Обращения в Совет Министров РСФСР и в ЦК КПСС — всегда переадресовывались вниз и, в конечном пути, неизменно обращения попадали на заключение Предводителям Организаций по разрушению России.
Наконец переговоры с Государственным Архивом СССР закончились положительно, но зампред. Таганрогского Горисполкома т. Е.А. Струков создал "авторитетнейшую комиссию" и потребовал всё передавать только ей. А в противном случае, будет разрушен дом личной собственности вместе с Выставкой и хранением. И дом начали разрушать. Кроме того, в отсутствии проживающих, пришёл молодой участковый милиционер и с понятыми устроили погром, забили двери и завалили так, чтобы нельзя было подойти к ним. Заодно вручили подложную повестку к отсутствующему сотруднику ОБХСС, не дающую права без него зайти в квартиру. Только через 6 дней удалось войти к себе в дом…»
27.05.76 г. — И.М. Рыбкин в Русский музей к Л.В. Короткиной:
«… сожжённая часть последней части " Мёртвых душ " Н.В. Гоголя… есть среди хранимых сочинений…
Вся беда или вина Гоголя в том, что издал он её в " Синодской типографии " и не отдельным томом, а небольшими брошюрами, и издал не по-светски … А разве можно было ему в то время издать такую вещь иначе? …наконец, настало время, допускающее возможность смести маскировку этого издания "Синода"…
Кажется, мне одному из первых пришлось поработать в таком духе над "сожжённой" частью "Мёртвых душ". Какая открылась чудесная вещь после такой реставрации. И с какой ловкой силой разума Николай Васильевич Гоголь скрыто соединил разрозненные брошюры между собою в одно разумное, последовательное целое и начало «сожжённой» части с окончанием законно напечатанной. И всё это не отделимая часть — продолжение необнародованных работ А.С. Пушкина.
…Нетронутые труды русских выдающихся деятелей, которыми мы располагаем, огромны. Обратите внимание, — последние страницы "Мёртвых душ" по существу внешне не имеют никакого отношения ко всему предшествующему, но ведь это необычайно сжатое и полное(!) вступление к "необнародованной главе", и, вместе с тем, неотъемлемое от неё начало …эту чудесную "Русскую тройку" Н.В. Гоголя. А ведь она только бутон невиданного чуда-цветка, раскрытого русским гением в заключительной главе… Передать Вам эту главу в Синодском издании?… А если не разберутся?… " Сожжённую " главу после реставрации нужно ещё подправить, а в этом я слабоват, да и других дел много, а жизнь моя на исходе …»
Но ещё оставалось трудиться Рыбкину 18 лет на поле брани в защиту Пушкина до его «исхода».
7.06.76 г. — И.М. Рыбкин в Русский музей к Л.В. Короткиной:
«Спасибо за письмо, написанное Вами 1.06.76 г.
Я принадлежу к роду образованных, передовых русских людей, глубоко народных по своему духу. Помимо общего образования, в моём воспитании большое участие принимал талантливый художник П.Г. Кузнецов и учёный, доцент-биолог Н.В. Попов. Отец мой был педагогом-математиком. Сверх школьной программы я изучил около 500 книг по математике, т.е. всё, что было издано на русском языке до 1920 г. по математике и о математике.
… будучи учеником старших классов Реального училища (1916-17 г.) сделал доклад о необходимости новой, иной математики (по выражению А. Эйнштейна — нового математического способа). К сожалению, в то время о работах А. Эйнштейна и Г. Минковского [74] у нас ещё никто не слышал, и я был жестоко осмеян. Но после этого преподаватель о.Е.[75] ознакомил меня с "необнародованными" работами Н.В. Гоголя (у него было полное собрание брошюр "сожжённого" окончания "Мёртвых душ"); он рассказал о существовании " Русской классической [76] математики ", основателем которой является А.С. Пушкин, и разъяснил, что для понимания Пушкина и его последователей, нужно знать всё то, и все науки, которые знал Александр Сергеевич. С тех пор я добросовестно начал изучать помимо общепринятых «европейских наук», науки других просвещённостей: Круги Возрождения, индийской (общественной), древнеславянской и русской. Из всего прочитанного до 1952 г. я узнал только то, что Пушкин в лицейские годы с большим пренебрежением относился к европейской математике. И только когда я со всей откровенностью рассказал о своих стремлениях в познании, Н.А. Кузнецов допустил меня к хранящимся у него образцовым, непреходящей ценности рукописям русских выдающихся деятелей.
…Не за прекрасные поэтические произведения юношеских лет, а за зрелые работы этих рукописей деятели европейской разведки возмутителей спокойствия оклеветали и лишили жизни А.С. Пушкина ».
Все личные бумаги (целый шкаф) покойного Н.А. Кузнецовапо завещанию переходили к Ивану Макаровичу Рыбкину. Вопреки завещанию эти бумаги были выброшены во двор навалом слоем метровой толщины и были подожжены, когда ещё шли похороны. Вредительство? Предательство. И всё-таки, не дают успокоиться совпадения: такой же костёр пылал, когда умерла старшая сестра Ивана Макаровича — Валентина Макаровна, жившая в Абхазии, которая на чердаке собственного дома держала часть хранения — древние книги волны Возрождения, книги ТВОРЕНИЙ огромного разума в искусстве и науке... Дочь Валентины Макаровны, зная, насколько опасно хранение, решила избавиться от этих бумаг. Костёр загорелся, когда шли похороны.
Такой же костёр горел в Москве, на Кузьминках, когда умерла другая сестра Рыбкина, также имевшая отношение к Хранению книг и бумаг, связанных с Пушкиным.
«Нас преследует ужас пылающих костров», — эти слова из письма Рыбкина очередному корреспонденту — не выдумка, а жестокая действительность. Костёр в Ейске, Гудаутах, Москве, Таганроге... Невероятно? Закономерно!
Сестра Рыбкина Зинаида Макаровна по заданию дедушки — Ивана Константиновича Морозова, директора банка в Ейске, ведущего хранителя Собрания всего Русского миропонимания в России, находилась рядом с Лениным, в Париже и Женеве, во время его заграничного переселения[77]. По завещанию Пушкина она ознакомила его с научным способом предсказания будущего. Она также собирала свидетельства о его деятельности. Все эти сведения составили небольшое собрание, которое хранилось у неё на квартире в московских Кузьминках. Когда она умерла, её дочь (племянница Рыбкина) обратилась в музей Ленина и рассказала, что после смерти матери остались записи и свидетельства, имеющие отношение к В.И. Ленину. Вскоре племянница сообщила Ивану Макаровичу, собиравшемуся в Москву, чтобы он не ехал, так как приходили сотрудники музея Ленина и сказали, что бумаги эти ценности не имеют, и она решила их... сжечь.
Рыбкин срочно выехал в Москву, но было уже поздно: бумаги сожгли, а племянницу нашли с проломленной головой на железнодорожном полотне. Чудом она осталась жива, — машинисту удалось остановить состав, но память она потеряла.
И.М. Рыбкин сделал запрос в музей о том, не попали ли к ним случайно бумаги о Ленине? И получил ответ: нет, ничего не поступало и никто из сотрудников музея, якобы, никогда не был на Кузьминках... Так оборвалась нить этого отделения хранилища в России.
...Если уж говорить о стоимости этого собрания, надо включить в неё стоимость жизни погибших хранителей [78].
12.06.76 г. — И.М. Рыбкин в Русский музей к Л.В. Короткиной:
«В работах Н.В. Гоголя "1763 годом" обозначено преобразование, вызванная появлением у русских народов настроений общественных, — противоположных частнособственническим настроениям, на которых базируется Европейская просвещённость. Эти настроения породили знаменитые "русские общины" и борьбу за них возглавил Е.И. Пугачев. Именно тогда зародилась иная, новая, наша Русская общественная… просвещённость.
… Сведения частного хранения рукописей русских выдающихся деятелей, собранные и бережно хранимые в семейном роду Кутейниковых, охватывают время коренных преобразований миропонимания 1841-1920 годов, и состоят, в основном, из работ ведущих выдающихся русских деятелей: А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Н.Я. Данилевского и Л.Н. Толстого. Все они были преданы созиданию нашей новой, Общественной просвещённости.
Они последовательно друг за другом возглавляли и объединяли всё передовое русское и в словесности, и в искусстве, живописи, театре, музыке, и в науке. За то и ненавидели их все, холуйски преклоняющиеся капиталистическому Западу. Потому и приходилось им маскировать, скрывать и прятать свои заветные работы за знаками и числами…
У меня не хранится и никогда не хранились никакие "коллекции [79] автографов [80] выдающихся русских деятелей". Рукописи бывают подлинниками рукописей писателей, машинописными, печатными и переписанными неизвестным подчерком. Для науки (и для меня) наибольшую ценность представляет та рукопись, в которой яснее выражено содержание, т.е. меньше всего первая — подлинник учёного.
Над содержанием источников семейного хранилища Кутейниковых я работаю с 1952 года. При этом каждый хранящийся подлинник в руках я держал только один раз, когда переписывал его на машинке. Они исправляются, дополняются однотипным содержанием других создателей.
… Из-за тяжёлых условий работы и жизни, я не имел возможности всё время хранить у себя подаренные мне, лично принадлежащие Н.А. Кузнецову, ценные данные. И, как Вы знаете, они уже много лет хранятся у других лиц».
Сам Рыбкин для работы постоянно имел лишь перевод рукописи. Бережное отношение к завещанной ценности отражало глубину проникновения в суть существования и движения Вселенной. Второй перевод, выполненный Рыбкиным совместно с непосвящёнными учёными, был более совершенным. Именно его Рыбкин предлагал обнародовать наряду с фотографиями рукописи.
24.6.76 г. — И.М. Рыбкин в Русский музей к Л.В. Короткиной:
«…условия Вашего учреждения вызывают некоторое удивление. Ответ на Вашу просьбу я уже написал и отправлю его через несколько дней, после согласия других. … Уже дважды приезжал в Москву и подолгу жил, унижаясь перед негостеприимными учреждениями …»
Рыбкин не всем открыто писал о засевших нерусских людях почти во всех советских учреждениях, и имеющих цели разрушения, а не строительства новой России. В письме Лихачеву он их назвал людьми с «противоположными расчётами».
14.07.77 г. — И.М. Рыбкин писал академику Д.С. Лихачеву:
«В этом году дважды был в Лит. Музее А.С. Пушкина. Жуткое впечатление! И много раз перечитывал Вашу юбилейную статью в " Огоньке " № 23. Как всё это нужно понимать?
Много думал и пришёл к такому выводу: У государств в современном мире немало таких правительств, расчёты которых противоположны своим народам. В такое время не мудрено встретить и музей с подобной противоположностью.
При Пушкине и до 1920 года в России было два противоположных миропонимания. Одно — русское в России и, особенно, у донского казачества. Другое, прозападное, ненавидящее нашу Родину и её народ. Отсюда и два разных представления о нашем Великом гении. Представление о нём в Таганроге не то, что в Ленинграде. И, простите, у прозападно-настроенной АН СССР совсем не то, что у людей общественного образа жизни».
Зная, что помощь от западника Лихачева не получить, Рыбкин открыл карты — он знал давно суть этого человека.
24.02.78 г. — из Новочеркасска Музей истории Донского казачества отвечал И.М. Рыбкину: «Спасибо за тёплое письмо, за интересные сведения по нашей донской истории. Возможно, наши сотрудники в этом году смогут заехать и поработать с очень интересным Вашим фондом».
Но и с этим музеем не нашлось общего языка. Таких отписок Рыбкин получал пачками. Позже, после частых и настойчивых расспросов посетителей музея о связи генерала и атамана Кутейникова с Пушкиным, они просто убрали лик Д.Е. Кутейникова огромной золочёной раме из зала музея, в котором висели лики всех наказных атаманов Войска Донского. Здесь приводятся эти письма лишь для напоминания о бездушности, страхе перед высшим начальством и дебильности чиновников от (культур) Творение разума в искусстве и науке ы и науки. В первые годы советской власти, когда проливалась кровь, герои были видны. В мирное время герои как бы исчезли, а другие переродились в обывателей, за исключением истинных русских людей, любящих своё прошлое и Родину, проявляя героизм в труде, исследованиях и руководстве страной.
30.03.78 г.— И.М. Рыбкин писал на телевидение в редакцию передачи «Жизнь науки»:
«В начале XIX века, когда объединенная Европа под водительством Наполеона пыталась поработить нашу Родину-Россию, подружились два героя-участника Отечественной войны. Один — генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский, другой — генерал от кавалерии Дмитрий Ефимович Кутейников, будущий наказной атаман Войска Донского.
В годы ссылки (имеется в виду командировка от МИДа Пушкина на юг с 1820 по 1824 гг. — Л.В.М.), в семье Раевских жил, как родной, А.С. Пушкин, и проездами они не раз останавливались у Кутейниковых. В те годы Пушкин хорошо узнал Дмитрия Ефимовича и высоко оценил его чисто русские черты, не присущие так явно никому другому, кроме донского казачества.
Основоположная работа в творчестве Пушкина — "Руслан и Людмила" (Русский народ и Родина), в высшем свете Петербурга была, воспринята недоброжелательно с враждебным непониманием. Теснимый недругами и одиночеством, Пушкин, вынужденный расстаться с этой темой, собирает все дорогие ему рисунки, наброски, номограммы, знаки и образы замены, — всё то, по которым была написана им эта загадочная былина, — и пишет завещание. А весной 1829 года он без разрешения правительства, без разрешения покидает Москву и отвозит всё, завещанное нам, потомкам, в Новочеркасск Д.Е. Кутейникову. Обратно он поехал через Закавказье... к друзьям в действующую армию Кавказа. И Николай I простил ему эту самовольную поездку.
Так началось семейное Хранилище рода Кутейниковых. По положению и семейному обычаю его наследниками могли быть только люди (и были: Иван Степанович, Екатерина Ивановна и Софья Ивановна Кутейниковы, Николай Алексеевич Кузнецов, Ольга Ивановна Тинякова) высочайше образованные, получавшие дополнительные знания по намеренно приложенным к рукописи Пушкина научным книгам в основном XIX и XVIII веков. Их собралось больше 15-ти тысяч томов. После А.С. Пушкина все великие учёные России приобщали к этому семейному собранию и свои заветные работы, те, которые намного опережали их время, и поэтому не могли быть напечатанными, как не соответствовавшие тогда общественному мнению. Там особенно много образцовых работ о временных волнах природы, и другого не менее занимательного и злободневного почти для всех современных наук ».
15.05.78 г. — ответ И.М. Рыбкинуот редактора-консультанта Центрального телевидения (Москва) Л. Дмитриева:
«Тема, предложенная Вами, безспорно, очень интересна».
5.10.78 г. — И.М. Рыбкин в журнал «Наука и жизнь»:
«В предстоящем 1979 году исполнится 180 лет со дня рождения величайшего русского из русских, гениальнейшего основоположника русской общественной культуры А. С. Пушкина. Возможно, Вы посчитаете нужным упомянуть об этом юбилее в одном из номеров журнала, тогда разрешите мне, выполняя семейный обычай и заветную волю Пушкина о наступающей поре "поведать свету", сообщить Вам, что 27 января 1979 года (по теперешнему календарю) определено в его работах едва заметным началом долгожданной "Зари пленительного счастья" нашей прекрасной Родины, и кое-что, не менее любопытное, и с государственной точки зрения важное. А затем подходит пора открыть его работы по которым написано: "Там о заре прихлынут волны...". Это чудесный, действительно богатырской силы, вклад в науку, сделанный великим основоположником русской культуры…
И в мае ещё один юбилей: 150 лет со дня хранения на Дону в семейном хранилище, того, что не могло было быть принято в своё время общественным мнением. Накопившиеся за 150 лет труды выдающихся русских деятелей в семейном собрании огромны и обширны. А подключиться к трудной, кропотливой работе со старинными бумагами до сих пор не нашлось желающих. Я же старею и силы слабеют.
Обидно и боязно за дальнейшую их судьбу, когда вокруг Пушкина по-прежнему непонимание, невежество и враждебное европейское отношение к русскому народу и его культуре. Даже в отрывных календарях на 1979 год ни слова о Пушкине и его юбилеях. А ведь Пушкин и его наследие, это не память хранилищ о прошлом: оставленные им научные работы имеют в настоящее время мощное, огромное значение для могущества и величия нашей Родины».
Будто не понимая желания И.М. Рыбкина поведать гласно в журнале «Наука и жизнь» о Пушкине учёном и его научном труде, сотрудники его отмахиваются от хранителя как от назойливой мухи, не дающей дремать им в тиши пыльных бумаг…
28.10.78 г. — в ответ И.М. Рыбкину лит. сотрудница З. Короткова из журнала «Наука и жизнь» отписала: «Чтобы не волноваться за судьбу имеющихся у Вас ценных бумаг, советуем сдать их на хранение в музей. Сообщаем адрес Гос. лит. Музея: 117296, Москва Ленинский пр.64».
27.10.80 г. — Письмо И.М. Рыбкина к В.Д. Седегову, заведующему кафедрой русской литературы Таганрогского Мединститута:
«Вас занимает связь А.С. Пушкина с Д.Е. Кутейниковым. Знать друг друга они могли как приближённые ко Двору и через обоим близкого генерала Н.Н. Раевского-отца.
Пушкина и Кутейникова сближала "русская душа". У Пушкина и донского казачества была одинаково крепкая любовь к Родине России и ненависть к её европейским врагам …
В связи с любопытным для Вас вопросом, заманчиво желание попытаться, в какой уже раз! организовать работу над громоздкой семейной перепиской Кутейниковых в первой трети XIX века. Между прочим, мне известны некоторые упоминания в них о Пушкине. Мне одному эта работа не под силу. И в этом сейчас решающим является высказанное Вами в горисполкоме своё мнение.
Ну, а теперь разрешите быть откровенным. В августе меня удивила Ваша неохота написать по просьбе Отдела культуры отзыв, который в то время был чрезвычайно необходим для спасения исторических и научных ценностей. А вот 24 октября Ваше пренебрежительное отношение к выставке меня очень обидело. Как это понимать? как враждебное отношение к творчеству Пушкина? Его завещанию?
У А.С. Пушкина, так же как и у русских народов, очень много было и есть врагов. И в сочинениях писалось и сейчас пишется о Пушкине очень много лжи. Неужели и Вы хотите подключиться к ней? Ужасно думать об этом!»
4.12.80 г. — Рыбкин писал в журнал «Знание — сила » Наталье Алексеевне о выставке научных работ А.С. Пушкиным в Таганроге: «Очень волнуюсь, как восприняли Вы мои письма посланные 20.11 и 28.11. Темы сложные, необычные, парадоксальные. Спасая от жестокой алчности вымогателей, я закончил перевозку хранения в другие города. Составил обо всём письменное свидетельство. По мере надобности оно должно возвращаться. Хоть это дело не лёгкое и связано с риском для сохранности, но другого выхода не было. В новом нарсуде уже третий месяц тянут волокиту, а помещение, в котором находятся наглядные разработки Выставки, подвергается преднамеренному разрушению людьми, открыто недовольными нашим общественным строем.
При таком положении, остается единственная для спасения надежда — на печатание рукописи. Оно, конечно, помогло бы найти защитников и, может быть, в другом городе новое место хранения».
14.12.80 г. — И.М. Рыбкин писал Наталье Алексеевне в журнал «Знание — сила » о помощи выставке научных работ:
«Огромное семейное родовое хранилище Кутейниковых — Морозовых представляет собою исключительнейшее собрание научных работ русских учёных, объединенных единой законо-познавательной темой о временных волнах, начатой А.С. Пушкиным…
В нём есть немало всевозможных подлинников рукописей писателей. Но эти свидетельства не входят в содержание темы, а их денежная ценность велика, и велика, в связи с этим, забота об их хранении. Из-за этого они полностью отделены от выставленных напоказ таблиц. Но передать их кому бы то ни было, а, следовательно, и говорить о них я не могу.
В 1967 году я передал безвозмездно Ростовской Государственной Научной Библиотеке свыше 15 тысяч старинных научных книг, стоимостью в несколько миллионов рублей.
А вскоре после этого, Председатель Райисполкома, нарушая основы законности, посягнул на личную собственность помещения Выставки. Спасли помещение 11 тысяч рублей, полученных от проданных книг. А теперь снова, спасая оставшиеся ценности, пришлось продать ещё на 40 тысяч.
Мы с супругой и внучкой живём очень скромно на свои небольшие пенсии, но из того, что принадлежит наследию, на себя никогда ни копейки не тратили. И тем более, посторонним не давали».
14.02.1981 г. — И.М. Рыбкин писал ведущему телепередачи ЦТ СССР "Очевидное - невероятное" профессору С.П. Капице:
«Честно признаюсь, Ваша работа над передачей "Очевидное - невероятное", не полностью удовлетворяет желания современного русского человека (возможно, что это только мне так кажется) потому, что направлена она не на наше законопознавательное будущее, а на прошлое, на уходящую, наблюдательно-описательную Науку Запада. Но, я не обижаюсь за это на Вас, и хочется надеяться, что и Вы не обидитесь за мою откровенность.
Я хотел бы рассказать Вам о том, что существует действительно невероятное и при том очевидное и существующее: научные работы величайшего русского гения — А.С. Пушкина, который был необычайно большим "другом парадоксов".
В семейном родовом хранилище находились завещания, оставленные весной 1829 года А.С. Пушкиным, а потом и другими великими людьми России, на долгое хранение: первое — до 27 января 1979 года и последнее до 14 сентября 1998 года. Не правда ли, "парадокс" невероятной точности? Но в приложении к завещаниям всё это математически научно обосновано, и теперь точно подтверждено временем! А всего " парадоксов " в хранении сотни! Я, как и мои предшественники, пытался пересчитать их, но это и мне оказалось не под силу.
В своих, тоже "парадоксальных", работах А. Эйнштейн опирается на Германа Минковского [81], а его предок дворянин начала XIX века Минковский [82], вероятно мог знать подобные, но выдающиеся научные работы соседа-дворянина А.С. Пушкина. Здесь есть, о чём призадуматься русскому человеку!
А. Эйнштейн — учёный, с большой заслугой в создании ядерного оружия, на деле направленного против нашей Родины! Но работы на тему взаимоувязывание основ современной физики у А.С. Пушкина несравненно обширнее, яснее и были бы полезнее для наших учёных. Зачем же это скрывать от наших физиков?! И, может быть, стоит Вам об этом хотя бы намекнуть».
16.03.81 г. — И.М. Рыбкин, обращаясь к секретарю Городского Комитета КПСС[83] г. Таганрога, настаивал на важности рукописи Пушкина для современности:
«Срочный вопрос государственного значения.
У нас в Таганроге, на ул. К.Либкнехта,75, в кв. 7, находится Выставка научных работ А.С. Пушкина и других великих учёных России.
Распорядители этой Выставки приняли решение, что для наступившего времени (с 27 января 1979 года) вполне достаточно выставить и обнародовать в фотоснимках и подлинниках одно свидетельство 1845 года, и к нему приложить списки из обнародованных в семидесятых годах нашего века работ доктора исторических наук В. Виргинского и пушкиноведа Л.А. Черейского.
Остальные (свыше двухсот) наглядные сообщения, в основе которых лежат математические таблицы, даже, сами по cебe, представляют единственные в своём роде, и нигде и никогда ещё никем не обнародованные — основополагающие научные работы, и поэтому широкая печать их представляет собою не меньшую народную ценность нашего государства независимо от того, кто являются их создателями, чьими руками и когда они выполнены.
Стремление некоторых учёных и государственных служащих потребовать путём вымогательства предоставить им другие подлинники, мы считаем необоснованными, несвоевременными и предательскими, и поэтому полностью их отвергаем, как явно несовместимые с выгодами государства.
Круг лиц с открытым враждебным отношением к нашему общественному строю, приступила к уничижению Выставки. Началось это разрушением помещения соседом…»
На этот призыв о помощи к Коммунистической партии защитить от вандализма не было ответа. И в партии уже давно были бездумные и бездушные люди, не понимающие действительности, не различающие добро и зло.
31.03.1981 г. — И.М. Рыбкин писал в редакцию журнала «Дон» Тыртышному:
«20.01.81 г. я был у редактора журнала "Дон". Моя просьба напечатать о Выставке, созданной на общественных началах в г. Таганроге, была передана Александру Яковлевичу Обертынскому, который заверил меня в том, что Вы в ближайшее время ознакомитесь с Выставкой. Но прошло уже много времени, и мне стало известно, что среди журналистов кто-то распускает злоумышленные сплетни, поэтому я решил обратиться к Вам с разъяснением дела ».
И здесь никакого отзыва души и никакого письменного ответа не было получено. Через 3 месяца Рыбкин снова обращается в Таганрогский Горком КПСС.
16.06.1981 г. — И.М. Рыбкин — Секретарю В.А. Снисаренко:
«Учитывая возросшие сочувствия города и государства, я согласен, а директор Планетария тов. В.Ф. Севастьянов — не возражает принять в своё ведение наглядные пособияВыставки математических таблиц … просим Вас рассмотреть наше предложение ».
Удивительно, что всё было согласовано и предложено Горкомом КПСС к исполнению, но возымело противодействие А.Д. Бочаровой из Отдела культуры Горисполкома. И так во всём шло далее. Никакие газеты и журналы, никакие передачи по радио и телевидению не пропускали даже слуха о научном труде Пушкина.
25.8.1981 г. — И.М. Рыбкин писал в журнал «Наука и религия»:
«Колоссальная научная работа, проведенная Пушкиным в Лицее, снизила образцовую успеваемость гения в учёбе до предпоследнего места».
26.10.81 г. — ответ И.М. Рыбкину от Зав. отделом Г. Малеванной из журнала «Наука и жизнь»:
«Вашу статью "Парадоксы гения" опубликовать в журнале не сможем ».
8.01.82 г. — И.М. Рыбкин сообщал в Новочеркасский клуб «Зелёная лампа» В.М. Дьяконовой:
«Весной 1829 г. Пушкин проезжал "на Кавказ" через Старочеркасск, но в нашем хранении есть письмо Алексея Степановича Кутейникова к брату Ивану, в котором говорится о том, что из Старочеркасска Пушкин заезжал в Новочеркасск и ночь провел с дядей (Д.Е. Кутейниковым) в комнате. Всё, что осталось от этого тайного свиданья с последующими добавлениями, по наследству перешло от наказного атамана к его племяннику И.С. Кутейникову, потом Екатерине Кутейниковой, — Софье Кузнецовой, — Н.А. Кузнецову, — О.И. Тиняковой и ко мне.
В революцию [84] с занятием русской земли военной силой немцев, часть наиболее ценного хранения находилась в г. Ейске в тайнике дома Н.Д. Морозовой, а другая часть в декабре 1919 года была перевезена из имения Таганрогского округа в Семикаракоры (примерно 20 подвод!). В 1920 году эту часть перевезли в Новочеркасск, а потом вернули в Таганрог.
В 1967 году Таганрогский тайник на Свердлова, 94, был разрушен и частично расхищен. А сейчас вымогатели злонамеренно ломают помещение Выставки. …И если поторопиться, то не исключена возможность даже о передаче всей Выставки со всем хранением в целом.
Заранее оповещать посторонних, среди которых могут быть и враждебно-расчётливые, не следует ».
Далее приводятся все письма по переписке с В.М. Дьяконовой, несколько нарушая расположение других писем по времени, но это даст возможность увидеть изменение настроения у руководителя клуба.
23.01.82 г. — В.М. Дьяконова из Новочеркасска отвечала И.М. Рыбкину:
«Ваше письмо меня очень взволновало, привело в смятение.
Конечно, всё нам нужно, всё собираем по крупицам. Клубу "Зелёная лампа" исполняется 14 лет.
Надо знать, сколько у Вас экспозиций, какие сведения и что это будет стоить хотя бы приблизительно.
Несомненно, Вы правы, что всё это должно быть передано в одни руки. Наш музей — первый музей А.С. Пушкина на Дону. Мы очень в этом заинтересованы, умоляем Вас никуда и ничего не распыляйте. Ведь каждое письмо, бумага — реликвия [85]. А "охотников" сейчас много».
1.02.82 г. — И.М. Рыбкин в Новочеркасск В.М. Дьяконовой:
«Спасибо за доброе письмо. Оно меня тоже очень взволновало. К нам, к хранению пушкинского завещания, — пушкинисты не приезжают и не приходят: их что-то пугает — как чертей ладан или Рейгана — коммунизм. А я много потратил времени, сил и средств для знакомства с ведущими пушкинистами в учреждениях АН СССР и Мин. культуры. Там любят всё пушкинское, как волки любят ягнят. И очень изощрённо стараются очернить, оболгать и опошлить Пушкина».
7.02.82 г. — И.М. Рыбкин в Новочеркасск В.М. Дьяконовой:
«Допустимо ли вообще разделение на Пушкина-стихотворца, на Пушкина-писателя, Пушкина-историка, Пушкина-математика и многое другое?
Разве можно человека разделить хотя бы надвое? Конечно, нет! Две отдельные половины можно назвать как угодно, но если они не вместе, не дополняют друг друга, то это не будет человеком.
Только представители спецслужб европейских возмутителей спокойствия — целой свиты гроссманов, эйдельманов и множества им подобным — из-подтишка внушали русским людям, будто Пушкин только поэт и ничего другого в нём нет, а если и есть, то будто бы оно не имеет отношение к его поэзии.
Обидно будет, если мы не сможем договориться. Если различие наших музеев не будет в единстве дополнять друг друга».
И прощальное, грустное письмо Рыбкина в Новочеркасск. Надежда в жизни покидает нас последней.
1.03.82 г. — И.М. Рыбкин — В.М. Дьяконовой:
«При жизни А.С. Пушкин был в ужасном одиночестве, потому что вокруг него всегда было много врагов, и сейчас не меньше, только наряжаться они стали пушкинистами.