– Разве там есть такие слова? Неужели я их пропустила? – обескураженная своей ошибкой, мирно промолвила девушка.
– Нет, Элен, ты не ошиблась. В известной редакции нет таких слов, но они непременно были бы там, если бы… – но тут кудесник замолчал, поднял глаза к звездам и шепотом произнес: – А все же никак не могу понять, почему он так не жаловал звезды и так боготворил Луну? Ведь звезды много красивее этой блеклой бледной Луны? Согласна?
– Пожалуй… Звезды мне понравились, я их надолго запомню. А ты не знаешь, на них есть жизнь?
– Нет, там же жарко, даже горячо!
– Ну, ты не так понял, Загрей! Я имела в виду на планетах вокруг других далеких звезд!
– Точнее надо изъясняться, милая!... Так вот, на чем мы остановились? Ах, да, мы говорили про слова козлоногого и про то, что в романе их нет, но они там были бы, если бы… Или ты про жизнь на звездах хочешь знать?
– Блин, ты издеваешься? Я и про то хочу, и про это… – раздраженно молвила девушка.
– Да, проблема в том, что Булгаков не успел до конца отредактировать третий вариант романа, – пояснял Загрей, – остановился за десять страниц до сцены полета, а вот если бы успел, то непременно бы переработал бы всю двадцать первую главу, сделал её осмысленной и необходимой!
– И потому истинная причина полета на шабаш Маргариты осталась тайной! – заключила Кострова, сделав акцент на слове «тайна».
– Ну, почему. Она ведь купалась в реке, и долго, а потом еще и шампанское пила…
– Надеюсь, оно было не хуже того, что пьем мы с тобой?
– А мы с тобой пьем?! Что-то я не заметил… Дай-ка налью… – и Загрей потянулся к бутылке, чтобы снова выпить с юной гостьей за её и свою удачу.
– Похоже, что ты меня заманил сюда тоже только ради шампанского. Что, не с кем было выпить? – чувствуя, что после второго бокала уже хмелеет, несколько развязно и вместе с тем соблазнительно произнесла слегка заплетающимся языком Кострова.
– Ты догадлива! Без сомнения, это так! – широко улыбаясь и всем видом показывая, что лжет, ответствовал чародей, а потом, резко сменив шутливый тон на серьезный, добавил: – На самом деле, Маргарита на шабаше, конечно, не только пила шампанское и не только купалась в реке, и, безусловно, не ради этого она летала! Всё проще и прозаичнее, если припомнить, что все ведьмовские собрания заканчиваются повальным всеобщим и беспорядочным сексом, то ясно, что Маргарита летала ради того, чтобы вступить в плотскую связь с самим Хозяином и она, без сомнения, сделала это. Ты, конечно, спросишь, зачем ей надо было ему отдаваться? Отвечаю: чтобы получить от него помощь в спасении Мастера, ведь не думаешь же ты, что Он будет помогать за так? Но написать об этом Булгаков, разумеется, не решился, он вообще боялся всякой эротики, а уж такой – с самим Люцифером – допустить просто не мог!
– Постой, но ведь все это плод фантазии автора романа – и Маргарита, и Воланд, и шабаш! Разве не так? – не слишком уверенно попробовала уточнить Алена.
– Глупая! Маргарита – не более фантазия, чем ты! Но об этом ты узнаешь позже… не сегодня…
– Жаль… – посетовала девушка. – Как-то все это прозаично! Неужели Сатана ничем не лучше остальных мужчин и помогает девушкам только через постель?! – и, не дожидаясь ответа, тут же продолжила: – А как насчет того, где и кто?
– Хорошо, я отвечу, – оперативно откликнулся Загрей, – но только при условии, что ты больше не будешь называть Его Сатаной или Дьяволом! Идет? Обещаешь?
– Обещаю… Но как же его называть? Уж не чёртом ли? – полюбопытствовала Елена.
– Ни в коем случае!!!
– Отчего же? – поднимая от удивления дуги бровей все выше, стараясь приобщиться к свету истины, выспрашивала Кострова.
– Лена! Никакого Дьявола, никакого Сатаны, никакого чёрта нет, не было и, надеюсь, никогда не будет!!!
– Как??? Ты же сам только что сказал, что Маргарита была и что она трах… пардон, занималась любовью с Ним!
– Стоп-стоп! Я говорил, что она имела связь с Хозяином, он же Воланд, и не более того! – энергично запротестовал Загрей. – А Воланд и Сатана – это нечто совершенно различное!
– Разве? Но ведь Булгаков прямо отождествляет Воланда с Сатаной? Значит, он опять ошибся?
– Не совсем. Его заставили их приравнять, но бдительный читатель поймет, что Воланд никакой не Сатана и не Дьявол, если под Сатаной, конечно, понимать духа зла! И, спасибо Михаилу Афанасьевичу, он сделал все возможное, чтобы показать это различие!
– Ну, бог с ним, с Воландом, – устав от все новых тайн и загадок, поспешила сменить тему Кострова, – лучше скажи, где мы?
– Мы на планете Земля… – начал Загрей.
– Это радует, – тут же откликнулась Елена, – но нельзя ли поточнее?
– Охотно, – согласился юный кудесник, – но не уверен, что это знание тебя обрадует. Но, так и быть, удовлетворю твое любопытство! Так вот, мы находимся на высоте примерно пять тысяч футов над уровнем моря, в Греции, на земле древней Беотии, недалеко от Фив, на горе, чье древнее имя – Киферон. Ну что, довольна?
– Пять тысяч футов? Это что-то около полутора километров, верно?
– Верно, и потому здесь довольно прохладно, градусов на 10 ниже, чем внизу на берегу Коринфского залива, но ты не чувствуешь холода, ведь так?
– Да, странно, не чувствую… Это все из-за той дря… Ой, прости-прости, Загреюшка, больше не буду… Я хотела сказать из-за той жидкости, которой ты окатил меня и едва не превратил в ледышку.
– Да, конечно, из-за неё, только это не жидкость, а священная сурья, она действует как скафандр – слипается с телом, образуя на коже тончайшую пленку толщиной в один ангстрем, причем человек все чувствует, сохраняется нормальный воздухо- и водообмен, а также оптимизируется теплообмен – излишнее тепло улетучивается в атмосферу, а необходимое остается при себе, эта же пленка защищает от солнечной радиации, ультрафиолета и прочих неблагоприятных излучений.
– Нанотехнологии, верно?
– Ну, конечно, умница моя! Все по науке! – радостно откликнулся маг, а потом более серьезным тоном добавил. – Только эти технологии известны были еще тысячелетия назад. Вспомни, легендарного Ахилла и подумай, отчего он был неуязвим для врагов… Так на чем мы остановились?
– Мы говорили про то, где мы находимся, и ты сказал, что мы на какой-то горе, кажется, Геликон называется и…
– Киферон… – поправил маг.
– Да, Киферон… На высоте полутора километров… Слушай, но откуда же здесь снег, среди лета-то, ведь полтора километра – это же не высоко?
– Специально постелили в преддверии нашего прилета для обеспечения мягкой посадки!
– Серьезно?
– Как никогда! – с умным видом ответил Загрей.
– Так ты чародей или ученый? – вновь заинтриговалась Кострова.
– Ну, вот мы и перешли к последнему вопросу: «кто?», но давай, все же, сначала выпьем, а то еще даже пол-бутылки не осилили!
– Хочешь меня споить? – чувствуя скорое приближение новой волны сладострастия, кокетливо спросила девушка. – Что ж, валяй! За кого будем пить? Или за что?
– За твое успешное возвращение домой! – выпалил Загрей, и через несколько мгновений вновь зазвенели бокалы.
Осушив свой фужер, Лена снова почувствовала интенсивное желание, которое нарастало с каждой секундой. Тело её само собой, к пущему удивлению её затуманивающегося сознания, прыгнуло в объятия кудесника, но все же перед тем, как слить свои уста с пухлыми ярко-алыми губами Загрея, Лена успела все же спросить:
– Кто же ты, прелестный мальчик?
– Кто я? – мягко улыбаясь, переспросил юноша, нежно целуя её уста. – А ты еще не догадалась? Ну, ладно, не буду тебя томить. Так вот, слушай же, моя любопытница, я – часть той силы, что вечно хочет блага, но вечно зло творит в отместку за грехи…
Ответ нисколечко не удивил Елену – она была готова услышать именно такое признание… Но обдумать, что же это значит, она не успела, отдавшись новому потоку любострастной похоти. И в самый последний миг, когда еще горел светильник разума, лишь успела почувствовать, как кто-то завязывает ей глаза тем же шелковым черным шарфом…
Очнувшись, Лена, еще не успев открыть глаза, отчетливо поняла, что с ней что-то не так – она явно ощущала себя в чужой (хотя и чистой) тарелке, проще говоря, не в себе. Она почувствовала, что прежняя её природа потеряна (или похищена, причем, наглым образом), а приобретенная новая неуютна и чужда, словно новое, ни разу не одеванное платье. Чьи-то нежные руки, еще более тонкие, чем уже полюбившиеся руки Загрея, развязали шарф, прервав плавное скольжение её мыслей, и когда лукавые синеглазки распахнули, наконец, оборки ресниц, то удивлению их не было предела. Рядом, по правую руку, близко-близко, но не то, чтобы совсем уж вплотную, загадочно улыбаясь, приоткрыв пухлые губы, блестящие словно отшлифованный металл, лежало до боли знакомое, самое близкое и родное, но вместе с тем чужое, ранее не виденное так, существо, и не просто существо, а человеческое и, без всякого сомнения, существо женское, смотревшее прямо ей в глаза с надменной улыбкой… Прошла секунда, другая, третья... и только тут до Лены стало доходить, что незнакомка очень похожа на нее, едва ли не копия, но, кажется, несколько улучшенная или… или же это именно ее собственное тело, миллионы раз виденное в зеркале и на фотках, но теперь представшее в трех измерениях, и только поэтому кажущееся не совсем ее… А существо, не снимая с физиономии наглой улыбки, приподняло голову и её, Лениным, голосом, звучавшим однако чуть более хрипло, низко и, в целом, неприятно, произнесло: «Ну, как я тебе, крошка?» Лена смогла только полушепотом буркнуть: «Да ничего…». А существо продолжало все так же игриво и задиристо: «Ну, скажи, я тебе нравлюсь? Ну, погляди на мои глаза, потрогай мои груди… Правда, я классная телка? Ну, что же ты молчишь?» И не дожидаясь очередного робкого подтверждения со стороны девушки, существо крепко взяло Ленину руку и положило к себе на грудь: «Вот видишь, они настоящие… Сожми же покрепче, не бойся, мне не будет больно… Ну, как, что ты чувствуешь?» К своему ужасу Лена действительно почувствовала, почувствовала нечто такое, что никогда раньше не чувствовала: ей было приятно сжимать эту грудь, и не только сжимать, но… Стоп-стоп, что же это, что стало с ее рукой? Господи, что же с рукой? Кажется, это не совсем ее рука, нет-нет, совсем не ее, и это новое, прежде не веданное, чувство вздутой плоти между ног, плоти, готовой лопнуть, вырваться наружу…
Резкая, острая как бритва, мысль полоснула её сознание, настолько сильная, что Лена как ошпаренная вскочила с ложа и стала себя разглядывать и ощупывать: в первые секунды хаотично, потом методично… И как же она сразу этого не поняла! Это же не ее плоть, не ее туловище, руки и ноги, да и голова, конечно, тоже… Это именно его, Загрея, тело – мужское, молодое, красивое, мускулистое, здоровое, со всеми необходимыми атрибутами, включая и главный, упруго вздымающийся от низа лобка до самого пупка или даже чуть выше…
– Что ты сделал со мной, Загрей!?? – обращаясь к существу с укоризной, но без толики гнева, спросила она не своим голосом того, кто, как она теперь поняла, беспардонно занял «храм ее души», поместив хозяйку последнего в свою величественную «хижину».
– То и сделал, что видишь! – ответило ее контральто, некогда бывшее таким родным, а теперь вероломно похищенное, и продолжило: – Разве ты не мечтала побыть мужчиной? Разве не ты год назад на семинаре по психологии с пеной у рта доказывала, что быть мужчиной лучше и легче? Ну, вот и получила: за что боролась – на то и напоролась…
– Да разве ж я тебя упрекаю! – миролюбиво отвечала девушка бархатистым баритоном. – Ты прав, я всегда мечтала быть мужчиной, именно таким обольстительным, как ты, чтобы все девчонки приходили в трепет только от одного моего взгляда… Ты надолго даешь мне напрокат свое «имущество»?
– К сожалению, надолго не могу. Сложно объяснять. Тело не игрушка, а наши тела не идентичны по массе, так что моей душе тесновато в твоем, а вот твоей должно быть просторно, чувствуешь?
– Что-то не очень…
– Ну, и ладно… Не будем терять время, давай, иди ко мне, – и Загрей, теперь уже в женском обличье, откинулся на спину, закрыл руками лицо, согнул ноги в коленях и неприлично широко развел их, выставляя напоказ красноту щели…
Первые движения Лены были наивны и беспомощны. Она барахталась на теле Загрея, а ствол пениса, обретший предельную упругость, так и не мог найти вход… Загрей же упорно делал вид, что ничего не понимает и никак не хотел помочь… Через минуту бесплодных попыток Лена прорычала:
– Ну, что, сложно взять в руку и вставить куда надо?
Но Загрей только улыбался и повторял:
– Не спеши, родная, не нервничай, все у тебя получится!
Пришлось Лене сначала найти знакомую дырочку рукой, и тогда действительно все получилось… Дальше все было проще: Лена быстро вошла во вкус, раз от разу все сильнее вонзаясь в свое же собственное чрево… Она чувствовала как нарастает нетерпение в ее новом органе, как хочется ему все сильнее разрешиться от странного бремени… но что-то не выходило, и хотя она двигалась все быстрее и настойчивее, напряжение не спадало… и остановиться было нельзя, но и двигаться дальше было все тяжелее… Минут через 15 бесполезных попыток Лена откинулась в изнеможении:
– Ничего не получается. Не могу, не могу…
Загрей успокаивал:
– Ничего страшного, со всяким бывает… Отдохни и попробуй снова. Наверное, ты выпила лишнего, вот и не получается.
Обиднее всего было то, что Загрей говорил почти те же самые слова, что и Лена некогда говорила своему Андрею, когда он по пьяной лавочке вот так же не мог закончить… «Да, нелегкая эта работа – женщину ублажать!» – наконец призналась она сама себе… Но и вторая, и даже третья попытка оказались безуспешными… Тут и смазка закончилась у Загрея-женщины…
– Ну, и что ты этим хотел сказать? – недовольно прошипела Кострова. – Ты же специально все так подстроил, чтобы я не могла кончить! Но зачем?
– Чтобы ты знала, милая, только и всего. С мужчинами такое бывает довольно часто… – перейдя на серьезный тон, увещевал Загрей. – Лучше скажи, что ты чувствуешь, сейчас, чисто физиологически?
– Да хреново мне, сам знаешь! – довольно дерзко отвечала девушка. – Все болит, особенно эти, ну, как их… ну, в общем, понимаешь…
– Яички, наверное?
– Ну, да… Сделай же что-нибудь? Возьми в… рот … что ли… если не… брезгуешь…
– Ты точно этого хочешь? – еще более серьезно спросил кудесник.
– Да, конечно, а ты?
– И я…
Но издевательства, оказывается, только начинались… Загрей упорно сосал либо слишком вяло, либо слишком однообразно… Но когда все же конец приближался, он вдруг останавливался и со словами «Надо передохнуть» делал роковую паузу… Но упрекать его Лена не смела, и причина ее робости была одна: она узнавала в нем себя, пусть и в несколько гиперболизированном, преувеличенном и утрированном, доведенном до крайности виде, но это было именно то, что она иногда вытворяла с мужчинами, пусть и не так изощренно…
– Хорошо, милый. Я все поняла. Я больше не буду. Умоляю, позволь мне разрешиться от этой муки, прошу тебя, очень прошу, – попросила в конце концов Лена.
– Ты уверена, что все поняла? – уточнил Загрей.
– Да, уверена, и больше так не буду, давай же, заканчивай…
– Хорошо. Я верю тебе, Лена, – серьезно-торжественно заключил маг и приступил к «последнему штурму»…
– И это все? – только и спросила Лена, когда «нефритовый стержень» закончил в радостном изнеможении трепыхаться во рту Загрея, орошая его животворной жидкостью.
– Да, это все… Конечно, бывает и поярче – тут многое зависит от продолжительности воздержания, но в целом не намного слаще, – пояснил кудесник.
– И ради этого мужчины за нами охотятся? Совершают безумные поступки, разбрасывают деньги, заваливают подарками? Все ради этих жалких секунд облегчения?
– Да, в основном ради этого… Конечно, кроме физиологии есть еще и психология, но в целом, конечно, только ради этого… Тебе сложно это понять…
– Да нет, я то как раз и понимала это, но сейчас, наконец-то, пережила на себе…
– Что ж, рад за тебя, кисенок мой. И теперь последний вопрос – во сколько раз это удовольствие меньше, чем то, которое ты получала, будучи женщиной?
– Во сколько? М-мм-мм… – Елена воздела глаза вверх, к звездному голубому небу, то ли что-то считая, то ли вспоминая…
– Раз в десять как минимум! – наконец уверенно выпалила она. – А ты как считаешь?
– Я? Лучше я расскажу тебе историю про известного прорицателя. Надеюсь, ты читала «Одиссею»?
– Обижаешь! И даже «Илиаду», правда, не совсем до конца… – горделиво удостоверила девушка. – Ты имеешь в виду слепого прорицателя?
– Ага, – с улыбкой согласился кудесник.
– Блин, как же его звали… Конхис? Нет… Влахис?... Блин, не помню!!! – стала усиленно копаться в памяти девушка – как ни странно, хотя череп был не её, а вот мозг или, на худой конец, его содержимое – было точно ее собственное.
– Может, Калхас? – поспешил на помощь Загрей.
– Калхас… Знакомое имя… Но…
– Калхас отправил на эшафот невесту Ахилла, Ифигению, когда войско греков не могло отправиться на завоевание Илиона, а мы же говорили про «Одиссею», верно? – проявил в очередной раз свою эрудицию юный маг.
– Эврика! – прокричала Елена, подпрыгивая на месте и сжимая кулаки. – Вспомнила! Его звали Тиресий! Именно он помог Улиссу выбраться из Аида! Ты его имел в виду?
– Разумеется… Но история короткая… Однажды Зевс и его супруга Гера, – приступил к новой байке кудесник, – поспорили, чье удовольствие в сексе больше – мужчины или женщины, а за ответом обратились как раз к Тиресию – он тогда был еще молод и полон сил, но, главное, семь лет жил в обличье женщины…
– Это за что же его так? – прервала рассказ девушка.
– Ну, долгая история, шел по лесу, увидел сношающихся змей, ударил их палкой и… это не понравилось местной нимфе и она наказала его таким вот странным образом…
– Ясненько, и чем закончился спор? – Елене не терпелось узнать ответ.
– А тем, что Тиресий почти согласился с тобой, заявив, что удовольствие женщины в девять раз круче, чем наслаждение мужчины!
– Неужели? Как мало изменился мир… – посетовала Елена.
– И не говори! – согласился маг. – Но на этом история не закончилась. Слушай дальше… Так вот, выслушав ответ Тиресия, Гера и Зевс решили его… Впрочем, как ты думаешь, кто из богов наказал его за такой ответ, а кто, напротив, наградил?
– Ой, ты издеваешься? Сначала замутил мозги, а теперь я должна думать? Не буду! Скажу наугад! Гера наказала, а Зевс вознаградил!
– Ты права, моя Мессалина! – радостно подтвердил Загрей. – Именно так! Гера лишила его зрения, а Зевс даровал дар пророчества! Только вот я не пойму, отчего же тогда женщины, раз они в девять раз счастливее нас в постели, не хотят секса во столько же раз сильнее и чаще?
– Ну, это просто! – отозвалась девушка, оставаясь по-прежнему в обличье мужчины. – Девушка хотя и ловит больше кайфа, но вот довести ее до оргазма в 30 раз сложнее, чем это сделать с мужчиной! И… к тому же… далеко не всякий способен это с ней сделать… Одним словом… Как бы это объяснить… Удовольствия она ловит больше, но получает она его много реже, чем вы, мужики… Потому и не хочет она секса так часто и так сильно…
– Пожалуй, я с тобой соглашусь, киска моя… – подытожил разговор кудесник и тут же с улыбкой предложил: – Давай что ли еще выпьем, а?
– Давай, только вот отлежусь чуть-чуть… – Лена внезапно отвернулась, повернулась на бок, подогнула ноги, свернувшись в клубок, натянула на себя невесть откуда взявшееся верблюжье одеяло, закрыла глаза и тут же окунулась в сладко-прелестный и глубокий сон без сновидений.
Глава 11. Легенда о Дьяволе
Можно ли описывать словами то, что имеет отношение только к чувствам? Способен ли наш «великий и могучий», но на самом деле – и это знает любой писатель, поэт или философ – весьма скудный, бедный и убогий русский язык выразить и передать хотя бы с некоторой долей правдоподобия то, что случается на вершинах страсти, на тех горных пиках, где уже совершенно нечем дышать, где в яростном тигле сталкивающихся, набегающих друг на друга волн-переживаний душа сплавляется с телом, чтобы потом содружно взорваться, разлететься, распадаясь на атомы, а затем снова соединиться, слиться в одно под действием странной силы любви-притяжения, но уже так, что тело приобретает невесомость и легко выходит из себя, становясь душой, а душа насыщается настолько сочным и полновесным удовольствием, что превращается в тело?!
То, что после третьего бокала вина проделал Загрей в течение нового часа со своей «жертвой», не могло и сравниться с тем, что было раньше, с теми десятью оргазмами, которые теперь показались бы Лене – будь она способна понять, что с ней происходило, – смешной и жалкой пародией на настоящее удовольствие. Если сказать, что удовольствие умножилось в сто или тысячу раз, это будет и преувеличением, и ещё более – преуменьшением. Просто здесь нельзя говорить «больше – меньше», «лучше – хуже», «слаще – горше», просто нельзя сравнивать. Все было иным, другим, новым и более совершенным. Но, главное, иным стал сам чародей. Он отбросил свой человеческий облик, точнее человеческую плоть, скинул словно ненужный мешающий хлам, словно скафандр, лишающий тело и чувствительности, и свободы передвижения, будто это была вовсе и не плоть, а некая прорезиненная, силиконоподобная оболочка. И став таким образом бесплотным, но оставаясь безусловно телесным, Загрей приобрел невиданную свободу – свободу перевоплощения, свободу действия и, главное, полную свободу доставления удовольствия.
Он мог становиться то плотнее золота и тверже алмаза, то разреженнее воздуха и мягче воды, он мог свободно и моментально менять вес, форму и размеры тела, его температуру и характер поверхности, он приобрел способность растекаться, раскатываться тончайшим невидимым слоем, и этим невесомым покрывалом окутывать партнершу и проникать внутрь неё так, чтобы всей поверхностью тела и каждым квадратным миллиметром кожи, каждым внутренним органом, каждой клеточкой в отдельности она чувствовала как по мириадам капиллярам в него, в нее, в них втекает беспредельная нега космической энергии Вселенской Любви.
Наслаждение было таким сочным, таким всеохватывающим и непомерным, что если его раздать всем женщинам мира – каждой по ночи безумной любви – то остаток был бы ничуть не меньше, чем исходное удовольствие, ибо отнимая конечное от бесконечного, мы ничуть это бесконечное не умаляем. То, что Лена могла вместить эту бесконечность, и не просто вместить, но, пропустив через себя, смогла выйти из нее живой и невредимой, сохранить в целости свое тело и свой рассудок объясняется только тем, что кудесник-Загрей вовремя подпоил её чудесным вином, преобразившим, пусть только и на короткое время, её природу из смертно-человеческой в божественно-вечную, которая только одна и способна вмещать бесконечное.
Но главным приобретением Лены, о котором ей предстояло узнать позднее, уже после возвращения, стало глубочайшее ведение, сакральное божественное знание природы и сущности Наслаждения, и знание не абстрактно-теоретическое, а именно практическое, прикладное знание-умение это Наслаждение видеть, находить, получать, вызывать, разжигать, давать, умножать, распространять, уплотнять. И хотя она ничего не помнила с того самого момента, когда почувствовала шелк шарфа на своих глазах и вплоть до прихода в чувство на том же пурпурном атласном ложе, усеянном проросшими сквозь него благоухающими цветами, Лена понимала, что с ней случилось что-то невиданное, что она приобрела что-то сверхважное, нечто очень ценное, чем следует дорожить, хранить и, самое главное, что надо не закапывать в себе, а нести в мир, причем отдавать совершенно бескорыстно. Правда, что именно она должна хранить, беречь и раздавать «за так» Лена не понимала, она лишь чувствовала, что отныне в её душе и теле будет жить нечто новое, неведанное, божественно-прекрасное, и что теперь у нее есть долг перед людьми, особая миссия, которую ей надлежит исполнять, вне зависимости от того, будет ли ей это приятно или нет.
Но сейчас, когда она только-только пришла в себя после очередного испытания, её заботило почему-то не это новое, вошедшее и угнездившееся в самом нутре её естества, а те самые слова чародея, которые врезались в её память так, как внедряется в нашу душу любая навязчивая мысль. Но первый её вопрос все же был не про это:
– Что со мной было, Загрей? Что ты опять сделал со мной?
– Именно то, что сделал Воланд с Маргаритой на шабаше, а именно посвятил тебя в тайну.
– В какую тайну?
– Об этом говорить не принято, тайна она и есть тайна, то есть то, о чем следует таить молчание, – спокойно-уверенно, даже несколько самодовольно пояснил Загрей.
– Пон-я-тно, – протянула свое любимое словечко Елена. – И что же мне теперь предстоит? Опять новые испытания?
– Ты вернешься домой, в свой мир, вернешься сегодня же, а испытания… Вся наша жизнь – одно сплошное, хотя и многоэтапное, испытание, разве не так?
– Так то оно так, но… все же… что-то не так…
– Что тебя беспокоит, милая?
– Да ты! Кто же еще?!!
– Отчего же? – удивился маг.
– Ты сказал, что хочешь блага, но творишь зло в наказание за грехи…
– Точно так. И что же тут необычного? Мне кажется, все так поступают, все стремятся к благу, и почти все так или иначе стараются отомстить тем, кто делает им зло, и не только им… Ну, вот государство, любое цивилизованное государство, разве оно не наказывает бандитов, воров, мошенников, а добропорядочным гражданам старается помогать?
– Ну, может где-то на Западе и есть такие государства, но вот про наше я такого бы не сказала! – улыбнулась девушка.
– Всё верно, но согласись, что в идеале должно быть так: добро надо поощрять, зло – наказывать. Что же здесь необычного? – гнул свою линию юный чародей.
– Конечно-конечно, но все-таки меня что-то беспокоит… Но что?... – тут Лена задумалась, возвела очи к небу, которое уже стало из фиалково-синего превращаться в угольно-черное, а потом, наконец, отыскав нужную идею, выпалила: – Знаешь, меня, похоже, беспокоят твои слова о том, что дьявола нет. И еще я не совсем понимаю, кто такой Воланд. А когда чего-то не понимаешь, тогда чувствуешь себя неуверенно, испытываешь душевный дискомфорт, и он мучит, саднит словно рана от ожога…
– Хорошо, Лена. Я тебе, конечно, не могу открыть всего. Но про дьявола расскажу, правда, рассказ этот долгий, так что запасись терпением, а я пока организую ужин. Проголодалась, небось? – лукаво поинтересовался маг, предвидя очевидный одобрительный ответ.
– Спрашиваешь! Опять будем пить вино?
– Конечно! Как же без него, Леночка! А закусывать будем фруктами. Ты какие больше любишь?
– Какие? Да, всякие, но больше всего, пожалуй, виноград, но только без косточек, и еще, наверное, персики.
– Что ж, желание дамы – закон! – и вновь Загрей звонко свистнул, и через минуту появился тот же прелестный юноша с очередной бутылкой заморского вина и огромным блюдом, устланным гроздьями киш-миша поверх крупных бело-розовых персиков сорта «Белый лебедь».
И пока Лена допивала первый бокал вина и вкушала амброзию персиковой мякоти, глядя в чернеющее звездное небо, Загрей с интонацией таинственности и необычайной важности, придавая каждому слову торжественность и объемность, начал свой рассказ.
ЛЕГЕНДА О ДЬЯВОЛЕ, РАСКАЗАННАЯ
МАГОМ ПО ИМЕНИ ЗАГРЕЙ
«Это очень древняя легенда, настолько древняя, что память о ней давно стерлась в сердцах людей. Но несмотря на это, история эта не только поучительна, но и основана на реальных событиях, так что это даже и не легенда в подлинном смысле слова, а почти быль, лишь немного искаженная, слегка подретушированная пылью веков, пронесшихся над нею словно стая птиц и, конечно, оставивших на её теле следы своих крыльев и когтей.
Итак, слушай же! В стародавние времена, когда люди жили простой первобытной жизнью среди густых лесов и живописных гор, обильно населенных дичью и всякой живностью, когда основывали свои селения по берегам чистейших озер и полноводных рек, кишащих рыбой и прочей снедью, когда не было ни городов, ни письменности, ни государств с их многотысячными армиями, безжалостными судами и полицией, с тюрьмами, налогами и корыстными чиновниками, когда быть бедным было не стыдно, а богатым – не особенно почетно, однажды в одно совсем немаленькое селение явился некий человек. Был он одет в похожее на балахон черное длинное одеяние, отличное от одежды жителей тех мест и определенно выдававшее в нем чужеземца. На плече у него висела дорожная кожаная сумка, волосы были коротко стриженые, борода отсутствовала, а на вид ему было лет тридцать – не больше.
Не успел он дойти до главной площади, на которой сельчане обычно проводили сходы-собрания, как его плотным кольцом окружили стар и млад – добрая половина жителей деревни высыпала на улицу, чтобы поглазеть на таинственного пришельца.
– Кто ты, человече? Зачем пришел? С чем пожаловал? – приступил к настороженному допросу старший из старейшин – высокий и прямой седовласый бородач лет семидесяти.
– Я – странник, – представился чужеземец, – хожу по свету, чтобы посмотреть мир, узнать новое и самому дать свет знаний тем, кто меня принимает с добром и радушием.
– Знание знанию рознь, – отвечал ему старик. – Одни знания полезны, несут добро и даруют счастье, другие же, напротив, вредны и губительны. Согласись, что одно дело – владеть светлым искусством возрождения и приумножения жизни, и совсем другое – обладать темным ведением сеяния смерти и вражды?!