– Господи, блядь...
– Вот и я о том же. Ты, как я понимаю, еще не завтракал? Может, заедем куда‑нибудь, поедим?
– Ты тут как мой друг или пришел меня арестовать?
– Лоран, это Бангкок, а не ваша сраная Америка. Мы тут люди цивилизованные. Даже если я тебя арестую, мы все равно останемся друзьями.
Они переправились через реку, к отелю «The Orient». Прошли по мраморным коридорам, где работали кондиционеры и было прохладно; уселись в кофейне с видом на реку; заказали омара по‑тайски, изысканного мозельского, воздушное шоколадное суфле и кофе латэ со льдом. Счет за их завтрак превысил недельное жалованье Пита, но тот невозмутимо достал бумажник и расплатился новенькими хрустящими банкнотами в тысячу бат каждая. Лоран удивился, но посчитал неуместным интересоваться у инспектора тайным источником его доходов. Он знал, что в Таиланде не принято обсуждать подобные вещи. Может быть, Пит происходит из очень богатой семьи. А может, он просто работает на два фронта.
Лоран почти ничего не ел. Когда ты – самый известный эмигрант в Бангкоке, в этом есть много при‑ятностей. В частности, тебе крайне редко приходится самому платить за еду, и Лоран уже привык к необычной щедрости всех этих бангкокских кофеен и ресторанчиков. Но когда он смотрел на свою тарелку, то видел не омара в собственном соку, а комок внутренностей выпотрошенной женщины; суфле походило на человеческий мозг; а белое вино текло, как гной из лимфатического узла мертвой девушки.
И только после латэ это странное ощущение начало проходить. За завтраком они с Питом почти не разговаривали, но когда они заказали по рюмке коньяку, инспектор вернулся к теме разговора, который так беспокоил Лорана.
– Лоран, на меня давят со всех сторон.
– Давят?
– Ну, ты понимаешь. Чтобы я побыстрее раскрыл это дело. У тебя всегда было надежное алиби... но вчера ночью... может быть, в этот раз ты ошибся?
– Я ее не убивал.
– Я это знаю, ты это знаешь. Но как‑то оно очень уж подозрительно выглядит.
– Думаешь, анализ спермы что‑то докажет? Да сдам я ее, эту чертову сперму. Хочешь, прямо сейчас и сдам? Может быть, сам у меня отсосешь, раз такое дело?
– Ты успокойся, Лоран. Не психуй.
– И что дальше?
– Тут есть кое‑что еще. – Инспектор пристально вглядывался в мутные воды реки Чао Фрайя. Пагоды храма Рассвета на том берегу, крытые фарфоровой черепицей времен династии Минь, сверкали на солнце, как чешуя дракона. – Но ты же знаешь, что этот город – не такой, как все остальные.
– Это да.
– То есть у нас, как и в любой современной столице, тоже есть автомобили, и небоскребы, и факсы, и все, что положено, но за всем этим скрывается нечто иное... мир темных духов. Ты веришь в духов, Лоран? В демонов, в призраков?
– Что‑то я не понимаю, к чему ты клонишь.
– К тому, что, возможно, ты и есть убийца... хотя, может быть, и не ты, но это уже не важно. Тут действуют иные силы. Что‑то такое, что, возможно, вселилось в тебя и использует. Ты никогда не ходил к mo phii?
– Ты имеешь в виду этих колдунов‑шарлатанов, которые якобы лечат больную душу? Нет, черт побери!
– У тебя бывают провалы в памяти? Ну, когда ты вообще ничего не помнишь... пытаешься вспомнить, но видишь лишь пустоту?
Лоран встревожился не на шутку. Иногда он и вправду чувствовал, что в его теле, в его сознании обитает кто‑то еще. И провалы в памяти тоже случались. И еще этот ангел. Какой ангел? Образ возник на мгновение и тут же исчез. Ну да, точно. Был какой‑то ангел.
– Что ты хочешь от меня услышать? Что какой‑то там темный ангел разбудил меня посреди ночи и повел на экскурсию на место преступления?
– Ангел?! Ух ты! Опиши‑ка мне этого ангела.
– Описать тебе ангела?
– Ослепительное сверхъестественное существо? В ореоле из белого света?
– Хочешь сказать, что я спятил?
– Нет. Знаешь, что... все‑таки дай‑ка ты мне образец своей спермы. Может, тогда у меня и получится убедить руководство, что за всем этим стоит некая потусторонняя сила. А тебе все равно нечего опасаться. Ведь ты невиновен, да?
– Невиновен? Конечно!
– Еще коньяка?
– Я бы лучше принял чего‑нибудь... ну, наркотического.
Пит рассмеялся.
– Ага, хочешь вовлечь офицера полиции в противоправные действия. Я там принес тебе малость, на лодку; мы тут недавно изъяли неслабую партию дури у немецких туристов, да ты сам в общем‑то в курсе. Но нет, сейчас это не главное. Сейчас самое главное – поймать убийцу. Ну, на худой конец, что‑то такое придумать, чтобы он не светился все время в этих чертовых новостях. Арест какой‑нибудь знаменитости – это как раз то, что нужно. И ты можешь мне в этом помочь.
– То есть ты меня арестуешь?
– Нет, нет... ну, может быть, позже. Если ты невиновен, то чего тебе бояться: А так... ты подумай... если взглянуть на проблему с другой стороны... ты же тут не турист, сам должен все понимать. Ты со мной?
Лоран никак не мог сообразить, чего именно хочет от него инспектор. Эта таинственность тайцев всегда была для него проблемой. Зачем напускать столько тумана, когда можно все объяснить четко и ясно?
– Да, я с тобой.
– Вот и славно. Я тогда договорюсь с одним врачевателем душ.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Пошел к шаману?
– Может быть, он сумеет пробудить твои воспоминания. Потому что эти твои картины... это и есть доказательство, что ты что‑то знаешь. Понимаешь, Лоран, ты мой друг; и мне очень не хочется, чтобы ты оказался убийцей. Я тогда потеряю лицо.
– Ладно, я сделаю все, как ты хочешь.
– Замечательно, вот возьми... – Пит достал из кармана маленький пузырек из темного стекла. Он держал его как‑то неловко, не очень уверенно. – Для образца. А я завтра зайду, заберу. У тебя есть холодильник на лодке?
Лоран рассмеялся.
– А ты не боишься, что я сгоняю на площадь Патпонг и заплачу там какому‑нибудь наркоману, чтобы он сдрочил в этот пузырек?
– Делай что хочешь, – сказал Пит. – Это все равно не имеет значения.
Было ясно, что Питу Сингхасри совершенно неинтересно, совпадет ли образец спермы Лорана с той, что нашли на месте преступления. Он просто собирал информацию. Он верил, что в этих убийствах замешано нечто иное. Духи и демоны. Когда общаешься с тайцами, рано или поздно все обязательно упирается в духов и демонов.
Они провели в кофейне еще час и про убийцу больше не говорили. За приятной беседой время прошло незаметно. Каждый думал о чем‑то своем, но это совсем не мешало общению.
Был уже вечер, когда Лоран вернулся к себе. Весь день он бессмысленно бродил по городу. К тому моменту, когда он добрался до дома, его сознание уже изрядно помутилось от количества принятого алкоголя. Он влил в себя еще порцию меконга и уселся напротив картины, которую не помнил, как начал писать. Но, получается, начал. Вот она, перед ним. И это, бесспорно, его картина. Потому что никто, кроме Лорана МакКендлза, не сможет изобразить кровь вот так... толстым слоем по холсту... живую, блестящую кровь, которую хочется выпить. И эта девушка... такая красивая. Пусть даже это была только оторванная голова. Лоран прилег на подушку, валявшуюся на полу. Его дом покачнулся. Туда‑сюда, в ритме дыхания реки. Воздух был словно пропитан сексом. Что‑то в этой тягучей тропической ночи... липкая испарина на коже... господи, какая она красивая. Он представил ее так ярко, что казалось, это были воспоминания. Пристально всматриваясь в это лицо, еще не прорисованное до конца, он вдруг заметил, что давно уже бешено мастурбирует. Все закончилось меньше чем через минуту. Черт, он был весь в этой сперме. Что‑то попало даже на картину. Ну еб твою мать, подумал он. И ничего не осталось для этого чертова пузырька, который дал ему Пит. Какое расточительство, черт побери.
Он собрал кисти и вернулся к работе.
Страсти Пиноккио
Большие боссы
На стене над столом директора висела картина Лорана МакКендлза. Разумеется, это была картина из его последней, «бангкокской» серии, «Мертвые желтые женщины», – хотя и не самая последняя из этих картин, что явно указывало на то, что компания «Stupendous Entertainment Corporation» переживает сейчас не самые лучшие времена. Чего не скажешь по внешнему виду самого директора: прекрасные зубы явно искусственного происхождения, пиджак от Версачи, инкрустированные бриллиантами «ролексы», которые он нарочито выставлял напоказ.
Мальчик, бывший когда‑то порождением ночи, пришел самым последним. Он сразу почувствовал запах готовящегося предательства. Похоже, они собрались разорвать его на куски. Он еще помнил свои ощущения, когда он был вампиром и охотился в ночи, помнил запах людского страха, наполнявший пространство. Потому что он сам был этим страхом – паническим ужасом своих жертв, страхом, рожденным из коллективного бессознательного, из их общей тьмы. Некоторые пытались бежать от него, но не спасся никто. От вампира не убежишь. Как от собственной тени. Потому что вампир – это и есть твоя тень.
Тимми Валентайн больше не был вампиром. Но он по‑прежнему чувствовал запах людского страха – даже при включенных кондиционерах и ионизаторе.
Запах страха и готовящегося предательства.
– Ну что, будете от меня избавляться? – спросил он с порога.
Все, кто был в комнате, все как один обернулись к человеку, сидевшему за столом из красного дерева. Секретарь, говорившая с явным британским акцентом – может быть, настоящим, а может, притворным, потому что все секретари больших голливудских боссов должны говорить с британским акцентом, – быстро затараторила, стремясь заполнить гнетущую тишину:
– Ни в коем случае, мистер Валентайн. Мистер Гилер хочет сделать вам новое предложение, очень выгодное предложение... Все документы готовы... они у меня здесь, и если мистер Валентайн захочет с ними ознакомиться... и, конечно же, если потребуется, мы пригласим адвокатов и агентов...
– Помолчите, Алисия, – оборвал ее Непререкаемый Сегун «Stupendous Entertainment Corporation». Он улыбнулся Тимми. И – да, точно: в этой улыбке было что‑то предательское. – Лучше налейте нам всем вина или чего там еще. И давайте не будем уже заниматься пустой болтовней. Парень сам разберется и сам все посмотрит – он профессионал, черт побери, хоть он у нас и существо из иного мира. Может быть, у него нет души и... э‑э... мужской принадлежности... но мозги у него точно есть.
– Да, сэр, – испуганно пробормотала Алисия, спеша исполнить распоряжения начальника. Она так суетилась, что ее безупречный британский акцент начал перемежаться с характерными словечками, безошибочно выдававшими в ней уроженку Тинека, штат Нью‑Джерси. Тимми рассмеялся. Никто из присутствующих не последовал его примеру, по крайней мере до тех пор, пока сам мистер Гилер не соизволил выдавить из себя смешок.
– Мне не надо, – сказал Тимми.
– Конечно, – сказал Гилер, – он же у нас не пьет... вино.
Теперь рассмеялись все, кроме Тимми.
Они пили вино, закусывали канапе. Тимми принесли диетическую «колу». Пока что еда и напитки были для него совершенно безвкусными; в лучшем случае он мог отличить стейк от картошки. Ощущение вкуса возвращалось к нему слишком медленно. Но если ему удавалось по‑настоящему ощутить вкус, он чувствовал себя живым... то есть не так чтобы совсем живым... но хотя бы не совсем не‑мертвым.
Забывшись на мгновение, он посолил свою «колу». Напиток зашипел. Они могут подумать, что все это – ребяческая забава, как дуть в «колу» через соломинку или просто полоскать ею рот. Еще год назад он скорее всего не стал бы сыпать столько соли. От такого количества соли по венам пробегала обжигающая волна, отдаленно напоминавшая ощущения от притока свежей крови.
– Нервничаешь? – спросил Гилер.
– Нет, – сказал Тимми, но все же поставил солонку на стол.
Ты теперь настоящий мальчик, сказал он себе. Вот и будь настоящим.
– Правильно, – сказал Гилер. – Волноваться нам незачем. Мы все взрослые люди. Хотя кому‑то здесь и не мешало бы... подрасти.
Раздался смех.
– Может быть, включим музыку?
Алисия снова засуетилась, включая стерео. Напряженные ритмы альбома «Vanitas». Голос Тимми. Такой знакомый. И в то же время – другой. Не такой, как в альбоме «Вампирский Узел». И все, кто был в комнате, это знали.
– Ладно, шоу начинается. – Гилер вытащил экземпляр «Rolling Stone» из стопки глянцевых журналов у себя на столе. – Заголовок на обложке: «Кто такой Тимми Валентайн?» Читаю выдержки из статейки: «Кажется, Питер Пен дождался наконец своей первой эрекции – и на радостях трахнул себя же в задницу». А вот еще одна неплохая: «Кого этот чертов „Stupendous“ хочет обмануть?! Все знают про Эйнджела Тодда. И все знают, что Гилер далеко не ангел». Спасибо за внимание. Как тебе это нравится, Тимми, или я должен называть тебя Эйнджелом?
– Я не Эйнджел Тодд, – сказал Тимми Валентайн.
– Я знаю. Алисия?
Британский акцент снова был безупречен:
– Мистер Гилер, я заплатила 425 000 долларов определенным газетам, названия которых должны оставаться в тайне...
– Дотошный и любознательный ум страшнее атомной войны, – вставил Гилер.
–...чтобы они разместили статью, что были сделаны слепки зубов Тимми Валентайна, и их сравнили со слепками зубов Эйнджела Тодда, предоставленными доктором Уитерспуном, кем бы он ни был, этот Уитерспун, и заключение вполне однозначно: Тимми Валентайн – это определенно не Эйнджел Тодд. Клыки Эйнджела – это была подделка. Он был обманщиком, выдававшим себя за Тимми.
– Господи! А что будет дальше – анализ крови? – спросил Тимми. – Или, может быть, сразу же перейдем к образцам спермы?
– Прошу прощения, но анализ крови у нас уже есть. А вот со спермой сложнее. У тебя ведь в последнее время не было эякуляции?
– Я не могу, – сказал Тимми.
– Мы знаем, – ответил Гилер. – Понимаешь, какая проблема: мы пихаем эти материалы всем, кому только можем, но их никто не берет. Оно бы и ладно, но вот ситуация у нас плачевная. Посмотрим в фактах и цифрах.
Алисия нажала на кнопку на пульте дистанционного управления, и картина МакКендлза медленно сдвинулась вверх, открыв под собой 60‑дюймовый экран, на котором светились те самые факты и цифры.
– "Vanitas", – начал Гилер. – Первый день: альбом оттеснил Майкла Джексона с первого места. День второй: он уже на семнадцатом. Может, конечно, виной тому был какой‑то случайный фактор; может быть, половина компьютеров в стране внезапно вышла из строя, или президента убили, или вообще никто не ходил по магазинам. Но нас это мало волнует. Нас волнует семнадцатый день. На почетном каком‑то там месте с конца, сразу следом за ремиксом Мантовани. Черт побери! Меня не колышет, что ты – Тимми Валентайн. Да будь ты хоть сам Элвис или Мадонна в штанах. Или первый человек на Луне. Если все обстоит именно так, то нам всем надо пойти и повеситься, не дожидаясь, пока нас отсюда попрут к чертям. Это будет единственно правильное решение.
– Слушай, Дэвид, – сказал Тимми (сразу у нескольких директоров за столом перехватило дыхание от одной только мысли о том, что это фамильярное «Слушай, Дэвид» адресовано самому Гилеру), – я все понимаю. Бизнес есть бизнес. «Stupendous» совершенно спокойно может дать мне пинка под зад. Двадцать третья глава в контракте, параграф три, подпункт "а": договор может быть расторгнут в одностороннем порядке, если объемы продаж и позиция в чартах будет падать со скоростью, равной – или же превышающей – скорость падения дерьма из задницы.
Гилер был единственным, кто засмеялся.
– Я же вам говорю: у него есть мозги. Парень должен сидеть на моем месте. Посмотрите, как наш малыш держится под таким давлением. Будто он только этим и занимался последние две тысячи лет.
– Все так и было.
– Ты что, сам начал верить собственным пресс‑релизам?
– Это было в «Weekly World News».
Все директора закивали. Даже их секретари читали эту статью. Тимми Валентайн – бывший вампир; просто он поменялся телами с обыкновенным мальчишкой из Кентукки: современный Пиноккио, которому «хочется стать человеком». Авторы статьи ссылались на «эксклюзивные» интервью с «валентологами» – о как! Это слово уже включено в последнюю редакцию электронного Оксфордского словаря. «Валентологи», мама родная! И особенно этот Джошуа Леви, ну, знаете... вечно мелькает в ток‑шоу... утверждает, что обнаружил сходство Тимми Валентайна с мальчиком на картине Караваджо и с изображениями на китайских вазах. Может быть, это и правда. Мозг обычного мальчика не может вместить в себя воспоминания двух тысяч лет. Новая память Тимми простиралась не дальше года назад, когда его тело и тело Эйнджела Тодда слились воедино, а потом разошлись, как сливаются и расходятся языки пламени, поглотившие декорации фильма на студии в Узле, штат Айдахо... а до этого был... хаос.
– Ах да, – сказал Гилер, – «Weekly World News»... – Он взглянул на Алисию и постучал указательным пальцем по столу. – Но у Алисии есть еще несколько фактов и цифр, которые представляют для нас интерес.
– Это данные по продажам за границей, – пояснила Алисия. – На самом деле все не так плохо. Обратите внимание: чем дальше на восток, тем выше продажи. А в Сингапуре, Бангкоке и Токио все вообще замечательно.
– Вот видишь, Тимми. Все могло быть гораздо хуже.
Запах предательства определенно усилился. Скорее бы уже все закончилось, подумал Тимми. Решайтесь, ребята. Не надо тянуть. Определенность – все‑таки лучше, чем эта игра в кошки‑мышки.
– Я так понимаю, вы хотите расторгнуть контракт, – сказал он. – Только я вдруг заметил, что вы почему‑то не пригласили моего агента.
– На самом деле, – невозмутимо продолжала Алисия, – наши исследования дают все основания считать, что азиатский рынок действительно купился на эту идею, что Тимми каким‑то образом реинкарнировался в теле Эйнджела Тодда. Они там очень суеверны. Тибетские боги возникают у них во плоти каждые пять минут, в шаманов вселяются духи мертвых, а филиппинцы вообще делают операции на сердце без единого надреза на коже пациента. Восток есть Восток. Тимми для них – просто еще одно проявление сверхъестественного. Для них это в порядке вещей.
– Ты уже понял? – спросил Гилер у Тимми. – Это хорошие деньги, реальные деньги.
– Тур по Азии? – уточнил Тимми. – А может, захватим еще и Восточную Европу? У них там еще сохранились вампиры и оборотни? Или они все повымерли после падения Берлинской стены?
– Это будет наш тур победы, – сказал Гилер. – Да, мы так его и назовем. Victory tour. Тур победы. Он обойдется нам в миллионы, и мы потеряем все эти деньги до последнего цента. Но вот в чем вся прелесть: у нас есть гарантия в виде страховки, и у нас все отлажено... в смысле, как отделаться от налоговой, все эти подставные офшорные фирмы... там сам черт ногу сломит... так что деньги мы вернем. На самом деле мы планируем оборвать турне сразу же, как только станет понятно, что дела не пошли. Мы устроим грандиозный спектакль, а когда все уляжется, нет... пока все не уляжется, мы спокойно займемся новым проектом, только уже без двенадцатилетних рок‑звезд‑вампиров. Это будет что‑то другое. Совершенно другое. Тринадцатилетние якобы вампиры? Одиннадцатилетние якобы оборотни? Чутье меня никогда не подводит, и оно мне подсказывает, что уже в следующем месяце это будет не модно.
– Ага, я понял. Ты хочешь убить меня, попросту утопив в деньгах?
– Нет, все значительно лучше! В определенный момент турне в каком‑нибудь экзотическом месте, где, выражаясь высоким слогом, порок и духовность слились воедино, ну вот, скажем, в Бангкоке, ты исчезнешь – опять!
Вокруг послышались возгласы: «Классно придумано!», «Ты сделаешь это еще раз!» и «Браво!»
– Опять?
– Да! Опять! Может быть, мы задействуем кого‑то из местных. Какого‑нибудь тибетского монаха типа факира. У нас там, кажется, есть свои люди. Да, точно, пара ребят по платежкам проходит. В общем, кого‑нибудь мы найдем. Но только не эту Ширли Мак‑Лейн... не потому, что она с этим не справится, просто в ней слишком мало этнического. Ты, существо из иного мира, призовешь первобытный хаос, используя силы, что лежат за пределами нашего понимания, и вознесешься к некоей запредельной вершине, где твой истинный дом. В телетрансляции мы сможем использовать всякие хитрые спецэффекты – ну типа тех, что мы использовали, когда ты «вернулся» в конце конкурса двойников.
– Потрясающе, – сказал Тимми Валентайн, который и вправду был потрясен. – Пожалуй, я все‑таки выпью вина. – Бокал возник у него в руке словно по волшебству. – Надеюсь, все верят, что я большой мальчик и мне уже можно спиртное? А то я не взял с собой удостоверение.
Наплыв: галерея
–...вот такое веселое было собрание, – закончил Тимми Валентайн. – Ты бы видел его лицо! Как он собой упивался! Я даже чувствовал запах этого самодовольства. Знаешь, я все еще чувствую запахи. Да. Иногда чувствую. До сих пор.
Галерея закрывалась в полночь. Было уже два часа ночи, а Тимми все еще пил и, похоже, не собирался заканчивать. Пи‑Джей просто смотрел на него, не зная, что делать. Он в первый раз видел Тимми в таком состоянии. Да, этому «мальчику» больше двух тысяч лет от роду, и не Пи‑Джею его учить. Но в конце концов он все же не выдержал и сказал:
– Слушай, Тимми, по‑моему, тебе уже хватит.
– Да, – сказал Тимми, – ты прав. Сейчас только допью, что осталось... – Он залпом осушил стакан и потянулся за бутылкой, но Пи‑Джей отодвинул ее подальше.
– Мне пора закрываться.
Картины Лорана МакКендлза смотрели на них со стен: мертвые женщины, мертвенно‑бледные, с неподвижным, застывшим взглядом.
– Во, я придумал... давай ты поедешь со мной... ну, в турне, – сказал Тимми. – А что? Прокатишься до Таиланда... Я буду там выступать в этом новом открытом театре, который построили рядом с тем местом, где раньше был старый дворец принца Пратны... дворец пороков... да, веселое было время. Прямо тоска по былому.
– И поскорее увидеться с Хит... – задумчиво проговорил Пи‑Джей. – Даже не знаю.
– Что ты не знаешь? Не хочешь войти в неоготическую тусовку, в бродячий дурдом Тимми Валентайна? Да? Ну скажи, что я не прав. Я сделал тебя богатым, а ты вот не можешь меня поддержать.
– Тимми, ты себя так ведешь...
– Как ребенок? Как глупый, капризный ребенок? Я прошу мне помочь. Кстати, теперь я ребенок и есть. Пацан без яиц. Я – урод. Да, я всегда был уродом, и когда был вампиром, но тогда я хотя бы знал, что мне делать. А теперь я всего лишь «горяченький» материал для «Weekly World News». Дай мне еще вина, вон того.
– Тимми...
– Пи‑Джей, пожалуйста...
– Вот поэтому мне и не хочется ехать с тобой в турне. Я не готов бросить все ради того, чтобы присматривать за ребенком.
– Присматривать за ребенком! Пи‑Джей, а я помню, как ты был ребенком... этаким замызганным деревенщиной. Наполовину ирландец, наполовину индеец из завалящего городишки в Айдахо. Господи, как я тебя напугал тогда. А теперь ты меня не боишься, да? Теперь у тебя уже нет ощущения, что я вдруг налечу на тебя ночным ветром, обнажу свои клыки и выпью тебя до последней капли крови? Ну да. Теперь я для тебя – просто еще один паршивый пацан с задворков шоу‑бизнеса.
– Нет, Тимми, нет. У тебя по‑прежнему есть клыки.
Тимми рассмеялся.
– Хочешь знать, как себя чувствует Пиноккио, который стал настоящим мальчиком после двух тысяч лет беспросветной тоски по несбыточному? Он себя чувствует крайне паршиво. Я бы даже сказал, хреново.
Про себя Пи‑Джей отметил, что хотя Тимми и пытается избавляться от этой изысканно‑утонченной манерности в речи и поведении, что всегда выделяла его среди смертных, у него пока не особенно получается. Ему еще предстоит потрудиться, чтобы обрести себя как человека. Со временем это придет; но от привычек, сложившихся за две тысячи лет, не избавишься в одночасье. Пи‑Джей вдруг подумал, что, может, и вправду поехать с Тимми? В конце концов, все, кто знал Тимми до его обращения в человека, давно мертвы: жертвы самого Тимми, прямо или косвенно, так или иначе...
– Почему это так трудно: быть настоящим? – спросил его Тимми. – Почему это так сложно: что‑то почувствовать? Прикоснись ко мне, Пи‑Джей.
Пи‑Джей сделал вид, что не слышал.
– Да ладно тебе. Я же не прошу тебя грязно меня домогаться. – Они посмотрели друг другу в глаза, а потом Пи‑Джей встал и положил руку Тимми на плечо. – Я ничего не чувствую, ничего, – сказал Тимми. – А что чувствует человек, когда к нему прикасаются: тепло, покалывание... что?
– Ладно, Тимми, – сказал Пи‑Джей, – езжай домой. Ложись спать.
– Да я и так как будто все время сплю.
– Это ты раньше спал, а теперь проснулся.
– Может быть, спал. Но не видел снов. Хотя нет, не спал. Я просто был мертвым.
– Слушай, тебя уже не поймешь. Давай, у тебя был тяжелый день.
– Да...
Наплыв: улицы
Она стояла у края дороги – девочка, одетая во все белое, – у стены, густо исписанной граффити.
– Останови, – сказал Тимми. За рулем был Руди Лидик, его верный Руди, который выжил в Освенциме и потом – в огненной катастрофе Узла и сохранил состояние Валентайна за те десять лет, пока Тимми был в заточении, пойманный в зеркале заклинанием ведьмы; тощий, мертвенно‑бледный, иссохший старик.
– Да, мастер Тимоти, – сказал Руди.
Пи‑Джей взглянул на девочку. В ней было что‑то такое, что напомнило ему картины Лорана. Она была как привидение, омытое лунным светом. Огромные пустые глаза. Неестественно белая кожа, как у зомби из фильма «ужасов».
– Тимми, не надо, – сказал Пи‑Джей. – Останавливаться не надо. Ты уже ничего с ней не сделаешь. Ну, то есть... как раньше.
Тимми блеванул прямо на белую обивку сиденья. По телевизору крутили клип Мадонны «Like a Prayer» – в рамках двадцатичетырехчасового марафона ретроспективы ее клипов на MTV.
– Я же говорил, что не надо тебе столько пить, – сказал Пи‑Джей. – Ты уже не сверхъестественное существо.
– Твою мать, – печально проговорил Тимми.
– Поезжай, Руди, – сказал Пи‑Джей.
– Нет! – оборвал его Тимми. – Эта девочка... в ней что‑то есть...
Ее лицо прижималось к стеклу лимузина. Она улыбалась. Сколько ей лет, подумал Пи‑Джей. Двенадцать, тринадцать? Одна на улице. В три часа ночи?
Девочка постучала в окно.
– Поехали, Руди, – повторил Пи‑Джей, доставая из бара пачку салфеток, чтобы вытереть все это безобразие. Слава богу, лимузин был забит под завязку. Полный бар, лед, нож для колки льда, щипцы для льда, телевизор, бокалы для коктейлей, куча всякого пойла. Ну и салфетки, конечно. Целая упаковка салфеток.
– Залезай, – сказал Тимми, обращаясь к девочке.
– Рули отсюда ко всем чертям, Руди!
Но Руди, конечно, не слушал Пи‑Джея.
Она оказалась внутри.
Не открыв двери. Не разбив стекла. Пи‑Джей нервно вжался в сиденье. Засунул руку в карман джинсов. Он всегда носил с собой серебряный доллар, счастливый кусочек металла. Иногда серебро работало, иногда – нет. Прежние «правила поведения для вампиров» теперь не действуют, потому что они, как и само бытие вампиров, определяются нашей верой. А кто сейчас верит в вампиров?
– Не знал, что в Лос‑Анджелесе еще кто‑то остался, – тихо проговорил Тимми. – Кто‑то из вас.
– Я бездомная, – сказала девочка, – я хочу кушать.
Но в ней действительно было что‑то такое... В воздухе разлился безошибочный запах разложения.
– Руди, включи кондиционер, – сказал Тимми. Почему он не боится? – подумал Пи‑Джей. Неужели он не понимает, что теперь он так же уязвим, как и любой смертный, что теперь он не сможет исчезнуть, растворившись в тенях, – превратиться в черную кошку и ускользнуть в черную ночь?
– Хочу кушать! – настойчиво повторила девочка. У нее были впалые щеки, ввалившиеся глаза, и она была мертвая. Мертвей не бывает. Год назад в городе было много вампиров. Это было, когда Терри Гиш восстал из мертвых, и Пи‑Джею пришлось убить своего лучшего друга: раз, еще раз и еще раз – уже навсегда. Неужели кто‑то из них уцелел? Или это уже «новое поколение»?
– Кто тебя обратил? – спросил девочку Тимми. – Давно ты охотишься?
Двигатель лимузина продолжал работать, но машина пока что стояла на месте. Свет неоновых вывесок бульвара Вентура отражался в зеркале заднего вида, отсвечивая мерцающими узорами на бледном личике девочки, играя яркими красками на белой коже: бирюзой, серебром, ярко‑красным и алым.
– Я не знаю, – сказала девочка. – Просто я очень голодная. Очень.
– У тебя есть имя? – Тимми весь подобрался; трудно было поверить, что еще минуту назад он блевал на сиденье и вообще был еле жив.
– Кристель, – ответила девочка. Она старательно прятала взгляд, стараясь не встречаться ни с кем глазами. – Со мной что‑то произошло. Я не знаю когда. Я заснула. По дороге в приют. Пару дней назад. Или, может быть, в прошлом году. Я не знаю. Я больше не чувствую времени; но теперь я все время голодная.