Иден тоже не хотел, чтобы американцы перехватили у англичан руководящую роль в европейской политике, но он страшно встревожился, когда увидел, что ответ Чемберлена составлен в таких выражениях, которые чрезвычайно осложнят англо‑американские отношения и затруднят возможность наладить сотрудничество с США (если возникнет такая необходимость) в решении европейских дел. А что касается Дальнего Востока, то там без Америки Англия явно была не в состоянии предпринять что‑либо в защиту своих интересов.
Иден был крайне возмущен. Его шеф демонстративно пренебрегает им и за его спиной принимает решения, по которым непременно требуется мнение министра иностранных дел. Подстегиваемый репликами своего заместителя Крэнборна и укоризненными взглядами Кадогана, Иден направился 16 января в Чекере (это было воскресенье) и стал настойчиво объяснять Чемберлену возможные отрицательные для Англии последствия его ответа Рузвельту. Здесь впервые он применил угрозу отставки. По настоянию Идена в Вашингтон ушли телеграммы, призванные смягчить впечатление от ответа Чемберлена. Но они не ввели Рузвельта в заблуждение; он отложил свой план.
Чемберлен уступил Идену в деталях, касавшихся, по существу, лишь оформления отказа от американской инициативы, но одновременно пришел к решению избавиться от неприятного министра. Это и было вскоре осуществлено в связи с намерением Чемберлена начать официально переговоры с Италией об "общем урегулировании".
Из опубликованных дневниковых записей Чемберлена известно, что еще в августе 1937 года он направил Муссолини личное письмо. Тщеславный премьер любил такую переписку и был счастлив, когда получал ответ, подписанный фашистским главарем. "Я не показал свое письмо министру иностранных дел, ‑ гласит запись в дневнике, ‑ ибо у меня было чувство, что он заявит против письма возражения". На этот счет Рис‑Могг замечает: "Когда он стал премьер‑министром, он усвоил привычку обманывать своего министра иностранных дел".
Невестка Невиля Чемберлена (жена его покойного брата Остина) вдруг стала важной дипломатической персоной. Она выполняла роль посредника, передавая письма Чемберлена, адресованные Муссолини, итальянскому министру иностранных дел Чиано и получая на них ответы. Характерно, что, как явствует из записи Чиано в дневнике, леди Чемберлен часто появлялась в его кабинете с итальянским фашистским значком.
Чемберлен торопился начать переговоры с Италией по широкому кругу вопросов. Он пытался оторвать ее от Германии и ради этого готов был признать захват Эфиопии.
17 февраля 1938 г. Невиль Чемберлен записал в дневнике: откладывать переговоры "означало бы убедить Муссолини, что он должен считать переговоры с нами несостоявшимися и действовать соответственно... Итальянское общественное мнение будет крайне возбуждено против нас... Две ‑диктаторские страны получат стимул для более тесного сближения. Последние остатки независимости Австрии будут утрачены, Балканские страны почувствуют себя вынужденными обратиться в сторону своих могущественных соседей. Чехословакия будет проглочена. Франция должна будет или подчиниться гегемонии Германии, или воевать: в последнем случае мы почти наверняка будем втянуты в войну. Я не могу взять на себя ответственность и допустить эту серию катастроф". Такова была концепция Чемберлена за три дня до отставки Идена.
Приведем интересный, на наш взгляд, анализ этой концепции, данный Рандольфом Черчиллем более четверти века спустя. "Кажется, что в этой краткой дневниковой записи, ‑ пишет он, ‑ имеется по меньшей мере шесть неверных предположений. Чемберлен утверждает, что шесть несчастий обрушатся на нашу страну, если ему помешают срочно начать переговоры с Муссолини: 1) "...две диктаторские страны получат стимул для более тесного сближения". Хотя Чемберлен и настоял на своем и провел переговоры, тесное сближение этих стран произошло. 2) "...последние остатки независимости Австрии будут утрачены". Это случилось через двадцать два дня. 3) "...Балканские страны почувствуют себя вынужденными обратиться в сторону своих могущественных соседей". Они это сделали. 4) "...Чехословакия будет проглочена". Она была проглочена с помощью Чемберлена. 5) "...Франция должна будет или подчиниться гегемонии Германии, или воевать". Франция сделала и той другое. 6) "...в последнем случае мы почти наверняка будем втянуты в войну". Мы были втянуты". Таким образом, история опрокинула все основные посылки Чемберлена и его единомышленников. Но для этого потребовалось испытание их временем.
Нужно ясно представлять себе, что Иден тоже был за переговоры с итальянцами для тех же целей, то есть для целей "умиротворения". Но в отличие от Чемберлена он настаивал, чтобы Рим до открытия официальных переговоров (неофициальные уже велись, а разница между неофициальными и официальными переговорами не всегда очень велика) продемонстрировал свою готовность держать слово и выполнил данное ранее Лондону обещание относительно вывода так называемых итальянских "добровольцев" из Испании. Таким образом, расхождения между Чемберленом и Иденом касались сугубо тактического момента и не затрагивали стратегию политики Англии в отношении Италии. Однако оскорбительно‑пренебрежительное отношение премьер‑министра к своему министру иностранных дел, его демонстративное стремление осуществлять внешнеполитические акции за спиной последнего делали положение Идена невыносимым.
Дело осложнялось тем, что итальянцы знали, как относится Чемберлен к главе Форин оффис. Знали, ибо поручали копии всех важных документов, поступавших в английское посольство в Риме. Среди младших сотрудников посольства был один итальянец, который за крупное денежное вознаграждение поставлял министерству иностранных дел Италии ценнейшую информацию. Чиано не преувеличивал, когда заметил в дневнике: "Мы читаем все, что англичане посылают". Об этом успешном шпионаже англичане узнали только в 1944 году, но агент остался безнаказанным, поскольку он был итальянским подданным.
Другим надежным источником информации для Муссолини была секретная связь между близким к Чемберлену сотрудником аппарата консервативной партии неким Джозефом Боллом и средним чиновником итальянского посольства в Лондоне. Впоследствии Болл получил рыцарское достоинство "за услуги, оказанные стране". Утверждают, что Иден знал о таком канале связи, но не придавал ему значения. А напрасно!
В этих условиях не приходится удивляться дерзости итальянского посла Гранди, который в ответ на одно из приглашений Идена посетить его заявил, что очень занят, ибо у него назначена игра в гольф.
Отказавшись встретиться с Иденом 16 и 17 февраля, Гранди, однако, нашел время для встречи с секретным агентом Чемберлена, который, по словам посла, с октября 1937 года действовал в качестве прямого звена связи между ним и Чемберленом. "У меня с этим агентом, ‑ писал Гранди, ‑ были почти ежедневные контакты с 15 января". Так была организована встреча Гранди с Чемберленом 18 февраля 1938 г.
Чемберлен хотел провести ее один на один, но Иден настоял, чтобы встреча состоялась втроем. Она характерна тем, что Чемберлен принял все итальянские условия: обещал признать захват Эфиопии, предоставить Италии заем в 25 млн. ф. ст. и явиться самолично в Рим для встречи с Муссолини. В дипломатической истории нет подобных прецедентов, когда премьер‑министр вместе с иностранным послом открыто выступают против собственного министра и, солидаризируясь с первым, отводит все соображения второго.
Но еще более невероятное произошло вечером того же дня. Гранди сообщает, что после переговоров на Даунинг‑стрит Чемберлен направил к нему своего связного. Как было условлено, они встретились в обычном лондонском такси. Агент передал, что "Чемберлен шлет Гранди свои сердечные поздравления", что премьер‑министр "согласен с тем, что говорил посол", "все это было очень полезно для него" и "он уверен, что на следующий день все пойдет хорошо".
Своими действиями премьер‑министр фактически уже освободил Идена от исполнения его обязанностей, и тот вынужден был заявить об отставке. Позднее Дафф Купер рассказал о позиции Чемберлена во время обсуждения этого вопроса на заседании кабинета: "Давая своим коллегам понять, что он, так же как и все они, стремился отговорить Идена от отставки, Чемберлен на деле был полон решимости избавиться от него и секретно уведомил итальянского посла, что надеется добиться этого".
В конце концов отставка Идена состоялась. Далеко не все члены правительства понимали, в чем дело, но поддержали Чемберлена. Лорд‑канцлер Хэйлмен выразил мнение большинства своих коллег ‑ членов кабинета, когда писал своему сыну: "Я не могу сказать тебе, почему Антони подал в отставку, потому что я сам не могу этого понять". Это естественно. Ведь "расхождения между Чемберленом и Иденом касались не более чем деталей: сроков переговоров с Италией", ‑ замечает Томпсон. По такому пустячному поводу пост министра не покидают! Обсуждение в кабинете было длительным, и в конце кто‑то из министров, принимая лицемерную позицию премьера за чистую монету, предложил с целью сохранить Идена в правительстве позволить ему вести переговоры с Италией так, как он считает правильным. Чемберлен, опасаясь, что это повлечет за собой компромисс, игнорировал сделанное предложение и сказал Идену: "В таком случае вы пришлите мне письмо (об отставке. ‑ В. Т.)".
Следует иметь в виду, что Идену и английской буржуазной историографии не просто выгодно, но и крайне необходимо представить дело так, будто отставка Идена была вызвана принципиальными политическими мотивами. Это нужно для поднятия его престижа, для реабилитации консервативной партии. Однако факты, как говорится, лежат на поверхности и позволяют без особого труда установить истину.
Обстоятельства отставки Идена свидетельствуют, что он совсем не стремился уйти, а Чемберлен очень хотел, чтобы он ушел. В целях давления на Идена премьер и его ближайшее окружение изобрели версию, что ему нужно уйти в отставку или по крайней мере отстраниться на время от дел в связи с якобы плохим состоянием здоровья. Внешний вид Идена, прекрасно отдохнувшего месяц назад на Ривьере, наглядно опровергал такую выдумку, но не смущал ее авторов. Джон Саймон 18 февраля явился к Идену, долго говорил о посторонних вещах, а под конец заявил: "Побереги себя, Антони. У тебя усталый вид. Ты уверен, что здоров?" Иден заверил "заботливого" старшего коллегу, что чувствует себя превосходно.
Этим, однако, дело не кончилось. Саймон вскоре встретился с личным секретарем Идена Томасом, поведал ему, что любит Идена, как собственного сына, и очень встревожен, наблюдая за его поведением на заседаниях кабинета; он пришел к выводу, что "Идеи болен и физически, и психически". Шестимесячный отпуск дал бы возможность ему восстановить свое здоровье, и очень важно, чтобы Томас поехал вместе с ним. А в течение этого времени он, Саймон, и его коллеги по кабинету сохранят за Иденом его пост и присмотрят за внешней политикой". Томас ответил, что его шеф только что вернулся после отличного отдыха на юге Франции и его здоровье в наилучшем состоянии. Однако Саймон настаивал, уверяя, что "все теперь находится в руках Томаса". Он умолял его быть благоразумным и увезти Идена подальше. Томас не согласился, будучи всегда лояльным в отношении своего шефа.
Затем обработкой Томаса занялся Гораций Вильсон, сообщив ему по телефону, что "все уже решено и Антони подает в отставку по соображениям здоровья". После этого многозначительно добавил: "Так будет лучше для него и, что более важно, так будет лучше для вас, если вы убедите его поступить таким образом".
20 февраля 1938 г. Иден направил Чемберлену письмо об отставке. Последний абзац письма должен был успокоить лидера консерваторов. "Разрешите мне, ‑ писал Иден, ‑ закончить личной нотой. Я никогда не забуду помощь и советы, которые вы всегда с такой готовностью давали мне, и до того как стали премьер‑министром, и после. Наши расхождения во мнениях, каковы бы они ни были, не могут ни вычеркнуть это из памяти, ни повлиять на нашу дружбу". Что это ‑ обычные пустые слова формальной вежливости, весьма популярные в английской политической жизни, или программа отношений на будущее, заверение в полной благонадежности?
Дебаты в палате общин должны были дать ответ на этот вопрос. По существующей традиции член правительства, подающий в отставку, имеет право и возможность выступить перед палатой общин с разъяснением и обоснованием своей позиции. Уинстон Черчилль, недовольный тем, что правительство не включило его в свой состав, а также по причине уступчивости Чемберлена Гитлеру и Муссолини, решил, что отставка Идена даст возможность повести атаку на кабинет. Поэтому накануне выступления Идена в палате общин Черчилль послал ему письмо, содержавшее совет не щадить своих коллег во имя интересов страны.
Однако Иден отнюдь не собирался организовывать и возглавлять поход против правительства Чемберлена. Он хотел уйти с достоинством, но тихо и спокойно, не раздражая руководящую партийную и правительственную верхушку. Поэтому и его выступление в палате общин было мягким, неопределенным, уклончивым. Оно явно разочаровало депутатов парламента, и особенно тех, кто с сомнением и критически относился к политике "умиротворения".
Никто из членов кабинета не солидаризировался с Иденом. Вместе с ним подали в отставку лишь его заместитель Крэнборн, парламентские личные секретари Идена и Крэнборна ‑ Томас и Патрик, а также парламентский секретарь департамента внешней торговли Рональд Три. Считается общепризнанным, что выступление в парламенте Крэнборна по мотивам своей отставки было более определенным и боевым, чем речь Идена.
Представители оппозиции попытались использовать прения для атаки на внешнюю политику правительства. Их выступления были намного острее речи Идена, но бессодержательность и неопределенность его выступления серьезно ослабляли возможности для критики Чемберлена. Премьер‑министр в своем ответе настаивал, что у них с Иденом было единство взглядов на цели внешней политики, но они разошлись относительно путей их достижения. Иден не возражал, потому что это было правдой. "Остальным членам правительства, включая меня самого, ‑ продолжал Чемберлен, ‑ не кажется, что такие расхождения во мнениях... достаточно важны, чтобы побудить моего достопочтенного друга покинуть нас".
Лейбористы внесли вотум недоверия правительству Чемберлена в связи с отставкой Идена. При голосовании только один консерватор проголосовал против правительства, но это был не Иден, а Адамс. Иден, Крэнборн, Черчилль и еще полтора десятка консервативных депутатов воздержались при голосовании.
Недовольство в Англии политикой "умиротворения" росло. Ряд реально мыслящих политиков постепенно приходили к выводу об опасности линии на уступки и сговор с фашистскими державами. Эти люди ожидали, что Иден, уйдя из правительства, возглавит борьбу за изменение внешнеполитической линии. Но они сразу же разочаровались в своих надеждах.
Некоторые историки считают, что Иден не начал эту борьбу, потому что по своему характеру не был борцом. "Многие, ‑ пишет Рис‑Могг, ‑ удивлялись, почему Иден не возглавил кампанию против Чемберлена. Одна из причин безусловно заключалась в том, что не в его натуре было сделать это". Томпсон повторяет ту же мысль: "Иден по складу своего характера был органически неспособен возглавить бунт... Он принял на себя... роль весьма уважаемого, сдержанного и осторожного критика".
Эти суждения верны, но лишь частично. Крайне важно было то, что у Идена не было с Чемберленом, Галифаксом, Саймоном и их единомышленниками принципиальных политических разногласий. Об этом говорит вся деятельность Идена в области внешней политики в "национальном правительстве" до отставки, его поведение во время отставки и в последующие годы. Интересен комментарий по поводу отставки, который дал Иден три десятилетия спустя, когда история и историография уже вынесли свой окончательный приговор Чемберлену и его политике. "Перечитывая документы, ‑ пишет он, ‑ касающиеся моей отставки, я пришел к убеждению, что, если бы мне было позволено продолжать ведение переговоров с Гранди в те сроки и теми методами, которые я счел бы подходящими и которые использует обычная дипломатия, я обеспечил бы с наименьшим риском такой максимальный прогресс в англо‑итальянских отношениях, какой допустило бы настроение римского диктатора".
Таково последнее слово самого Идена. Уместен вопрос: где здесь несогласие с политической линией Чемберлена, с политикой "умиротворения"? Его нет. Что же остается? А остаются разногласия относительно техники, методов проведения этой политики в жизнь. Иден сожалеет, что ему не дали возможности осуществить замысел Чемберлена, он уверен, что смог бы успешнее реализовать его традиционными дипломатическими методами.
Мог ли Иден вести борьбу против Чемберлена, если он расходился с ним в части, касающейся техники исполнения, но не в политическом замысле? Безусловно, не мог.
Из отсутствия глубоких, принципиальных расхождений вытекал еще один мотив сдержанного поведения Идена в момент отставки и в последовавший период ‑ желание и надежда вновь вернуться в состав правительства. Это был важный мотив, побуждавший Идена к выдержке, спокойствию, к тому, чтобы ни в коем случае не обострять отношений с Чемберленом. Том Джонс, секретарь кабинета и человек весьма информированный, после одной из бесед с Иденом писал своему другу за океан: "Иден популярен в левых кругах, но он хочет оставить дверь открытой для возвращения к правым... Болдуин и Галифакс с симпатией относятся к нынешнему поведению Идена". А историк Томпсон на этот счет писал, что "многие, наблюдая за усилиями Идена вернуться этим способом в правительство, должны были удивляться, почему он в свое время ушел из него".
Таково было поведение Антони Идена после того, как ему пришлось покинуть Форин оффис. Оно в значительной степени определило и внутреннюю реакцию на его отставку. Некоторые историки, мемуаристы и биографы Идена сообщают, что в момент кризиса у дома 10 по Даунинг‑стрит собралась толпа, встретившая появление Идена аплодисментами. Однако они явно преувеличивают значение этой сцены. Против резиденции английского премьер‑министра почти всегда стоит большая или меньшая группа людей, состоящая из английских и зарубежных туристов и случайно забредающих сюда лондонцев. Всем интересно бросить взгляд на темную дверь с латунной до блеска надраенной цифрой 10 и на двух полицейских, стоящих у двери. Многие фотографируются на этом фоне. В моменты тех или иных событий толпа, естественно, увеличивается, и вряд ли следует воспринимать аплодисменты при появлении Идена как многозначительную демонстрацию. Ясно одно: реакция широкой английской общественности на уход Идена была спокойной и не поколебала положения правительства.
25 февраля Иден выступил в своем избирательном округе Лимингтоне. Его встретили приветственным пением и криками: "Призовите Идена обратно". Но речь Идена на этот раз была еще более благожелательной в отношении правительства, чем выступление в палате общин. Она понравилась Чемберлену, и он прислал Идену дружеское письмо, начинавшееся словами: "Прочтя речь, которую вы произнесли вчера перед своими избирателями, я хочу сказать вам несколько дружеских слов... Достоинство и сдержанность вашего выступления должны еще больше поднять вашу репутацию". Это был ясный совет, как Идену следует впредь вести себя.
Реакция английской прессы была спокойной: она не предсказывала изменения английской политики после отставки Идена. Консервативный официоз "Дейли телеграф" указывал, что "в основе событий не было вопроса о расхождениях принципиального характера". "Таймс", занимавшая позицию поддержки Чемберлена и германских нацистов, предсказывала "с определенной уверенностью, что отставка Идена не внесет никаких фундаментальных изменений в английские цели". Лейбористская "Дейли геральд" сделала верный прогноз: "При осуществлении политики Чемберлена любые уступки, какими бы позорными и унизительными они ни были, будут сделаны силам международного фашизма в обмен на его обещания не совать руки в английские интересы". Газета не смогла только предсказать, что фашизм не сдержит своего обещания.
В фашистских странах, где газеты, особенно итальянские, вели кампанию против Идена, его отставка была встречена приветствиями и поздравлениями в адрес Чемберлена. Одна из итальянских газет дала информацию под заголовком: "Они убрали труп с Даунинг‑стрит".
Но Иден далеко не был политическим трупом. Ему везло с самого начала, повезло и теперь, причем повезло крупно. Уйдя в отставку в феврале 1938 года, Иден создал себе репутацию (пусть необоснованную) противника политики "умиротворения" и сторонника энергичного отпора агрессивным державам, расчистив себе тем самым путь к участию в правительстве в годы второй мировой войны, и получил возможность в конце концов (в 1955 г.) стать премьер‑министром Англии.
"Драма отставки Идена, ‑ пишет Рандольф Черчилль, ‑ его "сломанная карьера" сняли с него ответственность за все преступления десятилетия Макдональда ‑ Болдуина, за которые он в действительности был ответствен ничуть не меньше, чем Макдональд, Болдуин, Хор, Саймон и Галифакс. Когда через несколько лет выражение "умиротворение" (впервые употребленное Иденом для определения дипломатического искусства) превратилось в грязное слово, Иден в глазах публики был святым благодаря своей отставке. Хотя он, конечно, не планировал этого, именно отставка Идена в конце концов привела его... на пост премьер‑министра Англии". Эту бесспорную истину высказал и историк Тэйлор в следующих выражениях: "Иден... приобрел задним числом мифическую (подчеркнуто мною. ‑ В. Т.) репутацию человека, любящего сильные действия, и превратился в символ сопротивления политике Чемберлена". В этом заключается суть дела.
Пребывание Идена не у дел оказалось довольно коротким ‑ 18 месяцев. Он сам не рассчитывал, что ему так повезет.
Сразу же после ухода в отставку Иден уехал с женой на юг Франции. В палате общин он появился лишь через два месяца. Отставной политический деятель, вокруг которого началась возня различных лиц, желавших использовать его для противопоставления правительству Чемберлена, поторопился уехать из Лондона с тем, чтобы переждать на берегу Средиземного моря, пока уляжется шум, вызванный его отставкой. Успокоение наступило быстро, ибо вскоре внимание общественности было переключено на важные международные события. В течение полутора лет, прошедших до того, как Иден снова стал членом правительства, он много размышлял и мало выступал с речами.
В это время Идену был 41 год. Он достиг зрелости и приобрел большой опыт государственной деятельности. Иден держался со спокойной уверенностью, жесты его были тверды и решительны.
Выглядел он моложе своих лет, по‑прежнему уделял большое внимание внешности, производившей хорошее впечатление на его слушателей и особенно слушательниц.
Утверждают, что богатым человеком он не был, так как наследство получил скромное. Одно время предполагалось, что его жена Беатрис унаследовала от своего отца‑банкира 150 тыс. ф. ст. ‑ по тем временам крупную сумму. Однако в действительности ее наследство немногим превышало 20 тыс. ф. ст. В этих условиях утрата министерского жалованья, составлявшего тогда 5 тыс. ф. ст. в год, конечно, чувствительно сказалась на бюджете Иденов. От представительного дома с ливрейной прислугой пришлось отказаться. Да он и не нужен был теперь. Подрастали сыновья ‑ Симон и Николас, и им необходимо было дать образование, соответствующее традициям буржуазно‑аристократического класса. Это в Англии всегда связано с большими расходами. Было бы неправильно заключить на этом основании, что Иден оказался в стесненных материальных условиях. Ничего подобного. Он располагал достаточными средствами, чтобы вести образ жизни, принятый в аристократических и крупнобуржуазных кругах Англии.
Отставка Идена принесла ему новую популярность. Поэтому естественно, что ряд газет, предлагая ему регулярно поставлять им статьи, обещал крупные гонорары. Издательство предложило написать на весьма выгодных условиях книгу о его взглядах на внешнюю политику. Поступали заманчивые предложения и из мира бизнеса. Иден не воспользовался этими возможностями, ибо не считал для себя конченной политическую карьеру. Он надеялся когда‑нибудь вернуться в правительство.
А пока продолжалось вынужденное безделье, он отдыхал на Средиземном море, играл в свой любимый теннис и изредка обменивался письмами на политические темы с небольшим числом знакомых. От выступлений по политическим вопросам воздерживался. Он, по его собственному признанию, не хотел причинять беспокойство правительству.
Беатрис, исходя из пословицы "нет худа без добра", была довольна, что наконец у Антони оказалось достаточно времени, чтобы побыть в семье. Она смутно представляла в свое время его министерские заботы, порождавшие большую занятость, чувствовала его неприятности, с которыми он столкнулся в первые два месяца 1938 года, но глубоко вникнуть в его тревоги не хотела и не умела. Беатрис не любила политику и не интересовалась ею. Вряд ли она получила удовольствие, когда Антони преподнес ей сборник своих речей с посвящением: "Б. И. от А. И. В знак признательности за терпеливое выслушивание каждой из этих страниц". Во всяком случае, читать эту книгу ей было совсем не интересно и даже скучно.
В апреле 1938 года Иден получил письмо от Черчилля, который сообщал, что Чемберлен и Галифакс (преемник Идена на посту министра иностранных дел. ‑ В. Т.) завершили переговоры с Муссолини. "Итальянский пакт, ‑ писал Черчилль, ‑ конечно, является полным триумфом для Муссолини, который получил сердечное принятие нами произведенных им против нас на Средиземном море фортификационных работ, признание захвата им Эфиопии и творимого им насилия в Испании". Иден отвечал: "Муссолини не дает нам ничего, кроме повторения обещаний, ранее данных и им же на рушенных..." Иден в общем разделял мнение Черчилля об итальянском "достижении" Чемберлена.
В конце года английский посол в Риме лорд Перт вручил итальянскому королю свои верительные грамоты, адресованные "королю Италии и императору Эфиопии". Это означало, что достигнутое соглашение начало действовать.
Иден промолчал, когда Гитлер 12 марта 1938 г. вопреки положениям Версальского и Сен‑Жерменского мирных договоров двинул нацистские войска в Австрию и "присоединил" эту, до тех пор независимую, страну к Германии. Наступление на независимость Австрии Гитлер начал еще в бытность Идена министром иностранных дел, предприняв шаги, которые должны были облегчить захват этой страны нацизмом. И тогда Иден промолчал. По этому поводу Деннис Бардене писал: "Странно, что Иден не выступил с публичным заявлением в защиту Австрии в этот час; он не замедлил предоставить Австрию ее судьбе".
Более того, по соглашению, заключенному в Стреза в 1935 году, Англия вместе с Францией и Италией была обязана оказать поддержку Австрии, если возникнет угроза ее безопасности. Когда незадолго до отставки Идена спросили в парламенте, выполнит ли английское правительство свои обязательства по этому соглашению, он ответил, что Англия не обязана проявлять инициативу в данном вопросе и что она станет действовать лишь в том случае, если ее попросят Франция и Италия. Ответ не был правдивым, ведь Иден прекрасно знал, что Франция не проявит инициативу, а тем более не сделает этого Италия, ибо тогда Муссолини уже был союзником Гитлера. Но ответ имел и другую сторону: Гитлер тем самым был официально уведомлен, что в случае захвата Австрии он не встретит противодействия Англии, хотя к этому ее обязывали Версальский и Сен‑Жерменский мирные договоры и соглашение в Стреза.
Однако ответ Идена не вызывает удивления, если учитывать, что английское правительство давно уже отнесло Австрию к тем уступкам, которые надлежало сделать немецкому фашизму в плане его "умиротворения". Галифакс в разговоре с Гитлером дал согласие Англии на захват Австрии Германией. Когда 16 февраля вопрос об угрозе Австрии со стороны Германии обсуждался на заседании английского кабинета, Иден не предложил чтобы правительство выполнило свои договорные обязательства в отношении этой страны. Он заявил членам кабинета, что "должен будет весьма внимательно наблюдать за положением и поддерживать тесный контакт (по этому вопросу. ‑ В. Т.) с премьер‑министром". Так гласит запись в протоколе заседания кабинета.
У Идена и других руководителей министерства иностранных дел было полное единомыслие на сей счет с Чемберленом и Галифаксом. Это подтверждают циничные записки Кадогана. Поступили сведения, записывает он И марта, что "Германия двинулась против Чехословакии". И далее: "Взвесив ситуацию, в конце дня мы согласились с Галифаксом, что наша совесть чиста". Странное понятие о политической совести и чистоте! Позднее Кадоган писал Гендерсону в Берлин: "Слава богу, Австрия не путается под ногами".