На пороге победы над Германией лидеры союзников провели трехстороннюю конференцию. Она началась 5 февраля 1945 года в Ялте, в Крыму. В ней принимали участие Сталин, Черчилль и Рузвельт — «Большая тройка», как их называла пресса тех лет, а также большие группы министров и советников. Среди последних находился министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, который сыграл зловещую роль в последующих событиях.
Темой переговоров в основном был раздел зон влияния, подконтрольных каждой из союзных стран после победы над Германией. Сегодня уже ни для кого не секрет, что в этом разделе Советский Союз отхватил львиную долю. Но, в ходе решения этого вопроса, Сталин попутно двинул своим западным партнерам очень конкретное требование — сразу по окончании войны, в Советский Союз должны быть отправлены все советские граждане из Европы, независимо от того, были ли они военнослужащими немецкой армии, пленными или просто гражданскими лицами.
В большинстве советские граждане вовсе не желали возвращаться. Во избежание затруднений для Запада, единственным выходом являлась насильственная репатриация.
Черчилль и Рузвельт согласились выполнить это требование Сталина и даже с тем, чтобы это решение было засекречено.
Сталин хотел, чтобы его будущие жертвы до поры до времени ни о чем не догадывались. А для Черчилля и Рузвельта тоже было предпочтительно это умолчание, по той причине, что общественное мнение их стран не стало бы с одобрением смотреть на насильственную передачу людей коммунистическому режиму.
Западные лидеры, предвкушая выгоды от заключенных соглашений, легко пошли на такие шаги — их нисколько не смущало то, что тем самым они растоптали основные принципы западных свобод, одним из которых является право на убежище. Но единственное, что их волновало в тот момент, был разгром Германии и ублажение Сталина, который увязывал решение ряда политических проблем, важных для Запада, с выполнением своего требования.
Таким образом, соглашение «Большой тройки» о насильственном возвращении всех советских граждан в СССР к моменту окончания войны оставалось в секрете. Но с другими пунктами было не так — установленные границы зон оккупации были известны.
Выгоды, полученные Сталиным на Ялтинской конференции, были столь внушительными, что лишили наиболее осведомлённых людей (и на Западе и в Германии) иллюзий насчёт возможного скорого разрыва отношений демократических наций с советской тиранией. Но, тем не менее, на это возлагали надежды очень и очень многие.
Побеждённая Германия подписала акт о капитуляции 8 мая 1945 года. Война в Европе была окончена.
Главным представителем военной власти в той части Австрии, куда направились и где остановились казаки, являлся фельдмаршал Александер, главнокомандующий силами союзников в регионе.
Казаки, находившиеся под охраной английских солдат и офицеров, довольно спокойно ожидали решения своей судьбы. Ведь они боролись против коммунизма в защиту свободы и за демократию (в своём, казачьем понимании). Таким образом, их конечные цели фактически совпадали с целями тех, кто их охранял.
Казалось, англичане не могли не осознавать этого. Кроме того, было очевидно, что альянс Запада со Сталиным не мог быть продолжительным. Поэтому многим представлялось, что вскоре победоносные союзники войдут в прямое столкновение с Советским Союзом, чьи территориальные и властные амбиции были ненасытны и чья тирания была полной противоположностью демократии и свободам, которые проповедовал Запад. При таком развитии событий, казаки, которые имели большой опыт борьбы против коммунистической диктатуры, естественным образом влились бы в ряды антикоммунистических вооружённых сил.
В силу своей прямоты и открытости, казаки никогда не могли понять изгибы западной «диалектики». Для них казалось все ясным и потому они пребывали в совершенной уверенности, что западные победители будут в силах все правильно понять.
К тому же, казачий оптимизм англичане поддерживали своим поведением.
Они были очень любезны со своим пленниками, предоставляли хорошее питание и тем самым подкрепляли казачьи надежды на не очень ясные, но светлые перспективы в будущем.
Распространялись слухи, что новая война начнется скоро, и тогда казаки станут авангардом союзных войск, которые, в конце концов, свергнут коммунизм. А если её начало задержится на некоторое время, то, в этом случае, казаки будут отправлены в Австралию или какую-нибудь другую британскую колонию, где будут жить вместе со своими семьями, но в состоянии постоянной боевой готовности, до момента выступления в поход за освобождение Родины.
Вскоре между казачьими офицерами и англичанами, назначенными на их охрану, завелась дружба. Существовала определенная свобода, например, казаки организовывали конные представления, которыми англичане очень восхищались. Проходили мероприятия с казачьими танцами, красивейшими хоровыми песнями и со всеми другими проявлениями культуры этого народа, который имеет особый дар в завоевании симпатий иностранцев.
Английские офицеры признавались в своём расположении к пленным казакам. Кроме всего прочего, видимо и потому, что те же представления разрешали нелегкую проблему свободного времени солдат их отрядов, уже уставших от постоянного ожидания начала массовой демобилизации.
Познакомимся с воспоминаниями некоторых очевидцев: казаков и англичан, которые собрал английский историк лорд Бетелл (Nicholas Bethell, Le dernier secret, Paris, 1971) — один из первых, кто поднял тему трагедии жертв насильственных выдач.
Офицером-посредником в Лиенце был майор Дэвис. Ему достаточно было нескольких дней, чтобы почувствовать уважение и восхищение по отношению к казакам. Вскоре все они знали его имя, в особенности дети, постоянно ходившие за ним по пятам, пока Дэвис не останавливался и не распределял среди них шоколад и леденцы. Этот офицер даже нажимал на своих товарищей, чтобы они отдавали ему часть выдававшегося шоколада, который он потом разламывал на кусочки, чтобы все дети получили свою порцию. «Чувствовал я себя, — говорил он много лет спустя в беседе с Бетеллом, — как бы играющим роль Деда Мороза».
Другой офицер — по имени Дэннис, ответственный за охрану казаков генерала Шкуро, тоже оставил своё свидетельство: «В круг моих обязанностей входила организация жизни казаков в лагере, где они были размещены, и я ежедневно проводил многие часы в их компании. При посредничестве одной венгерской переводчицы, я установил отличные отношения с этими замечательными людьми. По вечерам они предлагали нам замечательные конные спектакли. Эта идиллическая ситуация длилась две или три недели после капитуляции».
Ещё один очевидец — казак Александр Шпаренго, вспоминает, в какой форме англичане поддерживали их иллюзии: «Мы узнали из абсолютно «достоверных» источников, что британцы содержат нас на этом месте, чтобы защитить от большевиков. Мы останемся здесь до того дня, когда будут иметься в распоряжении корабли для нашей переброски на «черный континент», где мы войдем в состав английских гарнизонов. Другие источники сообщали, что нас направят воевать против Японии».
Казакам не оставалось ничего больше, как только верить в такие, распространяемые повсюду, слухи. Были разговоры об отзыве персонала английского и американского посольств из Москвы, и что это означало преддверие новой войны. Для казаков это было лучшим, что могло бы случиться. Как союзники Запада, подтвердив свою высокую военную репутацию в боях, после достижения победы, в вознаграждение, они смогли бы получить земли своих отцов.
Пока подразделения наивно верили в эти иллюзорные проекты, казачьи командиры не оставались в бездействии.
9 мая генерал фон Паннвиц отправил одного из своих офицеров с письмом для вручения британским военным властям. В нем он прямо указывал, что «передача казаков в распоряжение Красной Армии будет иметь для них страшные последствия, так как советское правительство ранее выступало с угрозами их тотального уничтожения как рода».
Англичане приняли посланника фон Паннвица очень заносчиво и не дали никакого ответа.
Но через несколько дней английский генерал Мюррей имел откровенный разговор с фон Паннвицем и его офицерами, в ходе которого сообщил им, что передача все казаков в СССР «есть действительность более чем явная». Перед лицом надвигающейся катастрофы, фон Паннвиц сказал своим офицерам, что они свободны принимать наиболее подходящее для них решение, но сам он останется на своём посту. Он считал своим долгом опекать казаков, находящихся под его командованием и избравших его атаманом, и был готов разделить с ними их участь. Таков был моральный уровень человека, который, будучи немцем, смог завоевать сердца казачьего народа.
Между тем, атаман Краснов написал два письма фельдмаршалу Александеру, с которым он ранее был знаком. Но тоже не получил никакого ответа. Кроме того, писал он на имя короля Георга VI, католического Папы, а также королю Югославии Петру, по той причине, что многие покинувшие Россию после гражданской войны казаки имели югославское гражданство. Никто из них ему не ответил. Николай Толстой, в своём исследовании «Секретная Война Сталина» (Nikolai Tolstoy, Stalin's Secret War, London, 1981), раскрыл подробности деятельности британских властей тех времен. Он указывает на то, что все письма атамана Краснова были перехвачены, и ни одно из них не дошло до адресата.
Правда, фельдмаршал Александер тоже оставил своё мнение по этому поводу. 18 мая он обратился в штаб-квартиру британской армии, запрашивая инструкции. В письме он указывает на свою озабоченность «в связи с участью, которая ожидает казаков у них на Родине».
В конце концов, 26 мая к фельдмаршалу Александеру прибыл генерал Кейтли, с приказом от командования союзников, «что все казаки без исключений, и в особенности их офицеры, должны быть переданы советским оккупационным властям». Много лет спустя, этот генерал, в разговоре с лордом Бетеллом, сказал следующее: «Приказ о начале репатриации казаков шел из очень высоких сфер. Скорее всего, из Вестминстера и, возможно, лично от Уинстона Черчилля».
Мы уже знаем, что английский премьер-министр подписал секретное Ялтинское соглашение. К тому же, наиболее убежденным поклонником Сталина в английском правительстве являлся английский министр иностранных дел сэр Энтони Идеи. Он утверждал, что «Сталин — человек, который никогда не нарушит своего слова» и чтобы ублажить его, готов был сдать столько людей, сколько будет возможно.
Ещё до получения официального приказа о выдаче — неожиданно, без предварительного объявления, лагеря объехал грузовик с вооруженными людьми, который увез все сбережения казаков и их семей: приблизительно 6 миллионов немецких марок и ещё некоторая сумма в фунтах стерлингов. Это был первый сигнал, чрезвычайно озадачивший казаков.
Сам приказ о выдаче казаков пришел от военных властей с большими предосторожностями. Например, когда полковник Малколм, командир майора Дэвиса, проинформировал последнего о его содержании, тот не мог сдержать своей реакции: «Я буквально упал», — признавался он позднее лорду Бетеллу. «Это шло вразрез со всем тем, что мы всё это время говорили казакам. Я объяснил моему начальнику, что все эти недели я был другом для казаков, служил для них своеобразным гидом и советником, отвечал на их вопросы, успокаивал, развеивал сомнения и уверял их, что никто не думает репатриировать их насильно. И теперь, перед очевидностью врученного мне приказа, я считаю моим долгом подать в отставку. Я потерял свой авторитет».
Полковник Малколм холодно ответил ему, что это не подходящий момент для подачи в отставку. Он, и только он, должен будет зачитать приказ казакам. Он же будет нести ответственность за выполнение всей операции. Все это как раз потому, что он завоевал доверие казаков, и нет никого другого, кто смог бы заменить его в этой ситуации. По мнению Малколма, необходимо было сохранять спокойствие среди казаков до последнего момента, даже если для этого нужно будет прибегнуть к обману. Таков был приказ.
Первым обманом стало объявление о приглашении всех казачьих офицеров на совещание с фельдмаршалом Александером, запланированное на 28 мая неподалеку от лагерей — в Обердраубурге. Было сказано, что все они возвратятся вечером того же дня.
Некоторые офицеры были удивлены массовостью этой встречи — их было более 2.000 человек, — но их уверили в непременной необходимости поездки. На следующий день большинство офицеров, одетых по парадному, ожидало прибытия грузовиков. Те из них, кого провожали семьи, уверяли своих родных, что возвратятся к вечеру. Здесь были и все Красновы, так как в Лиенце находились и Лидия Федоровна — жена атамана Петра Николаевича Краснова, так и Дина — девушка, недавно вышедшая замуж за генерал-майора Семёна Краснова. Самый младший в семействе — Николай Николаевич, стараясь казаться спокойным, сказал своей жене: «Я вернусь сегодня вечером и ты приготовишь мне яичницу». Он стремился её убедить в том, что все в порядке, но, скорее всего, одновременно убеждал в этом и себя.
Никто из них не вернулся. Только несколько офицеров, недоверие которых оказалось сильнее обмана, не только не поехали на встречу, но и вообще бежали из лагеря, тем самым, спася свои жизни.
Весь казачий офицерский состав, включая главных командиров, был вывезен в Шпитталь, где их сопроводили в окруженный колючей проволокой лагерь для военнопленных. Там английский бригадир Мессон холодным тоном очень кратко информировал их, что все казаки будут переданы в советские руки в ближайшей подконтрольной им оккупационной зоне. Эта операция будет проведена как можно более быстро и они — офицеры, будут переданы уже на следующий день.
Последовавшее за этим можно назвать хаосом. Люди пребывали в состоянии гнева, паники и отчаяния до тех пор, пока совершенно побледневший атаман Краснов не возвысил свой голос и не напомнил всем о необходимости сохранять достоинство в любой ситуации.
Атаман немедленно потребовал разрешения на отправку телеграммы командованию союзников, что было ему позволено. Сразу же продиктовал по-французски короткое письмо, в котором разъяснил причины, по которым казачество взяло в руки оружие, и указал, что он сам несет главную личную ответственность за участие казаков в боевых действиях. Вследствие чего хочет лично предстать перед военным судом, но при этом его люди должны быть освобождены, а гражданские беженцы должны быть оставлены в покое. Не надо забывать, что к тому времени он имел под своим началом не только казаков, но и их многочисленные семьи — стариков, женщин и детей, которые бежали от коммунизма.
Копии этой телеграммы были отправлены королю Георгу VI, премьер-министру Уинстону Черчиллю, в Организацию Объединенных Наций, Архиепископу Кентерберийскому и в Международный Красный Крест. Это все, что можно было сделать. Ответа не пришло ни от кого, но атаман до последнего момента пытался выполнить свой долг перед подчиненными.
В оставшиеся короткие часы атаман написал прощальное письмо своей жене Лидии Федоровне, с которой он расстался накануне и которую больше не увидел. Она была его верным товарищем в этой долгой жизни, полной страданий — поражение, чужбина и эта последняя, прерванная судьбой, надежда на осуществление мечты об освобождении казачества. Он хотел своими прощальными словами успокоить её, прежде чем она в одиночестве узнает об ожидавшей его участи. (Лидия Краснова осталась практически без средств к существованию. О ней позаботилась семья фон Меден (Von Meden) со старым немецким офицером во главе, который был большим другом её мужа. Она скончалась в 1949 году и была похоронена в селении Вальхен (Walchensee).
Единственной просьбой всех этих людей, находившихся в подавленном состоянии, было присутствие священника. На это было дано соответствующее разрешение, и на следующий день был организован молебен.
Естественно, все казачьи офицеры были без оружия, когда их арестовали англичане. Возможно, были единичные исключения, когда кто-либо мог спрятать пистолет или нож. В любом случае, английская охрана обыскала помещения, предназначенные для ночлега арестованных, с целью изъятия любого режущего или тяжелого предмета. Несмотря на эти меры, некоторые офицеры (их точное число так и не стало известно) покончили жизнь самоубийством уже до рассвета.
Молебен начался в 6 часов утра. Предоставим слово одному из немногих выживших: «Две тысячи человек — генералы и казачьи офицеры, которых британцы готовились насильно передать советским властям, стояли на коленях на голой земле, многие плакали. Английские стволы были нацелены на них все время, пока они обращались со своими молитвами к Богу. Импровизированный хор объединил голоса мужчин, которых британцы приговорили к смерти. На коленях, прижатые к колючей проволоке, они пели традиционные молитвы — «Отче Наш» и «Господи, храни народ твой». Казачий священник окропил их святой водой и, как мог, успокоил их страдающие души».
Когда молебен подошел к концу, для казачьих офицеров наступил момент погрузки в ожидавшие их грузовики. Казаки воспротивились, и английские солдаты прибегли к насилию. Осыпая градом ударов прикладов и штыков, людей тащили к автомобилям. Многие были заброшены в кузов уже без сознания. Это было последнее отчаянное сопротивление.
В какой-то момент англичане заметили атамана Краснова у входа в свой барак и хотели наброситься на него, но их опередила группа молодых казаков, которые встали вокруг атамана и потребовали от британских солдат вести себя с ним почтительно. Им разрешили сопроводить своего любимого командира до грузовика, где добились, чтобы он мог ехать, сидя в кабине. Его двоюродный внучатый племянник Николай, которому мы обязаны этими воспоминаниями, видел, как тот медленно крестился и говорил: «Господи, укороти наши мучения…».
В точно таких же условиях в этот день были переданы генерал-майор Семён Краснов и генералы Шкуро, Доманов и Султан-Гирей Клыч.
Генерал фон Паннвиц ранее уже был отделен от казаков и его содержали одного без какой-либо информации. Четыре английских офицера посадили его в машину и повезли в неизвестном направлении. Фон Паннвиц ничего не спрашивал. Когда автомобиль остановился в Юденбурге и ему приказали выйти из машины, он увидел перед собой проволочные заграждения, разделяющие зоны, и развевающийся поблизости флаг с серпом и молотом.
Все взгляды сосредоточились на нем. Было очевидно, что англичане хотели стать свидетелями его протестов и его унижения. В конце концов, он был немец, и Ялтинский договор на него не распространялся абсолютно.
Но фон Паннвиц, не удостоив взглядом англичан, медленно направился к заграждениям, пересек их и был встречен советскими офицерами.
В последующем он разделил трагическую судьбу всех своих товарищей из казачьего командования.
Вся эта операция со лже-конференцией с участием фельдмаршала Александера, с помощью которой были захвачены казачьи офицеры, проводилась в соответствии с задуманным англичанами планом. Они считали, что после этого остальные казаки, без своих командиров, сдадутся как беспомощные ягнята.
Нужно было лучше знать казаков. Когда к вечеру того же дня они увидели, что их увезенные командиры не возвращаются, волнение охватило все лагеря.
На следующий день, в этой бурлящей обстановке британские власти допустили серьезную ошибку — зачитали перед подразделениями декларацию, в которой обвиняли отсутствующих казачьих офицеров в том, что они «обманывали и вели казаков по ложному пути». Якобы по этой причине все они были взяты под арест. И теперь казаки могли спокойно, в обязательном порядке, возвращаться к себе на Родину (!).
Гнев и отчаяние этих мужчин и женщин превзошел все пределы. Никто не поверил в бредовые обвинения в адрес своих командиров а, наоборот, теперь все поняли, что будут насильно переданы в руки своих старых врагов — коммунистов. Они знали, что будут убиты или отправлены на смерть в лагерях.
Здесь невозможно пересказать все то, что произошло во всех лагерях — везде без исключения англичане должны были прибегать к насилию для погрузки в грузовики своих жертв, многих кидали в машины уже ранеными и без сознания.
В одном месте англичане проявили более «изобретательный» подход — в 5-м Донском казачьем полку, расквартированном в Клайн-Санкт-Пауле, один из английских офицеров приказал командиру полка Борисову, чтобы тот собрал всех своих людей для отправки в место сбора, откуда затем казаки смогут выехать в Канаду. Все казаки с радостью прибыли на отправку и все до одного попали в советские руки.
Вернемся в Лиенц, где всё ещё находились члены семьи Красновых. В Лиенце майор Дэвис лично объявил о запланированной на следующий день передаче казаков советским властям. Когда гнев и ужас, вызванные этой новостью, казалось затихли, казаки попросили организовать на следующий день молебен силами своих полевых священнослужителей, что было разрешено. Последующий день прошел в горьких прощаниях — все знали, что как только они будут переданы коммунистам, то их семьи будут разлучены, жёны и мужья никогда больше не увидятся, а их дети будут отправлены в государственные интернаты и будут потеряны навсегда.
В то же время, многие из них все-таки сохраняли надежду. Всегда искренние в своих чувствах, казаки пошли на хитрость, которая могла бы, по их мнению, отодвинуть нависшую над ними угрозу. По окончании молебна, они решили остаться молиться на весь день. Предполагалось, что англичане не станут набрасываться с оружием на молящихся людей. Но как раз это и произошло. Когда британским властям надоели молитвы, оттягивающие исполнение приказа, в ход пошли приклады и штыки.
Но на этот случай у казаков был приготовлен другой прием — их было примерно 20.000 человек. Казаки поставили в центре женщин, стариков и детей, а сами сформировали вокруг кольцо охранения, встав плечом к плечу и крепко взявшись за руки. То, что последовало, было настоящей бойней. Английские солдаты били прикладами и палками казаков, пытаясь разбить живую цепь. Таким образом, они смогли вырвать некоторых и забросить в грузовые машины. Толпа, опасно колыхаясь, начала отступать, но не разъединяясь между собой.
Вскоре, затоптанными, стали падать женщины и дети, в какой-то момент паника стала всеохватывающей. Англичане удвоили свои усилия. Приклады зверски обрушивались на мужчин, женщин, детей, стариков и священников. Казачьих священнослужителей, в рясах и с иконами, тащили по земле.
Одна из выживших женщин, пересказала Толстому некоторые из своих трагических воспоминаний — до сих дней слышатся крики и мольба из толпы: «Господи, спаси нас! Изыди, сатана!». Она видела, как один солдат выхватил ребенка из объятий матери, чтобы бросить его в кузов грузовика. Мать держала за ногу своего ребенка и оба тянули его в разные стороны. В конце концов, мать упала в изнеможении и ребенка швырнули в грузовик, ударив о кузов. Когда человеческая цепь была полностью порвана штыками и прикладами, а английские солдаты стали тащить людей к грузовым машинам, началась настоящая свалка. Но теперь бедные люди уже понимали, что не смогут устоять или бежать. Куда не глянь — везде были англичане.
Тогда начались самоубийства. Были родители, которые убили своих детей, прежде чем покончить с собой самим. Многие бросились вместе со своими детьми в бурлящие потоки реки Драва. Священнослужителям, которые старались остановить их, казаки в своей простой, но подлинно глубокой вере говорили: «Лучше если наши дети умрут с нами сейчас — тогда они попадут на небо. А если их схватят коммунисты, то они сделают из них атеистов, тогда дети умрут перед Судом Всевышнего».
Более 1.700 казаков — мужчин, женщин и детей — погибло в этот день.
По этой причине, как через годы писал атаман Науменко: «Лиенц вписан в историю казачества кровавыми буквами». На этом месте воздвигнут монумент в память о жертвах насильственных выдач и рядом с ним кладбище, где упокоятся те, кто погиб в эти дни или предпочел смерть возвращению в СССР.
В последующие дни, хотя казалось, что многие казаки уже отказались от сопротивления, нескольким тысячам из них, находившимся в различных лагерях, удалось бежать и укрыться в лесах. Тогда Англия дала разрешение на участие, совместно со своими солдатами, советских спецгрупп для операции по поимке этих людей. Это была настоящая охота, в ходе которой многие беглецы были убиты, всего же англо-советским группам удалось задержать и передать советским властям дополнительно 1.356 человек. Как вспоминают английские солдаты, перевозившие беглецов в советскую зону, пленники были расстреляны немедленно — солдаты сами слышали автоматные очереди.
Было одно благородное исключение среди этого моря подлости и ужаса: генерал Мюррей, командир британской 6-й Бронетанковой Дивизии, тоже отдал приказ о выдаче казаков (он его не мог не отдать), но закрыл глаза и не преследовал всех тех, кто бежал. В результате смогли скрыться 50 офицеров во главе группы в более чем тысячу человек. Правда, потом на него обрушился гнев советских представителей за такое поведение, столь резко контрастирующее со случившимся в остальных лагерях.
Мы описали здесь сцены жестокого насилия. Между тем, было бы неверно с нашей стороны не обратить внимание на мнение английских военных, вынужденных выполнять эти приказы.
Упоминавшийся ранее майор Дэвис рассказывал: «Казаки могли меня линчевать. Вместо этого они не хотели мне верить… Они умоляли меня. Продолжали доверять мне. Именно это было самым страшным… Вспоминаю все это с настоящим ужасом. План был по-настоящему дьявольский».
Другой офицер, по фамилии Мак-Миллан, сказал: «Никогда не должна была случиться отправка казаков в Россию».
Военный врач Джон Пичинг: «Ни при каких условиях нельзя было принуждать казаков к возвращению. Все мы сейчас сожалеем об этом». Пичинг рассказывал, что муки совести потом испытывали многие солдаты его части, даже самые огрубевшие на войне. «Простые рядовые считали — то, что их заставили сделать, не было солдатской профессией».
Военный католический священник Ирландского полка квалифицировал случившееся как «постыдное». Он вспоминал солдат, плакавших при виде того, как избивали и запихивали казаков в машины с помощью прикладов: «Это был первый раз, когда я видел плачущим одного из шотландских горцев. Я мог лично убедиться, как многие солдаты сломались морально».
Судьба этих людей была трагична. Казаков, как мы уже сказали, было около 50.000 человек, среди них, согласно последним исследованиям, находилось около 5.000 женщин и 3.000 детей. Кроме немногих, кто смог бежать в процессе выдачи, остальные в большинстве закончили свою жизнь в советских лагерях, из-за царившей там жестокости и голода. Известно, что в первый год заключения в лагерях погибло более семи тысяч казаков.
Что касается 2.000 офицеров, в большинстве своём ещё молодых людей, то через 10 лет из них осталось в живых только 200. ГУЛаг сделал своё дело.
КРАТКИЕ ВЫВОДЫ
Нужно добавить ещё кое-что. «Жертвы Ялты», как их с полным основанием назвал Николай Толстой — это не только казаки, о чьей трагедии мы рассказали. В последующие недели и месяцы, в самой Англии и во всей английской оккупационной зоне, так же как и в США и их зоне оккупации, проводились аналогичные операции. Так было в лагерях для военнопленных в Дахау, Кемптене, Платтинге, Форте Дике, Пизе, Риччоне и многих других. Везде имело место безнадежное сопротивление русских. Повторялись самоубийства и сцены насилия. То же самое совершалось и в городах, где жертвами становились гражданские лица, бежавшие на Запад от коммунистической революции 1917 года и не имевшие советского гражданства. Теперь можно сказать, что требования Сталина по секретной части Ялтинского договора были выполнены с лихвой политическими лидерами Запада, согласившимися с большой охотой отправить на смерть максимально возможное число русских для удовлетворения «великого советского лидера».
Историки, изучавшие эти факты, сходятся во мнении, что число русских, ставшими жертвами насильственных выдач, было около двух миллионов человек.
Целью моей книги не является определение уровня ответственности тех или иных лиц. Однако стоит зафиксировать некоторые факты и сделать выводы, ибо некоторые исторические ситуации имеют свойство повторяться.
17 июня 1945 года, когда операции по насильственной выдаче находились в полном разгаре, а мировая пресса организовала «заговор молчания» вокруг этого дела, в Лондоне член Палаты Лордов Стокс спросил о происходящем Уинстона Черчилля, но премьер-министр категорически отверг существование какого-либо секретного соглашения, подписанного в Ялте. Как он позднее скажет — «на то существовали определённые политические предпосылки».
Историки сходятся во мнении об ответственности Энтони Идена, министра иностранных дел Великобритании того времени, за принятие решения по неправомерному расширению числа лиц, выданных Сталину. Спустя годы, в 1973-м, этот министр тоже был опрошен, но ограничился ответом, что «не помнит многих деталей». Было очевидно, что человеческие жизни для него были лишь «деталями» незначительной важности.
Он принял политическое решение, сидя за своим письменным столом в своём министерстве («Foreign Offlce») — очень далеко от людей, которые погибли или пострадали от последствий этого шага.
Оба английских политика — и Черчилль и Идеи, сыгравшие такую важную роль в только что описанных событиях, написали свои воспоминания, но ни один из них не упомянул об этих операциях по выдаче, которые погубили столько людей. Видимо, их это нисколько не волновало.
Возможно, кто-либо станет говорить о неизбежности жертв в любой войне. Но эти факты имели место, когда война в Европе была закончена — и все испытали облегчение от возвращения к миру и жили новыми надеждами.
Почему мы обращаем внимание на такое поведение политиков? Потому что представители военной власти вели себя по-другому.
Сам фельдмаршал Александер своевременно предупредил своих вышестоящих начальников о риске, существующем для казаков в случае их передачи во власть Сталина. Генерал Мюррей осторожно предупредил фон Паннвица и его офицеров об угрожающей им опасности. А когда получил приказ о выдаче казаков, оставил для них возможность скрыться. Что касается молодых офицеров, то мы уже слышали выражения их боли и протеста перед жестокостью приказа, который они должны были выполнять.
Военные люди должны были принять ответственность за горькие последствия ошибок, совершенных политиками. Эта ситуация часто повторялась на протяжении истории и нам, чилийцам, тоже довелось пережить это.
Французский писатель-романтик Альфред де Виньи, отчеканил фразу «Неволя и величие солдата». Может быть, глубокое значение сочетания этих двух понятий даст нам ключ для понимания трудного повторяющегося опыта жизни, о котором мы здесь говорим.
Надо отметить и ещё один момент — существование двух различных категорий среди людей, выданных Сталину.
С одной стороны — это солдаты, которые действительно воевали против Советского Союза. С другой — гражданские люди: старики, женщины и дети. Это были, в том числе, и семьи бойцов, но в любом случае — все они невинные люди, которые не должны были нести жестокое наказание в сталинских лагерях, как это произошло на деле. Такое преступление, как выдача на расправу невинных — не имеет оправданий.
Что касается бойцов — то, вслед за Сталиным, их многие называли и называют предателями Отечества. Между тем, такое позорное клеймо требует анализа. Ведь само слово Отечество (Patria), происходит от латинского pater — отец, означает «terra paterna» — «земля отцов», но не в буквальном смысле, что на этой земле действительно жили наши отцы (иногда это не так), а в смысле более личном, означающем для нас защиту, укрытие, землю, которая нас по-родительски приветствует. Если страна, в которой мы родились, не только нас не привечает, но и угрожает нашим свободам и правам, нашим религиозным и семейным ценностям, это уже не Родина и не Отечество в высоком смысле этих слов. Всякий долг предусматривает права. В случае, если эти права попираются представителями власти какой-либо страны — то, пока сохраняется эта ситуация, граждане этой страны свободны от своего долга перед ней. Правильнее говоря, остается единственный долг — сделать все возможное для освобождения этой страны от тирании, которая насильственным путём уничтожила сам смысл понятия Отечество.
Именно это случилось с казаками и со всеми Белыми русскими. Россия, превратившись в СССР, перестала быть для них «Отечеством», так как правящая в ней коммунистическая власть уничтожила основные свободы, разрушила семейные и религиозные принципы — все естественные ценности, лежащие в основе человеческого достоинства.
Спустя годы после этих трагических событий, английский юрист Ребекка Уэст в своей книге «The Meaning of Treason» защитила этот тезис не только в моральном плане, но и ввела его в юридическую науку. С тех пор очень многие юристы придерживаются этих принципов.
В заключение скажем, что единственный голос, прозвучавший в мире в защиту двух миллионов жертв, переданных на уничтожение в СССР, был голос Папы Пия XII. Он публично заявил, что «отказ в праве на убежище и принудительное возвращение людей означало предательство идеалов и моральных принципов, за которые боролись союзники».
Никто не услышал его голос и вокруг трагедии жертв насильственных выдач на долгие годы установился заговор молчания.
ГИБЕЛЬ КРАСНОВЫХ
Что касается выдачи казачьего командования советским властям, англо-русский историк Н.Д. Толстой в своей книге «Секретная война Сталина» отмечает: «Иногда случаются трагические ошибки по причине запутанности ситуации настоящего момента. Между тем, мои исследования подтвердили, что выдача генерала Краснова и его товарищей, была результатом заранее разработанного плана».
В действительности, нельзя игнорировать тот факт, что многие казачьи командиры, в особенности Краснов и Шкуро, были личности широко известные на Западе. Последний, во время гражданской войны в России, был награжден королем Англии за свои героические действия против большевиков. Так же нельзя забывать обстоятельство, что ни один из них не имел советского гражданства (исключая генерала Доманова). И поэтому секретная часть Ялтинского договора на них не должна была распространяться. А раз они были переданы в руки Сталина, то, как говорит Толстой, это было несомненно «тщательно подготовлено». Толстой находит подтверждение существования такого сговора в воспоминаниях советского генерала Штеменко, где тот упоминает о некоем «предъявленном союзникам твердом заявлении советского правительства с требованием выдачи Краснова, Шкуро и остальных военных преступников».
В случае с Красновыми, речь шла не только об атамане Петре Николаевиче и генерал-майоре Семёне Николаевиче — это касалось и остальных членов семьи. Стоит задаться вопросом — каковы были причины, подвигнувшие коммунистов преследовать всех их с таким упорством? Ответ мы нашли в некоторых текстах лидеров большевиков. В одной из программных статей председателя ВЧК Дзержинского, опубликованной в 1919 году, и, несомненно, согласованной и одобренной Лениным, буквально говорится о Краснове, как о том «типе» человека, которого необходимо ликвидировать — все равно, «будь тот белогвардейцем или социалистом». Значит, речь шла не только лишь о политических идеях. Было что-то большее, что делало из Краснова человека особенно опасного и давало повод Ленину представить в его лице архетип врага, которого нужно ликвидировать. Что это было? Мы не можем судить об этом с полной уверенностью. Может быть, его достоинство и моральная целостность, верность собственным принципам? Как бы то ни было, но мнение Ленина является догмой для коммунистов всех времен, в том числе, и сегодняшнего дня. Ленин не потерял своей харизмы и псевдо-непогрешимости. Чем же тогда ещё объяснить,