В 60-е годы, будучи аспирантами Колумбийского университета и работая в основном под руководством Стэнли Шехтера (S. Schachter), мы столкнулись с испытаниями, типичными для студентов, посвятивших себя традиции экспериментального исследования в социальной психологии. Иными словами, многим из наших основополагающих представлений о человеческом поведении, которые присущи большинству представителей нашей культуры и которые не только не претерпели изменения, но даже упрочились в ходе изучения гуманитарных предметов в первые годы обучения, был брошен дерзкий вызов, во многом определивший очертания всей нашей дальнейшей деятельности. Ниже мы познакомим вас с тем, что представлял собой этот вызов. Это послужит отправной точкой для обсуждения достижений нашей научной дисциплины. Действительно, вся эта книга является ничем иным, как попыткой примирить здравый смысл и обыденный опыт с эмпирическими уроками и открытиями, составляющими ядро социальной психологии. Таким образом, мы постараемся дать обзор важнейших составляющих вклада социальной психологии в научное знание и интеллектуальную культуру, вклада, бросающего вызов обыденным представлениям и служащего их изменению и расширению.
Слабость индивидуальных различий
Рассмотрим следующую сценку: дело происходит на территории студенческого городка; спешащий на свидание Джон видит
в дверях упавшего и просящего о помощи человека. Откликнется ли Джон на его просьбу или пойдет дальше?
Прежде чем ответить на этот вопрос, большинство людей захотели бы побольше узнать о Джоне. Известен ли он своей черствостью и бесчувственностью или, наоборот, добротой и участливостью? Является ли он активным членом местной благотворительной организации или одним из столпов консервативного объединения против посягательств на частную собственность? Короче говоря, они хотели бы узнать, что за человек Джон и как он вел себя в тех случаях, когда его альтруизм подвергался испытанию? Большинство людей согласились бы с тем, что, только обладая подобной информацией, можно с уверенностью прогнозировать что-либо определенное.
Однако ничего из того, что можно было бы узнать о Джоне, не пригодилось бы, вздумай мы предсказать его дальнейшее поведение в только что описанной ситуации, а та информация, которую большинство обычных людей захотели бы предварительно получить о нем как о личности, представляла бы относительно небольшую ценность. Опыт полувекового развития научных исследований научил нас, что ни в данной, ни в какой-либо другой нестандартной ситуации реакцию конкретных людей нельзя предсказать с какой бы то ни было точностью. По крайней мере этого нельзя сделать, пользуясь информацией о личностных диспозициях этих людей или даже об их поведении в прошлом.
Даже те исследователи, которые более всего заняты оценкой индивидуальных различий между людьми, должны признать крайнюю ограниченность нашей способности предсказывать реакцию конкретных людей в конкретных ситуациях. Максимальная статистическая корреляция, составляющая 0,30, между показателями, характеризующими выраженность тех или иных индивидуальных различий, с одной стороны, и поведением в новой ситуации, подтверждающим либо опровергающим эти показатели, — с другой, лучше всего отражает существование этого «потолка предсказуемости». С такой вероятностью мы можем, например, на основании данных теста на честность судить о том, будут ли те или иные люди жульничать в игре или на экзамене, а на основании тестов на дружелюбие или экстраверсию строить предположение о том, насколько общительными окажутся те же люди в том или ином обществе.
В настоящее время, и об этом мы еще будем говорить, корреляция, равная 0,30, никоим образом не является бессмысленной.
Подобный уровень корреляции может быть весьма важен для многих прогностических целей. Однако значение корреляции, равное 0,30, оставляет неучтенным огромное число вариантов человеческого поведения. Более того, такая корреляция все еще значительно ниже уровня предсказуемости, на который рассчитывают большинство обычных людей, предсказывающих поведение или судящих о личностных качествах окружающих. В довершение всего, значение 0,30 является максимально достижимым пределом подобной корреляции. Для большинства же форм поведения в различных сферах жизни психологи не могут получить даже близкую к этой цифре корреляцию. И конечно же, как мы увидим в дальнейшем, ни профессионалы, ни обычные люди, сталкиваясь с необходимостью прогнозировать поведение людей в новой ситуации на основании действий, имевших место в какой-либо ситуации в прошлом, не могут сделать это удовлетворительным образом.
Однако несмотря на подобные свидетельства, большинство людей упорно полагают, что знание о личностных чертах и индивидуальных различиях может быть использовано для предсказания поведения людей в новых для них ситуациях. Подобный «дис-позиционизм» имеет широкое распространение в нашей культуре. Более того, большинство из нас (будь то ученые или обычные люди), по всей видимости, находят подтверждение этому диспо-зиционизму в своем каждодневном опыте. Одним из наиболее важных вызовов, на которые приходится отвечать психологам, является необходимость учета этого противоречия между представлениями о фактах повседневного опыта, с одной стороны, и данными эмпирических исследований — с другой. К этому противоречию мы еще не раз будем возвращаться на протяжении данной книги.
Власть ситуаций
Если для ответа на вопрос о том, поможет ли Джон упавшему в дверях человеку, ценность наших знаний о Джоне на удивление невелика, то подробности, характеризующие специфичность данной ситуации, могут иметь неоценимое значение. Например, как выглядел тот человек? Производил ли он впечатление больного или пьяницы, или хуже того — трясущегося наркомана? Был ли он одет как типичный респектабельный представитель среднего класса или как благопристойный рабочий, или походил с виду на бездомного бродягу?
| Введение |
Подобные соображения представляются очевидными при первом же упоминании о них, и любой из нас по зрелому размышлению признает их неоспоримую важность. Однако далеко не всякий человек будет принимать в расчет (а еще реже сможет предвидеть) некоторые другие, более тонкие детали ситуации, которые в соответствии с результатами экспериментальных исследований являются важными факторами, влияющими на поведение свидетеля, решающего — вмешаться ему в происходящее или не стоит. Дарли и Бэтсон (Darley & Batson, 1973), ставя людей в ситуацию, подобную описанной нами, выявили некоторые их этих факторов. Они обследовали группу студентов духовной семинарии, готовившихся к произнесению своей первой проповеди. Если испытуемые, боясь опоздать на проповедь, спешили, то помощь оказывали около 10% из них. Напротив, если они не спешили, имея достаточно времени до ее начала, то число приходивших на помощь студентов увеличивалось до 63%!
Социальная психология накопила к настоящему времени обширный запас подобных поучительных историй. Традиционный метод прост. Вы выбираете типичную ситуацию, определяете ситуационную или контекстную переменную, которая (как вы интуитивно или на основании предшествующих исследований можете полагать) в состоянии породить различия в результатах, и начинаете изменять ее параметры. Идеальной будет скорее всего переменная, влияние которой, по вашему мнению, большинство обычных людей и даже ваших коллег не смогут учесть. Разумеется, иногда вы можете допустить ошибку при выборе переменной, и тогда ваши манипуляции не сработают. Но очень часто ситуационная переменная порождает очень значительные различия. Иногда она даже обусловливает почти всю разницу в результатах, а данные о личностных характеристиках и индивидуальных различиях, которые, как считали другие, только и имеют значение, оказываются совершенно бесполезными. Если все это так, то поздравляем вас: вы внесли свой вклад в классику ситуациониз-ма — вклад, призванный стать частью интеллектуального наследия нашей науки. Подобные эмпирические притчи весьма важны, поскольку демонстрируют нам, до какой степени обычные мужчины и женщины склонны заблуждаться насчет оценки того влияния, которое оказывают на них ситуации, равно как и отдельные их аспекты.
Непомерно раздутое представление людей о значимости личностных черт и диспозиций при одновременной неспособности
36 Глава 1
признать важность ситуационных факторов при их воздействии на поведение получило название «фундаментальной ошибки атрибуции» (Ross, 1977; Nisbett & Ross, 1980; см. также Jones, 1979;
Gilbert & Jones, 1986). Вместе со многими другими социальными психологами мы сосредоточили внимание на сборе данных об этом всеобщем заблуждении, пытаясь обнаружить его истоки. Все исследования, описываемые в каждой из глав этой книги, имеют отношение к данному заблуждению. В главе 5 мы сведем воедино научные данные, демонстрирующие его распространенность, и попытаемся объяснить, почему оно имеет место.
Tffiikffcmu ситуаций
Однако не все так просто. Оказывается, не все ситуационные факторы являются мощными детерминантами поведения. Ими не являются даже те, которые интуитивно представляются таковыми и обычным людям, и социальным исследователям. В реальности влияние некоторых из этих факторов оказывается на удивление слабым.
Нигде слабость влияния очевидно значимых ситуационных факторов не вызывает такого недоумения, как в исследованиях воздействия различных событий реальной жизни на возникновение важных в социальном отношении последствий. Некоторым из подобных исследований мы должны быть попросту благодарны. Выясняется, например, что в большинстве случаев долговременные последствия пережитого в детстве физического или сексуального насилия относительно незначительны (Widom, 1989). То же касается и долговременных последствий подростковой беременности в жизни молодых женщин (Furstenberg, Brooks-Gunn, Morgan, 1987) и даже долговременного эффекта психологической обработки в. лагерях для военнопленных (Schein, 1956). К сожалению, иногда неожиданно слабыми по своему воздействию оказываются и позитивные по характеру.события. Например, жизнь обладателей крупных выигрышей в лотерею подвержена влиянию неожиданной удачи в гораздо меньшей степени, чем большинство из нас могли бы предположить. В особенности в сравнении с нашими представлениями о том, как изменилась бы при сходных обстоятельствах наша собственная жизнь (Brickman, Coates & Janoff-Bulman, 1978)!
Еще более отрезвляющий пример слабости воздействия очевидно масштабных и явно позитивных событий дает нам ис-
Введение 37
следование, которое можно было бы назвать прародителем современных социальных экспериментов. Речь идет о Кэмбриджс-ко-Сомервилльском исследовании преступности, описанном Па-уэрсом (Powers) и Уитмером (Whitmer) в 1951 г. и продолженном представителями научной династии МакКордов (J. McCord, 1978; J. McCord & W. McCord, 1959; W. McCord & J. McCord, 1959). Объектом этого благородного эксперимента (мы будем обсуждать его более пространно в главе 8, посвященной практическим приложениям социальной психологии) были мальчики, проживавшие в 40-е годы в одном из пригородов Бостона, заселенного преимущественно ирландцами и итальянцами, имевшие низкий социально-экономический статус (как «склонные к преступности», так и вполне «средние»). Некоторые из них были поставлены в условия интенсивного экспериментального воздействия, предпринятого с крайне честолюбивыми намерениями, в ходе которого (приблизительно на протяжении пяти лет) для них организовывались разнообразные программы социальной, психологической и образовательной поддержки. В частности, дважды в месяц к ним домой приходили консультанты, помогавшие решать их личные и семейные проблемы. Испытуемые имели возможность заниматься с репетиторами по предметам школьной программы. Многие из них получали психиатрическую и медицинскую помощь. Мальчикам была значительно облегчена возможность вступления в организацию бойскаутов, в Ассоциацию христианской молодежи, равно как и участия в других социальных программах по месту жительства. Значительное их число получило возможность выезжать в летние лагеря. Однако несмотря на интенсивность этих воздействий и благие намерения их инициаторов, мальчики, поставленные в экспериментальные (или «терапевтические») условия, оказались не менее склонны к правонарушениям, чем представители контрольной группы, не подвергавшиеся «терапевтическому воздействию». Более того, дальнейшие наблюдения, проводившиеся в течение 30 лет после завершения программы, показали, что принимавшие в ней участие испытуемые могли, будучи уже взрослыми, демонстрировать даже слегка худшие результаты (например, в отношении количества серьезных случаев насилия), нежели участники контрольной группы.
Дальнейшие обследования не подвергавшихся «терапии» и не ставших преступниками мальчиков из Кэмбриджско-Сомервил-льской группы (Long & Vaillant, 1984) предоставили еще более
38 Глава 1
неожиданные свидетельства отсутствия влияния данных воздействий, т.е. на сей раз — влияния явно значимых социальных факторов, действовавших в семье. Мальчики были отнесены к четырем различным категориям в зависимости от того, насколько здоровой или нездоровой была их домашняя обстановка. В категорию наиболее неблагополучных вошли семьи с большим количеством серьезных проблем (например, семьи, имеющие склонного к алкоголизму или к физическому насилию отца, мать-шизофреничку, семьи, зависящие от большого числа социальных программ финансовой помощи, и.т.д.). К категории наиболее благополучных были отнесены семьи малоимущих честных тружеников (отцы имели постоянную работу, матери служили домработницами, явные психические отклонения и зависимость семей от программ социальной поддержки отсутствовали). Жизненные достижения принадлежащих к различным категориям мальчиков были затем проанализированы в ходе исследования, предпринятого 40 лет спустя. Рассматривая показатель за показателем (например, финансовый доход, душевное здоровье, факты тюремного заключения, самоубийств и т.п.), исследователи обнаруживали, что семейная ситуация, в которой испытуемые находились в период детства, имела на них крайне незначительное влияние либо не имела его совсем.
О чем же говорит отсутствие сколько-нибудь впечатляющего эффекта? Конечно же, не о том, что ситуационные факторы не играют никакой роли вне пределов лабораторий социальных психологов. Как мы увидим в начале главы 2, многие последствия, имеющие место в реальном мире, в действительности оказываются весьма значительными, начиная с кардинальных личностных изменений, которые претерпевают консервативно настроенные молодые женщины под воздействием крайне либерального окружения (Newcomb, 1943), и кончая хорошо описанным влиянием конкуренции на развитие группового конфликта (Sherif, Harvey, White, Hood & Sherif, 1961). И напротив, ситуационные факторы и манипуляции оказываются иногда неожиданно слабыми или отсутствуют вовсе не только в «реальном» мире. Именно исследования, в которых удается обнаружить заметные влияния этих факторов, попадают в печать, а те исследования, в которых обнаруживаются значительные и неожиданные эффекты, становятся широко известны. Остальные же пылятся в архивах. Жаль, что мы не можем получить хотя бы по доллару с каждого неудавшегося лабораторного эксперимента, разрабо-
Введение 39
тайного социальными психологами, пребывавшими в полной уверенности, что исследуемые ими ситуационные эффекты окажутся значительными.
То, что мы узнали из подобных исследований, сводится вкратце к следующему: ситуационные эффекты могут иногда отличаться от тех, которые мы ожидали получить, основываясь на своей интуиции, психологических теориях и даже опираясь на существующую психологическую литературу. Некоторые важные, на наш взгляд, факторы оказываются по своему воздействию неощутимыми. Другие же, почитаемые нами за слабые, в действительности оказывают очень сильное влияние (по крайней мере в определенных контекстах). Акцентирование внимания на «калибровке» масштабности эффекта, производимого ситуационными факторами, является важнейшим принципиальным моментом при подготовке специалистов по социальной психологии, равно как и основной задачей этой книги.
Предсказуемость человеческого поведения
Когда мы, авторы этой книги, сами были студентами, нас убеждали в том, что ограниченность возможностей социальных исследователей в отношении точного предсказания поведения можно отнести на счет относительной молодости социальных наук. Сегодня мы не только больше не разделяем подобных взглядов, но и не собираемся прибегать к ним в целях защиты нашей области исследований. Напротив, мы полагаем, что наша наука не является такой уж незрелой и в нашем распоряжении имеется на самом деле ряд очень важных, установленных и документированных фактов о социальном поведении людей. В то же время мы принимаем за аксиому то, что социальная психология никогда не достигнет такого состояния, чтобы иметь возможность с точностью предсказывать, каким образом поведет себя отдельный (даже очень хорошо нам известный) индивид в отдельно взятой новой ситуации. Естественным следствием этого допущения является вывод, что применение знаний, полученных социальными науками на практике, всегда будет оставаться рискованным делом. Всякий раз, когда мы пробовали что-либо новое (будь то даже новый вариант социального воздействия на жизнь, кажущийся нам, по предварительным соображениям, весьма обоснованным), мы зачастую обнаруживали, что реакция людей была весьма отличной от той, которую мы ожидали.
| Глава 1 |
Далее мы попытаемся обосновать, что корни этой фундаментальной непредсказуемости лежат очень глубоко и, возможно, они сродни истокам сходной непредсказуемости в физике и биологии (Glieck, 1987). Мы еще коснемся темы непредсказуемости ближе к концу данной главы, после чего будем возвращаться к ней неоднократно на протяжении всей книги.
TlyomuBo'penuejwjkgyypokuJn.u социальной психологии и опытов повседневной жизни
Как мы уже успели увидеть, данные эмпирической социальной психологии зачастую сильно противоречат тому, что нам «известно» из опыта повседневной жизни. Справедливости ради надо сказать, что иногда мы все-таки бываем удивлены поведением окружающих, неожиданными действиями наших детей или друзей, а иногда и общественных деятелей. И все же по большей части мир кажется нам упорядоченным и предсказуемым. Экстраверт Билл приютит у себя компанию, а интроверт Джилл — нет. Аналогичным образом священник Церкви добрых пастырей будет проповедовать благотворительность, а конгрессмен-республиканец из преуспевающего округа штата будет призывать опираться на собственные силы и развивать свободное предпринимательство. Данный в мягкой форме ответ может погасить вспышку гнева. Если послать мальчишку выполнять мужскую работу, то результат будет скорее всего обескураживающим. И когда это действительно необходимо, наши лучшие друзья всегда приходят нам на помощь, как мы от них и ожидаем.
На ранних этапах своей научной деятельности авторы всерьез отрабатывали гипотезу о том, что этот кажущийся порядок является по большей части когнитивной иллюзией. Мы полагали, что люди привержены тому, чтобы видеть вещи такими, какими они их представляют, что они склонны устранять противоречия при помощи объяснений, в частности, воспринимая людей более последовательными, чем они есть на самом деле. И хотя мы продолжаем считать, что подобная тенденциозная обработка информации играет важную роль в восприятии согласованности поведения, однако теперь мы убеждены также в том, что предсказуемость событий повседневной жизни по большей части реальна. В то же время мы считаем, что на многие принципы и интуитивные убеждения, которыми люди пользуют-
ся для объяснения и предсказания поведения, полагаться нельзя. Иными словами, люди часто делают правильные предсказания на основе ошибочных убеждений и ущербных прогностических стратегий.
Здесь мы позволим себе прибегнуть к аналогии с отношением, существующим между обыденной физикой и научной физикой. Обыденная физика (во многом это то же самое, что Аристотелева или средневековая физика) бесспорно заблуждается в некоторых своих основных исходных положениях (Holland, Hollyoak, Nisbett & Thagard, 1986; McCloskey, 1983). В частности, подобно обыденной психологии, обыденная физика ошибочно сосредоточивается на свойствах физического тела, пренебрегая при этом силами и силовыми полями, в которых это тело находится. Более того, важнейшее положение обыденной физики о взаимодействии — интуитивно обоснованное понятие «момент» — представляет собой крайне ошибочное представление о том, что приложенная к телу сила сообщает ему определенное количество энергии, которая затем постепенно рассеивается. Правильное представление (понятие об инерции) заключается в том, что находящееся в покое тело будет пребывать в покое, а движущееся тело будет пребывать в движении, если только к ним не будет приложена некоторая дополнительная сила. Тем не менее обыденная физика прекрасно помогает нам на протяжении жизни. Для мира, где все — и воздух, и земля, и вода — оказывает сопротивление или служит причиной трения, представление об объектах, утрачивающих тем или иным образом свой «момент силы», является вполне приемлемым. И лишь когда мы оказываемся за пределами привычных мест обитания (например, в условиях физической лаборатории или в открытом космосе), обыденная физика может вовлечь нас в чреватую серьезными неприятностями ситуацию.
То же самое справедливо и для социальной психологии. Наши интуитивные представления о людях и принципах, которыми они руководствуются, реагируя на окружающую среду, в целом адекватны большинству задач, решаемых нами на работе и дома. Но когда мы вынуждены понимать, прогнозировать или контролировать поведение людей в контексте, выходящем за пределы нашего обычного опыта (т.е. при встрече с новой культурной реальностью, анализе вновь возникающих социальных проблем или планировании социальных воздействий с целью разреше-
| Глава 1 |
ния данных проблем), этих представлений оказывается явно недостаточно. Всякий раз, когда мы перестаем быть учениками, становясь профессионалами, когда мы торгуемся с уличным продавцом, находясь в 5000 миль от дома, или когда органы местного самоуправления начинают новую кампанию борьбы с наркотиками или помощи бездомным, неадекватность обыденных принципов может проявить себя с наибольшей вероятностью.
Многое, к чему мы хотим обратиться в этой книге, связано с описанием того, чем обыденная социальная психология отличается от научной. Следуя этой задаче, мы определяем в качестве обобщающих представлений, имеющих первостепенное значение для нашей отрасли знания, три принципа, нечто вроде трех китов, служащих основанием для нашего общего начинания.
Первый принцип имеет отношение к силе и тонкому, подчас скрытому характеру ситуационных влияний. Второй — обращает внимание на важность субъективных интерпретаций конкретной ситуации людьми. Третий — говорит о необходимости рассмотрения и индивидуальной психики, и социальной группы в качестве напряженных систем, или «полей», характеризующихся равновесием между побуждающими и сдерживающими силами. Сначала мы вкратце обозначим эти принципы, а затем на протяжении всей книги будем иллюстрировать их практическое применение.
Три кита социальной психологии
Принцип ситуационизма
Обсуждение ситуационизма в социальной психологии необходимо начать со знакомства с творчеством К. Левина (К. Lewin) — эмигранта из Германии, переехавшего в Соединенные Штаты Америки в середине 30-х годов. Сделанный им на протяжении следующего десятилетия научный вклад во многом переопределил сам предмет социальной психологии и вплоть до настоящего времени продолжает оказывать глубокое воздействие на ее главнейшие теоретические и прикладные направления. Левин начал формулировать свои теоретические положения со знакомого всем трюизма о том, что поведение представляет собой функцию личности и ситуации (или, выражаясь его же языком, функцию «жизненного пространства», включающего в себя как самого ин-
дивида, так и существующее в его психике представление об окружающей среде). Несмотря на равнозначность, содержащуюся в левинской формулировке, констатирующей совместное влияние ситуационных и диспозиционных детерминант поведения, экспериментальные исследования (как самого Левина, так и его учеников) посвящены прежде всего влиянию непосредственной социальной ситуации. Предметом особого интереса Левина была способность ситуационных факторов и социальных манипуляций влиять на поведение, которое традиционно принято считать отражением личностных диспозиций и предпочтений.
Например, в 1939 г., во времена, когда призрак нацизма приобрел угрожающие очертания в глазах социальных исследователей, равно как и всего человечества, Левин, Липпит (Lippit) и Уайт (White) провели один наводящий на размышления эксперимент, смысл которого состоял в формировании авторитарного и демократического группового «климата» в клубах для отдыха (созданных Левиным и его коллегами специально для целей данного исследования) путем изменений стилей лидерства. Данная переменная оказалась достаточно эффективной для того, чтобы породить ощутимые различия в отношениях молодых людей — членов клуба друг к другу и к тем, кто наделен властью в большей или в меньшей степени, чем они сами. Как показали Левин и его сотрудники, феномен «поиска козла отпущения», подчинение авторитетам, а временами и открытая враждебность, короче, — весь тот вызывающий беспокойство комплекс реакций, который в целом ассоциируется с известным представлением об «авторитарной личности» (Adorno, Frenkel-Brunswik, Levinson & Sanford, 1950), может подавляться или поощряться путем сравнительно кратковременной манипуляции переменными непосредственного окружения человека.
Еще более важной иллюстрацией основанной Левиным традиции стала серия экспериментов, в которой использовалась тогда еще новая техника «группового принятия решений» с целью содействия изменениям в поведении потребителей или в отношении людей к медицинским мероприятиям и производительности труда (например, Bennett, 1955; Coch & French, 1948;
Lewin, 1952). Эти исследования, описываемые нами более подробно в главе 8, посвященной прикладным аспектам социальной психологии, способствовали рождению фундаментального открытия Левина, знакомого теперь целым поколениям специалистов по психологии организаций и руководителям «тренин-
| Глава 1 |
говых групп». Дело в том, что при попытке заставить людей изменить привычные для них способы действия, социальное давление со стороны неформальной референтной группы и налагаемые этой группой ограничения представляют собой наиболее мощную силу (сдерживающую изменения или вызывающую их), которая может быть использована для достижения успешных результатов.
Таким образом, основным положением ситуационизма Левина является тезис о том, что социальный контекст пробуждает к жизни мощные силы, стимулирующие или ограничивающие поведение. Левин вполне отдавал себе отчет в том, что эти силы зачастую упускаются из виду обыденной психологией и что их обнаружение должно являться главнейшей задачей научной социальной психологии. К тому же Левин совершенно ясно осознавал, что можно провести указанную нами выше аналогию между заблуждениями обыденной социальной психологии и обыденной физики.
Не менее важной частью ситуационизма Левина является здоровый интерес к внешне незначительным, но в действительности важным деталям ситуации. Сам он часто называл их «канальными факторами», поскольку этот термин отсылал к существованию незначительных, но вместе с тем критически важных фасилити-рующих влияний или сдерживающих барьеров. Левин осознавал, что зачастую то или иное поведение вызывается к жизни открытием некоего канала (например, публичным одобрением той или иной последовательности действий или первым решительным шагом в направлении нового поведения) и блокируется иногда в результате перекрывания подобного канала (например, при неспособности в подходящий момент сформулировать определенный план для осуществления конкретных действий).
Один из примеров действия канальных факторов Левина дает нам исследование, проведенное Левенталем, Сингером и Джонсом (Leventhal, Singer & Jones, 1965). В своем эксперименте они имели дело с известной проблемой претворения благих намерений относительно рекомендуемых медицинских мероприятий в конкретные и эффективные действия. Все их испытуемые были студентами старших курсов, с которыми была проведена убедительная беседа о риске заболевания столбняком и важности вакцинации. Далее им было сообщено, куда они могут обратиться за прививкой. Письменное анкетирование показало, что беседа оказала крайне значительное влияние на изменение убеждений и
| Введение |
аттитюдов*, проявленных студентами. Тем не менее только около 3% из них отважились сделать себе инъекцию вакцины. Однако если испытуемым, прослушавшим ту же беседу, давали карту студенческого городка с помеченным на ней зданием медпункта и просили пересмотреть свой недельный график, определив конкретное время для вакцинации и маршрут до медпункта, то количество студентов, сделавших прививку, возрастало до 28%. Отсюда следует, что факта получения соответствующей информации о заболевании и способе его предотвращения и даже факта формирования общего намерения предпринять необходимые шаги, чтобы обезопасить себя, для большинства испытуемых было недостаточно. Очевидно, что для того, чтобы перейти к практическим действиям и добраться до медпункта, им было необходимо иметь также определенный план (а, возможно, даже и карту) или, пользуясь терминологией Левина, готовый «канал», через который намерения могли бы претвориться в действия.
Конечно, с точки зрения вопроса лояльности к медицинским мероприятиям цифра в 28% может вызвать разочарование. Можно заподозрить, что более конкретное приглашение «появиться в четверг в 10 часов утра, поскольку ваш обычный график предполагает, что в это время у вас кончится очередное занятие по химии и появится часовое «окно» перед лекцией по общей психологии, начинающейся в 11 часов», возымело бы большее действие с точки зрения наставления испытуемых на «путь истинный», т.е. в направлении медпункта и противостолбнячных прививок. Похожие результаты дают и многие современные исследования, предметом которых является то, как люди пользуются бесплатными услугами здравоохранения. В ходе подобных исследований знание об аттитюдах и других «интересных» индивидуальных различиях редко помогает предсказать, кто из испытуемых придет в поликлинику или на консультацию, а кто нет. Напротив, гораздо более мощным средством прогнозирования оказывается информация о расстоянии, отделяющем человека от ближайшего медицинского учреждения. В данном
* Английский термин «attitude», обозначающий словесную оценку человеком некоторого предмета или явления, здесь и далее переводится словом «аттитюд» (в литературе встречается и иное написание «аттитьюд»). Распространенный перевод этого термина словами «социальная установка» не вполне адекватен. Выбирая вариант перевода, надо считаться с тем, что в психологии термин «установка» используется для описания совсем иных явлений, а добавление к этому термину слова «социальная» часто противоречит смыслу аттитюдных феноменов. (Примеч. науч. ред.)
| Глава 1 |
случае простой канальный фактор вновь превосходит все остальные с точки зрения полезности для предсказания того, кто из рассматриваемых людей в действительности воспользуется медицинскими услугами (Van Dort & Moos, 1976).
Таким образом, принцип канальных факторов является одним из ключевых для понимания того, почему одни ситуационные факторы обладают большим влиянием, чем можно было бы ожидать, а другие — меньшим. Результативность масштабных, на первый взгляд, социальных программ и кампаний, не предусматривающих наличие эффективных каналов в форме ситуационного давления «на входе» или в форме ясно выраженных намерений и планов «на выходе», всегда будет служить поводом к разочарованию. В то же время ситуационные факторы, формирующие подобные каналы «на входе» и «на выходе», зачастую будут приносить ожидаемые результаты.
Принцип субъективной интерпретации (construal)*
По иронии судьбы следующий фундаментальный принцип социальной психологии подвергает сомнению теоретическую и практическую ценность доктрины ситуационизма. Воздействие любой «объективно» стимулирующей ситуации зависит от личностного и субъективного значения, придаваемого ей человеком. Чтобы успешно предсказать поведение определенного человека, мы должны уметь учитывать то, как он сам интерпретирует эту ситуацию, понимает ее как целое. В случаях, когда нашей целью является контроль или изменение поведения, вопросы субъектив-
* В русском языке существуют понятия, близкие по смыслу термину «construal» — «интерпретация (субъективная)» и «конструирование (реальности)». Вводя в научный оборот термин «construal», авторы книги стремятся описать нечто среднее между «интерпретацией» и «конструированием», а именно процесс, отводящий наблюдателю более активную и решающую роль, чем та, которую он исполняет в процессе интерпретации, но в то же время эта роль не столь значительна, как в процессе конструирования. «Стимул существует все-таки вне наблюдателя, и его свойства ограничивают степени свободы наблюдателя», — разъясняют авторы свою позицию. — «Но в то же время наблюдатель придает стимулу значение, а не просто это значение декодирует. В итоге авторы рекомендовали использовать для перевода термина «construal» слово «интерпретация», подчеркивая при этом, что речь идет об активной интерпретации и что это не случайное угадывание, а итог целого ряда когнитивных и мотива-ционных влияний. Русско-английские соответствия других терминов, используемых в данной книге, см.: Аронсон Э. Общественное животное. Введение в социальную психологию/Под ред. B.C. Магуна. М., 1998. (Прим. науч. ред.)
| Введение |
ной интерпретации представляются не менее важными. Многие предпринятые с самыми лучшими намерениями и хорошо продуманные социальные программы потерпели крах из-за их истолкования участниками экспериментальных групп (например, акции социальной помощи и благотворительности часто воспринимаются людьми, на которых они направлены, как оскорбительные или стигматизирующие их).
Ситуационизм в социальной психологии, как об этом мы еще будем подробно говорить в главе 3, обладает чертами сходства с ситуационизмом в традиции бихевиоризма. Обе традиции были нетерпимы к присущему обычным людям (и психоаналитикам) стремлению акцентировать внимание на важности индивидуальных различий и уникальности личной истории. В обеих традициях подчеркивалась также значимость ситуации, оказывающей непосредственное влияние на человека. Однако пути социальной психологии и бихевиоризма давным-давно разошлись именно из-за реше