Но и тогда Иден пытался защищать Муссолини. Это, как он впоследствии признал, "свидетельствовало, что я был... слишком услужлив в отношении фашистского диктатора". Что верно, то верно!
Международные отношения продолжали ухудшаться. Весной 1937 года осложнилось и положение Идена в правительстве. Ушел на покой его покровитель Стэнли Болдуин. Утрату личного престижа, понесенную в связи с провалом плана Хора ‑ Лаваля, Болдуин в известной мере восстановил. Он занял твердую позицию в конституционном споре с королем Эдуардом VIII. Король намеревался жениться на дважды разведенной американке Симпсон. Консерваторы во главе с Болдуином выступили с резкими возражениями против такого брака, заявляя, что он уронит достоинство монархии. Король, поставленный перед выбором между троном и любовью, предпочел любовь. 12 мая 1937 г. состоялась коронация нового короля под именем Георга VI, и, как замечает английский историк, на торжестве "Болдуина приветствовали почти так же, как королевскую чету". На этом взлете популярности престарелый премьер‑министр и решил отойти от дел.
Новым главой правительства стал Невиль Чемберлен, давно уже пользовавшийся в консервативной партии сильным влиянием и считавшийся наследником Болдуина. Хотя Чемберлену исполнилось уже 68 лет (он был только на два года моложе Болдуина), но он был чрезвычайно активен и деятелен. Будучи весьма ограниченным человеком, Чемберлен, как все посредственности, вознесенные случаем на большую высоту, твердо уверовал в собственную гениальность. В отличие от Болдуина, дававшего министрам большую свободу, он решил, что политическую линию во всех областях правительственной деятельности будет формулировать сам, а министры должны стать лишь точными исполнителями его предначертаний.
Свое главное внимание Чемберлен решил уделить внешней политике. Отмечено, что английские политические деятели, и способные, и, еще более, неспособные, имеют неодолимое тяготение к внешней политике. Может быть, это объясняется слабым чувством ответственности и тем, что внешнеполитическая сфера сулит им максимальное удовлетворение личного честолюбия и тщеславия. Как вспоминает Иден, однажды Болдуин сказал ему, что "из его двадцати коллег вряд ли найдется более одного, желающего быть министром труда; остальные девятнадцать считают, что они рождены быть министрами иностранных дел". Невиль Чемберлен был в числе девятнадцати.
Иден рассказывает, что однажды в его присутствии Остин Чемберлен в ответ на рассуждения Невиля по поводу положения в Европе сказал: "Невиль, ты должен помнить, что ничего не смыслишь во внешней политике". Как показало время, младший брат не внял совету старшего.
Старомодный человек ‑ и не столько по внешности, сколько по убеждениям, он жил идеями и концепциями викторианской эпохи и не учитывал, что от былого могущества Англии уже не так много осталось. Поэтому ему редко удавалось соразмерять свои внешнеполитические замыслы с реальными, значительно сократившимися возможностями страны. Это болезнь всех британских премьер‑министров периода упадка английского империализма, и она дорого обходится народу.
Ни разу после первой мировой войны в кабинете министров не было столько лордов, как в правительстве Чемберлена. Он не желал считаться с оппозицией либералов и лейбористов в палате общин. "Когда я выступаю в парламенте, ‑ записал однажды Чемберлен в дневнике, ‑ то, как говорил мне Болдуин, всегда создается впечатление, будто я смотрю на лейбористскую партию, как па грязь".
Задолго до ухода Болдуина Невиль Чемберлен тщательно продумал, как он будет действовать в качестве премьер‑министра. Это касалось и внешней политики. Чемберлена не устраивала существовавшая система решения внешнеполитических вопросов, большая роль Форин оффис в подготовке таких решений с его веками сложившейся и тщательно отработанной процедурой прохождения дипломатических документов. Чемберлен отводил министерству иностранных дел второстепенную роль в осуществлении внешней политики страны. Он считал, что сам должен ее вырабатывать, принимать решения по принципиальным вопросам и сам же проводить их в жизнь. Для этого премьер‑министр должен поддерживать непосредственные контакты с иностранными послами, обмениваться личными письмами с главами правительств и методом личных переговоров подготавливать к заключать с ними необходимые соглашения. И все это без консультации с министерством иностранных дел и с его главой. На первый взгляд такая практика кажется абсурдной, но Чемберлен объяснял ее необходимостью ускорить решение внешнеполитических проблем и избежать проволочек, которые Форин оффис неизбежно будет чинить, если ему доверить ведение таких дел. То, что в министерстве работают опытные сотрудники, прекрасно знающие все аспекты соответствующих проблем, умеющие вести дипломатические переговоры (а английская дипломатия действительно является самой опытной и квалифицированной в буржуазном мире) и, следовательно, могущие помочь избежать серьезных ошибок, ‑ это в голову Чемберлену не приходило. Особенно он верил в свою способность вести личные переговоры с главами других правительств и обеспечить при этом выгодные для Англии результаты.
Еще в бытность свою министром финансов Чемберлен пытался прибрать к рукам Форин оффис, в частности в вопросе о назначении послов. Аппарат министерства иностранных дел официально является частью всей гражданской службы Англии, охватывающей всех государственных служащих страны. Гражданская служба построена по тщательно отработанной структуре, имеет свою систему отбора кадров, их продвижения по служебной лестнице, поощрения и т. п. Это весьма эффективно действующий в интересах английской буржуазии организм, весьма влиятельный в государственной жизни. Возглавлял гражданскую службу во времена Идена Уоррен Фишер, бывший одновременно постоянным заместителем министра финансов.
Не прошло и нескольких недель после занятия Иденом поста министра иностранных дел, как Фишер (нельзя допустить, что это было сделано им без соответствующего указания Чемберлена) заявил ему, что отныне Иден должен через него докладывать премьер‑министру свои предложения о новых назначениях по министерству. Это было требование, чтобы Иден признал за главой гражданской службы право подбора послов и посланников. Идеи возмутился, последовал резкий разговор, и вопрос был представлен на разрешение премьер‑министру Стэнли Болдуину. Однако Болдуин уклонился от принятия решения и посоветовал Идену обратиться к... Чемберлену. Лишь после серьезного разговора с Чемберленом Идену удалось отстоять свою самостоятельность в назначении послов и посланников.
Тогда же появились и другие признаки грядущих осложнений. Иден, например, помнил речь Чемберлена 10 июня 1936 г., в которой тот назвал санкции против Италии "безумием". Такое заявление должно было исходить не от министра финансов, а от министра иностранных дел, а Чемберлен сделал его, даже не посоветовавшись с Иденом. 17 июня Чемберлен записал в дневнике: "Я поступил так умышленно, ибо чувствовал, что партия и страна нуждаются в руководстве и в подтверждении того, что правительство не колеблется и не дрейфует без определенной политики... Я не посоветовался с Антони Иденом, ибо он был бы обязан умолять меня не говорить того, что я предложил... Он держался в связи с этим насколько можно деликатно, но, конечно, верно то, что он не мог не пострадать в глазах общественного мнения".
Именно такую линию продолжал в отношении Идена новый премьер‑министр, и она привела в конце концов к их разрыву.
Поскольку пропагандистская машина консерваторов, буржуазная английская историография и сам Антони Иден настойчиво распространяют на протяжении более трех десятилетий версию, будто Иден подал в отставку по соображениям "принципа" и из‑за политических расхождений с правительством Чемберлена, нам представляется целесообразным здесь же заявить, что подобная версия не соответствует истине. Некоторые буржуазные авторы из Англии и США также разделяют этот вывод. Например, Томпсон рекомендует не преувеличивать расхождения между Иденом и Чемберленом, ибо как раз за два месяца до того, как он вышел из правительства, Иден заявил на заседании комитета по внешней политике, что "не существует вероятности близкой войны, а есть лучшие, чем когда‑либо ранее, перспективы для умиротворения". Итак, эти слова были произнесены Иденом в самом начале 1938 года (в преддверии Мюнхена) и не перед случайной аудиторией, а в узком кругу официального органа палаты общин. Следовательно, они могут рассматриваться как выражающие политическую позицию Идена в то время. Эта позиция соответствовала позиции Невиля Чемберлена ‑ и тот и другой делали ставку на "умиротворение" агрессивных держав.
Все источники, включая и мемуары самого Идена, единодушно говорят о том, что у Идена не было расхождений с Чемберленом по принципиальным вопросам внешней политики, по ее целям и задачам ‑ "оба они вели дело к одному и тому же", как справедливо замечает Бардене.
Идену пришлось уйти в отставку потому, что дипломатические акции Чемберлена многократно ставили его в унизительное положение. Может быть, он и согласился бы терпеть унижения, чтобы остаться на любимом посту, если бы эти унижения не были публичными. А о них знали не только все сотрудники Форин оффис, не только многие высшие чиновники правительственного аппарата, но и дипломатические представители других стран. Антони Идену пришлось крайними мерами отстаивать свое достоинство, чтобы сохранить к себе хотя бы какое‑ то уважение в собственном министерстве. Это была главная причина.
Вторым основанием для отставки было несогласие Идена (оно подкреплялось несогласием всего аппарата министерства) с тактико‑дипломатическими приемами, применяемыми Чемберленом. Его доморощенная дипломатия была крайне наивной, она отвергала тщательно отобранные и отработанные временем и дипломатическим искусством методы и приемы ведения переговоров с иностранными державами и в конечном итоге ставила страну в затруднительное положение.
Внутри правительства образовалась "большая четверка" во главе с Чемберленом, решавшая внешнеполитические вопросы. Кроме премьера в нее входили Джон Саймон, лорд Галифакс и Сэмюэль Хор, которого давно уже без шума вновь ввели в состав кабинета. Чемберлен значительно охотнее прислушивался к мнению этих людей, чем к соображениям Идена.
По всем внешнеполитическим проблемам Чемберлен предпочитал советоваться не столько с министром иностранных дел, сколько с Горацием Вильсоном ‑ главным промышленным советником правительства, пользовавшимся при решении государственных дел значительно большим влиянием, чем давал его официальный пост. Вильсон был близким доверенным человеком Чемберлена и убежденным сторонником политики "умиротворения". Он вел ряд важнейших дипломатических переговоров по поручению Чемберлена и пытался влиять на ход дел в министерстве иностранных дел.
Позднее стало известно, как Гораций Вильсон пытался забросить в Форин оффис специального информатора, который за спиной у Идена доносил бы в резиденцию премьер‑министра обо всем, происходящем в министерстве. Было решено устроить своего человека на должность личного парламентского секретаря Идена.
В мае 1937 года прежний личный секретарь Роджер Ламли получил повышение ‑ его назначили губернатором Бомбея в Индии. Строго соблюдаемой в английской государственной службе традицией является выдвижение за хорошую работу на более высокий и лучше оплачиваемый пост. Это делается несмотря на то, что руководителям учреждений, из которых уходят поощряемые, приходится привыкать к новым сотрудникам. Вместо Ламли Идену рекомендовали некоего Томаса. Через две недели после того, как новый личный секретарь приступил к исполнению своих обязанностей, его пригласили к себе Гораций Вильсон и Уоррен Фишер для весьма странного разговора. По словам Томаса, оба они были очень недовольны министерством иностранных дел и Робертом Ванситтартом ‑ постоянным заместителем министра иностранных дел, ранее работавшим личным секретарем у Болдуина. "Они сказали мне, ‑ рассказал впоследствии Томас, ‑ что Ванситтарт ‑ паникер, что он мешает попыткам правительства завязать дружеские контакты с диктаторскими странами и что он имеет очень большое влияние на Антони Идена. По этой причине они активно поддержали идею, чтобы я, которого Гораций Вильсон хорошо знает, стал парламентским личным секретарем в министерстве иностранных дел, ибо это даст мне возможность помочь им навести мост между Даунинг‑стрит, 10 и министерством иностранных дел и обеспечить лучшее взаимопонимание между двумя учреждениями". Томас отказался действовать за спиной у своего шефа.
В конце 1937 года Иден получил убедительное свидетельство того, что Чемберлен намерен решать крупнейшие внешнеполитические проблемы помимо своего министра и даже не ставя его в известность. В октябре в Форин оффис состоялся обед в честь премьер‑министра Югославии, на который был приглашен и Уинстон Черчилль. Последний был свидетелем того, как во время обеда Галифакс мимоходом обронил, что он едет в Германию с "неофициальным визитом". "Галифакс сказал, ‑ пишет Черчилль, ‑ что Геринг пригласил его в Германию со "спортивным визитом" и что у него есть надежда встретиться с Гитлером. Он отметил, что говорил об этом с премьер‑министром, который очень одобрил такую поездку, и потому он, Галифакс, принял приглашение". У Черчилля создалось впечатление, что Иден был неприятно удивлен и огорчен этим известием. Действительно, поездка Галифакса была организована даже без его ведома.
Охотничья выставка была лишь предлогом. В действительности Галифакс от имени английского правительства вел важнейшие переговоры с Гитлером. 19 ноября 1937 г. он обсудил с фюрером программу достижения всеобъемлющего англо‑германского соглашения. Собеседники обменялись уверениями в том, что их правительства занимают неизбежно враждебные позиции в отношении СССР. Затем Галифакс одобрительно отозвался обо всем, что до сих пор было проделано германским фашизмом в области внутренней и внешней политики. Англия стремится к сближению с Германией, сказал он, с тем чтобы затем обе страны совместно с Италией и Францией реорганизовали международные отношения в Европе.
Гитлер потребовал ликвидации Версальского мирного договора и припугнул английское правительство "игрой свободных сил", то есть войной. Галифакс заявил о готовности Англии "исправить ошибки Версаля" за счет Данцига, Австрии и Чехословакии. Желательно только, чтобы все это было осуществлено без войны, что означало ‑ путем договоренности с Англией. Тогда Гитлер заметил, что Англии следовало бы вернуть германские колонии. Это требование не застало Галифакса врасплох. Он ответил, что, по мнению Чемберлена, колониальный вопрос "может быть разрешен как часть генерального разрешения всех трудностей".
Таким образом от имени английского правительства Гитлеру было дано согласие на "урегулирование" с Австрией, Чехословакией и Польшей и в принципе ‑ на возврат германских колоний. Галифакс настаивал на скорейшем начале переговоров о заключении общего англо‑германского соглашения. Гитлер уклонился от определенного ответа. Он видел, что политика "умиротворения" ведет к изменению баланса сил в пользу Германии и чем дальше будут отодвигаться переговоры с Англией, тем более прочными будут позиции Германии в таких переговорах.
Можно себе представить возмущение Идена, когда он узнал о содержании "охотничьих" бесед Галифакса в Германии. Получалось, что министра иностранных дел отстранили от решения важнейших международных проблем.
После возвращения Галифакса английское правительство приступило к разработке конкретных предложений по всем аспектам "общего урегулирования" с Германией. В январе 1938 года уже был готов сводный документ, в котором были суммированы соображения различных департаментов к предстоящим переговорам. Эти соображения касались проекта западного пакта, ограничения вооружений, возвращения Германии в Лигу Наций, проблем Австрии и Чехословакии. Документ говорил также о "реорганизации Центральной Африки", чтобы удовлетворить колониальные требования Германии. Намечалось решение кардинальных проблем.
Позиция Форин оффис, то есть Идена, состояла в том, что рассмотрение колониального вопроса не должно иметь места до того, как будет начато обсуждение других аспектов "общего урегулирования", и что заранее не должно быть признано право Германии на возврат ей колоний. 24 января 1938 г. вопрос рассматривался комитетом по внешней политике английского правительства. В связи с этим в дневнике Кадогана появилась запись: "Иден не критиковал и поступил правильно. Сделал только одно замечание (и премьер‑министр согласился с ним), что если мы пойдем на уступки в вопросе о колониях, то только если эти уступки составят часть общего урегулирования (подчеркнуто Кадоганом. ‑ В. Т.)". 31 января Иден, Чемберлен, Вильсон и еще два крупных чиновника из Форин оффис вновь возвращаются к плану предстоящих переговоров с Гитлером. Чемберлен предлагает "сделать большой жест" и вернуть Германии Танганьику. Через месяц Невиль Гендерсон ‑ посол Англии в Берлине изложил Гитлеру английские предложения об удовлетворении его колониальных аппетитов за счет Центральной Африки. Но, как доносил посол, тот "не проявил никакого интереса к предложениям о новом колониальном режиме в Африке".
Поведение Гитлера объяснялось просто. Он намеревался превратить в германские колонии территории ряда стран, расположенных к востоку и югу от Германии. Германия предполагала колонизировать Европу и меньше интересовалась Африкой, чем думали в Лондоне. Позднее Иден запишет, что еще в 1936 году он считал, что "Гитлеру нужны были колонии в Африке не как источник получения сырья и места для колонизации, а по соображениям мощи и престижа".
Новый, 1938 год начался для Форин оффис с того, что убрали Ванситтарта. Но, хотя широко распространена версия, будто это сделал Чемберлен, в действительности то была скорее работа Идена.
Существует мнение, что Ванситтарт не устраивал Чемберлена, ибо был противником политики "умиротворения". Это не так. Ванситтарт был известен своими антигерманскими настроениями. Он питал твердое убеждение, что Гитлер надувает английское правительство и ни одному его слову верить нельзя. Но из такой посылки Ванситтарт не делал вывода о необходимости изменения политики. Он был за соглашение с агрессивными странами, за их "умиротворение", но требовал осторожности, перестраховки, опасаясь, как бы Германия и Италия не надули своих "благодетелей".
Нет сомнений, что своих шефов Ванситтарт не устраивал не потому, что придерживался иных политических концепций, а что был сильной, волевой личностью, с установившимися взглядами на внешнеполитические проблемы. По своему положению постоянного заместителя министра иностранных дел он не только мог, но и обязан был давать советы и заключения своему министру, а время от времени и премьер‑министру по всем проблемам, относящимся к компетенции Форин оффис. Обладая широкой эрудицией, большим умом и политическим чутьем, такой человек, разумеется, не мог прийтись по вкусу ни Идену, ни Чемберлену. Ванситтарт представлял начальству пространные, с обилием аргументов записки. При обсуждении тех или иных вопросов он упорно отстаивал свое мнение.
Ванситтарт безусловно был сильнее своих министров, а это нравится далеко не всякому шефу. Да и как могло нравиться Идену, когда во время заседаний некоторые члены кабинета ворчали, что он "поет с голоса" своего заместителя. Если глава Форин оффис призывал к осторожности в переговорах с Германией, кое‑кто поговаривал, что внешнюю политику делает не столько Иден, сколько Ванситтарт.
Еще в 1936 году Иден пришел к мысли, что лучше убрать этого человека из министерства куда‑нибудь подальше. Он договорился с Болдуином о назначении Ванситтарта послом в Париж. Это был весьма важный и почетный пост. Но Ванситтарт отказался от предложения. Иден просил Болдуина (который тогда еще был премьер‑министром) повлиять на него, но нажим на Ванситтарта не подействовал.
Иден пришел к выводу, что нужно убрать своего заместителя при любых условиях. Задача облегчалась тем, что тогдашний премьер был того же мнения. Чемберлен настаивал на удалении Ванситтарта, но, как пишет Иден, "одного этого было бы недостаточно, если бы я не чувствовал, что это даст и другие положительные результаты".
Иден решил назначить вместо Ванситтарта его помощника Александра Кадогана. Кадоган был тоже умен, эрудирован, трудолюбив, но держался скромно, ненавязчиво. Он уже несколько лет работал вместе с Иденом, и тот считал его своим человеком. Как обнаружилось через несколько десятилетий, когда были опубликованы дневники Кадогана, он не был "чьим‑либо" человеком, а просто делал карьеру, приноравливаясь к характеру любого начальника. И всех их в равной степени презирал. "Слабоумные пустомели! ‑ писал Кадоган в дневнике. ‑ Занимающиеся саморекламой безответственные дурачки! Как я ненавижу (подчеркнуто Кадоганом. ‑ В. Т.) членов парламента! Они воплощают в себе честолюбие, предрассудки, бесчестие, корыстолюбие, беззаботную безответственность, злобную лживость". Таково мнение об английских политических деятелях человека, всю жизнь проработавшего на высоких постах в Форин оффис, бывшего постоянным заместителем у таких министров иностранных дел, как Иден, Галифакс и Бевин, и регулярно общавшегося с премьер‑министрами ‑ Болдуином, Чемберленом, Черчиллем и Эттли.
Итак, было объявлено о назначении Александра Кадогана постоянным заместителем министра иностранных дел и о "повышении" Ванситтарта. Для этого был изобретен никогда ни ранее, ни позже не существовавший пост главного дипломатического советника при министре иностранных дел. В его задачу входило "давать советы министру по всем основным вопросам политики, относящимся к иностранным делам, которые будут переданы ему для этой цели". Формулировка емкая. Министр мог и не передавать такие вопросы на заключение своему главному советнику. И этой возможностью Идеи пользовался. Должность превратилась в синекуру для Ванситтарта. Основной поток дел шел мимо него снизу, из отделов, через Кадогана к Идену; лишь отдельные документы для приличия посылались Ванситтарту. Его редко приглашали на совещания высших чинов министерства. Он занимал кабинет, обычно принадлежавший постоянному заместителю, но не имел в своем распоряжении никаких помощников и сотрудников. По любому документу, который попадал к Ванситтарту, он готовил подробную записку, анализируя все "за" и "против". Иден и другие, кому предназначались такие записки, отмахивались от советов Ванситтарта, чему скрытно, но упорно способствовал Кадоган, питавший к нему лютую ненависть. Упорный был человек Ванситтарт; он выносил это положение до 1941 года, когда все же вынужден был удалиться в отставку.
Итак, Иден сделал своей правой рукой Кадогана, безусловно зная, что тот является убежденным сторонником политики "умиротворения" агрессивных стран. Это было особенно важно, учитывая ключевую роль занимаемого Кадоганом поста.
Постоянный заместитель министра в Форин оффис отвечает за обеспечение эффективного функционирования министерства, он несет ответственность перед парламентом за расходование средств, отпускаемых министерству, дает рекомендации о продвижении или увольнении сотрудников, принимает послов иностранных держав. Наиболее важная его обязанность ‑ давать советы министру по всем вопросам внешней политики. Выполняя эту обязанность, заместитель формирует мнение и позицию своего политического руководителя по всем аспектам международных отношений. В случае, когда министром становится человек неподготовленный, малосведущий в международной жизни (например, Эрнест Бевин после второй мировой войны), он, по существу, является рупором постоянного заместителя и других старших чиновников министерства. Во многих случаях заместитель, не докладывая министру, дает прямые распоряжения отделам министерства или посольствам. У него сосредоточивается вся корреспонденция, поступающая от английских представительств за рубежом, от иностранных посольств в Лондоне и из отделов министерства. Заместитель определяет, какие из этих материалов будут посланы шефу и другим членам кабинета.
Естественно поэтому, что смена постоянного заместителя английского министра иностранных дел не прошла незамеченной. Германское посольство в Лондоне старалось понять, что скрывается за назначением Кадогана. Собрав информацию по этому поводу, поверенный в делах Верман сообщил в Берлин: "Каких‑либо определенных изменений в курсе внешней политики Англии в результате этих перемен в министерстве иностранных дел наверняка не следует ожидать в настоящее время, поскольку, как кажется, взгляды Кадогана в большой степени совпадают со взглядами Идена". Прогноз оказался верным.
Не успел Идеи разобраться, стало ему легче от произведенных перемещений или нет, как он сам оказался вынужденным покинуть Форин оффис.
Впервые возможность отставки Идена возникла в январе 1938 года. Сильно устав, Иден отправился отдохнуть на средиземноморское побережье Франции. Это тоже английская традиция. Политические деятели побогаче ‑ Бивербрук, Болдуин, например, имели собственные виллы на французской Ривьере; те, кому средства не позволяли подобную роскошь, устраивались на временной, но тем не менее регулярно практикуемой основе. И на этот раз поблизости здесь отдыхали Уинстон Черчилль и Ллойд Джордж. Трое встречались, беседовали о политике. Иден играл в теннис, занимался греблей.
Отдых был приятным и спокойным, пока утром 14 января не последовал телефонный звонок из Лондона. Кадоган сообщил, что нагрянули события, о которых нельзя рассказать по телефону. Они требуют немедленного возвращения в Лондон. Вечером Иден выехал в Париж. Из‑за плохой погоды пришлось и дальше следовать поездом, в проливе штормило, и судно‑паром, получив повреждения, пришвартовалось в Фолькстоне.
На причале уже ожидали Кадоган с помощником, которые привезли кучу важных документов. Знакомясь с ними в поезде, Иден сразу же понял, что его вызвали не зря. Оказывается, в отсутствие министра иностранных дел на имя Чемберлена было получено важное послание от президента США Франклина Рузвельта. Выражая тревогу по поводу быстрого ухудшения международных отношений, Рузвельт подчеркивал, что ряд малых и средних европейских государств начинает ориентироваться на сближение с агрессивными странами. Эта тенденция может привести к утрате демократическими странами своего влияния, и поэтому ее необходимо как можно скорее пресечь.
Президент предложил одновременно с усилиями английского правительства договориться с Германией и Италией созвать конференцию, которая "подготовила бы для всех правительств предложение, приглашающее их принять важные принципы, подлежащие соблюдению в международных отношениях. Принципы эти должны предусматривать сокращение вооружений, равный доступ к сырьевым материалам и соблюдение законов войны. Относительно Версальского мирного договора президент заявил, что "некоторые несправедливости послевоенной системы мира могут быть устранены". Рузвельт предупредил английского посла в Вашингтоне Рональда Линдсея, что ожидает ответ не позднее 17 января, и если он будет положительным, то немедленно приведет свой план в исполнение.
Акция весьма многозначительная! Без сомнения, президент США лучше, чем лондонские и парижские политики, разглядел, в каком направлении развиваются международные отношения. Однако Рузвельт не имел в виду в те дни организацию коллективного отпора агрессорам. Он рассчитывал наладить с ними новое "всеобщее урегулирование", но под эгидой не Англии, как хотел Чемберлен, а США. Президента не смущало то обстоятельство, что официальной американской политикой был тогда изоляционизм. Он намеревался энергично вмешаться в европейскую и мировую политику, перехватить у англичан инициативу сговора с агрессивными странами и оформить этот сговор усилиями американского правительства; отсюда его готовность изменить версальско‑вашингтонскую систему (в известных пределах, конечно) в пользу Германии, Италии и Японии.
Получив американское предложение, Чемберлен и не подумал вызвать Идена, чтобы обсудить возможную позицию Англии. Более того, зная, что министр иностранных дел вот‑вот возвратится, он не стал его дожидаться и, не посоветовавшись с членами кабинета, послал президенту не просто отрицательный, но резко отрицательный ответ.
Чемберлен писал, что он сам прилагает усилия достичь соглашения с Германией, а в настоящее время особенно с Италией, поэтому он готов признать де‑юре захват ею Эфиопии. Поскольку предложение президента идет вразрез с английскими усилиями, ему, по мнению Чемберлена, следует отложить свой план.
Этот ответ ушел в Вашингтон 13 января, Рузвельт ожидал его лишь к 17‑му, а Иден вернулся 15 января.
Если отбросить избитые фразы дипломатической вежливости, которых в данном случае было не так уж и много, то послание Чемберлена означало: не лезьте в наши дела. Такая категорическая позиция объяснялась тем, что Чемберлен, относившийся к Америке и американцам с нескрываемой антипатией, несомненно, недооценивал возраставшую роль США в международных отношениях.