманах. - Возница! Бери ты все: эту шляпу, серебряные пуговицы АланаБрака... вот десять целковых... Дай горячей водки! Возница взял деньги, шляпу, пуговицы, вздохнул и протянул Джакобузаткнутую тряпицей бутыль. Ватага веселых молодцов, горланя своего храброго роса, ворвалась водвор. - Вот ты где! - с недобрым удивлением гаркнул один из них,- Давай, батя, водку живее! - На! Ищи, сукин сын, свою водку: нету у меня больше ничего. - Ты как с бойцами разговариваешь? Мы тебя от куроцапов защитили. - Вот, последнюю бутылку господину продал! Гренадеры, как по команде, повернулись на Джакоба и сталипримериваться к нему жадными взглядами. - А и вправду, господин; да ты не куроцап ли, не ферфлюхтер? - Как есть ферфлюхтер! - Пусть он скажет! - А что разговаривать - национализировать излишки! А добром неотдаст, надобно будет наказать за противность! Джакоб удовлетворенно улыбнулся. - Давай, давай, - брезгливо бросил он гренадерам, - ну-ка, топайсюда! Веселися, храбрый Макрорус! Гренадеры этого честно не ожидали никак, некоторые дажедействительно сделали движение уйти. Джакоб до крови сжал зубы; лицо его дрожало от радостной ярости, норука, выхватывая шпагу, была тверда.... Буря прошла, но тротуар и рельсы совершенно засыпал почти теплыйснег, который как манная из доброй шотландской сказки, все валит,налипая на кружево развалин и мясо кирпичей сломанных домов. Усталый прохожий представляет себе какую-нибудь встречу - врядлиздесь встретишь женщину... ну, старичек, толстый дедушка с волосами,как пух, пьяный... нет, старый хрыч, ты и днем надоел. Все же женщина, прекрасная дама былых времен, и нет грязи подцоканьем ее копытец. Фонарь нерезким светом освещает снизу ее лицо сквозь вуаль, илинет? - паутина проводов это, а не вуаль. Какая странность, совсем не детская улыбка! Она наклоняет голову,от смущения ее лицо... - Конечно, но не говорите так громко при них... Пьяный старик с волосами, как пух, блестит щелочками глаз. Уж несмеешься ли ты надо мной, старый хрыч? Синюшный заспаный юноша, закрыв глаза, передвигается вперед какмеханическая кукла. - Я вижу, вашим спутникам нет дела до вас - позвольте мне бытьпровожатым. Ее сверкающая рука медленно показывается из муфты. - Эй, прочь с дороги, парень! - но так и есть - юноша задеваетокаменевшего старика и боком валится на снег, продолжая равномерноелозить ногами. Сонная слюна течет ему на жабо. - Дорогая, пусти их! Что им за дело до них? Пусть торчит в снегутвоя шутовская гвардия, задрав к нам вниз руки, как пугала! Вот онпогружает город на свое темное дно, мнет и корежит шпили - кресты икораблики, с которых давно всплыли как засверкала зеленым перламутромчешуя птиц, поющих рассветную песнь для моей возлюбленной. Обними меня одной рукой; обверни поверхность тела, будто плащ. Колючий, как опасно сияющая стекловата - белый сок любви,извивающийся в нас. Ты мой плод, чуть шевеля кольцами, искрящимися клубком, дремлешь вомне...... Господи, помилуй! Ну хватит. Как я устал и боюсь - закрыть бы себя руками и невидеть, уткнуться головой в теплые, пушистые котлы, оцепенеть от ихнепристанного хриплого мурлыканья. Это конец, хватит писать. /Все померли, а нет, так не долгоосталось. И про что вся эта пьяная музыка?/ Я наверное даже не развлек тебя, может быть вызвал твоюмеланхолическую улыбку? Не вышло, так и хрен с ним.