***
Сперва следователя не хотели допускать к пациенту, пытаясь убедить, что пользы от него никакой быть не может, а визит нежданного гостя лишь взволнует несчастного, но Алистер настоял на своём. Главный врач отделения, в котором содержался бывший журналист, поведал, что он крайне замкнут, ни с кем не желает идти на контакт, не смотрит на других людей и почти ни на что не реагирует, так что следователю вряд ли удастся добиться от него хотя бы внимания в свой адрес.
Врач сопроводил Атлера вдоль прогулочной аллеи и указал в сторону одинокого человека, сидящего на скамейке вдали от всех остальных. Послеобеденным временем относительно адекватные пациенты распоряжались по своему усмотрению: кто-то читал, кто-то смотрел телевизор в общественной комнате отдыха, кто-то занимался на спортивной площадке или просто гулял. Врач остановился, оставшись на расстоянии пяти метров, а Атлер уверенным шагом направился к журналисту.
Когда Алистер присаживается рядом с ним на скамейку – тот даже не оборачивается, будто бы и не заметил. Рассматривая профиль паренька, следователь понимает, что он ещё очень молод, ему нет и тридцати. Вид у журналиста отсутствующий, плечи безвольно опущены, спина ссутулена, бледные губы плотно сжаты, взгляд затуманен. Он смотрит куда-то вперёд, но не на какой-то конкретный объект, а словно спит с открытыми глазами.
— Здравствуй. Меня зовут Алистер Атлер, я из полиции, — произносит следователь тихо и с расстановкой. — Вчера я впервые прочёл твою статью. Про «Цепь».
Взгляд журналиста мгновенно проясняется, глаза открываются чуть шире, но сам он по-прежнему остаётся неподвижен. Алистер замечает это и обнадёживает себя тем, что до парня, возможно, получится достучаться. Атлер наклоняется немного ближе и продолжает почти шёпотом:
— Я верю каждому твоему слову, потому что сам столкнулся с чем-то необъяснимым, и если тебе известно что-то ещё, то мне необходимо знать об этом. Всё началось с самоубийства школьницы, затем погибли её родители – муж застрелил свою жену, а потом себя. Я узнал, что он раньше работал в том самом Исследовательском Центре, и мне удалось найти нескольких его друзей, которые работали там же, и все они тоже теперь мертвы. Их участь ужасна, но ни у кого не вызывает подозрений. Всё выглядит так, будто бы они сами себя убили, но мне кажется… — до этого момента Алистер и помышлять не мог о том, чтобы перед кем-то произнести вслух своё безумное предположение, потому слова застряли в горле. — Кажется, что их кто-то преследует. Этим кем-то не может быть обычный человек, никому не под силу инсценировать подобное. Я думаю, военными и их роднёй управляли, это смахивает на некое проклятье или… месть. Ты же веришь мне? Ты меня понимаешь?
Журналист медленно поворачивает голову в сторону Атлера, и теперь в его глазах отчётливо читается страх.
— Как много писем тебе пришло от читателей? Что в них было? Ты должен как можно подробнее изложить мне всё, сам же знаешь, что любая мелочь может оказаться полезной. Ты же в состоянии писать?
Алистер суетливо вытаскивает из кармана пальто блокнот с карандашом и настойчиво вкладывает их в руки журналист, но тот смотрит на оказавшиеся в своих ладонях предметы отчуждённо, словно не помня их назначения.
— Напиши мне всё, что смог узнать. Полиция здесь бессильна, я сам начинаю считать себя психом, но не могу перестать думать об этом, и только ты способен помочь мне. Вспомни о своём рвении докопаться до правды, мы ведь похожи.
Журналист вновь поднимает взгляд на Атлера, и на этот раз он сознателен. Алистер затаивает дыхание, боясь спугнуть по неосторожности признаки пробуждающегося разума, но паренёк вдруг встаёт со скамейки, роняя блокнот и карандаш на землю. Он хочет уйти, но следователь порывисто вскакивает, хватает его за плечо и насильно разворачивает к себе:
— Почему?? — Алистер несдержанно повышает голос.
Журналист морщится и тщетно пытается освободиться. Атлер же вцепился намертво, не учитывая то, что парню может быть больно.
— Вы что себе позволяете?! Немедленно отпустите моего пациента! — к ним подбегает негодующий врач, и Алистер возвращается в чувства.
Следователь убирает руку с плеча журналиста, который незамедлительно и не оглядываясь устремляется прочь.
— Пойдёмте, я провожу вас до ворот, — говорит рассерженный врач. — Вам больше незачем здесь задерживаться.
***
Вороны кружат над головой и галдят, почти сливаясь с полуночным мраком, но Клаэс настолько привык к их неотъемлемому присутствию в своих снах, что уже не замечает.
Он стоит во дворе красивого частного дома и безучастно наблюдает за пожилым мужчиной, который сейчас сидит на высокой ветке дуба спиной к Майну. На его шею накинута свободная петля, а другой конец прочной верёвки накрепко привязан к ветке. Клаэс поворачивает голову в сторону дома. Внутри горит свет, но ему точно известно, что там никого нет. Из живых, по крайней мере. Мужчина отталкивается и срывается вниз. Клаэс отчётливо слышит хруст шейных позвонков в момент падения. Тело раскачивается и несколько раз содрогается в предсмертной конвульсии, а вскоре замирает.