ЕЩЕ О НЕКТАРНЫХ ПАСТБИЩАХ 13 глава

Так само анатомическое строение пчелы в совер­шенстве приспособлено для удовлетворения нужд и по­требностей и отдельной особи и всей семьи в целом.

Мало корма в семье — всем пчелам приходится туго; достаточно корма — все сыты; слишком много корма — объедаться им ни одна пчела не может: излишек складывается впрок.

Появившаяся на свет из ячеи, которую выстроили пчелы прежних поколений, выращенная на корме, ко­торый собирали ее старшие сестры, сборщица сносит в гнездо корм, в сущности, уже не столько для себя, сколько для семьи, для младших сестер, для будущих поколений.

Семья для каждой пчелы — это ее гнездо, тепло, пища, охрана от врагов, возможность принимать уча­стие в продолжении рода. Это сама ее жизнь. И пчела, в свою очередь, то же дает своей семье,

200

Сборщица, вылетающая из улья, как говорилось, заправляется кормом, чтобы иметь возможность вер­нуться, в случае если нектарники цветков окажутся сухими. Надо учесть и то, что летящая пчела потреб­ляет кислорода в пятьдесят раз больше, чем пребы­вающая в покое. Температура тела летящей пчелы на десять градусов выше, чем у сидящей на месте без движения. О летящей пчеле можно сказать, что она существо теплокровное. Для затраты энергии, которая производится в полете, требуется, конечно, соответ­ствующее потребление корма. Изучение углеводного обмена у пчел показало, что пчела, вылетая из улья, берет примерно два миллиграмма меда и тратит на километр полета около половины миллиграмма. Таким образом, взятого количества может хватить на четыре-пять километров. Обычно на более далекие расстоя­ния пчелы и не летают.

Если пчела приносит из полета около полусотни миллиграммов нектара, то после сгущения они превра­тятся в улье в два-три десятка миллиграммов меда. Но из этой крохотной капли надо вычесть два миллиграмма, которые пчела взяла с собой при вылете.

Значит, в чистый доход семьи от одного полета можно записать не больше чем миллиграммов два­дцать меда.

Значит, требуется много десятков тысяч «пчеловы-летов» за нектаром, чтобы в сотах улья добавился ки­лограмм меда.

Килограмм сладкого корма — это нектар со ста с лишним тысяч головок одуванчика (каждая головка состоит из многих десятков цветков) или с полутора-двух миллионов цветков акации, с четырех-пяти мил­лионов цветков эспарцета, с шести-семи миллионов цветков красного клевера.

Если сложить все расстояния, налетанные пчелами-сборщицами сильной семьи в пору богатого взятка, по­лучится нечто, равное полету на луну. А пчелы доста­точно большой пасеки за лето совершают сообща, по

201

крайней мере, несколько рейсов на солнце и обратно. Здесь нечему удивляться: считается, что за сезон пче­лы одной семьи могут посетить чуть не четверть мил­лиарда цветков.

Чтобы понять, что такое пчела, надо всегда пред­ставлять себе всю многоротую колонию крохотных крылатых существ. Как бы узлом противодействующих сил притяжения связана в пространстве вся эта лег­кая и динамичная система, в которой тысячи со­ставляющих ее особей занимают какой-то необхо­димый воздушный объем. Ее сборщицы подвижны и далеко, иной раз за километры от гнезда, по капле впитывая собираемую пищу, сносят запасы отовсюду.

Отрываясь от постоянного, «привязанного» к месту гнезда и разлетаясь по всем направлениям и в разных ярусах, добираются сборщицы до самых укромных цветущих уголков, где они находят для себя нектар и пыльцу и откуда возвращаются в гнездо, чтобы, сложив здесь свою добычу, снова растечься по невиди­мым воздушным артериям.

В дни обильного взятка, в пору пчелиной страды, навстречу спешащим в поле сборщицам к улью не­скончаемыми очередями трассирующих пуль стягива­ются возвращающиеся домой крылатые охотники за нектаром. Тонкие, пунктирные ручейки меда с утра и до сумерек струятся к узкой щели летка, за которой идет выгрузка и укладка медовых запасов.

Летная жизнь пчелы коротка, каждая минута по­лета обходится семье дорого; поэтому пчелы вооруже­ны воспитанным в процессе отбора инстинктивным умением максимально использовать летное время и экономить летную энергию. Это нетрудно обнару­жить даже в тех случаях, когда линия пчелиного по­лета оказывается не прямой.

В воспоминаниях одного из старых советских пче­
ловодов, X. Абрикосова, много лет руководившего
большой пасекой в совхозе «Лесные поляны», есть ин­
тересный рассказ.,

— Я не раз замечал, — сообщает X. Абрикосов, — что в тихую погоду пчелы летали на гречиху, посеян­ную на одной из полян среди леса, через высокий сосновый лес. В бинокль можно было видеть, как они блестят на солнце над макушками сосен. Но стоило погоде измениться, стоило подняться ветру, и все пче­лы летели на гречиху кружным путем — лесной доро­гой и просекой. Это наблюдение проверено не раз и всегда неизменно оказывалось, что с раннего утра и в ветреную погоду пчелы и не пытались лететь пря­миком через лес, а летели только кружным путем. Похоже было, что «вестницы утренней зари» — развед­чицы приносили в улей весть, что день ветреный, нельзя лететь прямиком, и вся армия сборщиц направ­лялась кружным путем по просекам.

Таких наблюдений в пчеловодной литературе мно­жество.

В дни взятка ничто не останавливает пчел — ни ве­тер, ни даже половодье. В стихотворении «Пчелы» Н. А. Некрасова описывается наводнение, затопившее всю местность и окружившее водой пригорок, на ко­тором стояла пасека. Пчелы этой пасеки продолжали свои полеты в лес и на дальние луга, летя над водой. Полет за нектаром налегке проходил благополучно.

...А как назад полетит нагруженная, Сил нехватает у милой. — Беда! Пчелами вся запестрела вода, Тонут работницы, тонут, сердечные!

По совету прохожего крестьяне расставили на во­де вехи. И что же?

...Веришь: чуть первую веху зеленую На воду вывезли, стали втыкать, Поняли пчелки сноровку мудреную: Так и валят, и валят отдыхать!

В дни взятка ни одна пчела, годная в полет, не от­сиживается на сотах без дела и не теряет времени по­пусту при работе на цветках. В эту пору особенно за­203

метной становится одна важнейшая черта в поведе­нии сборщиц — их «цветочное постоянство».

Давно отмечено, что пчелы, посещая вообще сотни видов, во время одного полета собирают, в отличие от большинства других насекомых, корм не на всех цветках подряд, а на цветках только одного вида.

Чарлз Дарвин, который признал, что «пчелы являются хорошими ботаниками» и, посещая цветки, безошибочно определяют виды, так объяснил это явле­ние: «Никто не станет предполагать, что насекомые поступают таким образом для пользы растения. При­чина этого лежит, вероятно, в том, что насекомые по­лучают этим путем возможность работать быстрее; они точно научились тому, как располагаться в наилуч­шем положении на цветке, как далеко и в каком на­правлении вводить свои хоботки».

Хронометраж работы пчел на цветках растений разных видов действительно показал, что на «незна­комом» цветке, впервые посещаемом пчелой и еще не освоенном ею, взятие нектара продолжается гораздо дольше, чем при повторных посещениях, когда сбор­щица уже успела приноровиться к устройству цветка и, сразу пробираясь к цели, быстро обследует все нектар­ники.

При посещении цветов одного вида заметно сокра­щаются сроки работы и на сборе пыльцы и при набив­ке корзинок обножкой.

Это «цветочное постоянство» делает пчелу самым надежным и наиболее исправным опылителем для крупного сельскохозяйственного производства с его обширными площадями однородных и односортных посадок и посевов, в которых на каждом гектаре сконцентрированы тысячи и миллионы одновременно распускающихся цветков одной культуры.

Правда, изучение под микроскопом многих проб из обножек, снятых с пчел, установило, что в обнож­ке почти всегда есть, как уже отмечалось, хотя бы небольшая примесь чужой пыльцы — вещественное до­казательство посещений цветков другого вида. Уточ­ненные наблюдения и анализы показали, что чем хуже

204

условия Взятка, тем большее количество пчёл летает на цветки разных видов и даже разных родов расте­ний.

Однако, как мы теперь знаем, пчела не становится вследствие этого менее ценным опылителем. Мичурин­ский закон о роли смесей пыльцы дает понять, как в природе не только без всякого ущерба, но даже с определенной пользой для успешности опыления и оплодотворения растений «цветочное постоянство» пчел совмещается с частичными отступлениями от это­го закона.

«ТАНЦЫ» ПЧЕЛ

Знают ли пчелы дорогу к цветкам? — Разведчицы в полете. — Два «танца» на сотах. — Восьмероч-ный «танец» и его фигуры. — Солнечный угол воз­душного треугольника или почему пчела может ле­теть без провожатых.

Стоит появиться, хотя бы и на дальнем лугу, ново­му богатому медоносу, как тысячи пчел, еще вчера отсиживавшихся в вынужденном бездействии на сотах, нескончаемыми вереницами потянутся именно на этот луг, именно на эти медоносы.

Какими же путями могут приходить в улей вести из растительного мира? Кто доставляет в пчелиную колонию донесения и сводки о состоянии нектарников в цветках?

Для ответа на эти вопросы уже сто лет назад был проведен простой, но отчетливый опыт. В толще ка­менной стены, недалеко от двух стоявших рядом ульев, находилась ниша, закрытая решеткой, обвитой ползучими растениями. В этой нише было поставлено на табурете блюдце со слегка намоченным сахаром. На блюдце перенесли одну желтую пчелу из улья, ко­торый назовем здесь первым.

Пчела какое-то время сосала сахар, потом покру­жилась над блюдцем, совершив короткий ориентиро­вочный облет, и, выбравшись из ниши, вернулась к улью.

205

Примерно через четверть часа около трех десятков желтых пчел вилось вокруг ниши, как бы высматривая место входа. Одна за другой проникали они сквозь многослойное зеленое укрытие и добирались до блюд­ца с сахаром. В последующие дни все время, пока на табуретке выставлялась сахарная приманка, к ней прилетали желтые пчелы.

А из стоявшего рядом с первым второго улья, где жили пчелы черные, за время наблюдений ни одна пчела не явилась на блюдце с сахаром.

Было совершенно очевидно, что принесенная пер­вой пчелой новость о сладкой находке в нише, замас­кированной вьющимися растениями, стала быстро из­вестна в колонии желтых пчел, но осталась секретом для семьи темных пчел.

Но если одна пчела открыла богатый запас пищи, то как же сообщает она об этом корме другим? И ка­ким образом находят дорогу к нему десятки и сотни тех, которые прилетают, чтобы воспользоваться откры­тием первой?

Нельзя же только следствием счастливых случай­ностей считать тот факт, что зацветание богатого ме­доноса в зоне полетов пчел становится известно в улье.

Слепая случайность не может господствовать ни в одной области жизни, ни в одном ее проявлении. Мир, в котором мы живем, который нас окружает и частью которого мы сами являемся, — это мир зако­номерно развивающейся материи, это, как учит товарищ Сталин, «связное, единое целое, где предме­ты, явления органически связаны друг с другом, зави­сят друг от друга и обусловливают друг друга».

Наука — враг случайностей — должна была рас­крыть зависимости и связи, существующие между цветами и пчелами.

Пчелы летят за нектаром очень уверенно, как бы заранее зная дорогу.

Л. Н. Толстой, рисуя в одной из глав романа «Анна Каренина» выход Левина на охоту ранним утром, пи­сал: «В прозрачной тишине утра слышны были малей­шие звуки. Пчелка со свистом пули пролетела мимо уха Левина. Он пригляделся и увидел еще другую

206

и третью. Все они вылетали из-за плетня пчельника и над коноплей скрывались по направлению к болоту».

Об этой особенности пчелиного полета Л. Н. Тол­стой — точный наблюдатель природы — говорит и при описании пасеки, на которую Левин зашел за свежим медом. «Перед летками ульев рябили в глазах кру­жащиеся и толкущиеся на одном месте, играющие пче­лы и трутни, и среди них все в одном направлении, туда в лес, на цветущую липу, и назад к ульям, про­летали рабочие пчелы с взяткой и за взяткой».

Пчелы действительно летят как бы все в одном направлении, гуськом, следуя одна за другой.

Мало того: к месту взятка, как правило, пчел ни­когда не прилетает больше, чем их здесь требуется.

В одном из опытов в местности, лишенной медо­носов, на некотором расстоянии от улья было постав­лено в сосудах с водой десять цветков павии (зама­нихи).

Пять пчел, прилетевших на эти цветки, были поме­чены краской. Прошло некоторое время, а на цветках все еще работали те же пять пчел. На следующий день на тех же цветках были зарегистрированы эти же пчелы, из которых четыре собирали нектар, а пя­тая — пыльцу.

Над цветками в сосудах пролетали и другие пчелы, но они почему-то не опускались на них.

Но вот число цветков в сосудах было удвоено, и количество пчел, прилетающих для работы, сразу выросло до одиннадцати, причем уже две собирали пыльцу. На одиннадцати число посетительниц павии снова остановилось.

И снова над цветками в сосудах летали другие пчелы, не обращавшие внимания на букет заманихи.

Впору было думать, что какой-то опытный диспет­чер выдает пчелам путевки на вылет, сообразуясь с объемом работы, предстоящей в том или другом месте.

Существенный интерес представляют и дальнейшие опыты, проведенные для более подробного изучения этого вопроса. Бесчисленные наблюдения согласно го­ворят, что в больших зарослях растения посещаются

207

пчелами во много раз усерднее и исправнее, чем оди­ночные, редко стоящие растения того же вида.

Этот факт раскрывает, между прочим, еще одно из простых и действенных средств, какими может поддер­живаться в природе сожительство массы одинаковых растений и оставляться беспомощным отщепенцем ра­стение, отрывающееся от этой массы себе подобных.

Но как же все-таки уточняется место сбора пищи, как регулируется число пчел, вылетающих за нектаром и пыльцой?

Пчеловоды давно догадывались, что в семье имеют­ся специальные разведчицы.

Не об этих ли пчелах писал А. С. Пушкин в одном из своих стихотворений:

Только что на проталинах весенних Показались ранние цветочки, Как из чудного царства воскового, Из душистой келейки медовой Вылетела первая пчелка, Полетела по ранним цветочкам О краевой весне поразведать...

Не только весной, однако, вылетают разведчицы. Наблюдения говорят о том, что какая-то часть летных пчел колонии систематически занята проверкой состоя­ния цветков, запасов нектара в них.

Что это за пчелы?

На этот вопрос ответили некоторые исследования, проведенные на пасеке в Горках Ленинских.

Здесь было замечено, что при вечерних и ночных осмотрах часть пчел очень остро реагирует на свет фонаря, подносимого к стеклянной стенке улья. В то время как все пчелиное население освещенного улейка попрежнему копошится на соте, ничего не замечая, некоторые пчелы (их в общем совсем немного) стреми­тельно сбегаются, стягиваются на свет и, если пере­мещать фонарь, покорно следуют за ним, будто за магнитом.

Этих светолюбивых пчел выманили с помощью фо­наря в стеклянный коридорчик перед ульем и, здесь

208

Среди лесных и полевых диких растений имеется много прекрас­ных медоносов.

пометив, отпустили с миром. С утра, когда началось наблюдение за движением у летка, среди первых пчел, вылетевших из улья, были зарегистрированы именно меченые.

Можно было считать доказанным, что у развед­чиц особая тяга к свету. Уже говорилось, что про­цент сахара в гемолимфе сборщиц повышен. Вполне вероятно, что эти особенности физиологически обуслов­ливают летный этап индивидуального развития пчелы подобно тому, как лучше всего развитые в определен­ном возрасте железы обусловливают состояние корми­лиц или строительниц.

Ладно! Разведчицы, которые уходят в полет раньше других, могут, допустим, первыми открыть но­вый источник корма.

Но ведь одни разведчицы семью не прокормят!

Поставим в двадцати пяти метрах к северу от улья кормушку с мятным сиропом и подождем, пока сюда прилетит первая пчела. Пометим ее белой точ­кой. После того как первая сборщица вернется в свой улей, количество пчел, прилетающих за сиропом, сразу возрастет. На спинку каждой сборщицы, пока они пьют сироп, будем попрежнему наносить метку. Поме­тив, к примеру, пятидесятую пчелу, поставим на та­ком же расстоянии (в двадцати пяти метрах), но уже к югу, к востоку и западу от улья еще по одной кор­мушке, с сиропом столь же сладким, какой налит в се­верную, но лишенным какого бы то ни было запаха.

Что произойдет далее?

Ничто не изменится: пчелы — и меченые и неме­ченые — будут попрежнему прилетать, как правило, только к первой, душистой кормушке.

Теперь повторим тот же опыт сызнова, но в новые три кормушки, выставляемые к югу, востоку и западу от улья, нальем сироп с мятным запахом, то-есть со­вершенно такой же, какой был налит в северную кор­мушку.

На этот раз кое-что в поведении пчел изменится. Правда, к северной кормушке попрежнему будут при­летать меченые пчелы и немеченые новички. Но теперь и на каждой из трех остальных кормушек тоже по-

Случается, что несколько одновременно вышедших роев образуют

один гигантский рой. Собранный в роевню рой переносят к улью,

в котором пчел и поселяют.

14 Пчелы

209

14*

явятся пчелы, причем в основном немеченые, и при­летит их на каждую кормушку примерно столько же, сколько и на северную.

Вывод из обоих опытов ясен: во-первых, очевидно, что запах корма действительно каким-то образом сооб­щается вербуемым для вылета сборщицам; во-вторых, очевидно и то, что пчела, прилетевшая в улей с души­стой кормушки, мобилизовала новых пчел на поиск корма, пахнущего мятой, но направления, в котором следует искать корм, не сообщила.

Напомним, что в обоих описанных опытах все кор­мушки стояли на одинаковом расстоянии и недалеко от улья. Может быть, это обстоятельство имеет какое-нибудь особое значение? Может быть, ничего подобно­го описанному не произойдет, если кормушки будут находиться на разных расстояниях и подальше от пче­линого гнезда?

В семистах пятидесяти метрах от улья выставили плошку с душистым, на этот раз гвоздичным, сиропом. Десятка два пчел, первыми добравшихся до кормушки, были помечены. Вскоре они вернулись к себе в улей, и вслед за тем к месту кормления стали прилетать новые сборщицы. На них не было никакой метки, и их нетрудно было отличить от старых посетителей кор­мушки. Всех таких немеченых пчел аккуратно убира­ли с кормушки и сажали в клетку. Беспрепятственно посещать кормушку, выбирать сироп, возвращаться в гнездо могли только меченые пчелы. (Если б этого не делать, на кормушки прилетало бы слишком много пчел, что сильно затрудняло б проведение учетов.)

Прошло какое-то время, кормушку убрали и в том же н а п р а в л е н и и, но на разных расстояниях от улья разложили с десяток надушенных гвоздичным маслом приманок. У всех приманок дежурили наблю­датели, подсчитывавшие число прилетающих пчел. За полтора часа, покуда шли наблюдения, на приманке в семидесяти пяти метрах от улья появились всего че­тыре пчелы, в двухстах метрах — ни одной, в четы­рехстах — пять, но в семистах — уже семнадцать, а на приманке в восьмистах метрах даже триста пчел, далее на приманке в тысяче метрах уже лишь две-

210

надцать, а на еще дальше расположенные кормушки за время наблюдения прилетело совсем мало пчел.

Короче: к приманкам, стоявшим на наиболее «вер­ном» расстоянии от улья, прилетело наибольшее число сборщиц. Поскольку в их числе только двадцать ме­ченых Прилетали к данному месту в прошлом, не оставалось сомнений в том, что расстояние стало каким-то образом известно новым сборщицам.

Но как же все-таки смогли они узнать о нем?

Стеклянные стенки однорамочного улья и нумера­ция пчел много лет назад помогли выяснить, как ве­дут себя посланницы улья по возвращении из удачно­го полета.

Вернувшаяся с богатой добычей пчела в заметно возбужденном состоянии' вбегает через леток в улей, поднимается вверх по сотам и останавливается здесь в гуще других пчел. У ее рта появляются капельки нектара, отрыгиваемого из зобика. Этот нектар немед­ленно всасывается хоботками подошедших пчел-прием­щиц, которые уносят его для укладки в ячейки, пока новая капля передается другим приемщицам. После этого прилетевшая пчела начинает кружиться на соте, описывая то вправо, то влево небольшие круги.

Эти ее характерные движения, названные танцем, были впервые довольно точно описаны в 1823 году, но только в 1923 году — через сто лет! — стали извест­ны их смысл и назначение.

Несколько секунд, иногда около минуты, длится бурное движение танцовщицы, которое сзывает неко­торых пчел и увлекает их за собой. Все это летные пчелы, пока ничем, однако, не занятые. Они впри­прыжку спешат за танцующей, вытягивая усики и — на эти подробности надо обратить особое вни­мание! — как бы ощупывая ее ими и повторяя ее движения.

Затем танцовщица перебегает на новое место на сотах и здесь, уже среди других пчел, быстрыми пры­гающими шажками повторяет свой танец и потом сно-

211

ва улетает к медоносу, о котором улей уже оповещен и на поиски которого уже вылетели первые завербован­ные танцем сборщицы.

Вернувшись с взятком, они, в свою очередь, тоже могут стать вербовщицами новых летных пчел.

Так обстоит дело, когда пчела нашла богатую нектарную или пыльцевую добычу невдалеке от улья — не дальше ста метров.

Интересно, как ведут себя пчелы, обнаружившие запас корма метров за полтораста или еще дальше от улья.

Они таким же порядком входят через леток, также отдают собранный нектар приемщицам и после этого тоже приступают к танцу.

На этот раз, однако, танец заметно отличается от того, о котором рассказано выше.

Если при ближнем взятке пчела совершает малень­кие — радиусом не больше одной ячейки — круги, описывая на сотах нечто вроде буквы «О», то фигуры танца дальнего взятка складываются в некое подобие восьмерки, причем радиус каждого полукруга увели­чивается до двух-трех ячеек.

Проделывая эту сложную фигуру (исследователь, первым проанализировавший танец, описал его так: полукруг налево, прямая, полукруг направо, прямая, опять полукруг налево и т. д.), танцовщица во время одного из пробегов по прямой совершает брюшком бы­строе виляющее движение, за которое весь танец был назван «виляющим», в отличие от первого, именуемого «круговым».

После того как появились первые сообщения о мо­билизующем танце пчел, юмористические журналы За­падной Европы долго изощрялись в зубоскальстве по поводу ульевых балетов. Открытие высмеивалось на все лады, а шутки, конечно, не могли разъяснить его значения.

Теперь все знают, что танцы пчел не выдумка. Они беспристрастно запечатлены объективом киноаппарата, который дал возможность тысячам людей ясно и во всех подробностях рассмотреть их на экра­нах всего мира, когда демонстрировался советский

212

фильм «Солнечное племя» — первая в мире дейст­вительно научная киноповесть о жизни медоносных пчел.

В течение некоторого времени считалось, что ви­ляющий танец является сообщением о взятке пыльцы, тогда как круговой принимался за сигнализацию о на­ходке нектара.

Это, как мы уже знаем, оказалось ошибкой, так как фигуры обоих танцев одинаково могут говорить и о взятке пыльцы и о взятке нектара.

Стоит еще отметить, что разные породы пчел тан­цуют по-разному. Сейчас наряду с «восьмерочным» танцем описан уже и «серповидный», представляющий его менее исследованную пока форму.

Пчелы, прилетающие в улей с богатой ношей, тан­цуют на сотах. Этот пчелиный танец, представляющий очень своеобразную форму отражения внешних усло­вий, можно ежедневно наблюдать в улье. Но можно ли установить его объективное значение?

Разумеется, нетрудно приписать определенный смысл какому-нибудь движению усика или повороту тела. Гораздо труднее проверить, не игра ли это во­ображения и не самообман ли фантазера, убедившего себя в том, что он понимает природу.

Однако благодаря замечательным успехам в дру­гих областях биологии расшифровка «языка» движе­ний в пчелином танце на сотах оказалась все же де­лом осуществимым.

Задолго до того, как начато было разгадывание немого пчелиного «языка», И. П. Павлов дал совер­шенно точный метод для исследования поведения и двигательных реакций животного. Этот метод, являющийся одним из величайших завоеваний мате­риалистического естествознания, позволяет объективно проанализировать все высшие проявления жизни жи­вотных, все их поведение.

Исследователь сопоставляет действующие на жи­вотное раздражения С видимыми, ответными на эти

213

раздражения реакциями животного и отыскивает за коны обнаруженных соотношений.

В 1921 году, 14 сентября, выступая в Академии наук с изложением итогов своих, уже тогда много­летних, работ по изучению слюнных желез собаки, И. П. Павлов отметил, что в основе всех рефлексов или инстинктов, представляющих «определенные, зако­номерные реакции животного организма на определен­ные внешние агенты», лежит «принцип сигнали­зации».

Очень любопытна история о том, как была откры­та и расшифрована одна из таких систем сигнализа­ции у пчел.

Речь пойдет здесь о некоторых временных связях, устанавливаемых между пчелиной семьей и внешним миром, в котором семья находит все необходимое для роста и развития. Это связи того типа, о которых И. П. Павлов говорил как об органах приспособле­ния организмов к условиям своего существования. Из­ложение истории изучения танцев, являющихся такими «органами», одновременно и будет рассказом об исто­рии открытия первых звеньев «беспроволочной» нерв­ной системы пчелиной семьи.

На одной опытной пасеке — дело происходило ле­том 1944 года — в десяти метрах от улья была вы­ставлена кормушка со сладким сиропом.

Под кормушкой лежала пластинка, надушенная лавандой, благодаря чему место взятка связывалось для пчел с определенным запахом.

Пока десять пчел, принесенных из улья на кормуш­ку, заправлялись здесь сиропом, их пометили цветны­ми номерами. Насосавшись сиропа, они улетели в свой улей, и наблюдатели у стеклянного улья виде ли, как они здесь танцуют.

Пчел, мобилизованных мечеными сборщицами, за­держивали на кормушке и убирали в клетку (мы знаем уже, для чего это делается). Регулярные рейсы беспре­пятственно продолжали только пчелы первого мечено­го десятка.

Затем через сорок пять минут кормушки убрали и одновременно спрятали в густой траве две надушен­ные лавандой пластинки. Одну положили невдалеке, но несколько в стороне от места, где стояла недавно кормушка, а вторую отнесли за полтораста метров в противоположном направлении.

На первую пластинку сборщицы, завербованные пчелами первого десятка, начали прилетать уже через четыре минуты, и за сорок пять минут их здесь побы­вало триста сорок, тогда как ко второй пчелы добра­лись только через десять минут, и набралось их здесь за тот же срок всего восемь.

Этот опыт повторяли несколько раз, и он неизменно давал те же результаты: ближние приманки пчелы на­ходили скорее и легче.

Но, может быть, потому и находили их пчелы, что приманки были размещены близко от улья?

Опыты пришлось изменить, построив всю схему по-другому.

Кормушка с пчелами, пьющими сладкий сироп, бы­ла поставлена на душистую подкладку уже в трехстах метрах от улья. Одиннадцать меченых пчел наладили регулярную связь между кормушкой и ульем. Тогда кормушку убрали и одновременно положили в траве две надушенные пластинки: одну — в трехстах метрах от улья и в стороне от места, где только что проводилась подкормка, а вторую — вблизи от улья.

На этот раз вблизи от улья собралось меньше двух десятков завербованных пчел, а на дальнюю приманку — за триста метров —свыше шести де­сятков.

Из этих опытов можно было сделать только один вывод: место действительно сигнализируется сбор­щицам.

Но в чем же заключаются особенности такого сиг­нала?

Этого нельзя было выяснить, не заглянув в улей еще раз.

Предварительно две партии пчел из одной и той же семьи бьли помечены на двух кормушках двумя

2i6

красками: на кормушке, установленной в десятке мет­ров от улья, — синей меткой, и на второй — почти в трехстах метрах от того же улья — красной.

Наблюдатели сидели с двух сторон односотового стеклянного улья и выжидали.

Немного было у них шансов надеяться на то, что простым глазом удастся обнаружить разницу в пове­дении синих и красных пчел. Но прежде чем думать о том, как вести исследование дальше, если разница не будет обнаружена на глаз, надлежало проверить, не оправдается ли надежда, которая подсказала им схему описываемого опыта.

И она действительно оправдалась. Явление оказа­лось вызванным из его условий.

Первыми прилетели в улей две пчелы с синими метками. Они стали кружиться на сотах, описывая ма­ленький простой круг.

Следом появились на сотах красные. Они отдали приемщицам принесенный сироп и начали выписывать восьмерки.

Все это видели потом десятки людей сотни раз. Сомнений в точности ответа не было.

Изменения концентрации сиропа не влияли на фи­гуры танца. Ближние — кружились, дальние — виля­ли, рисуя восьмерки.