Мы не стали так рисковать. Ведь самая ничтожная ошибка, самый маленький сбой могли стать причиной огромных разочарований. Ни я, ни Юра, ни Аня, ни Жора, никто из нас не считали себя совершенными и готовыми положить начало новой эпохи. Стас? Ушков, Лесик, Вит? Смешно даже думать! Аленков? Вот уж нет! Тамара? Мы думали. Юля? Мы не были настолько уверенны. Совершенство! Никто из нас не смел даже мыслить об этом. Для нас, грешных, Оно было уже недосягаемым. В том то и дело, что свое несовершенство мы хотели хоть как-то компенсировать строительством Пирамиды. Никто, конечно, об этом не заикался, но каждый из нас втайне от другого жил надеждой, что Бог увидит наши стремления, оценит по достоинству наши усилия и согреет в Своих ладонях наши смятенные души. Ладони Бога! Кто из нас не желал бы ощутить Их тепло!
Мы начали с царя, с мужчины. Мощное, сильное, светлое начало. Янь! Na4alo-na4al! Царь все-таки наместник Бога на Земле и поэтому куда совершеннее каждого из наших современников. И чем более древний, чем более отдаленный стеной веков от нашей цивилизации царь, тем больше у него шансов стать новым Адамом. Я ратовал за Александра. Мне казалось, из всех царей он самый достойный. Македонский и Таис — чем не пара? Мои предпочтения и симпатии не принимались в расчет, поскольку они не совпадали с тем, что предлагала машина. Мало что кому вздумается!..
— А Тине. Нашли? — снова спрашивает Лена.
— Я же сказал!
— Дон Кихот и Санчо Панса? Это пара, это как раз та пара...
— Голубые что ли?
— Принцесса Диана и Чарльз…
— Гала и Дали…
— Гете со своей… Как там ее?..
— Ульрикой фон Левецов, — сказал Юра.
— Вот-вот…
— И Бернард Шоу со своей…
— Камалией…
— Галатеей, — подсказал Юра.
— Пигмалион! Это он оживил камень…
— А с кем Мэрилин Монро?
— Я бы, — вызвался Стас, — я бы не против… Если вы не против…
— Слушайте, вы их что, солить собираетесь?! — воскликнула Ната.
— Тише ты! — воскликнула Света Ильюшина, — а мне Колика, — она посмотрела на Альку Дубницкого, — Колика мне сделаете?
Будто бы Алька мог тут же родить ей этого Переметчика.
— Колика, — улыбнулась Инна. — Да у тебя, милая, колика в твоей голове! На кой он тебе, этот скряжничающий заморыш?
— Ты что, с ним спишь? — спросила Лиля.
Света вся просто засветилась, залилась румянцем. Даже спина в вырезе платья порозовела.
— Дался он тебе, — сказала Людмила.
— Дададада, — протарахтела Светлана, — сплю! Сплю, сплю! А что?
— Но он же даже зубы не чистит! Как это «что»?!
Светлана, казалось, вот-вот лопнет от злости.
— А вы…
Она судорожно искала слова.
— Зато вас… Вы же… А я вас… А у тебя, — глаза ее сузились и побелели, — а у тебя, — она просто пронзила взглядом Людочку насквозь, — ноги такие же тонкие как у Вальки, такие же кривые как у Зойки и такие же волосатые как у Райки…
Вдруг резко повернулась и выскочила из комнаты.
Это была неправда: ноги у Людочки всегда были восхитительны!
— Алька, — обратился Жора к Дубницкому, — сделай ты ей этого Переметчика. Жалко что ли? С тюбиком зубной пасты в его жабьей пасти! А?
— Ага, разбежался, — сказал Алька, — щаз!!!
— Зачем же вы так безжалостно нападаете на Светлану, — возмутился было Валерочка, — ведь она…
— Придержи язык, — зыркнул на него Жора, — а то и тебе достанется.
Валерочка прикрыл голову рукой, словно опасаясь удара, втянул голову в плечи и, казалось, вот-вот вильнет хвостиком. Он Жору боялся, но и боготворил. Тайно.
— Мне кажется, — сказала Ирина, — ты просто мстишь таким как эти ваши Валерочки и Переметчики, как…
Жора оборвал ее:
— Я не мщу, я лечу, милая. Я же доктор! Я лечу этот мир от жадных жлобов! Всего только! Только и всего!
Цари и царицы, короли и королевы, их любовницы и любовники, жрецы и полководцы, величественные князья, графы, дворяне и масоны, принцы и принцессы, выдающиеся актеры и музыканты, писатели и поэты, художники и скульпторы… Неповторимая плеяда… Сливки всех времен и народов… Нам невероятно трудно было удержаться от того, чтобы не перемыть им все кости.
Их гениальные гены не могли не сработать на совершенство! Разве не об этом мечтали народы мира миллионолетиями, ожидая мессию?!
— Мессию? — спрашивает Лена.
— Конечно! Пришло время новых мессий, — говорю я.
— «Какое время на дворе, — говорит Лена, — таков мессия».
— Время «Ч», — говорю я и добавляю: — na-4-a-lo-na-4-al. По слогам.
Разве мы не могли рассчитывать на успех?!
— Ты мне так и не ответил, — говорит Лена.
Она спросила, не могла ли наша Тина стать новым мессией.
— А как же, — говорю я, — конечно, едем! Идём…
Мы спешили на последнюю электричку.
Тинка — мессия?!!
Это ж сколько дури может быть в светлой голове?!
Или что?..
Или…
А что!..
Вова! Wow!.. Вот это — да!
Глава 10
Итак, споря до хрипоты, мы выбрали самые бесспорные пары. Я хочу их назвать. Первая: Эхнатон — Нефертити.
— Ты уже их называл, — говорит Лена.
— Да. Против них никаких возражений не было, и машина тоже дала им зеленый свет. Надо сказать, что несмотря на то, что программа выбора пар была давно нами принята, мы, тем не менее, давали себе право оспаривать действия машины. Все-таки мы — люди! Мы ведь творцы не только будущего, но и самих этих самых умных машин! Так неужели мы не можем позволить себе то, что принадлежит нам по праву? И мы позволяли. Споры были по каждому поводу, по каждому пуку. Так мы заменили Хаммурапи на Македонского, почти без спора. Так каждый из нас — творцов — пытался вставить в число первых пар своего любимчика. Жора, как всегда, носился со своей Нефертити, которая шла вне всяких конкурсов. Поэтому он был абсолютно спокоен. Правда, когда ему стало не о чем беспокоиться, время от времени он произносил свое:
— Не забудьте мою Наталью… Моих Наталий, — добавил он.
— Какую? — спрашивали все хором.
— Портман, какую же еще? — смеясь, отвечал Жора.
Помолчал и затем добавил:
— Уитни… И Уитни… И, конечно, Уитни… Затем Тэтчер…
Все, кто был рядом с Жорой, скандировали имена его предполагаемых пассий.
— Да, — соглашался Жора, — и Гончарову, Андрейченко, и… Милу Йовович. Вы видели ее губы! А ноги?! Мы же с ней одной крови…
— Лучшие мужчины Вселенной, — произнесла Рада, — предлагали ей…
— Вы же знаете, что лучший из лучших — это я, — перебил ее Жора.
— Да уж…
— Вы забыли еще и Наталью Кемпбелл, — подсказал Жора.
— Наоми, — поправил Стас.
— Наоми или Натали — не все ли равно, — улыбнулся Жора, — и еще, пожалуйста, Диану принцессу, если можно… И Леночку Великанову. Пожалуйста. Да! И Настю, и Настю!
— Заворотнюк?
Жора поморщился.
— Почему нет? У нее же…
— Нет, — отрезал Жора. — Ну, понимаешь, нет в ней… Ну, знаешь, пустышка… Не бриллиант, подделка, даже не хрусталь, бутылочное стекло…
— Значит, Вертинскую?
— И Волочкову! Без Насти наш мир будет не полон.
Мы поймали ее...
— У меня уже есть мой маленький клон, — улыбнулась она.
Я не видел такой обворожительной улыбки.
— Дочь — это дочь, — сказал Жора, — но миру нужен твой клон. Пойми, без тебя будущее не может быть совершенным.
Мы сидели в гримерке театра, и Жора читал Насте лекцию о Пирамиде. Я не слышал ничего интереснее!..
— Это будет мир без бед и тупиц, без власти денег и голода. И твои гены, как Аполлоны, будут держать Небо, пришедшее к нам на землю…
Цветов было столько, что гримерка казалась клумбой.
— Красивая сказка, — сказала Настя и поведала нам историю борьбы за совершенство.
Мы знали эту историю из газет: Москва, Большой театр, балет, засилье зависти… Ее разочаровали мужчины.
— Знаете, — сказала Настя, — среди них я не встретила ни одного, кто мог бы достойно нести звание мужчины. Ни одного, представляете! Все они были мущинами через «щ», да — морщинами. Даже стоя передо мной во весь рост на мешках с деньгами и даже встав на цыпочки, чтобы выглядеть знатными и могучими, они едва доставали мне до щиколоток. И чтобы заглянуть мне в глаза, им приходилось надувать свои щеки и пуза и надутыми прыгать передо мной, как воздушным шарикам, в попытке подняться до моей высоты. Это было жалкое зрелище, отвратительное… Щемящее чувство досады долго не покидало меня. После общения с такими хотелось побыстрей принять душ… Соскрести с себя их липкое присутствие, отмыться… Я сожалела и о том, что разговаривая с ними, не надевала противогаз.
— Я тебя понимаю, — сказал Жора.
— Мне трудно это понять, — сказала Настя, — ведь этому нет объяснения…
— Мне трудно заставить тебя поверить, но без тебя Пирамида…
Насте некуда было бежать.
— Хорошо, — согласилась Настя, — что мне нужно делать?
— Хм! — хмыкнул Жора, — танцевать. А что ты еще умеешь?
— Танцевать?!!
— А что ты еще умеешь?
— Поливать цветы, вышивать крестиком, люблю любить…
— Танцевать, — повторил Жора.
— Это все?!!
Жора улыбался.
— И еще мне, знаете, нужна гарантия…
— С этим — к Богу, — сказал Жора, — а это — тебе, — и протянул Насте нашу белую розу.
В уголках ее глаз тут же вызрели бусинки слез. И она стала просто таращить свои благодарные глаза на Жору, пока слезы не потекли черными ручейками по ее щекам… И она, уже не сдерживая себя, разрыдалась у нас на глазах, размазывая ладошками смытую краску по пунцовым щекам.
И мы снова вернулись к своим баранам. Жоре туго пришлось, но он с радостью дарил нам своих претенденток на звание «мисс Совершенство».
Когда страсти немного поулеглись, Жора, с карандашом в руке, казалось, изучавший какую-то научную статью, вдруг оторвал глаза от журнала, внимательно посмотрел на Юру, затем на Тамару, затем, выдержав паузу, направил указательный палец своей правой руки Стасу в грудь.
— И помнишь, — произнёс он, — мы вчера с тобой…
— Я помню, — сказал Стас, кивнув, — Чурикову.
— Да, Чурикову, — кивнул в такт Стасу Жора, — именно!
— Чурикову?..
— Чурикову?..
— Чурикову?..
— Чурикову?..
Это «Чурикову?..», словно снежная лавина, неслось на Жору со всех сторон. Наконец, воцарилась тишина, которая ждала Жориного ответа.
— Инну?.. — не удержалась и Инна.
Тишина просто царапала наши души.
А Жора уже сидел на своем стуле-вертушке и, казалось, вчитывался в какой-то текст на той же странице того же «Nature». С карандашом в руке. Затем, привычно дернув скальпом и улыбнувшись произнес:
— Да, Инну!
Теперь он смотрел в глаза Инне.
— Если нам удастся собрать воедино, — мягко произнес он, — всех ваших Инн и всех ваших Чуриковых, мы и получим ту самую Инну Чурикову, в которой каждый, каждый из нас и найдет Его Высочество Совершенство!
Я не помню, чтобы Жора когда-либо так яростно отстаивал совершенство женщины. Он помолчал, затем коротко дернув плечами, произнес:
— Как можно этого не понимать?
Затем тоном, не терпящим возражений, мягко добавил:
— Чурикову и Чурсину… Неужели не ясно?
И снова вперил свой взгляд текст той злополучной статьи, которую все еще не мог осилить. С карандашом в руке.
Чуич, Чурикова, Чурсина… Чу!.. Жора набирал себе команду чудотворных?
— И Ксению, Ксению… Мне.
— Алферову?
— И Лаврову. Ксюха наконец-то нашла время потрясти мир своими талантами…
— Алферова?
— И Лаврова! Ты видела ее иллюстрации к моей книжке? А ее росписи Пирамиды?!!
— Ты и книжку уже успел написать? Дал бы хоть на картинки взглянуть, — сказала Света.
— На.
Жора взял с полки свою нашумевшую книгу «Жить вредно» и протянул ее Свете.
— Держи, — сказал он, — и устрой со своим Переметчиком громкую читку. Вслух! Он уже выучил алфавит?
Света лишь пожала плечами.
— Он уже, — сказала она, словно оправдываясь, — прочитал голубую книжку и теперь раскрашивает розовую. С алфавитом у него еще трудности-трудности… Он все еще путает буквы «жы» и «фы». И водит пальцем по строчкам.
— Как же их можно спутать? — удивляется Рона.
Света только пожимает плечами, мол, вот так!
— И Химену, — сказал Жора, — и обязательно Химену Наварете, Хименочку… Ну и Юленьку…
— Нашу? Елькину?
— Наша — с нами, — сказал Жора, — возьмем еще и Зимину! И…
— Не забудьте Коко Шанель! — подсказал Франсуа, — и Уитни Хьюстон!
Жора кивнул.
— И Элен, и Элен… Быстрицкую.
Жора кивнул.
— Вот, — сказал он, — и ещё Сати! Да-да, Сати!.. Но не Сати, а Сати. С ее музыкой. Я сам позвоню Спивакову. Только Сати! Всё, точка!
— Зачем тебе весь этот га-арем? — спросил Вит.
— Чем более гетерогенна популяция, тем она устойчивее к действию факторов окружающей среды. А Лола… Лола… И мне, знаете, еще нравится Катенька… Катенька Гусева…
— Да-а-а… — протянул Вит, — Е-э-катеррри-ина — даааа! И поё-от-то ка-ак!..
— Жор, — спросила Рада, — зачем тебе весь этот… курятник? Ты же не Соломон.
— Не знаю.
— Не знаешь зачем, или не знаешь — не царь? — допытывалась Рада.
— Не знаю.
Рада расхохоталась.
— Ну, а правда, — зачем? Это же целый гарем, что похлеще, чем у Соломона. Мало тебе…
— Мало! — сказал Жора, — ты же знаешь — мне всегда мало!
Мы притихли.
— Милая моя, — продолжал Жора, — ты представляешь, какой это банк генов! Плавильный котел! Здесь же целая Новая Америка! Ведь каждая из них, совершенно не важно каким путем, добилась известности! В каждой проявили себя гены успешности и знаменитости! И это — надо уважать! Если сбить их все воедино, в кулак и затем… Это же будет такая упоительная композиция, если хочешь — божественный коктейль совершенства! И если ты не турок…
Он не стал продолжать, делая вид, что ищет свою трубку. Затем подошёл ко мне и ни слова не говоря, посмотрел мне в глаза, мол, ну а ты, ты что можешь сказать? Я понимал, о ком он молчит — о Тине. Но и я молчал. Ну, просто ещё…
— И вы всех их клонировали? — спрашивает Лена.
— Жора велел…
— Ну, а Тине пару нашли?
— Я тебе уже говорил.
— Кто?!
— Второй бесспорной парой, — говорю я, — стали Цезарь и Клеопатра. Мир трубит о них, не переставая. Здесь не о чем было спорить. За ними следовали креолка с Мартиники и Великий корсиканец. Жозефина Таше де ля Пажери! Какое звучное имя! Правда, было время, когда Наполеон был по уши влюблен и в хорошенькую ослепительно белокожую, белокурую Маргариту-Полину Белиль, ради которой готов был развестись с Жозефиной. Слава Богу, этого не случилось, и нам не пришлось сомневаться в правильности выбора этой пары. Леонардо да Винчи и Мона Лиза были так же бесспорны, как Лаура с Петраркой, и Данте с Беатричче, и Тургенев с Полиной Виардо. И как Гете со своей Анжеликой…
— Не Анжеликой, а Ульрикой.
— Все равно…
— Как Бред Пит со своей Анжелиной…
— И как Галкин со своей Аллой… Аллкин Галкин…
— А кого вы в жёны выбрали Соломону? — спрашивает Лена. — У него их там было-было… Штук триста! И семьсот наложниц… Интересно — кого же?
— Ясно кого, — говорю я, — Савскую, царицу Савскую! Или Жанну д’Арк?
Мы хорошо потрудились… И всё-таки были сомнения: кого оставить?
— Жор, — сказала Сесилия, — пришло время выбирать, — ты ведь можешь многим из них сказать свое дерзкое «прощай».
Жора улыбнулся и произнес:
— Дело в том, родная моя, что в нашей Пирамиде нет слова «прощай». И это прекрасно! Тебе не кажется?..
Сесилия задумалась.
— А вы читали вот это? — спросил Жора, подняв журнал над головой. — Здесь наш Коля Грановский предлагает создать «Орден совершенства»!
— Коля?..
— Грановский?..
— Орден, — сказал Вит, — орден… Ордена нам пригодятся. Готовьте свои груди.
— Shady не забудьте, — еще раз сказал Жора, — обязательно не забудьте!.. Шэди, Шерон и Диану! Как же мы без принцесс-то?..
И снова задумчиво улыбнулся. Посмотрел мне в глаза и, подняв вверх указательный палец, затем произнёс едва слышно, чтобы мог слышать только я:
— Правильно!.. И Тину! Тинку — в первую голову!.. Иначе, — Жора сделал выразительный жест ребром ладони перед своим кадыком, — голова с плеч!
Он уже собирался уйти, уже сделал первый шаг к двери и вдруг обернулся:
— А что твоя Тина — тоже принцесса? — спросил он.
Я уставился на него: да я откуда знаю?!
— Узнай, — сказал он, — это важно! Я уверен! И это настолько важно, что ты даже… Ты когда-нибудь видел её глаза? Нет? Нет?! Мальчик мой, ты — не жил! Тыыыы… Да ты просто…
Он не договорил, повернулся и вскоре исчез за дверью.
«…это настолько важно…».
Хотел бы я знать: насколько?!
Хм: «… ты — не жил!».
Ты поживи с моё, а потом говори…
Ха! Принцесса!..
Глава 11
Но все они не стали предметом первого нашего рассмотрения и расположения, поскольку в первую очередь надо было уладить дела с апостолами и их женщинами и женами. Задачка не из простых, если принять во внимание тот факт, что даже Коперник, этот божий агнец, проживший до старости отшельником, как сам он писал папе Павлу Третьему на «самом отдаленнейшем уголке земли» в своей башне Фромборкского собора, даже этот, как назвал его Галилей, не только католик, но также священник и каноник, вынужденный соблюдать целибат (обет безбрачия), не смог устоять перед чарами своей экономки Анны Шиллинг, девушки из хорошо обеспеченной и известной семьи, пренебрегшей обязательными для ее круга правилами и взявшей на себя обязанности по ведению хозяйства в доме стареющего каноника. Что это — пылкая любовь или христианская жалость? А что говорить о Соломоновых женах! Чтобы Соломон остался Соломоном, со всеми его привычками и прихотями, нам необходимо было знать все подробности не только его отношений с мириадами женщин, но и подробности его формы правления царством, сношения с внешним миром, тягу к золоту и вину. И хотя биополе Соломона позволяло создать его виртуальный образ, чтобы поселить в нем живую жизнь, нам пришлось немало потрудиться.
— А что если бы новому Соломону вы дали бы вашу Тину?
У Лены глаза просто искрятся!
— Не говори ерунды!
— А что? Они же совсем тут у вас юные, молодые…
— Не говори ерунды…
Были сложности и с другими парами, а как же! Но мы только радовались этим испытаниям, радовались, преодолевая невзгоды и трудности, многие из которых сами себе создавали. А как иначе? Для нас, как впрочем и для всего человечества, это был первый опыт сотворения мира. Ладонями Самого Бога мы из вязкой холодной пустой глины пытались лепить простоватых тепленьких беззащитных человечков, чтобы, натаптывая их мозги совершенством, получить в конце концов истинного Homo, истинного Sapiens, получить наконец Человека. Кто здесь может застраховать себя от ошибок? Даже Бог ошибался, создавая Вселенную. Я могу привести тысячи примеров, свидетельствующих, что мир не так уж и совершенен, как об этом судачат на каждом перекрестке. Простой пример — религиозные войны, террор… Разве это не ошибки Бога? Да, Вселенная справедлива, да, Она в постоянном поиске совершенства, но сколько, так сказать, оступей и огрехов?! Взять хотя бы открытие ДНК. Зачем эти две спиральные нити рисовать на подножном коврике ванной комнаты? Какие бы нежно-розовые пяточки не ступали по нему, это ведь все равно втаптывание в грязь. Пусть неосознанное, пусть неосмысленное, но это явное надругательство над собой. Это правда, что ДНК — кислота жизни, но это вожделенная кислота, сладостная, сладкая. Как этого можно не понимать? Примерчик, надо признать, так себе… Есть гораздо более весомые причины быть разочарованным пониманием смысла жизни от какой бы то ни было букашки до всего человечества. Смысла жизни, так сказать, вообще. Это издержки развития мирового сознания и только сознания. Великовозрастный, даже старческий инфантилизм. Как-никак уже четыре с половиной миллиарда лет Земля тупо вращается вокруг своей оси, но ни сегодня, ни завтра у меня нет оснований утверждать и, я уверен, не будет, что сознательность людей возросла или возрастет хотя бы на гран. Поразительно, но за две тысячи лет — ни одного Иисуса. Да что там Иисуса — ни одного Сократа! Что грядет слабоумие разума, воинствующий кретинизм? Похоже. Ты посмотри, послушай, почитай своих соплеменников, своих братьев по разуму! Что они тебе демонстрируют, о чем прожужжали уши, о чем они пишут? Ни единой достойной мысли, ни единого намека на мысль. Ужас! Ужасужасужас! Точка и край, абсолютная прострация. Кисель в голове, плавленый сырок «Дружба». У меня нет оснований…
Ну, и другие проблемы.
— И все же, и все же… Есть же надежда!?.
— Послушай, — говорит Лена, — я давно хочу тебя спросить: та, наша прапрапрабабушка-австралопитек Люси или Лилит, жившая 3,2 миллиона лет тому назад, она и вправду уступила пьедестал древнейшего человека какой-то Арди — Ardipithecus ramidus? Говорят, что останки, обнаруженные в Эфиопии…
— Да, представь себе, возраст Арди составляет 4,4 миллиона лет. И хотя ее кости оказались в чрезвычайно плохом состоянии…
— Вам удалось и ее клонировать?
— Представь себе…
— Трудно…
— Трудно было утихомирить нашего Тузика. Он ждал косточку…
Лена улыбается.
— Было нелегко подобрать ей пару.
— Интересно — кого же?!
— Эфиопа. Пушкина.
— Пушкина?!!
— Это был второй эшелон, вторая волна.
— Почему же Пушкина?
— Или какого-то африканского царька. Здесь мы заботились о чистоте линии.Важно ведь, чтобы…
— Да, да… понимаю. Интересно, а что Македонский? Он…
— Знаешь, осознав размеры своей империи, он разрыдался.
— Разрыдался?
— Ему нечего уже было завоевывать.
— Я спрашиваю о вашем клоне Александра, — говорит Лена.
— Ах, этот! Собирается в космос.
— А жену нашли ему?
— Тайка согласилась. Уже даже беременна…
Когда и с выбором жен для наших апостолов было покончено, наконец-то! мы приступили к самому важному. И вскоре колонии клонов высыпали на улицы нашего города…
Глава 12
Я и в самом деле знаю столько, что этих знаний хватило бы для построения не только Пирамиды Совершенства, но и для освоения Луны или Марса.
— Правда?!
Все эти знания порой просто захлестывают, накатываются как цунами, перемешиваются и крутым варевом парят мозг… Жуть!.. Тогда я сажусь в свой двухместный самолет (Юля за штурвал), и мы взлетаем. Когда неба и моря становится так много, что на свете, кажется, больше ничего нет, я прыгаю вниз… Парашют — вот спасение от умопомрачения!
Мысль о том, что там, в синих соленых водах меня может ждать свидание с небольшой акулой, выбивает из головы абсолютно все знания, которые ведут человечество к новому Армагеддону.
И я уже вижу точку на горизонте, растущую точку, стремительно летящую по едва волнующейся поверхности воды и превращающуюся в быстроходный катер. Юля!!! Юля уже вызвала спасательный катер! Чтобы меня не сожрала акула.
Оказывается, освоить Марсианские пустыни и поселить там Жизнь гораздо проще, чем построить на Земле нашу Пирамиду.
Когда я в спасательном жилете болтаюсь в воде как… Как… Я ни с чем и не пытаюсь сравнить себя, а просто смотрю в ту бесконечную даль, где серебристо-белая вода, уничтожая всякое представление о горизонте, сливается с бело-серебристым небом…
Дожил? — вот вопрос, который я мысленно задаю сам себе. Неужели я дожил до того дня, о котором мечтал все эти годы? Разве Небо уже упало на Землю?
Дожил!..
Когда подоспевшие спасатели всем телом своего быстроходного катера напрочь закрывают линию горизонта и обеспокоенные моим самочувствием, задавая мне тысячу вопросов, ждут от меня ответа, я произношу только одно слово, одно единственное слово:
— Отойдите!..
— Что-что?..
— Солнце, — говорю я, — солнце, — говорю я, — не заслоняйте мне солнце…
И отдаю себя во власть крепких земных рук.
— Ты прям как Аристотель Александру Македонскому, когда тот спросил, что бы Аристотель хотел в награду за свой совет, который помог Александру одержать решающую победу в битве с врагом.
— А что он сказал, — спрашиваю я. — Что потребовал Аристотель?
— Попросил не заслонять солнце. Как и ты!.. Не помню уже — Аристотель или Диоген? Не важно…
— Вот видишь! Вот и я… Мне туго пришлось: я снова был сжат, стиснут, скован, обездвижен…
«Fuge, late, face, quiesce!» (Беги, скройся, умолкни, успокойся! — Лат.). Я помню это.
Отступать поздно… Тот, что в маске не стал стрелять в меня в упор и это его погубило. Мелькнула мысль о Жоре: как бы поступил в этом случае он? Юра бы выстрелил в глаз, а Жора…
Затем просвистела мысль о Тине… Но я её не расслышал.
Позже, в палате, я не мог вспомнить, как…
Вдруг совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки я увидел Тину! Я видел её так отчётливо, так ярко… Я даже яростно втянул воздух обеими ноздрями, чтобы насладится дурманящим запахом её тела и потянулся к ней обеими руками и всем своим уставшим телом, которое вдруг стало оживать, ожило, наполняясь какой-то злой силой желания, вдруг яро окрепло, дрожа от нетерпения… Я прям весь выпростался из своей вялой и липкой болезненности, весь воспрянул… Не только духом, но и телом, и телом… Помню, что даже закричал (как Иисус!): жажду!..
Вот ведь какое случилось чудо!
— Разве чудо? — говорит Лена. — Просто ты давно…
— Именно чудо! Тина — как источник здоровья!..
— Как таблетка от головной боли, как скорая помощь…
— Лен, ты что же не… Если и ты меня не понимаешь… Знаешь… Это как если бы в тебя вдохнули новую жизнь! Не просто прикрыли, облачили в здоровую кожу измождённое израненное распадающееся тело, не просто сделали макияж и припудрили… Понимаешь — напитали живой жизнью… Каждую клеточку… Понимаешь?..
— Понимаю.
— Напоили живительной влагой усохший росток.
— Понятно.
— Нет-нет, я понимаю, это трудно понять… Надо пережить!
Лена просто смотрит на меня и молчит.
— Я даже произнёс, — продолжаю я, — это спасительное (или роковое?) имя её — «Тина?..».
И тотчас подумал: откуда ей здесь взяться?
Это была моя последняя мысль.
После этого я стал прихрамывать на левую ногу. И никакая вращательная гимнастика по Ушкову не снимала боль в колене. Помог Гермес.
— Трисмегист?
— Его фараонова гимнастика.
Я ещё долго не мог простить себе такую неряшливость и беспечность.
Были и другие проблемы…
Глава 13
Пришло время считать наших цыплят. Долгожданная плодоносная осень, как мы и планировали, наступила зимой. Здесь зима не вьюжная, не промозглая, не ледяная. Лед можно найти только в холодильных комнатах, тонны. Первыми пришли ленинские дни. Мальчик Ленин, я уже говорил, родился в 5 часов 54 минуты…
— Нет, — говорит Лена.
— Что «Нет»?
— Ты не говорил.
— Да, в 05 часов 54 минуты. Я закрываю глаза и вижу эти четыре зеленые цифры электронного хронометра. Еще бы минута и было бы три пятерки. Мы удовлетворились и тем, что сумма всех цифр составляет пятерку. Пятерка! Значит, сработали мы отлично! Это был день нашей славы! Нетерпеливый мальчуган рвался наружу, покорять мир, подчинять его коммунизмом, подминать. Конечно же, как только проявились первые признаки родов (замигали лампочки, запиликали датчики, зажужжали системы препровождения плода), мы дружно перебрались в родильное отделение. Никто глаз не сомкнул до утра. Когда принимавшая роды Юля ловким движением отсекла пуповину и, как и полагается, шлепнула карапуза ладошкой по тугой розовой попе, он тотчас разразился всевселенским веселым криком, оповестившим мир о рождении новой эры. И в ту же секунду тихо грянуло наше троекратное «ура»! Даже султан прокричал его на русский лад. У меня от волнения подкашивались ноги.
— Кому пуповину?!
Тотчас вырос лес рук.
— Возьмите кровь в криобанк, — сказал Жора, — а потом делите.
Юля усадила вождя на свою ладошку и, поддерживая его другой рукой за правую ручку, поднесла мне под самый нос, мол, смотри — мальчик. Будто я был полноправным отцом этого дитяти, который наконец заполучил желанного наследника.
— Пацан, — произнес Стас так, словно кто-то из нас сомневался в рождении мальчика.
Мое сладкое волнение тотчас передалось и другим.
— Где елей, где мирра, где дары волхвов? Кто оповестит мир о приходе мессии?..
Конечно же, это было событие, сопоставимое разве что с рождением Иисуса Христа. Пришел и на нашу улицу праздник!
Вскоре младенцы посыпались, как пшено из куля. Тома едва успевала переводить дух. Не покладая рук, она принимала роды, привычно шлепая новорожденных ладошкой по попе, привычно вырывая из их беззубых сморщенных ртов первый крик. Мы привычно и дружно сотрясали воздух кратким негромким «ура» и привычно открывали шампанское. А когда Тома сбилась с ног, ее дело взяли на себя и другие женщины. Конвейер работал круглосуточно и бесперебойно. Жора с нетерпением ждал появления Нефертити, и когда пришло ее время появиться на свет, он сам закатал рукава и, как заправская акушерка, сам принял девочку в свои огромные надежные ладони. Работа спорилась. Бесспорно было только то, что лед тронулся. Мы были без ума от успеха. Потом радость стала привычной, и наше «ура» слышалось постоянно, будто целая армия шла в наступление. А спустя какое-то время наши глотки, совсем обессилев, прохудились, дали течь. Из них вырывались только хрипы, а вскоре и они попритихли. Пришло время абсолютной тишины, если не считать щелканья и жужжания каких-то датчиков и легкой прохладной небесной музыки, тихо льющейся из динамиков. Не покладая рук, мы делали свое дело, не покладая ног, мы старались как только могли. Теперь мы знали определенно: начало положено, новый мир начинается. Как и следовало ожидать, все трудное для нас стало привычным, а привычное вскоре стало прекрасным.