Похороны организовал и оплатил, разумеется, доктор Стингрей, потому что Клаэс совсем выпал из реальности. Он вёл себя пришибленно и тормозил, будто отходил от действия сильного снотворного. Кроме него, Оливера и рабочих из похоронного агентства, которые тащили от заказанного для перевозки за город мини-автобуса гроб и потом закапывали его, на церемонии погребения Нэми Майна никого и не было.
Даже глядя на то, как крышка гроба скрывается из вида под горстями земли, Клаэс не отдавал себе отчёта в том, что его брат умер. Сознательное восприятие закоротило.
Доставив Клаэса после похорон к подъезду его дома, Оливер повторно выразил свои искренние соболезнования. Он был очень подавлен, но действовал рационально и ответственно. Клаэс поблагодарил его, сам толком не понимая, за что именно и в честь чего весь этот траур. Оказавшись в своей квартире, он разулся, умылся, ужинать не стал, потому что не счёл себя голодным, и, не снимая уличной одежды, лёг в кровать поверх одеяла. Но сон не шёл к нему. Проведя без движений чуть больше часа, Клаэс решил, что больше этого не выдержит. Из квартиры он выскочил, как кипятком ошпаренный, босиком молниеносно миновал три лестничных пролёта и начал отчаянно барабанить кулаком в дверь самогонщика. Всё от него требующееся любезный сосед предоставил незамедлительно. Вернувшись домой, Клаэс запер дверь и развернулся к большому зеркалу в прихожей. Бабушка учила, что, невзирая ни на какие трудности, нужно продолжать жить дальше. Да, всё верно, так он и собирался поступить. Жить дальше. Клаэс сделал глубокий вдох, откупорил бутылку, не морщась, смачными глотками принял четверть содержимого, снова сосредоточился на своём отражении, но что-то пошло не так… Дыхание вдруг перехватило, как если бы кто-то с неистовой силищей дал под дых, из глаз ручьями потекли слёзы. Клаэс сполз вниз по двери. Сидя на корточках, Майн запустил пальцы в свои всклоченные лохмы, будто намереваясь выдрать их с корнем, и закусил нижнюю губу, дабы не завыть в голос, тем самым перебудив соседей. А вой и впрямь норовил вырваться наружу, корявая лапа горя сжала сердце, впившись в него длиннющими острыми когтями. Клаэс и вообразить не мог, насколько важен для него был Нэми. Запоздалое осознание произошедшего оказалось невероятно болезненным. Клаэс совершенно потерялся и не имел представления о том, как это пережить. Самогон заливался внутрь как вода, его горечь не ощущалась, а желанный эффект забвения никак не наступал.
Утром не стало легче, утром было тяжкое похмелье, утром был визит в ту же самую квартиру, утро перетекло в вечер, а затем в последующий день. Клаэс в одиночестве пил двое суток и слушал бабушкины пластинки, которыми так дорожил Нэми. Затем пришлось идти на продуктовую базу, где он уже три года проработал грузчиком. Он ведь до неё даже дошёл, но в таком состоянии, что его вырвало перед столом начальника, который отчитывал опоздавшего Майна за недозволительную непунктуальность. Узнав о Нэми, руководство немного смягчилось, отправило Клаэса домой и предоставило в его распоряжение два дополнительных выходных, чтобы у него была возможность привести себя в порядок. Но этим временем он воспользовался иным образом.
Сперва Клаэс пропил все личные сбережения, затем обратился к неприкосновенному резерву, отложенному на предстоящую в конце месяца оплату коммунальных услуг. На работу он так и не вышел, не отвечал на поступающие на домашний телефон звонки, и на базе, вероятно, в скором времени поняли, что Клаэс больше не появится. Иногда в дверь стучали, но он не подавал признаков жизни, потому как либо не хотел идти с кем бы то ни было на контакт, либо пребывал в отключке от перепитого. Не представляло сложности догадаться, кто его навещает – доктор Стингрей да парочка приятелей с работы. Однажды впустить гостя всё же пришлось, потому что с лестничной клетки продолжительное время звучали весьма убедительные угрозы снести дверь с петель в том случае, если он не откроет её. За порогом оказалась Зои. Они встречались около года, но Клаэс не относился к этим отношениям достаточно серьёзно. Виделись они два-три раза в неделю, свидания в основном проходили в её жилище и, если говорить откровенно, заключались по большей части в удовлетворении физиологических потребностей. Если дело доходило до разговоров, то высказывалась, как правило, Зои, а Клаэс молча слушал. Он вообще не был особо разговорчив и ничего не смыслил в романтике, но по какой-то неведомой причине Клаэс нравился Зои. Обе стороны вроде бы были довольны или девушка лишь делала вид, что такой порядок вещей её устраивает. Время от времени она говорила, что Клаэсу пора отстраниться от своего брата и начать жить для себя, неоднократно намекая, чтобы он с вещами переехал к ней, но подобного рода предложения до адресата не доходили, пролетая куда-то мимо его ушей. Зои ворвалась в квартиру, подобно урагану, как только Клаэс открыл перед ней дверь, и продолжила агрессивное наступление. У Клаэса голова раскалывалась, он щурился и пытался отвернуться от неё, но девушка хватала его за руки и принудительно обращала лицом к себе.
«Только взгляни на себя! Превратился в вонючего пьянчугу! Выглядишь точно, как он! И не противно?! Уже месяц прошёл, пора возвращаться в реальность, Клаэс! Долго мне ещё ждать, пока ты оклемаешься?! Не думаю, что он так же отреагировал бы, если бы что-то случилось с тобой! Ему же вообще было на всех насрать, только и мог, что себя жалеть! Он пользовался твоей заботой! Считал, что ты должен сюсюкаться с ним, как с умственно отсталым! На твоём месте я бы вздохнула с облегчением и расслабилась, наконец! Не за кем больше задницу подтирать! Всегда только Нэми, Нэми, Нэми! Даже теперь, когда его нет, ты продолжаешь заниматься той же самой хернёй! Забудь уже о нём!». Прежде Клаэсу не доводилось видеть Зои настолько взбешённой. Скорее всего, она просто не сдержалась и решила озвучить всё то, о чём умалчивала уже долгое время. Ярко выраженной неприязни к Нэми она не проявляла, но и не лицемерила, притворно симпатизируя ему. В гости заходить, когда тот был дома, упрямо отказывалась, не передавала приветов и не интересовалась его здоровьем, но Клаэс даже не подозревал, что всё настолько плохо. Он с измученным видом сел на кровать, оперся локтями о колени и спрятал в ладонях лицо. Хотелось заткнуть уши, но деликатность отдалённым эхом умоляюще просила этого не делать, потому что вышло бы уж слишком грубо. Зои металась взад-вперёд по комнате, бурно жестикулировала и продолжала кричать. В какой-то момент поднявшийся в голове звон заглушил её слова. Клаэсу даже показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Наконец девушка замолчала. Она остановилась перед Клаэсом и долго смотрела на него, ожидая хоть какой-нибудь реакции, а потом резко развернулась к выходу и зашагала прочь. «Ну и идите вы оба нахрен. Мне всё это надоело, видеть тебя больше не хочу. Удачно тебе сгноить себе мозги, мудак». Хлопнула входная дверь, и воцарилась желанная тишина.
С того дня Зои больше не приходила. Зато появились другие желающие повидаться с Клаэсом – гонцы коммунальных служб спешили напомнить, что копится долг, который следует как можно скорее погасить. Они могли отключить электричество или телефон, но с водопроводом дела обстояли сложнее; чтобы лишить Клаэса отопления - пришлось бы перекрывать стояк целиком, а он общий на весь подъезд. Чистая вода сама по себе – удовольствие не из дешёвых. Прежде, чем из реки попасть в трубы, она проходит тысячу фильтров, чтобы не нести в себе смертельную угрозу. Её даже можно пить прямо из-под крана, не рекомендуется, конечно, но считается дозволительным. Содержание, уход и усовершенствование методов очистки воды требует вложений, потому коммунальщики будут настойчивы. Но всё происходящее за пределами квартиры перестало волновать. Клаэс покидал её только в том случае, если кончалось алкотопливо, но и за ним далеко ходить не приходилось. Поначалу он вообще ни о чём не думал, не пытался рассуждать насчёт возможной причины решения Нэми свести счёты с жизнью. Клаэс просто пил, доводя себя до беспамятства, слушал пластинки, вырубался, где придётся, потом приходил в себя и снова пил. Или лежал на полу по несколько часов, отсутствующим взглядом рассматривая трещины на потолке. Иногда через силу заставлял себя сварить какую-нибудь кашу из имеющихся в наличии круп, или макароны, чтобы желудок не атрофировался, но вскоре закончились и они. Затем, когда мысли о брате перестали быть настолько невыносимыми, что выть хотелось от одного лишь его имени, случайно всплывшем из глубин самогонного океана, Клаэс скрупулёзно и жадно вспоминал. Он пытался проанализировать поведение Нэми, рассмотреть то, чего не замечал раньше. Или притворялся, что не замечает. Помимо всех прочих характерных черт было в нём и нечто удивительное. Каким-то непостижимым образом ему удавалось предсказывать разного рода события, будь то смерть кого-то из соседей или автомобильная авария на другом конце города. А неприязнь к людям объяснялась тем, что Нэми всё о них знал, каждую их постыдную тайну, которую ни с кем не обсудишь вслух. В памяти стали оживать странные фразы, сказанные братом, но теперь Клаэсу казалось, что он сам сходит с ума и выдумал их.
То ли самогон перестал действовать, то ли производитель из жалости стал разбавлять его, чтобы Клаэс не помер раньше времени — в любом случае тяга к алкоголю ослабевала, но рука тянулась к бутылке уже на уровне рефлексов. Сориентировавшись в дате, Клаэс удивился, что прошёл всего-то ещё один месяц. Ему казалось, что минула уже целая вечность с момента его добровольного заточения под домашний арест.
Накануне тридцатого дня рождения Нэми Клаэс проснулся ровно в полночь, и произошло это так внезапно, будто от пощёчины. Он прикоснулся к щеке, откинул одеяло и сел. Клаэс чувствовал себя выспавшимся, но не помнил, в котором часу лёг. Горло запершило. Терпкий привкус перегара во рту требовалось поскорее запить, у кровати валялись лишь пустые бутылки, потому пришлось встать и отправиться на кухню. Пройдя мимо зеркала в прихожей и случайно глянув на своё отражение, Клаэс остановился и включил свет. Первые секунды он не мог себя узнать, будто на незнакомого человека смотрел. Если говорить о том, что представляла из себя его наружность – ассоциации подкидывали образ покойника в одежде попрошайки с вокзала. Да, он и в самом деле стал похож на брата, видимо, таким образом он компенсировал разлуку с ним. Клаэс никогда не был грязнулей, за внешним видом он по мере возможности старался следить, но за последние два месяца капитально забил на это. Отросшие ниже лопаток волосы у него сухие, как солома, и оттенка точно такого же, они сильно свалялись и торчат невпопад. Щёки впали, на белках глазных яблок полопались капилляры, а под ними устрашающие синяки, свидетельствующие о неполадках с печенью и поджелудочной. Губы покрыты трещинами, мертвецки-серая кожа шелушится из-за недостатка всех возможных витаминов и питательных веществ, так и до псориаза недалеко. Выдающейся пышной бородой Клаэс не мог похвастаться, неравномерно растущие пучки он регулярно сбривал, теперь же они покрывали подбородок и скулы. Довершением образа был шрам, пересекающий лицо поперёк от левой щеки до правой брови.
Однажды случилось так, что Клаэс, поздно ночью возвращаясь с ночной подработки, стал свидетелем попытки изнасилования. Двое мужиков зажали девчонку в подворотне, один из них закрывал ей рот ладонью, бедняжка даже пискнуть возможности не имела, брыкалась, как могла, но куда там – справиться с двумя поддатыми здоровяками. Клаэс как-то даже и не подумал о том, чтобы позвонить в полицию, ведь, пока они едут, всё уже успеет произойти. Он кинулся на мужиков с кулаками, тому, который уже ширинку расстегнул, даже в нос от души изловчился зарядить. Ничем хорошим инцидент, само собой, не закончился. У второго при себе, как выяснилось, имелся выкидной нож. Защищаясь, он полоснул храбрецу по физиономии. Клаэсу ещё повезло, мог бы глаза лишиться или удар пришёлся бы на горло. Девчонка успешно убежала. В общем, отпинали его потом, уже валяющегося, что есть дури. Подняться он не смог, оставалось только сгруппироваться и ждать, пока покинет сознание. Так и произошло.
Когда Клаэс пришёл в себя, то увидел Нэми. Брат, не говоря ни слова, помог ему подняться и доставил в больницу. Рана на лице была довольно глубокой, требовалось наложение швов. Из внутренних повреждений – несколько трещин на рёбрах, сотрясение мозга и множественные гематомы. Подавать заявление в полицию он и не думал. Рожи он не разглядел в полумраке, так что всё равно никого не нашли бы, да и вряд ли всерьёз стали искали. На окраинах, в районах «гетто», балом негласно, но неоспоримо правила шпана, ворьё и алкаши. Чем дальше живёшь от здания мэрии, тем опаснее тебе возвращаться домой, больше вероятность, что лифт не работает, нет света в подъезде и засорён мусоропровод. В центре города практически на каждом углу понатыканы камеры видеонаблюдения, фиксирующие любые происшествия. На окраине же на иные улицы и вовсе заходить не стоит, если не хочешь нарваться на неприятности. Клаэс не знает, было ли когда-то иначе, он по этому поводу не особо напрягается. Люди во все времена насиловали, убивали и грабили тех, кто слабее.
Пришлось неделю проваляться в больничной палате. Нэми навещал его каждый день, чтобы занести относительно свежих фруктов и молча покурить в открытое окно, игнорируя запреты персонала. Клаэсу не пришлось ничего рассказывать, брат и без него всё знал, как если бы драка произошла на его глазах. Также Нэми было известно и то, в какой именно подворотне найти поверженного героя. Клаэс чётко это осознавал, но не мог найти логического объяснения. В те дни брат выглядел как-то по-особенному, разобраться в том, что выражало его лицо, удалось не сразу. Нэми чувствовал себя виноватым. Даже после того, как Клаэса выписали, брат ещё долго ходил угрюмым и притихшим.
Рана почти зажила, прошло воспаление и отвалилась болячка. Как-то ночью Нэми разбудил Клаэса своим голосом, хоть и говорил он очень тихо; «прости меня, я не за всем могу уследить, ты же веришь, что я предупредил бы тебя?». Сонный, плохо соображающий Клаэс не смог ответить, рот в тот момент будто оказался накрепко зашит нитками, а затем его вновь захлестнуло забвение. Он никогда не был уверен наверняка, что это ему не приснилось. Слишком несвойственным для Нэми были слова извинений, к тому же столь жалобные и чувственные.
На данный момент Клаэс не особо комплексует, но в то же время осознает сам факт уродства. Привычка с тех первых дней, когда собственное отражение вызывало неприязнь, осталась. Неряшливые пряди намеренно закрывают лицо, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть шрам. Зои говорила, что её это нисколько не смущает, и не врала. Она практически гордилась Клаэсом и никогда не упускала возможности похвастаться его героизмом перед друзьями, не слишком задумываясь о том, что сам герой повествования предпочёл бы привлекать к себе поменьше внимания.
Клаэс погасил в прихожей свет и вспомнил об изначальном намерении добраться до раковины, чтобы попить водички. Стоило протрезветь, как разом напомнило о себе полу-умерщвлённое состояние организма, желудок капитально пострадал за время запоя, пищи он получал мало и редко. Все кости ныли, должно быть по причине дефицита кальция. Клаэс чувствовал себя избитым и изломанным. Жаль, что болезни не лечатся силой мысли, эффект плацебо не работает, иначе Клаэс был бы здоров и крепок, как бык, ведь живёт он в месте, напоминающем ритуальную лавку, где наивным дуракам втюхивают обереги, колдовские зелья и прочую как бы шаманскую утварь.
Стоит начать с того, что на пороге квартиры Нэми в первый день заселения кухонным ножом вырезал довольно ёмкое письмо из символов рун. Над входной дверью изолентой закреплена веточка чертополоха. Во всех комнатах по углам под потолком развешаны пучки какой-то засохшей травы, кое-где руны написаны чернилами и на обоях. Несколько штук «ветерков», колокольчиков и самодельных висюлек непонятного назначения синхронно позвякивали в те моменты, когда окна были открыты настежь, но Клаэс не слышал этих звуков с момента смерти брата, потому что ни разу за всё это время не удосуживался проветрить квартиру или хотя бы раздвинуть плотные шторы. Всюду расставлены свечи разных форм, цветов и размеров, а полка кухонной антресоли битком набита склянками с давно, должно быть, прокисшими отварами и густообразными субстанциями. Пора бы выкинуть их, но Клаэс как будто боится, что Нэми вернётся однажды и закатит скандал. Потому всё остаётся в том виде, в котором было на момент последнего его пребывания здесь. Клаэс по-прежнему носит и тот оберег, который брат ему вырезал из дерева после инцидента с больницей. На нём тоже руна, а верёвку Нэми сплёл из собственных волос. Клаэс подарок принял, но осторожно поинтересовался; «совсем что ли спятил?». Брат, само собой, ничего вразумительного не ответил, только пригрозил, что голову оторвёт, если подвеска потеряется.
Да, у Нэми было полно странностей, многие из которых Клаэс растолковать не мог. Например, водилось у него такое хобби – вырезать статьи с некрологами из газет и клеить их на стену. Преимущественно он коллекционировал убийства и несчастные случаи, естественные смерти его не интересовали. А ещё Нэми носил в ухе черепушку крысёнка. Он покрыл её прозрачным лаком и при помощи клея посадил на застёжку от обычной серёжки. Теперь и этот эксклюзивный аксессуар принадлежит Клаэсу. Нэми никогда не снимал черепушку, но оставил на видном месте перед тем, как уйти навсегда.
В общем и целом – квартира ужасно захламлена. Раньше всё было иначе, но теперь пришло в кощунственный упадок. В раковине навалена посуда, несмотря на столь же стабильное отсутствие еды. Эмалированные кастрюли и чугунные сковородки заржавели, их проще будет выкинуть, нежели отмыть. Мусорное ведро под раковиной давно забито и воняет на всю квартиру. Когда в нём закончилось место, Клаэс вообще перестал подбирать за собой объедки и бутылки. Газовая плита неоднократно залита чем-то убежавшим. На обеденном столе крошки, фантики, пустая стеклотара (как и везде), смятые обёртки и свалка пустых сигаретных пачек. На подоконнике стоит несколько горшков с засохшими растениями, о которых нынешний хозяин непреднамеренно позабыл. Прямо в ванне гора одежды, которую лень даже в стиральную машинку засунуть. Кран протекает, его можно и самому починить, если приложить немного усилий. Клаэсу уже приходилось заниматься устранением этой проблемы, но сейчас ему нет до крана дела. По кафельной плитке, и на полу, и на стенах расползается грибок. В комнате грязные кружки и тарелки, оставленные в самых неожиданных местах, покрываются плесенью. Кровать принципиально не заправляется, подушка давно не взбивалась, простыня частично сползла на пол. Диван, на котором спал Нэми, тоже разложен, а по нему невпопад разбросано шмотьё и Клаэса, и Нэми вперемешку. Импровизированные пепельницы из блюдец, консервных банок и бокалов стоят почти в каждом уголке квартиры, они переполнены валящимися через край бычками. Набитые битком ящики массивного комода не закрываются полностью из-за неаккуратно наваленного в них тряпья. Со шкафом дело обстоит приблизительно так же: одна дверца отошла от петель и вот-вот отвалится. В тряпичном абажуре высокой лампы сплетена паутина. Когда включается свет – её причудливый узор вместе с передвигающимся по тонким нитям пауком отражается на противоположной стене в многократно увеличенном масштабе. Табуном бегают крысы, лезущие в квартиры на первых этажах из подвала. Хотя их-то хватало всегда, но Клаэс настолько к ним привык, что почти не замечал. Существенного дискомфорта грызуны не доставляли, они даже помогали с уборкой, подъедая завалившиеся за антресоль крошки, и не проявляли агрессию в отношении хозяев. Нэми считал их чем-то вроде домашних животных, разговаривал с ними, командовал, и Клаэсу иногда казалось, что крысы в самом деле слушаются его. Без Нэми они немного обнаглели, стали лазать туда, куда до этого не совались, будто бы соблюдая определённые правила поведения, а теперь могут разбить тарелку, по неосторожности столкнув её с края стола, или нагадить на видном месте, чего раньше никогда не случалось.
Сердцем хаоса является письменный стол Нэми: он завален стопами макулатуры, раскрытыми книгами в стадии прочтения, газетами, тетрадями, бумажками, бумажками, бумажками… А над столом та самая стена с некрологами. Тумбочка завалена разнообразным хламом на манер стола, на ней раньше стоял телевизор. Его ещё давно Нэми обменял на четыре литра самогона. С Клаэсом он, само собой, предварительно не посоветовался. Брат утверждал, что ничего стоящего по нему показывать не могут в принципе, так что невелика потеря. Зато есть возлюбленный проигрыватель и внушительная коллекция пластинок. Бабушкиных только незначительная часть, остальные Нэми на протяжении всей своей жизни любовно собирал и заслушивал до дыр. Проигрыватель стоит прямо на полу, к которому липнут носки. И на всём слой пыли. А прошло всего лишь два месяца. Клаэсу вдруг показалось, что он и сам потихоньку обрастает плесенью. Зои права, так продолжаться больше не может. Или она здесь не при чём. Клаэс неожиданно ощутил прилив бодрости и энтузиазма, хотелось немедля взяться за наведение порядка. Ощущение сложилось такое, будто во время сна ему внутривенно влили ведро концентрированного энергетического снадобья на основе таурина и кофеина. Клаэс открыл холодную воду, с упоением утолил жажду и потянулся к губке для мытья посуды, дабы уже начать возрождать хозяйство, но что-то его отвлекло. Завернув кран, он сосредоточенно прислушался. В комнате звенели «ветерки».
Не могло существовать естественной причины, которая привела бы их в движение. Клаэс почувствовал подступающий мандраж, поспешно вытер руки и покинул кухню. Он остановился на пороге комнаты, сразу заметив источник звука. Все остальные подобные висюльки оставались неподвижны, а один единственный как будто кто-то задел, но он располагался высоко под потолком, крысы не достали бы.
Клаэс зачарованно наблюдал за тем, как множество мелких полых трубочек легонько соприкасаются друг с другом, создавая звенящую, расслабляющую мелодию, как вдруг одна из них внезапно отвалилась, брякнулась об пол и закатилась под комод. Сам не понимая почему, Клаэс незамедлительно подорвался с места, упал на колени и начал шарить ладонью в узком промежутке между полом и дном комода, но вместо трубки вытащил оттуда миниатюрный ключ. Он был похож на тот, которым запирают камеры хранения на вокзалах, но никакой опознавательной бирки не имел.
«Ветерок» застыл, и в комнате вновь воцарилась тишина.
2.
Дышится в Ньюэйдж легко, но все чувствуют себя безопаснее ближе к центру Хэавэна, на окраинах республики мало кто хочет жить. Ежедневно специалистами производятся измерения радиационного фона, показатели оглашают в сводках новостей наравне с влажностью и температурой воздуха. Самые недоверчивые носят при себе персональный счётчик Гейгера и смотрят на него чаще, чем на часы. Атомная война закончилась двадцать лет назад, но те, кто пережил её, и по сей день продолжают умирать от последствий. Повышенный риск заболевания раком преследует практически каждого. Все в большей или меньшей степени подверглись облучению, проявление его симптомов – это лишь вопрос времени и особенностей организма.
Ньюэйдж находится в нескольких тысячах километров от ближайшего места взрыва бомбы. Но и кроме этого вокруг существует масса устрашающих факторов. В мёртвых городах продолжают пылать никем не контролируемые пожары, ветер даже сейчас иногда приносит чёрные тучи, и тогда с неба вперемешку с дождём идёт пепел.
Кроме всего прочего, по всей Земле остались пострадавшие при бомбардировке атомные электростанции, которые люди вынуждены были в экстренном порядке покинуть. Если реактор оставался не тронут, то в течение суток автоматические системы безопасности обнаруживали, что в сети падает напряжение из-за прекращения работы персонала, и отключали его. Запускались аварийные дизельные генераторы, охлаждающие воду в бассейнах, где хранились стержни с отработанным радиоактивным топливом, но энергии генераторов хватало максимум на пару недель. Вода быстро нагревалась и выкипала. Тогда смертоносная для всего живого на земле отрава попадала наружу. В момент выброса в воздух ядовитого букета вся окружающая растительность гибла за считанные секунды, придающий зелёный цвет листве хлорофилл распадался и деревья приобретали красный цвет. Вскоре листья облетели, а новые уже не росли, остались одни лишь почерневшие скелеты стволов.