Глава 1
Дитрих с присущей ему осторожностью и сдержанностью взял на себя управление крепостью. В сопровождении Флориса и Соломона он объезжал верхом свои владения, пока не наступили зимние холода, следил за осенним севом и вершил правосудие. Недовольные рыцари ворчали — они считали, что он слишком прислушивается к иудею, однако крестьяне высоко ценили его мудрые решения. Дитрих не отдавал распоряжений главам поселений и священникам, не выслушав их мнения по тому или иному вопросу, как и мнения обеих сторон в случае разногласий. Вначале он не хотел быть чересчур строгим, однако, когда заметил, что некоторые плуты неисправимы, стал наказывать более жестко. И все же, как и прежде, юный граф отрицательно относился к наказанию плетью. Но в это время ему пришлось вынести первый смертный приговор. Курт Поджигатель, сын крестьянина из Штайнбаха, с детства был бунтарем и не имел ни малейшего желания работать. В юности он покинул лачугу своего отца, женился на такой же никчемной, как и он, девушке и собрал банду воров в лесу неподалеку от рыцарского поместья Штайнбах. Тогда стали все чаще поступать жалобы от владельца поместья Одеберта из Штайбаха. Курт Поджигатель и его сообщники грабили путешественников, вламывались в крестьянские дома и крали лошадей с пастбищ. Причем банда действовала достаточно умело, каждые несколько дней меняла убежище, и более чем за два года их так и не смогли поймать. Одеберт из Штайнбаха и его сыновья, все горячие головы, пришли в лютую ярость от бесстыдных выходок мошенников. Однако обещанные награды за поимку грабителей не приносили результата. Причем Курт Поджигатель не получал никакой поддержки от крестьян, ведь они нередко становились жертвами его банды. На самом деле даже родня кляла его на чем свет стоит; его родители, братья и сестры были нормальными людьми, но из-за него их недолюбливали. После нескольких лет таких бесчинств произошел случай, который помог рыцарям Штайнбаха поймать Курта Поджигателя. Грабители совершили нападение на торговый караван, поубивали купцов и как раз делили между собой товары, когда на них случайно натолкнулся всадник из охотничьего общества Штайнбаха. Рыцари сразу последовали за ним к месту происшествия и поймали банду с поличным. Если бы Дитрих из Лауэнштайна не сообщил, что на следующее утро будет вершить правосудие, рыцари из Штайнбаха сразу же повесили бы грабителей на ближайшем дереве. Однако они не решились чинить самосуд, а привели связанных разбойников к Дитриху, в зал своего поместья, где собрались и местные жители. Банда Курта Поджигателя, который с ухмылкой и без всякого уважения подошел к судье, состояла из восьми мальчишек, чьи матери, рыдая, молили о пощаде. Сыновья предводителя грабителей, еще совсем дети, с огромными от страха глазами ожидали приговора. Дитрих, который в этот раз приехал вместе с Герлин, беспомощно выслушивал рыцарей Штайнбаха, требующих немедленно отправить всех разбойников на тот свет. В конце концов он решил посоветоваться со своей юной супругой, которой также казалось недопустимым повесить сразу одиннадцать человек. — Поджигателя нужно повесить, тут нечего раздумывать, — заявила она. — Его ты не можешь помиловать. Он все-таки жил грабежом и наверняка убил много людей. Но остальные… Ты можешь велеть высечь их, а затем отошлешь в их деревни. Им и так пришлось несладко. В конце концов, они ведь грабили своих односельчан. — Но рыцари из Штайнбаха хотят, чтобы я приказал повесить их всех, — сказал Дитрих. — Даже… даже детей… — Юный рыцарь впал в отчаяние. — Мало ли чего хотят рыцари из Штайнбаха! — воскликнула Герлин. — Ты их феодал, вершить правосудие твоя обязанность, но иногда тебе следует быть милостивым. Значит, прикажи отправить Курта Поджигателя на тот свет, а детей мы заберем в крепость на воспитание. Работая поварятами и конюхами, они не натворят больших бед, а по крайней мере младший из них может еще вырасти честным человеком. В конце концов Дитрих согласился, хоть и выглядел не совсем уверенным, когда озвучивал свое решение вспыльчивому владельцу поместья. Глава Штайнбаха и его сыновья начали громко возмущаться, а громче всех — младший Одемар, неотесанный и сильный, как медведь, рыцарь. Крестьяне сразу же согласились с решением Дитриха, а матери помилованных юношей осыпали его благодарностями. Герлин стало неловко, когда на следующий день перед отъездом женщины завалили ее небольшими подарками — соленьями и простыми, грубо сшитыми одеждами. Хозяевам Лауэнштайна пришлось присутствовать на казни Курта Поджигателя, однако детей уберегли от этого зрелища. Дитрих сам отвел мальчишек в конюшню, велел старому рыцарю присматривать за ними и самому младшему из них, который казался и самым смышленым, поручил охранять своего коня. — И снова он зашел слишком далеко, — вздохнул Флорис и решил держать боевого коня под наблюдением: хоть мальчишка со всем рвением отнесся к этому поручению, но разве не могла снедать его жажда мести? — Господину Дитриху нужно быть построже, если он хочет сохранить свои владения! Еще одно событие, способствующее укреплению позиций Дитриха в крепости, было связано отнюдь не с какими-то суровыми мерами. Уже через три месяца после свадьбы Герлин отметила, что нет месячных кровотечений. Смущаясь, она обратилась к деревенской повивальной бабке — в крепости не было женщин, сведущих в этом деле, — и та подтвердила ее подозрения. В положенный срок должен был родиться наследник Лауэнштайна. — Тогда мне как раз исполнится пятнадцать, — рассуждал Дитрих с некоторым испугом. — Все происходит… все происходит как-то слишком быстро… Герлин с улыбкой успокоила его. Вообще-то она надеялась, что новость улучшит его настроение — ее юный супруг чувствовал себя не слишком хорошо в эти промозглые дни декабря. В поездках по владениям или во время боевых упражнений с оруженосцами — Флорис настаивал, чтобы юный рыцарь продолжал принимать в них участие, — Дитрих простудился. Его мучил затяжной кашель, и теперь он скучал перед камином в комнате Герлин. Ему не терпелось снова принимать участие в жизни крепости, но Соломон посоветовал подождать, пока пройдет простуда. Герлин испугало то, как серьезно отнесся лекарь к несерьезной, по ее мнению, простуде. Ведь почти каждый обитатель крепости кашлял и чихал в зимние месяцы, хоть Лауэнштайн был и уютней и однозначно лучше отапливался, чем Фалькенберг или покои госпожи Алиеноры на острове Олерон. Однако коридоры и переходы были открыты для сквозняков, и пергамент на окнах пропускал холодный воздух внутрь. «Сочувствие» госпожи Лютгарт убедило Герлин в чрезмерной восприимчивости Дитриха. — Разве вашему супругу до сих пор не стало легче? Ах да, я припоминаю, и в прошлые годы мы беспокоились за его жизнь. Он такой уязвимый… Всегда таким был… Герлин сквозь зубы заверила Лютгарт, что, во всяком случае на этот раз, жизни ее супруга ничего не угрожает. Хотя она и не ладила со своей предшественницей, однако использовала холодные дни, чтобы перед камином в своей комнате, в спокойной обстановке изучить учетные книги, в которые записывались доходы и расходы, запасы и пожертвования. После смерти старого графа никто не занимался хозяйством должным образом. Лютгарт проматывала запасы сокровищницы, однако не собирала необходимые налоги с крестьян и даже не оплатила церковную десятину епископу Майнца. — Если только она это не сделала умышленно! — неистовствовала Герлин. — В конце концов, в том, что хозяйство не ведется должным образом, феодала может убедить как раз отсутствие налогов! Однако чего ожидать от несовершеннолетнего наследника и его несведущей юной мачехи? Роланд Орнемюнде наверняка смог бы воспользоваться ситуацией. Слава Богу, у кайзера хватает дел, чтобы заниматься еще и этим! Кайзер Генрих VІ как раз находился на пути в Италию, рассчитывая в ходе жестокой военной кампании захватить королевство Сицилию, которое досталось в наследство его супруге Констанции. Улыбка Дитриха была усталой, однако одновременно и нежной. — А теперь выход из положения найдет юный граф Орнемюнде! — заявил он. — С помощью мудрых советов своей супруги. Мы сразу же отправим десятину в Майнц. С извинениями и заверением, что имение теперь в надежных руках. Герлин постепенно взяла под свой контроль кухню и погреба крепости и постоянно была чем-то занята, что приводило в изумление поваров, управляющих погребами и служанок. Дитрих и Флорис осудили ее, когда как-то заметили, как она в старом платье помогала в кухне печь и варить, вместо того чтобы просто наблюдать за работой поваров. — Хоть вы и выглядите очаровательно в переднике и платке на голове, однако вы подрываете свой авторитет! — заявил Флорис. — Да, я знаю, вам это нравится. Но неужели вы не можете найти себе занятие, более подходящее для хозяйки крепости? Разве не лучше было бы помочь какому-нибудь женскому монастырю, или чем там еще занимаются благородные дамы? Герлин рассмеялась. — Для начала нужно, чтобы было чем помогать! Но после потребовавших больших затрат празднований в честь посвящения в рыцари и оплаты десятины епископу нам больше нечего раздаривать! А вышивать алтарные покровы не доставляет мне удовольствия. Позвольте мне еще поиграть в хозяйку, господин Флорис, пока не наступит весна. Следующим летом в крепость снова прибудут юные рыцари, и я буду приветствовать поэтов и певцов. Их я поощряю охотней, чем монашек в монастыре, да простит меня Господь! Возможно, вскоре к нам пришлют пару девочек на воспитание, а новые оруженосцы могут привезти своих сестер. Если они будут вышивать вместе со мной… Госпожа Лютгарт уныло наблюдала за тем, как своенравно Герлин управляет крепостью. Было очевидно, что она не находит себе дела, и Герлин надеялась, что она попросит Дитриха предоставить ей эскорт, чтобы вернуться в крепость своих родителей. Лютгарт была еще совсем молодой женщиной, ей не составило бы труда выйти замуж второй раз. Но, похоже, она все еще горевала по Роланду. — А ведь она шпионит для него! — заметил господин Соломон, который снова нанес визит в крепость, однако в этот раз с радостью обнаружил, что Дитриху стало лучше. — Что слышно от господина Рюдигера, госпожа Герлин? Новостей было немного. Как и ожидалось, Роланд Орнемюнде перезимовал в Бамберге, но весенней порой также не имело смысла отправляться на поиски приключений. Даже в Аль-Андалусе сражения стихали в холодные месяцы года. Конечно, молодой рыцарь мог вернуться к своей семье в Тюрингию, однако, похоже, служба при епископе нравилась ему больше. Наверняка рыцарь был в почете — епископ часто просил сопровождать его в поездках, и Рюдигер как оруженосец Роланда изъездил все епископство. Ни о каких-либо интригах он ничего не знал. Так прошла первая зима Герлин в крепости, а весной ее живот настолько округлился, что Лютгарт наверняка сообщила Роланду эту новость, если она действительно поддерживала с ним связь. Дитрих снова стал объезжать владения, наблюдал за тем, как косят сено, и вершил правосудие — причем большей частью ему приходилось иметь дело с дичекрадами, как правило, это были крестьяне, чьи запасы истощились к концу зимы. Как и прежде, его приговоры были мягкими — иногда он больше порицал глав деревень, которые не требовали от своих людей, чтобы те запасали достаточно провианта, чем сознавшихся и раскаивающихся грешников. — Если вы голодаете, приходите в крепость и просите подаяние! — объяснял он крестьянам. — Тогда вы избавите мои леса от ущерба, а себя — от ударов плетью! Вскоре Герлин уже не могла ездить верхом, однако она не забросила хозяйство. Юная графиня к тому же следила за счетами и разговаривала с крестьянами, которые привозили подати и церковную десятину. Так она узнавала, кто из ближайших соседей крепости был зажиточным, а кто бедствовал, где хозяйка стала вдовой или же забеременела уже пятый раз за последние четыре года. Дитрих поручал своему управляющему отсрочить оплату или даже освободить крестьян от налогов и давал многодетному отцу особое разрешение на ловлю рыбы и охоту, а вот богатых, но ленивых помещиков не жаловал. В целом жители Лауэнштайна были более чем довольны своим юным господином. Герлин также не могла пожаловаться на своего супруга. Когда у него было время, серьезный хозяин крепости Дитрих из Лауэнштайна превращался в пылкого, безумно влюбленного юного рыцаря, о котором мечтала любая девушка при «дворе любви». Тогда он вытаскивал Герлин из кухни или погреба и вел ее в сад или бегал с ней по полям. Он плел ей венки из луговых цветов и веточек цветущих яблонь, валялся с ней на душистых лугах и целовал ее под звездным небом. Герлин любила смотреть на мужа, когда он засыпал, положив голову ей на колени, а ветер играл его кудрями. Тогда он выглядел по-детски милым, она радовалась юности и его открытой благодарности за ее любовь и ребенка, которого она носила под сердцем. Дитрих не уставал прикладывать руку или даже щеку к ее животу и чувствовать, как шевелится малыш и бьется его сердце. — Ты не можешь это услышать! — дразнила она его, но Дитрих уверял ее, что сердце сына бьется в такт с его сердцем. Ребенок родился одним солнечным днем в августе, когда повозки с урожаем одна за другой въезжали в ворота крепости, и Герлин была раздосадована тем, что ей помешали учитывать поступления. Когда отошли воды, она нехотя передала свои обязанности не очень расторопному, однако умеющему писать придворному священнику. Повивальные бабки толпились в ее покоях, чуть ли не наступая друг другу на ноги. Крестьяне, узнав о предстоящих родах, сразу же отправили в помощь травниц из своих деревень, некоторые — своих жен. Присутствие этих женщин не могло успокоить Дитриха. — Ты правда собираешься довериться этим бабам? — нервно спросил он. — Может, мне стоит послать за лекарем? Герлин улыбнулась, превозмогая боль. — Почему нет? Я представляю, что они волшебницы. Смотри, их ведь семь, не так ли? Они положат в колыбель нашего ребенка семь даров. В конце концов совсем юная девушка с длинными каштановыми косами вручила Герлин ее сына. Дочь повивальной бабки из Людевихсдорфа не была мистической особой и, несомненно, желала первенцу госпожи только всего самого хорошего. Для первого раза роды были достаточно легкие, хотя ребенок был не маленьким. Он размахивал ручками и ножками и пинался, когда женщины пеленали его, при этом крича так, словно его резали. Только когда Герлин приложила его к груди, он успокоился, и все еще нервничающий отец впервые увидел своего сына уже спящим. — Почему он так кричал? Ему чего-то не хватало? — спросил он, восторгаясь крошечным человеческим созданием с красным личиком. Теперь Дитрих действительно слышал его сердцебиение, а окончательно успокоился он, только когда на следующий день господин Соломон обследовал ребенка и объявил, что он полностью здоров. — Это абсолютно здоровый, крепкий маленький мальчишка, госпожа Герлин! — радостно сообщил он и вручил изысканную цепочку юной матери и серебряную погремушку для ребенка — маленькое произведение искусства из земель мавров. — Он вырастет превосходным рыцарем. Только не позволяйте женщинам так крепко пеленать его. Он едва может дышать и уж точно не сможет даже пошевелить ногами. Неудивительно, что ему это не нравится. Дитрих в честь рождения маленького Дитмара одарил всех своих подданных. В деревнях лилось рекой вино и пиво, в огромных кастрюлях готовилась каша и жарились быки на вертеле. Так крестьяне и ремесленники делили радость со своим графом и его женой. Только поздравления от Лютгарт прозвучали немного холодновато. Уже в первый судный день после сбора урожая, когда Дитрих вершил правосудие в большом зале крепости — улаживал споры и выслушивал крестьян и рыцарей, явившихся поведать ему о своих заботах и бедах, — перед ним предстали двое молодых людей и попросили выслушать их. — Господин, мы хотим попросить вас дать разрешение раскорчевать участок для создания новой общины… — Лоисл, который держал слово, худощавый, однако жилистый молодой человек с густыми светлыми волосами, сразу приступил к делу, — которую… которую мы… хотим назвать Дитмарсдорф в честь вашего сына! Последние слова он произнес с гордостью, похоже, мужчины придумали этот ход, чтобы заручиться благосклонностью графа. Теперь они склонились не только перед Дитрихом, но и перед Герлин, которая присутствовала в этот день на суде. Оба ответили на лесть снисходительным кивком. Обычно новым поселениям давали названия только после их основания, причем часто название было совсем неоригинальным, вроде Нойдорф. — Нас пятнадцать мужчин из Лауэнштайна и окрестностей, — воодушевленно продолжал молодой человек. — Мы все родились в крестьянских семьях и умеем обрабатывать землю. Но все мы являемся младшими сыновьями, нам не достанется ничего в наследство, мы не можем создать свои семьи — и мы знаем много таких же девушек, которые по этой же причине остаются незамужними… Дитрих улыбнулся просителям. — Да, у моих крестьян большие семьи, — согласился он. — Господь благословил нас плодородной землей, чтобы в наших деревнях все были сытыми. — Просто быть сытыми нам недостаточно! — заявил молодой человек. — Мы не хотим жить при дворах наших братьев как конюхи или прислуга, лучше мы заберемся подальше в лес и станем осваивать новую землю. Но для этого нам нужно ваше разрешение. Дитрих кивнул. — В какой части Франконского леса вы собираетесь корчевать деревья? — спросил он. — Я не могу позволить вытеснить табунщиков, да и охотничьи угодья… Обитатели крепости в основном питались дичью, пойманной в близлежащих лесах, и среди светских обязанностей Дитриха было также приглашение осенью живущих по соседству благородных мужей и высокопоставленных священнослужителей на облавную охоту. — Охотничьи угодья останутся нетронутыми, — заверил его юноша. — Мы собираемся не расширить деревню, а основать новую, если вы согласитесь покровительствовать нам. Мы приметили одну поляну в дне езды отсюда на восток, недалеко от дороги на Кронах. Это также сделает дорогу более безопасной — мы охотно будем предоставлять путешественникам ночлег. Будет несложно расчистить место для первого посева, мы сможем уже осенью поставить несколько времянок, а весной, после второго посева, построить дома. Тогда следующей осенью к нам уже смогут переселиться и женщины! При основании новых поселений так и поступали, и однако же эти юноши очень спешили. Наверняка по крайней мере некоторые из них были окрылены любовью к деревенским девушкам. Дитрих понимающе кивнул: — Похоже, вы уже все продумали, и я полагаю, что могу удовлетворить вашу просьбу. Однако придите ко мне еще раз, завтра. Тогда мы обсудим детали, а также какие инструменты и животные вам понадобятся. Я охотно помогу вам, да и сейчас, после сбора урожая, лошади и повозки свободны… — Не начнутся ли у тебя неприятности из-за конфликта с епископом Бамберга? Не будут ли нарушены границы его епископства? — спросила Герлин на следующий день. Юных поселенцев только что осчастливили обещанием предоставить четыре больших повозки и лошадей-тяжеловозов, инструменты и материалы для постройки времянок в лесу. Они берегли, словно сокровище, небольшой клочок пергамента, на котором Дитрих засвидетельствовал основание их будущего поселения. Дитрих пожал плечами: — В каком-то месте, возможно, и нарушены. Но, если только епископ не отправит корчевальную группу, которая желает поселиться на том же месте, я не вижу повода для конфликта. Лес огромный и непроходимый, Герлин, никто не решится углубиться в него по своей воле. Эти мужчины сильны и отважны, и то, что сказал Лоисл, правда: дорога к Кронаху — если так можно назвать эту постоянно зарастающую травой тропу — станет более безопасной, когда рядом появится деревня. Даже сам епископ постоянно жалуется, что этот отрезок дороги труднопроходим и кишит грабителями. — Ты, по крайней мере, сообщишь ему об этом? — спросила Герлин, все еще не убежденная в правильности такого решения. Дитрих лукаво улыбнулся: — Я не собираюсь будить спящих священников! Епископ Бамберга не мой господин, я не обязан ставить его в известность о расширении своих деревень. Господин Соломон, которому озабоченная Герлин рассказала обо всем, согласился с Дитрихом. — Если он станет спрашивать у епископа разрешения, это будет означать, что Дитрих из Лауэнштайна считает его очень важной персоной, — заявил он. — Однако я все же посоветовал бы господину Дитриху предоставить поселенцам другой участок. — Он вздохнул. — Ах, эти юные рыцари… Хоть наш граф Дитрих и осмотрительнее многих, ему не следовало бы идти на поводу у этих молодых крестьян. К тому же лес на западе такой же густой. Флорис, напротив, полностью поддерживал хозяина крепости. После рождения Дитмара рыцарь считал, что положение юного графа упрочилось, и его больше не слишком беспокоил Роланд. Он счел замечательным предложение Герлин наконец выпроводить из крепости госпожу Лютгарт, а епископа Бамберга он тоже не опасался. После очередного сбора урожая Лауэнштайн отправил его коллеге в Майнц щедрую плату, а в близлежащий монастырь бенедиктинцев — гору подарков. Незадолго до этого настоятель крестил Дитмара. Флорис не считал, что из-за этой небольшой провокации им может грозить опасность, а также был чертовски рад, как и юный Дитрих, тому, что они устраивали каверзу епископу. Оба рыцаря не забыли, как епископ заставил Герлин и Дитриха ожидать перед церковью. Дитрих был терпеливым, однако положение обязывало его дорожить честью. Благородные господа не так-то просто прощали обиды, и Флорис даже осмелился упрекнуть Герлин в «еврейском страхе», узнав, что она придерживается мнения господина Соломона. Молодая женщина в ответ на эти упреки только пожала плечами. В течение нескольких недель после родов, когда она еще не могла выходить из крепости, господин Соломон часто навещал ее. Она теперь знала о жизни евреев в Бамберге и Майнце больше, чем рыцари, и могла понять, почему представители этого народа так предусмотрительны и расчетливы. Она даже собиралась извиниться за Дитриха и Флориса, но лекарь только отмахнулся: — Все равно ничего не изменишь, господин Дитрих уже согласился с планами крестьян. И вряд ли может случиться что-то плохое. Но не надо забывать, что благополучие этого графства не обеспечено навеки! Жизнь ребенка или юноши может казаться прочней шелковой пряжи, однако и крепкую нить можно перерезать острым мечом.
Глава 2
Еще до начала зимы крестьянин Лоисл и его друзья переселились в лес, и в последующие месяцы жители крепости Лауэнштайн не слышали никаких новостей о них. Герлин иногда содрогалась при мысли о пятнадцати молодых мужчинах, которые в снег и холод пытаются выжить в своем новом поселении. Она надеялась, что им хватило времени на постройку по крайней мере пары лачуг, и размышляла над тем, как отправить им к Рождеству повозку с продовольствием. Дороги через Франконский лес сейчас были проходимыми только для всадников, а рыцарь счел бы ниже своего достоинства навестить крестьян. Жителей деревни также не настолько волновало, что сталось с членами новой общины, чтобы они решились покинуть свои хоть сколько-нибудь теплые дома и отправиться в лес. Крестьяне не были склонны к приключениям, даже если им за это сулили подарки. Герлин все же отказалась от намерения облагодетельствовать поселенцев и посвятила себя хозяйственным делам — причем время тянулось для нее очень медленно. Дитрих в зимние дни снова занимался с господином Соломоном. Иудейский лекарь привозил с собой в крепость все новые книги и свитки и удерживал юного рыцаря от слишком долгого пребывания на ветру и холоде. Флорис был недоволен то тем, то этим и частенько грустил. Невозмутимый ранее аквитанец в последние месяцы нередко бывал раздраженным и вспыльчивым, что сказывалось на их отношениях с Герлин. Похоже, он пытался с ней сблизиться, чтобы затем снова поступить с ней бесцеремонно и просто игнорировать ее в присутствии Дитриха. Он избегал оставаться с ней наедине — больше не было тем для доверительных бесед. В крайнем случае он мог пожаловаться на то, что Дитрих увиливает от воинских упражнений. — Он забудет все, чему мы его с таким трудом научили! — однажды рассерженно заявил он, избегая смотреть Герлин в глаза. Юная графиня пожала плечами и заметила, что ее супругу, возможно, никогда больше не придется участвовать в турнире, и уж точно не этой весной. Флорис закрыл лицо рукой — это было невежливо с его стороны, чего раньше она никогда за ним не замечала. — Дело не в рыцарских поединках и кубках с вином, госпожа Герлин! Речь о том, что рыцарь должен быть способен защитить себя! Герлин оставила слова Флориса, равно как и его грубое поведение, без ответа. Она никогда не была свидетельницей битвы или осады и считала, что Лауэнштайну ничего не угрожает. Для нее было гораздо важней, чтобы на этот раз Дитрих пережил холодную пору года без кашля и жара, и если этому способствовали занятия с господином Соломоном, то она была рада присутствию лекаря. Сама же она мало что могла понять из его лекций по арифметике и технике строительства. Герлин не была глупой, но уже не жаждала знаний так сильно, как ее супруг. Соломон пытался приобщать ее к занятиям, например, описывая ей чудеса современной архитектуры на примере моделей, которые они строили вместе с Дитрихом. Однако Герлин могла восхищаться собором и не задаваясь вопросами, как был сооружен его купол и почему свет преломляется так, а не иначе, проходя через стекла окон. Поэтому она просто сидела рядом, шила или укачивала ребенка и слушала красивый, звучный голос Соломона, не вникая в смысл его слов. Разумеется, вскоре ей этого стало недостаточно. Она начала скучать по коротким беседам с Флорисом, которые раньше так ее развлекали, и она вспоминала игру трубадуров при дворе госпожи Алиеноры. Когда она очень скучала по развлечениям и танцам, по женскому обществу, то даже присоединялась к госпоже Лютгарт. Однако от вдовы Герлин не слышала ничего, кроме жалоб, и у нее появлялось неприятное чувство, когда она брала с собой в покои вдовы маленького Дитмара. Лютгарт всегда была приветливой по отношению к ребенку, но Герлин ей не доверяла. Она никогда не оставляла Дитмара одного с мачехой Дитриха, и если та предлагала ему леденец, Герлин сразу же забирала у него сладость. Пока это было несложно — мальчик был совсем маленьким. Герлин могла заявить, что ему не подходит твердая пища. Однако ей следовало придумать, как позже защитить Дитмара от его «сводной бабушки». Летом ей следует заняться Лютгарт. Никто не был заинтересован в том, чтобы она оставалась в крепости. Наконец снег начал таять, первые цветы стали пробиваться к лучам еще бледного солнца. Герлин с нетерпением ожидала праздника Пасхи и Пятидесятницы. В рыцарском зале было уже не так нестерпимо холодно, как в последние недели, и Дитрих снова взялся вершить правосудие. В Лауэнштайн стали поступать новости из внешнего мира. Странствующие рыцари сообщили об оплошности Ричарда Львиное Сердце. В конце 1192 года он попал в плен к Леопольду Австрийскому, а весной следующего года его доставили к кайзеру Генриху. С того времени все только и говорили о требовании несоразмерного выкупа. В феврале он получил свободу за сто пятьдесят тысяч серебряных монет — снова появилась тема для обсуждений. Между тем наступил март, и Герлин вспомнила о поселенцах в лесу и уже хотела было отправить им повозку с провиантом, как неожиданно дело само напомнило о себе. Герлин как раз наблюдала за упражнениями рыцарей с балкона. В них принимал участие и Дитрих, Флорис критиковал его, как простого неумелого оруженосца. Господин Адальберт с недовольством слушал эти замечания, он наверняка сумел бы более вежливо порицать юношу. Даже Герлин отметила, что не только доспехи Дитриха, но и техника боя была заржавевшей. Против воли она должна была согласиться с Флорисом. Даже господин Соломон наносил удары бодрее, чем ее супруг. На бойцовских качествах Дитриха сказалось и то, что он подрос и набрал вес. Теперь ему нужно было приспособить к этому технику и тренировать мышцы, о существовании которых он, пожалуй, раньше лишь подозревал. По вечерам все его тело болело, однако Герлин всегда подбадривала его, превознося его красоту. И действительно, он был хорош собой. Когда-нибудь он станет тем идеальным мужчиной, каким Герлин представляла рыцаря своего сердца, — если его не затмит юный аквитанец, к которому ее, как и прежде, влекло. И не имело значения, что Флорис часто вел себя с ней бесцеремонно и старался отдалиться от нее в поступках и мыслях. Герлин решительно отогнала свои мечтания и попыталась сосредоточить внимание на Дитрихе. Он как раз выезжал на еще скользкую арену. За последние дни сильные ливни растопили снег и лед, и земля уже не была замерзшей, но раскисла. Герлин вздрогнула, когда копыта Флоремона начали скользить, однако конь сохранил равновесие. Молодая женщина почувствовала, как кто-то робко дернул ее за юбку. — Госпожа Герлин… — Позади нее стоял маленький конюх и испуганно смотрел на нее. — Госпожа Герлин, конюший сказал, мне надобно вас привести. Там парень из лесу, он хочет с господином Дитрихом побалагурить. Там ведь дикий кабан. Все попортил, такой лютый… Может, вам надобно с ним самой поговорить… — Это один из табунщиков? — спросила Герлин, идя за мальчуганом. Юноша покачал головой. — Не-е, госпожа, того я знаю. А энтого в глаза не видел. Говорит, он подневольный господина Дитриха. Мальчуган повел Герлин не в конюшню, как она ожидала, а в кухню — огромную, всегда теплую комнату с тремя печами. Перед самой большой из них сидел на корточках высокий светловолосый молодой мужчина в грязной порванной одежде. Его рубаха была разодрана на плече, и в прорехе была видна рана от меча. В полутьме кухни лицо юноши было едва различимым, тем более что он раз за разом отправлял в рот глиняную ложку с супом или большой кусок хлеба. Похоже, мужчина совсем изголодался. — Мир тебе и добро пожаловать в нашу крепость, — вежливо поприветствовала его Герлин. — Ты… хочешь поговорить со своим господином? — Когда она заговорила, мужчина обернулся, и теперь она узнала его. — Лоисл! Господи помилуй, что за вид! Что с тобой произошло? Что случилось с поселением? С другими? Молодой мужчина поднял на нее огромные синие глаза, в которых до сих пор стоял ужас. — Поселение… разрушено… Они пришли вчера… я бежал сюда всю ночь… хотел позвать на помощь. Мы сражались, но… — Не торопись, Лоисл… Кто-нибудь может принести вина? Я думаю, ему следует подкрепиться. Потенциальных помощников было достаточно, половина работников кухни с любопытством толпилась вокруг новоприбывшего. Наконец повар отправил одного поваренка в винный погреб. — Кто пришел? — спросила Герлин. Она сразу же подумала о грабителях и разбойниках, но на самом деле это было маловероятно. Ведь воры знали, что у поселенцев нечего было красть. Они могли разве что позариться на их лошадей. Но грабители наверняка поняли бы, что повозки поселенцам дали на время, а связываться с хозяином Лауэнштайна не стоит. — Рыцари… целая толпа рыцарей. Они… они сказали, что мы не имеем права расчищать этот участок, и когда мы посоветовали им обратиться к господину Дитриху, они только рассмеялись и заявили, что эта часть леса принадлежит епископству Бамберга, господин Дитрих не может здесь распоряжаться, а нам нужно собрать свои пожитки и вернуться домой. Госпожа, мы уже расчистили участок под первую пашню! Мы собирались начать расчищать под вторую, а летом хотели построить дома. Но теперь… Герлин решила, что немедленно должна привлечь Дитриха к решению этой проблемы. И желательно также господина Соломона — здесь была необходима трезвая голова. Но сначала она должна была узнать, какие потери понесли поселенцы. — Лоисл, ты сказал, что вы сражались. Кто-нибудь… кто-нибудь погиб? Герлин вздохнула с облегчением, когда юноша отрицательно помотал головой. — Они разрушили и сожгли наши хижины… и избили нас, когда мы стали отбиваться. — Он указал на рану на плече. Герлин заметила, что ее нанесли мечом плашмя. Кожа разорвалась и вокруг раны позеленела и посинела, удар лезвием меча с такой же силой разрубил бы молодого крестьянина на куски. — Но никто не погиб. — А среди нападавших есть жертвы? — спросила Герлин. Лоисл пожал плечами. — Разве наш брат может убить рыцаря? — рассудительно произнес он. — Даже если бы они не были при полном вооружении. Петрус метнул в одного из них нож, он наверняка прошел сквозь его кольчугу. Но когда они уезжали, все оставались в седлах. — Тем лучше, — сказала Герлин. — Послушай меня, Лоисл, ты сейчас подкрепишься… — Между тем поваренок принес кувшин с вином, и молодой крестьянин стал жадно пить большими глотками. — …А затем искупаешься в источнике и наденешь чистую одежду. Тем временем я сообщу обо всем господину Дитриху, и мы позовем тебя. И не падай духом! Все утрясется, я в этом уверена. Весьма обеспокоенная, Герлин торопливо пошла к тренировочной площадке рыцарей и сообщила о случившемся Дитриху и Флорису. Она также отправила гонца в поместье господина Соломона, надеясь, что лекарь уже на пути к крепости — Герлин пригласила его на ужин. За последние дни в крепость прибыло несколько странствующих рыцарей, наверняка они станут рассказывать новости, и, возможно, с ними прибыли еще и трубадуры. Герлин очень хотелось отвлечься от повседневных дел, и она пригласила всех на ужин в рыцарский зал. Но теперь ее радость улетучилась. Дитрих выглядел не менее грязным и промокшим, чем молодой крестьянин, когда сразу же после упражнений пришел в покои, которые делил с Герлин. Герлин даже велела развести огонь в камине. Хоть в этот день за окном и светило солнце, в помещениях крепости еще было холодно. Она напомнила себе, что следует потребовать, чтобы поставили жаровню и в большой зал. Однако прежде она решительно отправила Дитриха, как и Лоисла, искупаться. — Это не займет много времени, но ты должен выглядеть достойно перед крестьянином! — заявила она. — Он должен проникнуться доверием к своему господину! Пришлось Дитриху на скорую руку помыться в ванне в своей комнате. Топить баню было уже поздно, и у него не было желания окунаться в ледяную воду источника. Герлин надеялась, что Флорис не станет порицать его за это, и действительно, раздражительность аквитанца уступила место беспокойству сведущего советника. Флорис вместе с Герлин ожидал возвращения ее супруга. Похоже, молодой рыцарь был рад, что вскоре пришел господин Соломон, — и не только потому, что не хотел оставаться с Герлин наедине. Дитрих, облачившись в чистую шерстяную рубашку и длинную тунику из темного броката, наконец принял крестьянина Лоисла. Нахмурившись, он выслушал рассказ поселенца. — Вы ведь подадите жалобу епископу Бамберга? — спросил Лоисл. Дитрих кивнул, но закусил нижнюю губу. Теперь он напоминал мальчишку, чего ему наверняка не хотелось. Господин Соломон повысил голос. — Твой господин, конечно же, разрешит эту проблему, — сказал он поселенцу. — Но… если с епископом не удастся договориться, согласитесь ли вы поселиться на другом участке? Лоисл скривился, словно готов был расплакаться. — Господин, — прошептал он, — мы столько сделали… мы уже определили места для домов, уже срубили деревья. Большую часть мы можем еще спасти, они не сгорели и лежат в лесу. Но мы, конечно же, подчинимся воле господина… — О том, чтобы поселиться в другом месте, не может быть и речи! — воскликнул Флорис. — Господин Дитрих не должен допускать такого вмешательства в его дела. Если епископа что-то не устраивает, пусть сам предъявит претензии здесь, в Лауэнштайне. Или в монастыре Заальфельд или даже архиепископу в Майнце. Но такое нападение… Мы выделим вам рыцарей в полном вооружении, и… Дитрих возразил: — Нет, господин Флорис, не давайте преждевременно никаких обещаний. — Герлин испытала гордость за своего юного супруга, когда Дитрих, сглотнув, расправил плечи. — Мы спокойно обдумаем эту ситуацию и уладим недоразумение с епископом. Несомненно, это он отдал приказ напасть на вас, но мы не должны воспринимать это как вызов, возможно, рыцари превысили свои полномочия. Сейчас возвращайся к своим друзьям, парень, и было бы лучше всего, если бы вы освободили это место до поры до времени. Продолжите вы расчищать его на несколько дней раньше или позже, уже не имеет значения, однако если эти рыцари вернутся, возможно, смертей избежать не у