На бумаге это выглядит обыденно, даже просто, но когда видишь все это наяву, мороз продирает до самых пяток. Можете поверить Автору на слово…
***
После того, как Богомолов разработал инструкцию для членов этой спецгруппы и утвердил ее у своего куратора, который получил личное одобрение Президента, генерал, на всякий случай, отработал некоторые вопросы, в которых у него были сомнения, на человеке, которому доверял, – Олеге Богодановском, и только после этого решил встретиться с Бешеным…
***
Савелий пытался настроиться и найти выход из тупика, в котором оказались они с Константином Рокотовым после самоубийства дежурного офицера приемной ГУВД, когда его мобильный зажужжал – звонил Дроботов:
– Братишка, я вспомнил, откуда я знаю этого мужика.
– Говори! – встрепенулся Савелий.
– Понимаешь, как‑то мне пришлось участвовать в проверке работы одного нашего подразделения, которую организовал новый шеф ГИБДД. Остановили одну машину для проверки, а за рулем как раз и сидел этот мужик. Фамилию, конечно же, я не запомнил, но в его машине сидел известный криминальный авторитет по кличке Сиплый. Я и запомнил‑то этого мужика из‑за него. Может, это тебе как‑то поможет прояснить ситуацию?
– Еще как поможет! – воскликнул Савелий. – Спасибо за помощь!
– Приходите еще… – в трубке послушались короткие гудки.
Савелий задумчиво отключил трубку, положил ее на стол и принялся размышлять:
«Выходит, одно из предположений оказалось верным и шестнадцать миллионов действительно принесли криминальные структуры. Но для чего это было им нужно? Никаких серьезных преступлений в тот день совершено не было. В таком случае, для чего понадобилось криминалу терять такие большие деньги? Если это связано не с каким‑нибудь преступлением, тогда с чём? От чего или от кого отвлекались высшие чины ГУВД в тот злополучный день?»
В этот момент его размышления прервал звонок Богомолова:
– Привет, крестник! – бодро проговорил он.
– Добрый день, Константин Иванович! Как здоровье?
– Не дождутся! – весело ответил генерал. – Сильно занят или можем встретиться?
– Без проблем! Где и когда?
– Прямо сейчас и в том самом месте, где мы пили газировку, – ответил Богомолов.
Это была условная фраза, и Савелий понял, что речь идет о конспиративной квартире.
– Через двадцать минут буду… Что‑нибудь взять?
Это тоже была условная фраза, и она означала: «Приехать одному или взять с собой прикрытие?»
– Спасибо, здесь все есть…
Точно в назначенное время Савелий позвонил в дверь оперативной квартиры ФСБ. Открыл сам Богомолов. Они тепло обнялись, похлопывая друг друга по спине: с момента возвращения Савелия с Севера, где он разбирался с иконой Софийской Божьей Матери, они не виделись, и генерал с укоризной заметил:
– Тоже мне, крестник называется: столько времени прошло, а ты никак не наведаешь своего крестного.
– Раз генерал, то и наезжать можно? – нарочито сердясь, пробурчал Савелий. – Как ни позвонишь, так – то занят, то на совещании, то в командировке.
– Не сердись, это я так – бурчу по‑стариковски, – рассмеялся Богомолов. – На то я и генерал, чтобы нижние чины терпели мои выволочки.
– Так вы определитесь, кто вы для меня больше: генерал или крестный?
– Иногда больше крестный, а иногда – генерал, – с улыбкой ответил Константин Иванович.
– А сейчас кто?
– Сейчас? – Богомолов задумался на мгновение. – Сейчас и тот и другой, – он подмигнул и добавил: – …Но… – с лица сразу стерлась улыбка, – сейчас дело очень серьезное, а потому, прежде, чем перейти к нему, давай сначала выпьем, как крестный с крестником, и пообщаемся, как близкие люди: очень давно не встречались так, по‑родственному. Есть хочешь?
– Не откажусь.
– В таком случае, доставай из холодильника помидоры, огурчики, нарезку, водочку и накрывай на стол, – скомандовал генерал.
– Ну вот, говорил: по‑родственному, а командует по‑генеральски, – вновь пробурчал Савелий.
– А и по‑родственному младший накрывает на стол, когда нет рядом женщины, – с улыбкой парировал генерал.
– И так всегда: выкрутится из любой ситуации. И как только жена вас терпит?
– Терпит потому, что любит, впрочем, как и я ее. У тебя‑то как? Скучаешь по жене и сыну?
– Не то слово! – признался Савелий.
– Может, стоит…
– Ни за что! – тут же оборвал его Савелий. – По крайней мере, не приходится переживать за них. А сам… – он махнул рукой, – сам как‑нибудь справлюсь! Ну что, выпьем за встречу?
– За встречу и за наших любимых! – добавил генерал.
Они чокнулись, выпили, закусили. Немного помолчали, думая каждый о своем.
– Чувствую, вы пригласили меня на встречу не только из‑за того, что соскучились по мне, – Савелий посмотрел генералу в глаза. – Может, перейдем к делу?
– К делу так к делу, – согласно кивнул Богомолов и очень обстоятельно рассказал о своей задумке по созданию спецгруппы с самыми широкими полномочиями. – И возглавить эту группу я предлагаю тебе, – закончил он.
– Насколько я догадываюсь, случись что‑то непредвиденное – и за нас не вступится ни одно государственное учреждение, я правильно оцениваю ситуацию?
– Захваченный в плен разведчик не имеет ни страны, ни имени. Ясно? – довольно определенно ответил Богомолов.
– Предельно. Я могу отказаться?
– А ты хочешь?
– Нет.
– Тогда зачем спрашиваешь?
– На всякий случай. Какова предполагается численность этой спецгруппы?
– А как ты считаешь?
– Смотря для выполнения каких задач создается она. Если для локальных: приструнить кого, морду набить или убрать по‑тихому, чтобы не мешал людям и государству, – это одно, если же нужно будет бороться с системой или организованными преступными группировками – совсем другое, – спокойно ответил Савелий.
– Ну, в смысле борьбы с системой ты перегнул, конечно, – усмехнулся генерал. – Но в остальном довольно точно определил задачи.
– Даже в той части, где я сказал об организованных группировках? – уточнил Савелий.
– В этой части твоих предположений ты тоже прав, и если возникнет такая необходимость, вам в помощь будет неукоснительно выделяться нужное количество силовых структур, вплоть до спецназа или других специальных подразделений, созданных специально для борьбы с террористами. Выделенные люди, естественно, ничего не будут знать о вас и ваших задачах!
Ну, если такая поддержка будет и придет она вовремя, то мне кажется, что группа просто обязана быть максимально мобильной. И в ней должны собраться лучшие специалисты, обязательно имеющие опыт участия не только в боевых операциях, но каждый из них должен обладать всеми навыками ведения самостоятельных действий. Кроме того, каждый член группы должен четко знать, что любое проявление анархии и нарушение закона, без которых невозможно выполнение порученного задания, должно быть заранее согласовано с командиром группы и только после его одобрения, обязательно зафиксированного аудиозаписью, может быть использовано, – Савелий говорил четко и быстро, словно давно все продумал.
– То есть ты исключаешь возможность полного доверия между членами группы?
– Мой жизненный опыт показывает, что в экстремальной ситуации человек может, пускай и не намеренно, поступить неадекватно, а позднее память будет выдавать совсем другой результат, – серьезно пояснил Савелий. – Вот если бы с каждым из кандидатов я прожил хотя бы месяц в экстремальной ситуации, тогда бы я четко знал, кому я готов доверять безо всяких оговорок, а с кем никогда бы не пошел на опасное задание.
– Вот что, крестник, месяц я тебе не обещаю, как и того, что с кандидатами у тебя будет возможность пообщаться в экстремальных ситуациях, но дней десять ты с ними пообщаешься, – пообещал Константин Иванович. – Хочу заметить, что твои выводы полностью совпадают с моими представлениями о возможных кандидатах в члены группы. Каждый из них обязательно будет таким, каким ты представил в своих выводах, и каждый будет иметь звание не меньше лейтенанта.
– А если майор попадется?
– О чем ты?
– Не будет проблем с подчинением? – спросил Бешеный. – Я же всего лишь капитан…
– Все звания в этой группе отменяются: будут только бойцы и один командир! – пояснил Богомолов. – На данный момент командир есть, и это главное. Кстати, скоро тебе придется встретиться с первым кандидатом…
– Кто такой?
– Валентин Доронин. Воевал, отличился в Беслане, хотя и был ранен. Сейчас служит в подразделении «Альфа». Короче, сам увидишь… – отмахнулся генерал. – Послушай, как продвигается дело о шестнадцати миллионах?
– Мне кажется, нам удалось распутать его, – ответил Савелий.
– Так что же ты молчишь? Кто же так спокойно расстался с этими миллионами? – заинтересовался Богомолов.
– Подтвердилась одна из наших версий: криминальные структуры!
– Вот как? – генерал явно удивился. – Выяснил, для чего?
– А вот это пока остается тайной…
– Надолго?
– Думаю, что нет! – твердо заверил Савелий. – Есть кое‑какие наметки, но для этого нужно хотя бы немного времени.
– А вот этого у нас, точнее сказать – у генерала Сковаленко, как раз и нет!
– Что, настолько все серьезно?
Понимаешь, крестник, если человек серый и неприметный, то на него меньше обращают внимание, в особенности начальство, а Сковаленко всегда на виду, за спины не прячется, правду‑матку рубит с плеча, и есть завистники, которые не дремлют и при любой возможности могут поднять бурю даже в мутной воде стакана, – брезгливо морщась, пояснил Богомолов.
– Да, некоторым индивидуумам чужие успехи – как нож к горлу… – глубокомысленно проговорил Савелий.
– Ты уж постарайся: жалко генерала!..
– Прорвемся, Константин Иванович! – весело воскликнул Савелий.
Глава 7
ПОДМЯЛИ И ЯКУДЗА
Японская Якудза – одна из самых организованных преступных структур мира. Это связано с тем, что верховная власть в Японии всегда ставила своей задачей контроль над страной, зачастую закрывая глаза на способы, которыми достигался «мир и покой» в Японии. Полиция и власть контролировали легальный бизнес, Якудза – нелегальный и полулегальный. Якудза старалась не ссориться с властью, а власть неофициально не только закрывала глаза на их деятельность, но иногда и поддерживала их – лишь бы «был порядок».
Современные Якудза возводят свою историю к трем группам полукриминальных сообществ средневековой Японии: городским стражам Матиекко, коробейникам Тэкия и профессиональным игрокам Бакуто.
После установления правления Токугава в начале семнадцатого века в стране наступил долгожданный мир, но более полумиллиона самураев, воинов с боевым опытом, в результате сокращения в армиях сегуна и дайме, оказались не у дел. Не умея ничего делать, кроме как воевать, и без средств к существованию, они стали организовываться в банды и нападать на мирных путников и торговцев, грабить деревни, а иногда и города. Они называли себя Хатамото‑якко, то есть «слуги сегуна».
На плоховооруженную и малопрофессиональную полицию, умеющую только усмирять пьяных, надежды у простых людей было мало. Тогда‑то крестьяне и горожане принялись создавать отряды самообороны, так называемые «Мати‑екко» – городские стражи. Но шли в эти отряды одни хулиганы, задиры и игроки, у которых не было собственного дела. И зачастую такие группы ничем не отличались от самураев.
Коробейники Тэкия – люди, занимавшиеся разнообразной торговлей, чтобы спасаться от грабителей, организовывались в большие группы. Именно среди них и родилась классическая схема власти будущей Якудзы. Оябун – шеф организации, Вакагасира – «второй человек», то есть заместитель; дальше, по убывающей, шли офицеры, рядовые, ученики.
С середины восемнадцатого века организации Тэкия были признаны властями и Оябуны получили официальные должности и самурайские права: иметь фамилию и носить два меча.
В отличие от Мати‑екко и Тэкия, созданных снизу, организация профессиональных игроков Бакуто изначально создавалась под контролем власти. Игроки Бакуто не только развлекали рабочих, но и возвращали в государственную казну значительную часть их зарплаты.
Группы Бакуто были наиболее криминализованы. Именно от них пришел обычай делать себе татуировки. За каждое совершенное преступление полиция наносила виновному на запястье татуировку – черный круг. Со временем большие татуировки стали для членов Якудзы своеобразным испытанием силы воли, ведь полная цветная татуировка спины была болезненна и занимала около ста часов работы мастера.
Кроме того, именно Бакуто придумали обряд Юбицумэ – «отрезание фаланги пальца». Изначально этот ритуал имел совсем другое значение: провинившийся член Бакуто отрезал себе фалангу мизинца в знак того, что он не может держать так твердо двуручный меч, как раньше. Позднее обряд Юбицумэ стал трактоваться совсем по‑другому – провинившийся совершал этот обряд для того, чтобы повиниться перед своим Оябуном. Если его Хозяин принимал эту жертву, то считалось, что вина искуплена, если отодвигал от себя платок с отрезанной фалангой, то провинившийся обязан был сделать себе харакири.
Этимология происхождения слова Якудза была проста: «я‑ку‑са», что в одной из карточных игр Бакуто означало комбинацию «8‑9‑3», и со временем эта комбинация сложилась в слово, которым стали называть троков Бакуто.
Падение режима Токугава и реформы в европейском стиле подстегнули развитие преступности в Японии, и разрозненные группировки Тэкия и Бакуто начали объединяться, постепенно превращаясь в ту самую тайную организацию, которая и известна сейчас как Якудза.
Современные Якудза уже не носят мечи, предпочитая ножи и пистолеты. Сейчас их численность намного превысила численность японских Сил Самообороны и насчитывает более четверти миллионов членов.
В отличие от Триады, у Якудзы более простые правила приема в свои ряды нового члена: Оябун клана выпивает с новичком саке из одной чашечки, и новичок становится членом его семьи.
Для узнавания друг друга и отличия от посторонних людей Якудза носят особые значки с «даймон», то есть с гербом, эмблемой своего клана. В отличие от простых членов, Оябун Якудзы носит золотой значок. Традиционные законы Якудзы запрещают убивать простых людей (они называют их катаги – попросту говоря – лохами) и убивают лишь в одном случае, если катаги угрожает деятельности клана. В случае войн между кланами один Якудза, разумеется, может убить Якудза из другого клана.
В клан Якудзы никогда не входят женщины: они им не доверяют и считают, что дело женщины, связанной семейными узами с членом Якудзы – забота о доме и семье, остальные женщины считаются «подстилками», и обращаются Якудза с ними соответственно. Самое главное для Якудзы – личная честь и честь клана. Якудза никогда не простит оскорбления или унижения: такое смывается только кровью – причем если оскорбленный не смог пролить кровь обидчика, то должен смыть позор своей кровью…
***
Толик‑Монгол никакого отношения к Монголии не имел, не было даже родственников оттуда. И черты лица его никак нельзя было назвать восточными: обычное русское лицо. Более того, оба его родителя были чистокровными русскими людьми, да и фамилия под стать: Смирновы. Мать – Валентина, отец – Серафим. У Толика‑Монгола был еще брат‑погодок – Александр, и их иногда называли близнецами: настолько они были похожи. Но у старшего брата жизнь сложилась более удачно: Александр до самозабвения любил автомашины и мог копаться в них с утра до вечера. Он пытался и Толика приобщить к своему увлечению.
Однако Толик рос строптивым и вспыхивал с полуоборота. Однажды он оказался в колонии за драку в ресторане, вступившись за совсем незнакомую девушку, как говорят за колючей проволокой, залетел по «бакланке», то есть по статье за хулиганство. И вот там, в колонии, работая в кузнице в качестве помощника, ему в глаз попала отлетевшая после удара молотом раскаленная окалина. Веко распухло настолько, что осталась только тоненькая щелка. И какой‑то шутник, увидев Толика, со смехом бросил: «Да ты настоящий монгол».
Почему именно Монгол, наверняка шутник и сам не знал, но с той поры и приклеилось к Толику это погоняло – Толик‑Монгол.
Он с детства был крепким пацаном и всегда мечтал стать известным борцом, но все его попытки добиться этого обрывались более сильными соперниками. И лучшим результатом Толика‑Монгола было третье место на первенстве спортивного общества «Буревестник», за которое ему и присвоили звание кандидата в мастера спорта.
Как уже говорилось ранее, у него был строптивый характер и кулаки чесались постоянно: ни одна заварушка не обходилась без его участия. Из трех судимостей – две «по хулиганке» и лишь одна за «тайное хищение», то есть за воровство. Несмотря на это, в колонии он пользовался уважением с первого же срока. Вероятно, понимая, что свой строптивый характер необходимо перестраивать в местах лишения свободы, он и вел себя соответственно. Однако и там его увлечение единоборствами пригодилось: при каждой посадке на него обязательно обращал внимание Смотрящий зоны и приближал к себе.
Как бы там ни было, но отбывать наказание Толику‑Монголу было легче, чем обычным «мужикам», а на третьей «командировке» ему пригодилось и его особое внимание к Стране Восходящего Солнца.
Дело в том, что в этой же колонии отбывал наказание один из членов Якудзы, причем, принадлежащий к одной из самой могущественных мафиозных семей Японии – токийскому клану, насчитывающему в своих рядах около десятка тысяч бойцов.
По оплошности какого‑то служаки из Минюста России его, вместо колонии для иностранцев, отправили в обычную колонию строгого режима, расположенную в районе Сыктывкара.
Укеру Минато был не простым бойцом Якудза: если перевести на воинский язык, то он имел звание, примерно соответствующее чину полковника, а потому лично знал своего Оябуна – Танаки Кобо. Попался японец на наркотиках, причем на внушительной партии, и получил пять лет строгого режима.
Укеру Минато был, как и большинство японцев, насильно оказавшихся среди чужих, молчаливым и недоверчивым. Он ни с кем не сближался и никого не допускал к себе. Конечно, сначала его пытались как‑то задеть, расшевелить, но он никак не реагировал на отпускаемые в его адрес шутки и колкости, и постепенно от него отстали, предоставив самому себе. Долго не подпускал он к себе и Толика‑Монгола, который сразу, по его разноцветной наколке, понял, что тот из клана Якудза, и принялся добиваться хотя бы его внимания, словно предчувствуя, что когда‑нибудь это ему пригодится. Сблизиться помог случай…
***
Как‑то пришел на зону новенький, получивший пятнадцать лет за убийство. Вскоре выяснилось, что он ярый националист и лютой ненавистью пылает к любому инородцу. Кличка у него была под стать угловатой фигуре – Горилла. Естественно, увидев на зоне Укеру Минаки, он сразу же возненавидел его и при каждой встрече всячески обзывал его различными уничижительными словами: «узкоглазый», «желтожопый» – самые из них безобидные.
Хорошо зная щепетильное отношение Якудзы к понятию чести, Толик‑Монгол понимал, что жить Горилле остались считанные дни: Укеру Минаки не простит ему оскорблений. Гориллу Толику‑Монголу было нисколько не жаль: тот уже всех достал своими постоянными разглагольствованиями на тему истинных «русичей», как говорится, за что боролся – на то и напоролся.
Толику‑Монголу было обидно за японца: за справедливую месть подонку получить солидную добавку к сроку. Нужно было срочно придумать что‑то такое, чтобы не только усмирить воинствующего скинхеда, но и добиться, чтобы японец отменил желание смыть кровью нанесенное оскорбление.
После долгих размышлений Толик‑Монгол нашел, как ему казалось, единственный выход, чтобы, как говорится, и волки были сыты, и овцы целы.
Единственным слабым звеном было то, что самому себе Толик‑Монгол отводил самую важную роль: он должен был не только вызвать на поединок Гориллу, но и победить его. Остальное было делом техники.
А придумал он следующее. Как уже было сказано, он должен во что бы то ни стало победить Гориллу! Для чего? А для того, что проигравший обязан будет отрубить себе две фаланги у обоих мизинцев. А дальше все разыгрывается как по нотам. Кому захочется коверкать два пальца, если появится возможность отделаться только одним?
Короче говоря, первая отрубленная фаланга – завлекалочка! Основная роль отводится второму пальцу: либо отрубай второй палец, а не хочешь, бери первый обрубок и иди извиняться перед Укеру Минаки.
Оставалось дело за «малым»: добиться, чтобы Горилла принял вызов, а потом еще и победить его.
***
На первый взгляд они с Гориллой были примерно одинакового роста, но Горилла весил килограммов на восемь больше. Надежда была только на то, что Горилла не владеет восточными единоборствами. Но чтобы все задуманное прошло без каких‑либо неожиданностей, было необходимо, чтобы за поединком обязательно наблюдал Смотрящий, причем не только наблюдал, но и стал гарантом выполнения всех условий поединка.
Толик‑Монгол пришел к выводу, что он должен все рассказать Смотрящему.
На этой зоне Смотрящим был Алик‑Зверь. Сорокапятилетний грузин из Кахетии слыл человеком порядочным, уважающим воровские традиции, а кроме того, любой уважающий себя грузин к понятию чести относится не хуже Якудза. К Толику‑Монголу Алик‑Зверь относился с уважением, а потому Толик‑Монгол без колебаний пришел к нему, вроде бы как за советом, хорошо понимая, что тот будет благодарен ему за то, что он предупредил его о намечающемся убийстве.
Дело в том, что любое преступление, особенно связанное с насильственной смертью, сильно осложняет жизнь «положенцев», то есть «шерстяных», на зоне. Менты начинают буйствовать, «морозят» командировку.
«Морозить» означает перекрытие всех путей доставки подогрева: ни тебе хорошего курева, ни улучшенного питания, не говоря уже об алкоголе и наркотиках.
Как и предполагал Толик‑Монгол, Алик‑Зверь сразу же понял, чем может обернуться японская месть для подконтрольной ему колонии, а потому он согласился не только проконтролировать поединок и судить эту встречу, но и взял на себя задачу заставить Гориллу принять вызов, а также добиться согласия на их условия поединка.
– Только ты мне вот что скажи, землячок, ты уверен, что сможешь завалить этого бугая? Он же под центнер весит, – озабоченно спросил Смотрящий.
– Бог не выдаст, свинья не съест! – с задором ответил Толик‑Монгол.
– Может, подстраховаться как‑то?
– В перчатку свинец подложить, что ли? – усмехнулся Толик‑Монгол. – Нет, братишка, я никогда не ловчил в драках, тем более в поединках, я привык к честной схватке, и «пусть победит сильнейший!».
– Если бы не опасность, что все напряги будут впустую и китаец отправит этого придурка на тот свет, а менты зону «заморозят», то я бы не предложил ничего подобного, – вздохнул Алик‑Зверь. – Азиаты никогда не идут на компромиссы, тем более, когда затронута их собственная честь. Собственно, таких я уважаю. Ладно, надеюсь, все будет в полном порядке!
– Только нужно продумать, как не напрячь ментов по поводу отрубленной фаланги: еще припаяют намеренное нанесение себе увечья, – заметил Толик‑Монгол.
– Я уже все продумал! – подмигнул Смотрящий. – Проигравший скажет, что произошел несчастный случай во время рубки дров. А со старшим поваром я договорюсь…
***
Алик‑Зверь поймал Гориллу «на слабо», и тот заглотил наживку по самые жабры:
– Да я его порву, как грелку! Ему и пальцы рубить не придется! Да я его… – выкрикивал Горилла.
Он долго не мог успокоиться и всякий раз, сталкиваясь с Толиком‑Монголом, выразительно проводил ребром ладони по горлу: вроде «конец тебе пришел, парень!».
Место поединка определили сразу: хозяйственный двор за столовой. Время выбрали тоже не случайно: следующий понедельник, после обеда и до вечерней проверки – когда менты, после выходных и обеда наиболее ленивы. Чтобы не было лишних глаз и ушей, на поединок был приглашен очень узкий круг самых проверенных лиц.
***
Конечно, утаить такое «мероприятие» в колонии невозможно: всегда найдется «кукушка», которая «прокукует» старшему Куму. Правда, этой «кукушке» не удалось узнать обо всех подробностях поединка, а потому Кум, не зная о том, что проигравшему грозит потеря пальца, немного подумав, решил, что лишний раз подставлять своего «кукушонка» не стоит: пусть «шерстяные» немного потешат свою кровь. Глядишь, меньше нарушений в зоне будет…
***
Все оставшиеся пять дней Толик‑Монгол по несколько часов в день тренировался и отрабатывал удары по самодельному мешку, плотно набитому песком.
И вот наступил час «икс». На хозяйственном дворе столовой собралось не более пятнадцати человек. На специально сколоченном возвышении восседал Алик‑Зверь – главный рефери схватки.
На более низких скамейках расположилось несколько зэков из окружения Смотрящего, старший нарядчик зоны, без которого не проходило ни одно мероприятие, и двое отрядных завхозов. Забор, отгораживавший хозяйственный двор, был достаточно высоким, а все щели, имевшиеся до сего дня, предусмотрительно забили рейками накануне. Так что никакой посторонний увидеть поединок ну никак не смог бы, даже при желании.
– Условия схватки поединщикам известны? – спросил Алик‑Зверь обоих соперников.
– Да, – кивнул Толик‑Монгол.
– Известны! – процедил сквозь зубы Горилла. – Не наделай в штаны, Монгол, когда пальцы рубить будешь! – зло вращая глазами, прорычал он.
– Помечтать не вредно! – усмехнулся То‑лик‑Монгол: он старался сохранить спокойствие и не поддаваться эмоциям.
– Хватить базарить! – оборвал их перепалку Алик‑Зверь. – Поединок проходит без перерывов и длится либо до потери сознания одного из соперников, либо в случае добровольного признания своего поражения, – объявил он. – Чтобы никто из соперников не схимичил, шнырь санчасти поочередно забинтует руки, – Смотрящий поочередно посмотрел на соперников, ожидая вопросов, но те промолчали, и он повернулся к дежурному по санчасти: – Вась, приступай!
Василий подошел сначала к Горилле и туго перебинтовал его руки, потом – к Толику‑Монголу.
Перебинтовывая ему руки, шнырь санчасти тихо шепнул:
– Надери ему задницу, Монгол!
Когда Василий закончил свое дело, то повернулся к Смотрящему:
– Готово! – объявил он.
Алик‑Зверь обратился к присутствующим:
– Братва, нам не нужна огласка, а потому старайтесь не кричать, а если кричите, то тихо, – он ухмыльнулся. – Хилый, – обратился он к одному из своих приближенных, длинному, худому парню, – ты поставил кого‑нибудь на атасе?
– Конечно, Алик! Четверо, по всему периметру! – ответил тот. – Все нормалек, шеф!
Алик‑Зверь повернулся к соперникам:
– Правило у нас, как говорили в одном фильме, одно – никаких правил! Руки пожимать не обязательно, а потому начнем, пожалуй, по моему сигналу! – и тут же гаркнул: – Давай!
Горилла танком устремился в атаку, пытаясь сразу нанести сокрушающий удар в лицо. Ожидая нечто подобное, Толик‑Монгол ловко уклонился от удара соперника и даже успел нанести ему удар ногой в грудь.
– Ах ты, сучонок! – взревел тот скорее от обиды, нежели от боли. – Карате‑маратэ тебя не спасет! – он снова рванулся вперед, и на этот раз ему удалось, хоть и вскользь, но ощутимо засандалить соперника по уху.
Толику‑Монголу показалось, что ухо опалило огнем, но это лишь раззадорило его. Он усмехнулся, потер ухо тыльной стороной ладони и неожиданно выпрыгнул вверх вперед. А Горилла снова подал все тело вперед. Пойманный на контрдвижении, Горилла вновь получил: удар ногой снова пришелся ему в грудь. Гориллу подбросило вверх, он нелепо помахал в воздухе руками, словно пытаясь отыскать точку опоры, затем рухнул назад всей спиной и взвыл от боли.
– Молодец, Монгол!
– Классно ты завалил Гориллу!
– Лежи, Горилла, не вставай, а то больно будет!
Крики раздавались со всех сторон, но ни одного голоса в поддержку Гориллы.
По‑видимому, усмешки зэков заставили Гориллу пересилить боль, и он, продолжая морщиться и вовсю покрывать матюгами соперника, поднялся и двинулся вперед.
– Ну, все, щенок, молись своему монгольскому богу! – прошипел он, вскакивая на ноги.
Толик‑Монгол вполне мог добить лежащего соперника, но ему это было неинтересно, тем более, что он почти сразу понял, что у соперника кроме мускулов нет никаких других аргументов – просто прет буром и надеется на свой вес. А потому Толик‑Монгол решил с ним поиграть, от души поиздеваться. За мгновение до его ударов он отскакивал, откланялся, уходил в сторону, успевая бить противника по лицу.
Горилла все больше и больше злился, не понимая, почему ему не удается нанести сопернику ни одного удара.