– Не обращай на них внимания, Чес. Они – пустое место.
– Ты только посмотри на них. Они сидят, пускают слюни в своих широченных штанах, со своим идиотским ливерпульским акцентом. Посмотри, эти ублюдки покупают девчонкам выпивку.
– Это обычные ливерпульцы, Чес. Чего зря из‑за них париться.
– Так не годится, Пайк. Не годится. Такого нельзя позволять.
– Этой ночью, Чес, позволено все.
Чес отстает от Пайка и пытается уговорить других ребят из команды. Но все посылают его к черту.
Пьянка продолжается.
Постепенно бар пустеет, завсегдатаи расходятся. Теперь и девушки собрались уходить. Даже Ширли и Луиза.
Вы когда‑нибудь видели убитых горем ливерпульцев?
Они думали, что у них все на мази. Думали, что все пройдет без сучка без задоринки. Они уже видели, как едут к сестре Уильямса и заваливают этих девчонок на диван. Но они неправильно оценили ситуацию. Им казалось, что девчонки млеют от похоти, тогда как на самом деле девушки просто весь вечер разводили их на выпивку.
– Ой, девчонки, ну же… бросьте.
– Уже поздно. Ночь, мальчики.
– Пока, пока.
– Да вы просто шлюхи!
– Лондонские шлюхи!
Что за милый разговор, правда? Это в порядке вещей, если парни называют своих девушек шлюхами, потаскухами, суками, проститутками и так далее. Но это не дозволено двум нахальным ливерпульцам.
Уильямс и Грин теперь просто напиваются, они спустились с небес на землю. Они обозлены и обижены. А ребятам приходится терпеть вечное ливерпульское самодовольство и нытье. И тут северяне обратили свое внимание на богиню за барной стойкой – на Марти в маленьком белом платье.
Марти это не волнует. Она – бывалая штучка и знает, как справиться с похотливыми пьянчугами. Она даже бровью не ведет, но Чес уже не может сдержаться. Он подходит к ливерпульцам, чтобы поговорить, и вежливо просит их свалить.
– Мы имеем полное право здесь пить, – начинает тот, что пониже, Грин.
– Давайте, ребята, мы закрываемся, – говорит Крисси.
– Правда? Тогда почему вы, мальчики, все еще здесь?
– Это частная вечеринка.
– Нахрен. Дайте нам еще выпить.
Они крутые парни, эти ливерпульцы. Вооруженные бандиты. И никто не может указывать им, что делать.
Чес стаскивает Грина со стула. Грин сильно бьет Чеса, и тот падает на пол. Чес вскакивает, к нему присоединяется верный Ноэль.
– Только не здесь, – говорит Крисси. – Хорошо? Не здесь.
И братья Бишоп отступают. Крисси – хозяин в «Альме». К нему нужно проявлять уважение.
Теперь уже никого не осталось. Никого, кроме команды, ливерпульцев и Марти, которая помогает Крисси прибраться. Ливерпульцы никак не хотят от нее отстать, они назойливы, даже посмели предложить ей деньги за услуги. Правда, это предложение сопровождалось глупым хихиканьем. Команда больше их не трогает. Те ошибочно полагают, что это потому, что они показали свою силу и власть над этими мягкотелыми кокни. Они тут самые крутые – так думают про себя эти двое грубых напившихся ливерпульцев.
Наконец Паттерсон говорит пару слов Марти и команда уходит из бара.
Они ждут за углом, на тускло освещенной аллее, пролегающей между двух магазинов и ведущей к особняку. Они стоят здесь этой теплой ночью, все шестеро, и курят. Пайк, Паттерсон, Ноэль, Чес, Колин и Мик.
Долго ждать им не приходится.
Через пять минут на аллею выходит Марти, а Уильямс и Грин трусят за ней как два голодных счастливых пса.
– Привет, – окликает их Паттерсон, и они останавливаются.
– Все в порядке, ребята, – говорит Уильямс, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и невозмутимо, но по его лицу видно: он знает, что допустил ошибку. Его глаза округлились.
– Хорошая ночка, – говорит Чес.
– Да. – Уильямс смеется. Лицо Грина ничего не выражает. Он пытается просчитать ситуацию.
– И куда вы собрались? – ровно спрашивает Колин.
– А! Ну вы понимаете… – Уильямс смотрит на Марти. Та виновато пожимает плечами и отходит в сторону.
– Эй, ребята. Я не хотел вас обидеть, – Уильямс обращается к Чесу. – Мы ведь кореша, верно?
– Да, – отвечает Чес. Уильямс опять смеется.
Пайк ждет, когда все наконец начнется. Эта прелюдия слишком затянулась. Он хочет побыстрее разобраться, побыстрее перейти к действию. Бешенство еще не пришло к нему, только предвкушение, как у наркомана перед уколом, как Марти, призывно улыбающаяся с постели.
Сейчас.
Не сказав ни слова, Пайк делает шаг вперед и врезает кулаком Уильямсу в челюсть. Уильямс сгибается пополам, закрывая лицо руками, сквозь пальцы начинает капать кровь. Грин храбро налетает на Пайка, но тот с силой отталкивает его плечом, и Грин отлетает на стену.
– Какого хрена ты это сделал? – спрашивает Уильямс. – Я зуб потерял.
– Вот он, – с готовностью говорит Паттерсон и показывает на землю, где на каменной мостовой лежит желтый зуб.
– Спасибо. – Уильямс наклоняется, чтобы подобрать его, и Паттерсон со всей силы бьет его ногой по лицу. Уильямс беззвучно падает спиной на асфальт и больше не шевелится.
Сейчас сердце Пайка колотится часто‑часто. Ярость разгорается. Вся ночь шла к этому мигу, мигу безудержной жестокости. Ради этого он и живет, когда адреналин бурлит в крови, мысли сосредоточены, а от тела струится сила…
Грин видит, что если останется, то у него нет никаких шансов. Уильямс в отключке и не поможет, а их – шестеро против одного. Маленький ливерпулец пытается смыться. Колин и Мик хватают его и толкают обратно к ребятам. Чес замахивается и бьет его коленом по яйцам.
– Нет, – голос Грина звучит безжизненно и печально. Он идет, пошатываясь, вперед, сгибаясь все ниже и ниже, словно спускается по лестнице. Пайк окончательно сваливает его ударом ладони по затылку.
– Поехали, – говорит Паттерсон.
То, что случилось потом, было методично, безобразно и равнодушно.
То, что случилось потом, свалило Пайка больным и заставило прятаться в течение десяти лет.
То, что случилось потом, до сих пор будит Пайка по ночам, и он долго не может уснуть, потому что перед глазами стоит кровь, растекшаяся по асфальту словно нефть.
Пока Марти стояла и смотрела, они вшестером забили Тони Грина до смерти.
Глава одиннадцатая
– Она когда‑нибудь разговаривает? – спросил Пайк, сворачивая на круге с Чизвик на шоссе М‑4.
– Нет, – ответил Ноэль, – только играет в свой «Гейм Бой».[30]
Кирсти была страшненьким ребенком, с широко расставленными испуганными глазами, прямыми жирными волосами и нездоровой кожей сероватого оттенка. Ноэль сказал, что ей шесть лет, хотя на вид было меньше, да и роста она была небольшого. Пайк посмотрел на нее в зеркало заднего вида: она вся сгорбилась над своей электронной игрушкой, лицо ее освещала маленькая салонная лампочка. Вылитый кандидат в семейку Адамс;[31]впрочем, как и папаша.
– Она посадила уже кучу батареек, – сказал Ноэль.
– Как ты выносишь этот шум? – спросил Пайк, когда из игрушки раздались резкие раздражающие звуки заставки.
– К нему привыкаешь. Через некоторое время вообще перестаешь замечать.
С того времени как они забрали девочку на Шефердс‑буш, Кирсти не сказала ни слова, даже «здравствуйте».
А кто, собственно, мог получиться у такого отца, как Ноэль? Ширли Темпл?[32]
Машин на дороге в это время, ночью, было мало, и скоро они съехали с магистрали на эстакаду, которая вела их к цели. «Форд‑эскорт», набирая скорость, начал стонать и дребезжать.
– Господи, – сказал Ноэль, повышая голос, чтобы перекричать этот шум. – Дерьмовая машина, Пайки. Зачем ты ездишь на такой рухляди?
– Она меня вполне устраивает. Не вижу смысла покупать что‑либо приличное – либо разобьешь, либо утащат.
– Тебе не стыдно такую водить?
– Она так шумит только в промежутке между сорока и шестьюдесятью километрами. Как только будет больше шестидесяти, все утихнет.
– Верится с трудом.
Пайк перестроился в скоростной ряд, обгоняя грузовик, и дребезжание прекратилось. Машина опять пошла почти бесшумно.
– Нормальный ход, – продолжал Пайк, – неплохой мотор. Маленькая, поэтому удобно парковаться. Я всегда покупаю машины такого типа, убиваю их в конец, а потом опять беру что‑нибудь дешевое. Эта должна была послужить мне до отъезда в Канаду. Не вижу смысла привязываться к машине, привыкать к ней.
Пайк оглянулся на Ноэля, который рассматривал проезжающий мимо грузовик с коврами.
– Так ты собираешься мне рассказать? Или нет? – спросил он.
– Что? – Ноэль смотрел на Пайка, и тот кивнул, показав головой на заднее сиденье машины.
– Я про твой маленький лучик радости.
– Это долгая история.
– У нас уйма времени, – ответил Пайк.
– Я расскажу сокращенную версию.
– Кто мама?
– Ты ее не знаешь. Алана. Я познакомился с ней в Вегасе.
– Американка?
– Нет, из Мидлсбро.
– А что ты делал в Вегасе?
– Играл. Подумай, Пайк, каждый хоть раз в своей жизни обязательно должен потратить прорву денег в Вегасе, прежде чем умрет, разве нет? Иначе ты не жил. У меня были деньги. Мы с Чесом провернули небольшое, но замечательное дельце, правда, с душком. Оно оказалось весьма выгодным, но, в силу некоторых причин, нам пришлось на некоторое время убраться из страны и залечь на дно. Но это совсем другая история. Волшебное место эти Штаты. Мы все их исколесили. И конечно, я осел в Вегасе. Тебе надо было меня тогда видеть. Шикарный отель. Тебе сдают номер за бесценок, если думают, что ты собираешься много играть, и, знаешь, я играл как дьявол. И понеслось. Я был в списках и не имел права мошенничать. Это было потрясающе! Мой выигрыш рос быстрее, чем грибы после дождя. Меня уважали, у меня был собственный стол, где я играл в рулетку. Вот это игра! Я был мистер Бишоп. Они подавали мне машину, размещали в лучших отелях, прямо над казино. У меня были большие деньги, и их количество все росло. Вот там‑то я и познакомился с Аланой. Она взяла отпуск вместе с какой‑то девушкой с работы, а работала она в игорном доме. У нее были небольшие накопления. Девушки на каникулах пошли в отрыв. Я был в ее глазах крутым, Джеймсом Бондом. – Ноэль усмехнулся. – Я тогда купил себе белый костюм, самый лучший. Стильная стрижка, маникюр, сауна, солярий, массаж – тебе надо было меня тогда видеть, Пайки.
– Могу себе представить.
– Ну а Алана сходила от всего этого с ума. Сходила с ума по мне. Целую неделю. Это был лучший секс в моей жизни. В шикарном отеле, с большой ванной, пеной, золотыми кранами, шампанским, бифштексами, колой и Аланой… О, она была прекрасна. Маленькая пташка. Но отлично сложена. Красотка. Прекрасная маленькая грудь, прекрасное маленькое лицо. Северный акцент. Правда, говорили мы мало, не было нужды. Она была в отпуске и постоянно красовалась, наряжалась, словно мы герои какого‑то фильма.
– Не похоже, чтоб у этой истории был хороший конец, – сказал Пайк.
– Нет. Но тогда, честно скажу тебе, моему члену казалось, что он умер и попал на небеса. Знаешь, что она сказала мне в первую ночь в спальне, в одном нижнем белье – чулки и все такое – знаешь, что она сказала?
– Даже вообразить не могу.
Ноэль наклонился к Пайку и тихо сказал:
– Она сказала: «Ноэль, ты можешь делать со мной все, что захочешь… все». Представляешь?
– Нет.
– Что значит «нет»? Она сказала, что я могу делать все.
– Например?
– Ну ты знаешь, все.
– Да, ты так и сказал. Но что, все?
– Ну… – Ноэль оглянулся назад на Кирсти, потом поставил в магнитолу кассету и сделал звук погромче. Заиграл Эннио Морриконе.
– Напряги свое воображение, черт тебя побери, Пайк. Она сказала «все». У меня член стал твердым, как скала. Я имею в виду, это самое возбуждающее, что тебе могут сказать.
– Я все равно не понимаю, – сказал Пайк. – А что ты обычно делаешь?
– Ты не можешь делать все, что угодно, с любой девушкой.
– Но что делать‑то? По‑моему, если ты только не извращенец, секс есть секс. И если какая‑то краля говорит мне: «Можешь делать со мной, что хочешь», что я должен подумать? Что я могу убить ее, что ли?
– Нет.
– Ты же не имеешь в виду помочиться на нее или что‑то в этом роде?
– Да нет же, – ответил Ноэль. – За кого ты меня принимаешь?
– Ты можешь лизать ее, разжигать, ласкать руками, быть сверху, снизу, валетом, сзади, привязывать ее к кровати… Что еще?
– Ну… все.
– Ты так и сказал. Да что это такое, твое чертово «все»?
Ноэль задумался.
– Сейчас я начинаю задумываться над этим… Я не знаю. Я только помню, что в тот момент решил, что это самые возбуждающие слова на свете.
– А когда до дела дошло, что ты вытворял?
– Я думаю, все, что ты сказал до этого…
– То есть то, что ты обычно делаешь, – терпеливо сказал Пайк.
– Наверное, да… Подожди минутку, ты пропустил «черный ход»!
– Это еще что?
– В задницу, – сказал Ноэль.
– Ты что, любитель?
– Да нет, не то чтобы. Я просто думаю, что это звучит вызывающе, знаешь. Представь, что кто‑то разрешает тебе сделать так… это возбуждает.
– Так ты делал это с Аланой?
– Нет. Она не разрешила. Сказала, что это отвратительно.
Пайк расхохотался. Так он не смеялся уже очень давно. Это было заразительно, и Ноэль присоединился к нему.
– Я и не настаивал, – добавил Ноэль, потирая лысину. – Меня это особо не волновало. Но честно говорю тебе, это была лучшая неделя в моей жизни.
– И чем все кончилось?
– Я остался без денег, а Алана забеременела. Эта глупая корова не пила таблеток.
– А ты не догадался спросить?
– Она сказала, что я могу делать все, разве нет?
– Ну ты и тупица.
– Мы попытались что‑то склеить, приехав в Лондон. Застряли здесь на год. Но Шеферд‑буш далеко не Лас‑Вегас. Здесь нет никакой магии. Она перестала следить за своей внешностью, мой белый костюм стал серым, и мы поняли, что больше не хотим видеть друг друга. Она убралась восвояси вместе с Кирсти.
– Так почему сейчас девочка у тебя?
– Полгода назад Алана появилась у меня на пороге вместе с Кирсти. Сказала, что у нее появился новый парень, он хочет создать свою собственную семью, а Кирсти ему не нужна. Так она оказалась у меня на шее. Господи! Я и не знал, как это тяжело – растить ребенка. Отвезти ее в школу, забрать из школы, купить обувь, отвести к доктору. И так без конца. Единственное, что ее оживляет, – это чертов «Гейм Бой» и «Супербратья Марио».
Пайк понятия не имел, кто такие супербратья Марио, и не собирался выяснять. Он почувствовал себя старым. Было ощущение, что он не знает, чем живет сейчас молодежь. Он безнадежно отстал. Пайк как бы выпал из времени. В Канаду? А что Канада? Страна мечты, сказочная страна из книжки.
– Ноэль.
– Что?
– По крайней мере, у тебя есть она. По крайней мере, у тебя есть, ради чего жить.
Но Ноэль просто рассмеялся.
Так они и ехали в Суиндон. Ноэль слушал музыку из фильмов и ему понравилось, даже Филипп Гласс. Наблюдая за размытыми очертаниями проносящихся огней, загипнотизированный ритмом, он увлекся.
– А это ничего, – говорил он, кивая головой. – В этом что‑то есть. Просто нужно быть в таком настроении. Дидли‑дидли‑дидли‑дидли… Неплохо.
Потом Ноэль опять утратил интерес к музыке и принялся болтать, пичкая Пайка деталями своей беспорядочной жизни. Пайк не перебивал его, радуясь, что от него не требуется принимать участие в разговоре. Он старался гнать от себя все мысли о Чесе, деньгах и всей этой неразберихе.
Ему стало казаться, что машина едет сама по себе. Временами Пайк ловил себя на мысли, что он не осознает, что делает. Он не помнил, чтобы следил за дорогой или переключал передачи, не помнил, мимо чего проезжал, словно машина ехала на автопилоте. Он потерял нить рассказа Ноэля, этой бесконечной истории о всевозможных аферах, мошенничестве, жульничестве, убытках, небольших выигрышах и больших потерях, о пьяных загулах и днях, зря потраченных на наркотики и драки… И все это время рекламная брошюрка с видами Канады незваной гостьей мелькала в его мыслях: Скалистые горы, сосновые леса, Великие озера, американские сохатые среди снегов, медведи, эскимосы, Торонто ночью, омары и старые рыбачьи баркасы, скалистое побережье, королевская конная полиция…
– Мы с тобой словно герои какого‑то фильма.
Ноэль повторил это уже несколько раз, слушая музыку.
– С этой музыкой – точно как в кино.
– Неужели?
– Я сто лет в кино не ходил, – сказал Ноэль.
– А я все время хожу, – ответил Пайк.
– А как насчет футбола? Ты за это время ходил хоть раз на матч?
– Нет.
– И я давно не был. Это смешно, но уже целых два года. Когда‑то я думал, что жить без футбола не смогу, а теперь…
– Я иногда смотрю его по телевизору, – сказал Пайк.
– Футбол нельзя смотреть по телевизору, он не для этого. Футбол – это живой кайф.
– Ну уж нет, – возразил Пайк. – Футбол – это страшная досада. Проиграть у себя на поле, ну, не знаю… какой‑то деревенщине. Это все мои воспоминания, за исключением одной игры…
– 1991, полуфинал, «Арсенал», – встрял Ноэль, – на Уэмбли.
– Точно, – ответил Пайк.
Ноэль засмеялся и запел:
– Где твой двойной? Где твой двойной гол?
– Тот первый гол!
– Удар Газы.[33]
– Да. Я смотрел это по ящику. Невероятно. Даже Бэрри Дэвис поверить не мог. Когда забили первый гол, я подумал…
– Я был там, Пайки, – сказал Ноэль. – Я был там, черт меня побери. На Уэмбли. Никто не мог поверить. Мы все просто молча смотрели друг на друга… А когда забили второй гол, чтоб мне провалиться! Я никогда не забуду, как посмотрел на трибуны напротив и увидел это замершее море в красном. Это все было похоже на мечту: замершие красные и беснующиеся от восторга наши. Я будто жил ради этого момента.
– Но финал оказался испорченным, верно? – спросил Пайк.
– Да, – мрачно ответил Ноэль. – Но все равно мы победили.
– Один гол признали. Мне даже было немного жаль Клафи.
– Да, так оно и было. С тех пор я лучше ничего не видел.
Ноэль замолчал и посмотрел на Пайка.
– Эй! А ведь это здорово!
– Что?
– Обсудить игру, как в старые времена.
Теперь настал черед Пайка улыбаться. Это действительно было здорово. Он понял, что давно ничего ни с кем не обсуждал, даже такие обычные вещи, как телепередачи, фильмы, футбол, секс. Он недолюбливал Ноэля, тот вечно действовал ему на нервы. Но сейчас Дэннис был ему благодарен, он вернул его к реальности.
Для этого‑то футбол и нужен – это не просто спорт, не просто двадцать два мужика, бегающих за мячом по полю – это единение с друзьями. Ты становишься частью чего‑то, принадлежишь лагерю болельщиков, и вы – единое целое.
– Нам сюда, – сказал Ноэль.
– Не понял?
– Это наш съезд на Суиндон.
Они съехали с автострады, и очарование быстрой езды испарилось без следа. Поездка превратилась просто в «разгон‑торможение», больше нельзя было спокойно и плавно лететь. Вот и возвращение в реальный мир. Ноэль сосредоточенно давал указания, куда ехать, а Пайк сосредоточенно вел машину.
Отец Ноэля жил в безликом современном микрорайоне, застроенном муниципальными домами. Все дома были построены в расчете на одну семью, из кирпича и с деревянной отделкой под эпоху Тюдоров, и каждый дом имел общую стену со вторым таким же.
Освещение навевало ужас: все уличные фонари были повреждены, они то зажигались, то выключались. При взгляде на дома казалось, что смотришь старый мерцающий кинофильм.
Сад перед домом превратился в помойку. Среди мешков с пустыми бутылками и поломанными остатками кресла валялась пара брошенных тележек для покупок. Лужайку давно не стригли, и она вся заросла сорняками. Собаки изрыли ее вдоль и поперек, поэтому она вся была покрыта ямами и кучками.
Ноэль сразу стал серьезным и настороженным.
– Мы зайдем через заднюю дверь, – сказал он. – Звонить смысла нет. Он, скорее всего, напился до потери сознания.
Пайк обошел за Ноэлем вокруг дома, Кирсти тащилась рядом, продолжая играть в «Гейм Бой».
Ноэль остановился:
– Еще одно. Не ходи в сад за домом.
– Почему нет?
– Просто не ходи. Поверь на слово.
– Почему я не могу ходить в сад за домом?
– Около года назад у отца засорился туалет, – со вздохом начал рассказывать Ноэль, – и он применил новый способ прочистки. Наполнил унитаз бензином и кинул туда спичку. Все взорвалось к чертовой матери.
– Господи Иисусе.
– Да уж. Теперь он срет в полиэтиленовые пакеты и выбрасывает их из окна. Поэтому не ходи в сад за домом.
– Прекрасно.
– Пописать можешь в раковину, а если приспичит наложить кучу, то можешь воспользоваться туалетом миссис Уэллер, соседки. Она присматривает за отцом.
– Ноэль, нам не следовало тащить сюда ребенка.
– Знаю, но ты не оставил мне выбора. – Ноэль толкнул незапертую дверь, и они вошли.
Нашарив в темноте выключатель, он зажег свет. Яркая лампа дневного света резала глаза.
Кухня вызывала отвращение. В раковине высилась гора грязной посуды, на которой уже росла плесень. Все вокруг было заставлено кастрюлями и сковородками, полупустыми консервными банками, пластиковыми упаковками, контейнерами с содранной фольгой, окурками, коробками из‑под пиццы… Повсюду стояли пустые бутылки и пивные банки. Мешки, набитые мусором, выглядели так, словно простояли здесь всю жизнь. Пол был покрыт толстым слоем липкого желтоватого жира, с черными отпечатками следов. Как только они вошли, ноги Пайка тут же начали прилипать.
А как воняло! Запах мочи, пива, виски и протухшей еды. Животные запахи смешивались с гнилью.
Они поспешили убраться из кухни, но и в других комнатах было не лучше. С трудом верилось, что столько грязи и мусора мог наплодить один‑единственный человек. Пайк почувствовал себя грязным, словно вымазался во всем этом. Ему захотелось помыть руки и принять душ в чистой, белой, выложенной кафелем ванной.
Они нашли мистера Бишопа по звукам. Он сидел на диване в гостиной полностью одетый и громко храпел. Его стошнило, и грудь его некогда белой рубашки была заляпана рвотой вперемешку с кровью. Он выглядел лет на сто, хотя ему, наверное, и шестидесяти не было. Одет он был в черный поношенный костюм и новые дешевые кеды. Его морщинистое темно‑красное лицо покрывали рубцы и оспины. Язык, торчащий между желтых зубов, имел зеленый цвет.
Ноэль выглядел пристыженным. Нахмурившись, он сказал:
– Сейчас нет смысла его будить. Просто оставим его здесь, а с утра расспросим как следует, ладно?
– Господи. Ноэль.
Кирсти стояла в дверях, с головой уйдя в свою игру, отгородившись таким образом от окружающего мира.
Они услышали движение в кухне, и женский голос прокричал:
– Эй! Есть кто‑нибудь?
– Это мы! – прокричал в ответ Ноэль. В комнату вошла молодая женщина, держа в руках, как дубинку, длинный фонарь.
– О, здравствуй, Ноэль.
– Здравствуйте, миссис Уэллер.
– Я только решила проверить.
Ей было около тридцати, высокая, с коротко подстриженными темными волосами. На ней были потертые джинсы и мужская рубашка.
– Я услышала, как подъехала машина, и кто‑то вошел в дом. Я должна приглядывать за вашим отцом, ведь его уже раз обворовали. Все знают, что с ним легко справиться.
– Спасибо, миссис Уэллер. Но вам не следует заходить сюда просто так, это может быть опасно.
– О нет, они все трусы, убегают при первом же звуке. Обычно это шпана.
– Спасибо, что присматриваете за ним. Он этого не заслуживает.
– Я делаю, что могу, но он себе худший враг, на самом деле. Он как ребенок.
– Я не представляю, как вы миритесь с таким соседом.
– По крайней мере, он тихий, – засмеялась она.
– Кстати, познакомьтесь, – сказал Ноэль, – это Пайк… Дэннис. Старый друг.
– Приятно познакомиться. – Она пожала Пайку руку, вежливо улыбаясь.
– А это моя дочь Кирсти.
– О, так это Кирсти. – Она присела на корточки и поздоровалась с девочкой, но та ничего не ответила.
– Извините, – сказал Ноэль. – Она глуха ко всему вокруг, когда играет на этой машинке.
– Знаю. Мой Дэррен такой же. – Она выпрямилась. – Вы ведь не собираетесь здесь остаться?
– Мы останемся на одну ночь. Нужно кое о чем поговорить с папой, а сейчас это бесполезно.
– Я возьму Кирсти к себе.
– Нет, не стоит…
– Я бы вас тоже позвала, но у меня нет для всех места.
– Нет, что вы, – сказал Ноэль, и его голосу определенно не хватало уверенности. – Мы устроимся.
– Ноэль, девочка здесь не останется.
– Вы очень добры, миссис Уэллер, – сказал Пайк.
– Сара.
– Сара, – повторил Пайк.
Ноэль наклонился к Кирсти:
– Хочешь заночевать у Сары и Дэррена?
Кирсти пожала плечами.
– Она говорит спасибо, – ответил за девочку Ноэль.
Сара взяла Кирсти за плечо:
– Тогда пошли. Уложим тебя в постель.
Она вывела ее через кухню, и Пайк с Ноэлем остались наедине с храпящим телом.
– Добро пожаловать в загородную резиденцию Бишопов, – горько сказал Ноэль. – Его Светлость спит.
Он ударил отца по ноге.
– Старый пердун.
– Пошли, – сказал Пайк. – Оставь его. Пойдем напьемся?
– Да. – Ноэль уныло улыбнулся. – Яблочко от яблони…
И они пошли в бар.
Глава двенадцатая
Пайк встал в семь. Все тело ныло, и он страдал от похмелья. Ночью он практически не спал. Ноэль выделил ему кровать в комнате для гостей, а сам занял отцовскую спальню, и Пайк ему нисколечко не завидовал. Кровать Дэнниса нельзя было назвать удобной: жесткая, узкая, с нейлоновыми простынями. Но по крайней мере, хоть комната была не очень грязной. Казалось, что ее использовали как кладовую, она была забита коробками и чемоданами – все лучше, чем остатками еды и пустыми бутылками. Но запах гниения проникал всюду, и выпивший Пайк большую часть ночи пролежал без сна, испытывая зуд по всему телу и чувствуя себя грязным и замерзшим.
Когда он спустился вниз по лестнице, то увидел, что отец Ноэля все еще спит на диване. Правда, теперь он уже не сидел, а лежал на спине.
Пайк оставил его в этом положении и вышел на улицу. Еще окончательно не рассвело, было мрачное и морозное декабрьское утро. Вот и четверг наступил. Дэннис с полчасика побегал вокруг, чтобы прийти в норму. Он старался накачать в легкие побольше свежего воздуха, чтобы выветрить вонь, которая, казалось, въелась в его нутро.
После пробежки Пайк почувствовал себя значительно лучше и был вполне готов к ужасам дома Бишоп. На обратной дороге он прошел мимо нескольких магазинчиков и купил себе газету, «Дейли миррор». Читая передовицу, он позавтракал в кафе, потому что завтракать в доме Бишоп он бы не рискнул.
Почувствовав приступ жалости к Ноэлю, Пайк перед возвращением купил для него буханку хлеба и пинту молока.
Когда Пайк подошел к дому, Сара Уэллер как раз расплачивалась с молочником у входной двери. Она улыбнулась Дэннису и сказала:
– Доброе утро.
Пайк подошел ближе.
– С Кирсти не было хлопот? – спросил он, зевая.
– Никаких. Вы рано поднялись.
Сара набросила пальто прямо поверх пижамы.
– Не смог уснуть.
– Не хотите чашку чая?
– Я только что позавтракал в кафе, спасибо… Хотя, пожалуй, выпью. Еще одна мне не повредит.
Сара пригласила его внутрь.
– Дети еще спят. Это так здорово на самом деле. Дэррен больше не встает на рассвете, а я просыпаюсь. Видно, это вошло у меня в привычку.
Ее дом был образцом порядка и уюта, особенно после Бишопов. Пайк сел за стол в чистой и светлой кухне, где Сара принялась готовить чай.
– Ваш муж еще не встал? – спросил он.
– Бог его знает. Я его уже два года не видела.
– О! – Он посмотрел сзади на шею Сары.
Ему вдруг страшно захотелось прикусить эту маленькую полоску под короткими густыми темными волосами.
– А что вы хотите от старика? – поинтересовалась она, завязывая разговор.
– Мы пытаемся разыскать Чеса.
– Он приезжал сюда позавчера вечером.
– Вы с ним говорили?
– Не особо. Только поздоровались, и все. – Чайник закипел, и она разлила кипяток по кружкам.
– Он не сказал, куда собирается? – спросил Пайк.
– Нет. – Сара принесла чашки и села напротив него.
– Спасибо, вы так заботливы.
– Вы знаете, старый мистер Бишоп был вполне нормальным, пока его жена не умерла. Я въехала сюда в то же время, что и они. Нет, он, конечно, всегда выпивал, но, я думаю, ее он слушался, а когда она умерла… Может быть, он просто подумал: а ради чего все?.. Понимаете? Вы женаты?
– Нет, – ответил Пайк.
– Разведены?
– Нет.
– Вдовец?
– Нет.
– А девушка есть?
– Нет.
– С вами не просто, верно? – покачала головой Сара.
– Что?
– Вести разговор.
– Ну я не знаю…
– Вы должны немного мне помочь и поддержать беседу.
– Простите. Я… как бы это сказать, – Пайк уставился на свой чай, – я ни с кем не общался какое‑то время. Отвык… Ну вы понимаете.
– Вы сидели? – спокойно спросила Сара.