В конце июня 1974 года, лейтенант Краснов был прикомандирован к Национальному Разведывательному Управлению — DINA (Direccion de Inteligencia Nacional) — организации, созданной незадолго до этого Правительственной Хунтой для противостояния существующему на территории страны терроризму.
Не будет лишним напомнить забывчивым чилийцам, что терроризм в Чили появился намного раньше, чем марксистские партии получили доступ к управлению страной. Старейшей и наилучшим образом организованной из этих нелегальных боевых группировок была MIR (Movimiento de Izquierda Revolucionaria — Левое Революционное Движение), зародившаяся в городе Консепсион и процветавшая начиная с 1964 года. Это было во времена правления президента Эдуардо Фрей Монтальва и правительство тех лет не принимало никаких эффективных мер в борьбе с этой организацией.
Нужно иметь в виду одно обстоятельство — назначения и командировки в Вооружённых Силах носят обязательный характер. Ни с кем из офицеров никогда не консультируются перед назначением на новый пост и ни один офицер, ни под каким предлогом, не может отказаться от выполнения порученной задачи.
Вполне возможно, что назначение лейтенанта Краснова в DINA было связано с тем фактом, что он говорил по русски и хорошо понимал другие языки. Ведь большинство чилийских террористов прошли подготовку за рубежом. Советский Союз в те годы, как на собственной территории, так и в дружественных ему странах имел специальные тренировочные лагеря, предназначенные для этих целей. Предположительно, боевики могли иметь в своём распоряжении учебники и инструкции на русском и других языках.
Хотелось бы вкратце привести здесь мои личные воспоминания, имеющие связь с этой темой, хотя и в другой отрасли. Во времена правления Народного Единства я работала на радио «Agricultura». Несколько дней спустя после военного вмешательства, 25 сентября, меня вызвали в здание «Диего Порталес» (где находились структуры новой власти) для встречи с министром — генеральным секретарем правительства, господином Педро Эвингом, который в то время был в звании полковника. Он попросил меня и других профессионалов принять участие в организации своего ведомства, о функционировании которого, особенно в политическом плане, военные мало знали. Естественно, я согласилась помочь в этой миссии. Кабинет министра находился на 17-м этаже здания и всего несколько дней назад это помещение занимал генерал Бачелет, назначенный правительством Альенде ответственным за распределение продуктов питания в стране (знаменитые и крайне непопулярные JAP, Juntas de Abastecimiento у Precios — Хунты Снабжения и Расценок). Министр Эвинг предложил мне занять маленький кабинет, расположенный рядом с его офисом. Зайдя в эти владения, я первым делом увидела рабочий стол, все ящики которого были закрыты на ключ. Когда слесарь, в конце концов, открыл их, внутри оказались бумаги, документы и брошюры на русском языке. Было очевидно, что здесь, рядом с кабинетом генерала Бачелета (отца будущего президента Мишель Бачелет, в правление которой гонения на военных — участников событий 1973 года приняли массовый характер), работал советский советник, делившийся с ним полувековым опытом контроля своего народа через желудок по образцу СССР. Впоследствии выяснилось, что такого рода советники и консультанты находились и в других ведомствах.
Вернёмся к нашей теме. Независимо от той или иной причины откомандирования лейтенанта Краснова в DINA — фактом является то, что предназначенная молодому офицеру миссия заключалась в аналитической работе по изучению подрывной тактики террористических формирований. Особенно это касалось организации MIR — наиболее активного и жестокого в своих акциях террористического движения.
Для выполнения этой задачи, лейтенант Краснов должен был располагать как внешней информацией (газеты, журналы, публикации и т. д.), так и внутренней (документы, найденные при обысках) и сведениями, предоставленными задержанными или осведомителями.
В своём распоряжении он имел 4–5 человек, воинские звания которых колебались между ефрейторами и сержантами различных родов войск, в возрасте от 19-ти до 26-ти лет. Кроме этого, с ним была на связи пара служебных осведомителей: Алехандра Мерино (известная как «ла Флака Алехандра») — бывший член центрального комитета террористической организации и Освальдо Ромо — обыкновенный гражданин, который, после блуждания по различным левым организациям, по его словам, разочаровался в этих движениях и решил добровольно сотрудничать в деле нейтрализации боевиков. Этот последний умер недавно в тюрьме, приговоренный за совершение преступлений самого различного характера. Как утверждает Михаил, в период сотрудничества с ним, тот выполнял только роль осведомителя. Чем Ромо занимался в последующем, ему неизвестно. Что касается «ла Флака Алехандра» — она была завербована как агент безопасности управлением DINA, после этого перешла к преемнику этой организации — CNI (Central Nacional de Informaciones — Национальный Информационный Центр) и, в последующем, закончила свою «профессиональную карьеру» в DINE (Direccion de Inteligencia del Ejercito — Разведывательное Управление Армии). Её услуги очень хорошо оплачивались в каждом из этих учреждений. На сегодняшний день эта дама «естественным» образом возвратилась в ряды леваков и оттуда направляет свои оскорбления в адрес Вооружённых Сил.
Сегодня бригадир Краснов вспоминает о немногочисленной группе своих непосредственных подчинённых, как о людях неоценимых по своим личным и профессиональным качествам. По его словам, «практически каждому из них он обязан жизнью и наоборот». Они всегда отличались преданностью делу и точным выполнением его приказов. Ни один из них не совершил какого-либо поступка, заслуживающего выговора со стороны их начальника. По его мнению, эти ефрейторы и сержанты (мужчины и женщины) являются «неизвестными героями, предоставившими чилийскому обществу возможность вернуться к мирной жизни — пожертвовав собой, они сделали возможным восстановление фундамента для социальной уравновешенности, которой Чили пользуется до сегодняшнего дня».
Перед лицом представителей юридической власти, бригадир Краснов всегда вставал на защиту своих подчинённых и брал на себя ответственность за действия, в которых предполагалось их обвинить.
Следует упомянуть, что в решении поставленной Краснову задачи, как и вообще во всей разведывательной деятельности, общая работа распределена таким образом, что каждый из членов группы в отдельности не должен был знать, чем занимается другой. Когда речь идет о «предполагаемом похищении» или «пленении» — в этом случае даже под пытками никто не смог бы рассказать более того, что принадлежит только к собственной сфере действий.
Лейтенант Краснов работал в штаб-квартире DINA на улице Белградо и должен был отправляться в другие учреждения каждый раз, когда получал на то соответствующие приказы. Это случалось, когда имелись задержанные, предположительно принадлежащие к MIR, или когда во время какого-либо обыска обнаруживались документы имеющие связь с подпольем этой террористической организации. Он вспоминает, что по этим причинам ему довелось познакомиться только один раз с помещениями на улице Лондрес 38, несколько раз побывать на улице Хосе Доминго Каньяс и неоднократно — в Квартеле Терранова — месте, ставшим известным позднее под названием «Вилла Гримальди» — по его словам, Краснов вообще узнал о существовании такого названия много лет спустя. Это были единственные учреждения для задержанных, о существовании которых ему было известно в те годы. Согласно имеющейся у него информации, они являлись транзитными центрами, где арестованные находились 4–5 дней, после чего переправлялись в центры задержания Трес и Куатро Аламос, подчиненные Министерству внутренних дел, или их просто напросто отпускали на свободу.
Во время своих кратких визитов в эти места, лейтенанту Краснову никогда не случалось видеть мертвых или избитых людей, о чем он всегда заявлял. Он утверждает, что никогда не видел ни зарешеченных камер, ни инструментов для пыток. Кстати, по его воспоминаниям, в этом же мог убедиться лично председатель Верховного Суда во время своего посещения этих учреждений DINA в сопровождении многочисленной делегации судей и адвокатов. Дважды эти места посетили представители Международного Красного Креста и квалифицировали их как центры или лагеря для временного задержания (а не как лагеря для военнопленных или каким-то другим образом).
Что касается работы лейтенанта Краснова — его статус аналитика не означал, что он должен был постоянно находиться в своём кабинете. Наоборот, он должен был вести тщательную следовательскую «не кабинетную» работу, прежде чем предоставить доклад о какой-либо ситуации или о документах, имеющих связь с террористической деятельностью. По этой причине, его пребывание в DINA означало частые поездки по округам и пешее обследование улиц — в предполагаемых местах сосредоточения противника и для изучения мест, наиболее уязвимых для террористов.
В изучении методов и тактики действий врага, уже длительное время оперирующего в стране, важнейшую роль играл анализ документов врага. Часто они были зашифрованы, поэтому работа с ними требовала терпеливости и проницательности, так как обычно эти шифры были весьма сложными. Но добросовестность, с которой привык работать лейтенант Краснов, позволила ему успешно решать и такие задачи.
Что касается допросов, то первое, что привлекло внимание Краснова в ходе личных контактов с террористами — все они без исключения не имели документов или показывали фальсифицированные личные удостоверения. Имеется существенное различие между удостоверениями фальсифицированными и поддельными. Последние являются просто фальшивками, сфабрикованными для осуществления каких-то преступных целей. А имевшиеся у террористов фальсифицированные удостоверения являлись документами, предоставленными по распоряжению правительства в учреждениях паспортной службы (Servicio de Identificacion), но личные данные в них были ненастоящими, а также они не подтверждались соответствующей учётной карточкой в паспортном столе. Эти документы предоставлялись террористам не раз и не два. Некоторые из членов MIR имели в своём распоряжении четыре или пять различных удостоверений личности.
Правительство Альенде массово использовало такие удостоверения в марте 1973 года для влияния на результаты парламентских выборов, которые в конечном итоге не смогло выиграть, но занизило масштабы своего поражения. Расследование, которое привело к раскрытию этого обмана, началось именно на примере одного рабочего — члена MIR, хвастливо демонстрировавшего своим сослуживцам пять удостоверений, по которым он был зарегистрирован в избирательных списках и проголосовал. Левые предварительно записывались под различными именами на нескольких избирательных участках больших городов или в различных близлежащих округах в менее густонаселенной местности. Публичное разоблачение этой махинации было сделано деканом юридического факультета Католического университета господином Хаймедель Балле и оно было неопровержимым. Существовали показательные примеры, вроде местечка Алгарробито, близ города Ла Серена, где за два года численность голосующего населения увеличилась вдвое, что было совершенно невероятно. Практика использования избирателей, зарегистрированных по фальсифицированным документам, была использованы левыми по всей стране.
Во время допросов наш офицер в своих действиях руководствовался в первую очередь терпеливостью и спокойствием, удостоверившись в эффективности этой формы работы. Хотя теперь он признается, что иногда было трудно сдержаться, особенно когда становилась очевидна холодная жестокость, с которой действовали террористы.
Когда в присутствии лейтенанта Краснова задержанного вводили с завязанными глазами, он приказывал снять повязку и лично представлялся своим полным именем и званием, предъявляя своё военное удостоверение личности. Он сразу же приступал к допросу, стараясь сохранять видимость обыкновенной беседы. Естественно, что результаты этой, как и любой другой формы допроса, зависели от личности задержанного и его информированности. Но Краснов многократно смог убедиться, что этот метод в большинстве случаев давал положительные результаты, особенно в сочетании сданными, предоставленными осведомителями.
Эффект от результата его работы был таким, что командование MIR в своих публикациях в подпольном издании «El Rebelde» («Повстанец») предупреждало своих боевиков об опасности, которую представлял собой лейтенант Краснов: «Существует офицер DINA, который очень опасен, так как мы располагаем сведениями о том, что многие из наших товарищей, без применения к ним физического давления и пыток, предоставили ему информацию, создавшую большой риск для нас. Считать этого человека нашим основным врагом».
По мере того, как этот «враг» знакомился с приходившими в его руки документами и встречался с различными задержанными, он составил своё представление о менталитете этих людей и обычных для них методах и тактике.
Но до определённого времени эти представления были теоретическими. Кто такие террористы и есть ли у них душа — Михаил Краснов окончательно понял лишь в тот момент, когда ему довелось столкнуться с ними лицом к лицу с оружием в руках, как мы увидим в последующих главах.
Но прежде мы должны рассказать о других случаях, произошедших во время его пребывания в DINA. Один из них имел место во время выполнения очередной миссии на улицах Сантьяго. Поблизости от района Эстасион Сентраль был задержан человек, который, перед тем как сдаться, открыл огонь и стрелял (создавая большую опасность для мирных прохожих), пока не кончились патроны в барабане револьвера. Лейтенант Краснов приблизился к нему и с удивлением обнаружил, что это его одноклассник по Лицею № 8.
После того, как он был доставлен в одно из учреждений DINA, задержанный признался в своей террористической деятельности и предоставил важные данные. В частности, о своей подготовке он рассказал, что обучался как в Восточной Германии, так и на Кубе. Можно сказать, что «Иван» (это был его псевдоним) абсолютно точно был опасной личностью. Однако, имея в виду его, в общем, неожиданную откровенность на допросе, Михаил Краснов поручился за него перед директором DINA, который, в свою очередь, получил согласие вышестоящих властей на освобождение этого террориста, с условием немедленного выезда за границу — в Испанию.
Но, благополучно добравшись до Европы, «Иван» дал интервью для журнала «Cambio 16», известного своей левацкой ориентацией. Там он рассказал о своём «трагическом» пребывании в DINA, о том, что его подвергли жестоким пыткам и что для него было «наиболее больно» сознавать тот факт, что основным ответственным за все эти ужасы был Михаил Краснов — «очень дорогой и близкий бывший одноклассник».
Конечно же, в том интервью «Иван» не произнес ни одного слова о своих откровенных признаниях, сыгравших главную роль в его освобождении.
Вспоминая этот случай, Михаил Краснов хотел показать на примере, что для каждого террориста подобное поведение было нормальным и даже прописанным в инструкциях — в том же «Учебнике Маригеллы» («Manual de Marighella»). Этот текст был написан известным бразильским террористом. В его учебнике очень подробно описывается ситуация террориста, попавшего в плен и в последующем освобожденного. Немедленно по освобождению предлагается в обязательном порядке заявлять о пытках и выдвигать другие тяжкие обвинения против правоохранительных органов. Для террористов наибольший интерес представляет использование любой возможности для дискредитации врага.
Ознакомившись с этой информацией, можно задаться вопросом: какова цена и достоверность свидетельств тысяч зарегистрированных в Чили «запытанных», стимулируемых к тому же выплатами значительной компенсации (ещё учитывая и то, что сумму этой выплаты сейчас планируют увеличить)? Можно было бы предположить, что это наивность, если бы нам не было известно, что наши нынешние правители тоже были учениками Маригеллы (Прим. ред. — Речь идет о периоде правления левых коалиций до 2010 года).
Прежде чем закончить разговор на эту тему, я спросила Михаила — был ли он доволен в те годы своим пребыванием в DINA?
Михаил откровенно сказал мне, что это не совсем так. Его чисто военное призвание не совпадало с особенностями разведывательных функций DINA и, кроме того, его отношения со своим начальником не были лишены осложнений. Первый раз это проявилось, когда Михаил только приступил к работе в этом учреждении. В один из дней, неожиданно, без его ведома, произвели ночной перевод задержанных и среди других увезли двух человек, разрабатываемых Михаилом, которые проявили свою готовность сотрудничать, предоставив ему ценную информацию. Зная, что контроль за перемещением задержанных не входит в его обязанности, лейтенант Краснов посчитал, тем не менее, необходимым сообщить об этом факте своему начальнику, так как подобные ситуации мешали выполнению задач по сбору информации, которые тот сам ему и поручил. Пользуясь случаем, в то же время он обратился к нему с просьбой рассмотреть возможность его возвращения к выполнению своих непосредственных функций в Вооружённых Силах.
В ответ он получил от своего вышестоящего начальника строгий выговор: во-первых, лейтенанту Краснову не следует вмешиваться в процессы передачи и перемещения задержанных, так как они находятся под его непосредственном управлением как начальника службы. Что касается возможности возвращения к службе непосредственно в армейской части, то ответом был категорический отказ.
Михаил Краснов подчинился приказу своего шефа, решив никогда больше не затрагивать тему переводов задержанных, что в действительности ему было не положено, но остался при мнении, что арестованные должны были переводиться в специальные центры задержания или, в некоторых случаях, вообще освобождаться. Однако сейчас юстиция располагает данными, полученными в последнее время от некоторых бывших сотрудников DINA (которые не были сослуживцами Краснова) — и, согласно этой обнародованной информации, можно предполагать, что с этими людьми поступили вовсе не так, как в своё время предлагал наш офицер.
Несколько месяцев спустя, отвечая на конкретный вопрос своего шефа о личных планах на ближайшее будущее, Михаил вновь вернулся к просьбе о возвращении к армейской деятельности в Вооружённых Силах. На его настойчивость в этом направлении шеф отреагировал с глубоким возмущением. Вместе с категорическим отказом по поводу его просьбы, он стал относиться к Михаилу с очевидным недовольством, вплоть до того, что отдал приказ об особом контроле над действиями и передвижениями как его лично, так и его семьи, что было наиболее болезненно воспринято Михаилом. Эта малоприятная ситуация продолжалась в течение некоторого времени, пока лейтенант Краснов должен был продолжать нести свою службу в DINA. Лишь в начале 1977 года, после присвоения ему очередного звания — капитана, он получил разрешение на подготовку к вступительным экзаменам в Военную академию Вооружённых Сил. Краснов достиг этой цели в сентябре того же года и с тех пор никогда больше не имел никакого отношения к работе в области военной разведки.
Этот конфликт имел ещё одну сторону — возникшая ситуация между ним и начальником DINA означала для лейтенанта Краснова возникновение к нему антипатии не только со стороны некоторых офицеров старших по званию, но и со стороны таких же лейтенантов и нижестоящих в звании, которые не были под его непосредственны началом.
Из этих, рассказанных Михаилом Красновым случаев, видно, что, несмотря на достигнутые большие профессиональные успехи и награды, его пребывание в DINA не было лишено серьезных трудностей.
ЛИЦОМ К ЛИЦУ СО СМЕРТЬЮ
5 октября 1974 года, лейтенант Краснов объезжал на автомобиле улицы района Сан-Мигель. Это была обычная практика, позволявшая лучше ознакомиться с некоторыми районами города, наиболее подходящими для подпольных баз террористов. Например, таковыми считались густонаселенные районы, где террористам легче было оставаться незамеченными. В таких местах они предпочитали короткие переулки и одноэтажные дома, дабы иметь в случае необходимости больше путей отступления. Краснова сопровождали лейтенант и унтер-офицер из карабинеров, капрал из Военно-Воздушных Сил, молодая девушка — из Военно-Морского Флота и один гражданский осведомитель. Военнослужащие имели при себе личное оружие, а гражданский был безоружен.
Повернув на улицу Санта-Фе, длиной всего в квартал они остановились, осматривая окрестности. На улице играли несколько подростков и, посмеиваясь, смотрели на них перекидываясь словами меж собой. Лейтенант вышел машины и спросил — над чем они смеются?
Один из мальчишек с озорством ответил ему:
— Потому что вы крутитесь в поиске одного дома, и мы знаем какого.
— И где этот дом? — снова спросил офицер. Мальчишка указал пальцем на неприметное строение, похожее на все другие по соседству.
Что делать? Детская подсказка могла не иметь особого значения, но, в любом случае, её нужно было проверить. К тому же, они имели полномочия на проведение обыска. Но сначала Михаил Краснов предпочёл подойти и нажать на кнопку дверного звонка и переговорить с открывшим дверь человеком. Вместе с Михаилом пошел лейтенант-карабинер, двигаясь рядом, непосредственно вдоль стены дома. Когда они поравнялись с одним из окон указанного строения, карабинер сумел расслышать приглушенный, плохо различимый звук взводимого затвора, и выкрикнул:
— Осторожно лейтенант! — и, одновременно, падая, повалил Михаила Краснова наземь. Прежде чем оба коснулись асфальта, в сантиметрах над их головой, воздух прошили адресованные им автоматные очереди. Огонь вёлся из помещений указанного дома.
Начался просто ад. Для защиты военные не имели при себе ничего, кроме личных револьверов. Автомат, принадлежащий лейтенанту Краснову, остался в машине.
Необходима была срочная помощь. Михаил отправил офицера-карабинера искать какой-нибудь телефон, откуда можно было бы позвонить. В то время не существовало ни мобильных телефонов, ни портативных УКВ раций дальнего действия. Между тем, укрывшись за стоящим напротив занятого террористами дома столбом, Михаил отвечал на огонь, сначала стреляя из своего револьвера, а чуть позже из автомата. По крайней мере, он сам думал, что имеет какое-то укрытие. Уже потом, очевидцы рассказывали, что со стороны это выглядело так, как будто он отстреливался, стоя в одиночестве посреди улицы. В любом случае, до тех пор, пока не прибыло подкрепление, совершенно очевидно, что они не имели ни огневого, ни численного преимущества. Террористы, к тому же, имели подавляющее превосходство по имеющемуся у них вооружению. В один момент в Михаила выстрелили из реактивного противотанкового гранатомета, но благодаря очень короткой разделяющей их дистанции, снаряд не успел встать на боевой взвод и взорвался уже далеко у него за спиной, разрушив часть стены соседнего дома. Михаил Краснов вспоминает, что террористы использовали трассирующие пули, предназначенные для ведения огня в ночных условиях, так как они оставляют за собой световой след, позволяющий корректировать их направление. Даже при свете дня офицер мог видеть проходящие справа и слева от него огненные трассы. И как в него не попали? Так же как и в случае с обстоятельствами его появления на свет, это чудо нужно отнести на счёт воли Бога.
Когда у лейтенанта Краснова закончились патроны, он тоже бросился в поисках какого-нибудь телефона, так как офицер-карабинер не нашел поблизости ни одного. Это была ещё одна реальность Чили до прихода военной власти. В те годы телефоны считались очень редкими предметами роскоши в районах, заселённых представителями среднего класса. Наконец, одна сеньора предоставила ему искомый аппарат — убеждая его прежде выпить стакан воды с сахаром, т. к. лицо офицера было слишком бледным…
В конце концов, лейтенант смог связаться с DINA и доложил обстановку. Но к этому времени перестрелка уже затихла.
Однако, один из его подчиненных заметил раненого в лицо мужчину, карабкающегося по стене соседней постройки с очевидным намерением перебраться туда и скрыться. Несмотря на приказ поднять руки и остановиться, тот продолжал своё движение, бормоча что-то о раненой женщине. Потом он достал своё оружие, с явной целью выстрелить в направлении приказывающего ему остановиться голоса. Солдат опередил его своим выстрелом. Человек мертвым упал на землю.
Чуть позднее выяснилось, что оружие убитого было заряжено так называемыми пулями «дум-дум», имеющими такую поражающую силу, что они запрещены в соответствии с международной конвенцией.
Когда сопротивление закончилось, лейтенант Краснов вошел в дом, чтобы осмотреть помещения. Его сопровождал человек из следственной службы, к тому времени тоже прибывший на место. Первое, что они увидели, была окровавленная женщина, лежавшая на полу. Следователь попросил разрешения добить её. Лейтенант отказал и наклонился, чтобы посмотреть, что с ней. А когда удостоверился, что та ещё жива и к тому же беременна, то поднял её на руки и лично отнес к прибывшей машине скорой помощи. Он приказал шофёру доставить её в Военный госпиталь. Водитель попытался отказаться «везти террористку и убийцу в какой-либо госпиталь», аргументируя, что «народ уже с лихвой натерпелся по их вине». Лейтенант молча вынул свой револьвер из кобуры и заставил его выполнить приказ.
Михаил Краснов вспоминает, что, уже успокоившись, увидел по обоим концам блокированной карабинерами улицы гудящую толпу любопытных, сбежавшихся на шум выстрелов. Со всех сторон из этой человеческой массы раздавались крики:
— Убейте их всех! Убейте их всех!
Когда он выходил из дома с раненой женщиной на руках, из толпы людей раздался возглас:
— Брось эту б…дь, командир!
В те времена таковыми были чувства, естественные не только для военных, а для подавляющего большинства чилийцев. Существовала подлинная ненависть против террористов. Не только ненависть, но и страх. В народе эти чувства были наиболее сильными, так как именно простые люди постоянно сталкивались в своей среде с их произволом, жестокостью и подвергались наибольшему риску во время вылазок террористов. Возгласы и реакция водителя скорой помощи подтверждает это.
По окончании боя стало возможно воссоздать картину происходившего внутри этого помещения. Этот дом служил убежищем для основных членов Политического Комиссариата MIR. Последним человеком, отстреливавшимся при попытке к бегству, был Мигель Энрикес, являвшийся не только главным лидером чилийского терроризма, но к тому же ещё генеральным секретарём Революционного Координационного Комитета Южного Полушария (Coordinadora Revolucionaria para el Cono Sur).
По всей видимости, Энрикес получил ранение в начале перестрелки и потерял сознание. Один из сопровождавших его соратников, Умберто Сотомайор (врач по профессии) прощупал у него пульс и, констатировал смерть, не нашел ничего лучшего, как бежать. Так поступили и все остальные, прыгая по крышам соседних домов — этот путь для отхода, очевидно, был предусмотрен заранее.
Когда Мигель Энрикес пришел в себя, он увидел, что остался только в компании своей любовницы Кармен Кастильо Эчеверриа, продолжавшей стрелять, но вскоре и она выбыла из боя. Таким образом, Энрикес был последним, пытавшимся бежать, но погиб, отстреливаясь.
Вооруженное столкновение на улице Санта-Фе стало смертельным ударом для организации MIR не только по причине потери твердого и опытного террористического лидера. Это событие спровоцировало к тому же окончательный разрыв между остальными членами верхушки. Те главари, кто не был в тот момент в доме на улице Санта-Фе, обвинили в трусости тех, кто бежал оттуда. Особенно это касалось Умберто Сотомайора, который, будучи врачом, констатировал смерть своего командира в ситуации, когда тот только лишь потерял сознание. Подпольная газета организации MIR «Повстанец» («El Rebelde»), на страницах которой сообщалось о смерти их главного лидера, не жалела самых жестких эпитетов в адрес бросивших его соратников.
Но теперь мы снова вернемся к описываемым событиям. Когда установилось спокойствие, помещение MIR было тщательно обследовано. В нем оказалось большое количество оружия и ценные документы, касающиеся деятельности террористического движения.
Раненую женщину в госпитале принял доктор Сильва, в тот день находящийся на смене в реанимационном отделе. Врач немедленно приступил к интенсивной терапии, благодаря своевременности и эффективности которой, раненая начала приходить в себя. Женщина оставалась в госпитале до своего полного выздоровления.
Всё это время лейтенант Краснов ежедневно приходил туда для допросов. Задача была нетрудной. Сейчас он вспоминает: «Во время моих бесед с ней чувствовалось взаимное расположение, установились нормальные, я бы даже сказал, почти дружеские отношения».
Однако подруга Мигеля Энрикеса оказалась чрезвычайно противоречивой особой. Самому Михаилу Краснову она сказала, что благодарна ему за то, что тот спас ей жизнь. Когда её нашли, Кармен находилась в полубессознательном состоянии, но успела услышать, как предложение следователя добить её, так и отрицательный ответ офицера, отнесшего её к машине скорой помощи.
Позднее, в своей книге «Один октябрьский день в Сантьяго» (Carmen Castillo Echeverria, «Un dia de octubre en Santiago», Santiago, 1987) она написала, что «какие-то мужчины волокли её до угла», забыв упомянуть про скорую помощь. Но, по крайней мере, она признает, что была доставлена в Военный госпиталь и указывает, что в допросах «капитана Марченско» (именно так в тексте) отсутствовали давление или какая-либо жестокость.
В дальнейшем, Кармен Кастильо была по выздоровлении выписана и выслана за рубеж. Лейтенанту Краснову пришлось также нести ответственность за её сопровождение в аэропорт и посадку на рейс, направляющийся в Англию. Попрощались вполне сердечно, и Кармен снова говорила о своей благодарности не только по отношению к нему, но и даже «ко всем лицам и руководителям, которые отнеслись ко мне с таким же вниманием».
Позднее, уже в Париже, соратники-террористы доводят до её сведения, что Краснов был «наиболее жестоким чудовищем DINA». И как она могла поверить, что он был «положительным героем» во всей этой истории!
С той поры поведение Кармен продолжает оставаться крайне противоречивым. Когда она смогла вернуться в Чили, то заявила о своём желании вновь встретиться с Красновым (тогда уже полковником) и выразить ему свою благодарность. С этой целью она позвонила по телефону в город Вальдивия, где в то время Михаил проходил службу, но он не стал с ней разговаривать. Тогда Кармен прибегла к вмешательству других лиц, в том числе министра — генерального секретаря правительства того времени, господина Франсиско Хавьер Куадра. Тот сообщил Михаилу, что для него стали большим удивлением те положительные слова, которыми Кармен Кастильо характеризовала Краснова, несмотря на свою принадлежность к ультралевым кругам.
Офицер настоял на своём отказе, так как считал, что ему не надлежит принимать похвалу и благодарность за действия, полностью соответствующие выполнению его служебного долга. Если эта женщина считает, что такое поведение является чем-то чрезвычайным и сверхъестественным, то она может принести свою публичную благодарность Армии, так как его действия есть результат морального, личного и профессионального формирования, полученного им в Вооружённых Силах.
По всей видимости, весьма впечатлённый усилиями бывшей террористки в её попытках выразить благодарность военному, министр Куадра отправил письмо для публикации в разделе «Письма редактору» газеты «El Mercurio», сожалея об отказе Михаила Краснова участвовать во встрече, в которой он хотел видеть «значимый жест примирения личного и национального характера».
Но полковник Краснов уже был научен продолжительным опытом работы с террористами, чтобы так легко поверить в эту пресловутую благодарность.
И, в конце концов, он оказался прав. По прошествии времени Кармен Кастильо дала интервью для газеты «El Mercurio», в связи с выходом в свет документального фильма «Улица Санта Фе» («Calle Santa Fe»), где она сама выступала в роли режиссера. В интервью она рассказывает о своём возвращении на эту улицу, где погиб её любимый, о своих беседах с тогдашними соседями и говорит дословно: «Уже во время съемок я узнала о человеке, спасшем мне жизнь. Это был сосед по имени Мануэль, случайно заметивший находящуюся поблизости машину скорой помощи. Несмотря на присутствие DINA, Мануэль сделал все для того, чтобы скорая смогла приблизиться и меня доставили в реанимацию больницы «Баррос Луко». Если Кармен Кастильо действительно верит в то, о чем говорит — зачем же по возвращению в Чили она приложила столько усилий в поисках встречи с полковником Красновым, чтобы выразить ему свою благодарность за оказанную помощь?
В другом интервью для той же газеты (28 октября 2007 года), Кармен Кастильо повторяет эту новую версию произошедшего. И, напротив, газета «La Tercera» (3 ноября 2007 года) информирует, что согласно официальному докладу полиции, Кармен Кастильо была срочно доставлена в реанимационный отдел Военного Госпиталя, подтверждая этим рассказ Михаила.
Эта очевидная ложь могла бы показаться какой-то игрой, но возможно и другое объяснение. Скорее всего, бывшая любовница террориста так и осталась во власти марксистских идей. В русле этих идей есть школа современного мышления, проповедующая следующую теорию: человек должен «освободиться» от истины. Истина — угнетает. Она препятствует людям, сковывает и заставляет их считаться с действительностью, ограничивая право свободно выражать то, что хочется.
А вот как это проявляется на деле — например, в случае с Кармен Кастильо — если идти за истиной, то надо признаться и сказать, что какой-то военный спас ей жизнь, в то время как она ненавидела военнослужащих и считала их своими врагами. Но это оскорбительно для теорий, которыми она руководствуется. Следовательно, истину нужно гнать вон! Нe важно, если это значит противоречить самому себе! Не важно, если это требует искажать и фальсифицировать факты! Важно не то, что произошло в действительности, а то, что она сама хочет рассказывать, пользуясь своей «свободой» лжи.
Описывая публикации, имеющие отношение к данному случаю, я имею перед собой другие свидетельства прессы с идентичной или новой ложью. Думаю, что не стоит их перечислять. Давно уже известно — мы не раз могли в этом убедиться воочию, что от деформированной марксизмом личности невозможно ожидать ни последовательности, ни правдивости.
Будет лучше, если мы оставим эту ерунду и вернемся к более приятным событиям. Несколько дней спустя после произошедшего, в здании «Диего Порталес», в присутствии всех членов Правительственной Хунты и других представителей военной и гражданской власти, лейтенант Краснов-Марченко и его подчинённые — участники боя, были награждены медалям «За Мужество» — наивысшей наградой, которую может получить представитель Вооружённых Сил или органов правопорядка. Стоит добавить, что представлению к этой награде предшествовал процесс тщательного изучения обстоятельств дела для подтверждения того факта, что представленные действительно рисковали своей жизнью во время исполнения своего служебного долга.
До этого момента эта медаль за отличие в боевых условиях не вручалась в Чили никому после окончания Тихоокеанской Войны в XIX веке.
К тому же, у Михаила эта награда вызывала особые эмоции, ибо Пётр Николаевич Краснов был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени Российской Империи, который по своему статуту, предусматривающему награждение офицера за личную храбрость, очень близок к чилийской медали «За Мужество».