– Кристель, ты знаешь, кто я? – спросил Тимми.
– Конечно, знаю. Ты – Тимми Валентайн. Я ждала тебя... у галереи... потому что ты все понимаешь. Это все в твоих песнях. Тайные сообщения. Для нас. Для таких же, как я.
– У меня нет никаких сообщений.
– Нет есть. Потому что ты знаешь, что это такое.
– Что – это?
– Когда ты мертвый, – ответила Кристель. – Когда ты голодный. И одинокий.
Пи‑Джей пока еще толком не понял, опасная она или нет, но все же держался настороже. Тимми взял нож для очистки фруктов, сделал маленький надрез на указательном пальце, выдавил из него каплю крови и поднес палец к губам девочки.
– Ты этого хочешь?
Она кивнула.
Пи‑Джей смотрел как зачарованный. Девочка жадно приникла губами к пальцу Тимми. В этом было что‑то тревожное, и в то же время – очень эротичное. Она пристально посмотрела на Тимми. Ее глаза – две туманные бездны – как будто слегка прояснялись. Ее бледно‑синие губы чуть‑чуть покраснели. Впалые щеки подрагивали в ритме чужого пульса. Тимми вздрогнул, хотя с его губ не сорвалось ни звука. Боль – новое ощущение для него. Может, ему это даже нравится, подумал Пи‑Джей.
Тимми взглянул на Пи‑Джея и указал взглядом на нож для колки льда. Тимми откинулся назад, а Пи‑Джей схватил нож и вонзил его девочки в грудь, слева. Одним ударом пробил грудину и достал до самого сердца. На мгновение в ее глазах отразился ужас, боль и горечь преданного доверия, а потом они угасли уже навсегда. Из раны медленно потекла темная струйка крови. Хрупкие косточки рассыпались чуть ли не в пыль.
– Нехватка кальция, – сказал Тимми.
Пи‑Джею показалось, что Тимми уже окончательно протрезвел, но тут его снова начало рвать.
– Господи, как я надрался, – простонал он.
И вот тогда Пи‑Джей принял решение. Да, он поедет с Тимми. Ему не хочется ехать, но он поедет. Даже теперь, когда Тимми стал человеком, он все равно сохранил некую потустороннюю власть над Пи‑Джеем. Потому что и сам Пи‑Джей в свое время прошел через волшебную трансформацию: грязный оборванец, он стал ма'айпотсом, священным мужем, который и жена тоже, вместилищем высших сил света, что сражались с тьмой за обладание душой человечества, – а потом снова стал человеком. Тимми тоже когда‑то был самым обыкновенным мальчишкой, потом превратился в сверхъестественное бессмертное существо и в конце концов снова сделался смертным. Конечно, думал Пи‑Джей, Тимми пробыл вампиром две тысячи лет, и по сравнению с ним – в плане соприкосновения с потусторонним – я, можно сказать, вообще ничего не знаю. Но я – единственный, кто способен его понять. Потому что мы оба прошли этот путь, хотя и каждый – по‑разному. Но все равно это нас объединяет. И нам надо держаться друг друга.
Тимми пытался влить в себя воду со льдом. Тело девочки рассыпалось на куски, разлетелось по всему салону.
– Господи, – простонал Тимми, – и мы во всем этом сидим.
– К утру я все вымою, мастер Тимоти, – едва слышно проговорил Руди. – Как обычно.
Пи‑Джей не хотел даже задумываться о том, что могло означать это «как обычно».
– Это не как обычно! – закричал Тимми. – Теперь все не так... она собиралась убить меня!
Пи‑Джей протянул руку и приобнял мальчика за плечи. Тот разрыдался – горько, безутешно, по‑детски.
– Эти драные боссы со студии... обращались со мной, как с дерьмом. Гонорар мне урезали... да и хрен бы с ним... просто обидно... я им кто...
Все вокруг было залито кровью, в машине воняло блевотиной и гнилью. Пи‑Джея мутило. Но даже не столько от запаха и вида крови, сколько от мысли о том, что они тут натворили с Тимми. А ведь он мне теперь вроде как лучший друг, думал Пи‑Джей.
Они свернули на Малхолланд‑Драйв.
Пи‑Джей старался не вспоминать своего прежнего лучшего друга, Терри Гиша... как он разделал его на девятом уровне «Пьющих кровь»... как они убегали по снегу из горящего городка Узел, тогда с ними еще был Брайен Дзоттоли... как он хоронил Терри... как лицо Терри, ощерившееся клыками, появилось в окне среди туманной ночи... как он пытался похоронить его снова... и снова.
Кошмар возвращался в их жизнь. Нет, подумал Пи‑Джей, в этот раз он не допустит, чтобы все повторилось – чтобы это случилось с его друзьями. Он не знал, как это будет и что он сделает, но он обязательно что‑то придумает. Обязательно.
– Думаю, на пару месяцев галерею оставить можно, – сказал он. – Ничего, как‑нибудь справятся и без меня.
– Конечно, справятся. Эти картины МакКендлза, они сами себя продают; в городе столько больных на голову, готовых все это купить.
– Это точно.
Пи‑Джей влил в себя полстакана неразбавленного «Джони Уолкера». Они уже подъезжали к особняку Тимми – миниатюрному готическому замку на вершине холма в предгорьях Санта‑Моники. Тимми давно уснул, свернувшись калачиком на сиденье. Его лицо и одежда были забрызганы кровью маленькой вампирши. Он тихонько сопел во сне и сосал большой палец.
Когда они выехали на обсаженную пальмами дорогу, ведущую к замку, ретроспектива Мадонны на MTV закончилась и пошел клип Тимми Валентайна – его последнее видео, в мультипликационном стиле.
Тень Валентайна
Дети ночи
Они подъехали к особняку. Тимми все еще спал, и Пи‑Джей помог Руди перенести его в дом, в огромную спальню с мраморным полом, всю заставленную плюшевыми зверятами. Там была еще игровая приставка «Super Nintendo», подключенная к огромному, во всю стену, телевизору, и целая стойка электронных клавиатур, которые соединялись со студией, располагавшейся на втором этаже. Пи‑Джей и Руди уложили Тимми на кровать с водяным матрасом, раздели его и стерли с лица и рук кровь и остатки блевотины. Потом они спустились обратно к машине, чтобы избавиться от останков вампирши.
В холодильнике был немалый запас святой воды. Да, подумал Пи‑Джей, Тимми уже не вампир, но он определенно готовился к встрече с вампирами.
Лимузин стоял у парадной двери, в портике с дорическими колоннами. Руди обрызгал святой водой куски тела вампирши, чтобы разрушить их окончательно. Они зашипели, как кофе, сбежавший при варке и пролившийся на плиту, и начали испаряться. То, что осталось, Пи‑Джей собрал в пластиковый мешок. Руди взял пылесос и принялся вычищать салон.
– А это куда? – спросил Пи‑Джей, приподнимая мешок с останками.
– Мастер Тимми отвел специальное место, – ответил старик, – для таких случаев. Сзади, за домом, есть глубокая яма, выложенная углем. Там же лежат зажигалка, горючая жидкость и все остальное, что может понадобиться. – Он нахмурился. – Вы ведь не выдадите его? Понимаете, я не хочу его потерять... я с ним уже много лет, очень много. Если бы не он, меня бы, наверное, давно уже не было. Однажды, в одном очень страшном месте, оно называлось Освенцим, он вернул мне волю к жизни.
Пи‑Джей кивнул, и Руди продолжил, отвечая на его невысказанный вопрос:
– Если вы не против, то я не стану смотреть, как сгорает тело... очень тяжелые воспоминания.
И только теперь Пи‑Джей сообразил, что Освенцим – это польское название Аушвица.
Он сам оттащил мешок с телом вампирши на задний двор, сбросил его в яму, облил все это горючей жидкостью и поджег. Стоя на краю ямы, он смотрел на огонь, вдыхал сладковатый дымок горящей плоти, едкий запах плавящегося целлофана и паленых волос. Задний двор оказался гораздо больше, чем можно было бы предположить, глядя на дом со стороны парадного подъезда. Здесь было столько пространства... оно манило взгляд вдаль, в темноту, в россыпи мерцающих огней, и тебе представлялся волшебный лес, напоминавший долину Сан‑Фернандо; в ту ночь миллионы огней в долине сияли так ярко... Пи‑Джею вспомнился и другой огонь: пожар, который устроил пироманьяк Стивен Майлз, выгоняя вампиров из их укрытий, в маленьком провинциальном городе со странным названием Узел... теперь это уже мертвый город... огонь уничтожил его еще раз, только в тот раз это был уже не настоящий Узел, а всего лишь подобие, фанерные декорации к фильму, возведенные на обгоревших руинах настоящего города... неужели этот пожар никогда не закончится? Может быть, он тоже вечен, как всполохи адского пламени? Сегодня они убили вампира. Маленькую вампиршу. Подобрали ее на улице. А это значит, что где‑то есть и другие. Здесь, в этом городе. Сколько их? Пи‑Джей попытался сосредоточиться и отправить душу в полет над спящим городом, как он делал когда‑то, но теперь у него ничего не вышло; все его силы, которыми он обладал как шаман, ушли на то великое противостояние в Узле... сила священного мужа, который и жена тоже, была дана ему только лишь для того, чтобы уничтожить подложного мессию, грозившего повергнуть мир в вечные муки проклятия... с того самого дня у него больше не было видений, и никто из священных животных ему не являлся. У нас действительно много общего с Тимми, подумал он. Я тоже хотел стать простым человеком, а когда получил, что хотел, это не оправдало моих ожиданий.
Где‑то в городе есть и другие вампиры. Вампиризм передается, почти как СПИД... через кровь... заражение происходит, когда не‑мертвый кусает живого, и тот умирает, чтобы возродиться к не‑жизни... болезнь, которая не убивает, а лишь приговаривает своих жертв к вечному скитанию в сумерках. Но что мог сделать Пи‑Джей? Взлететь над городом, размахивая бутылкой со святой водой и молотком для игры в крокет?
Пламя медленно угасало. Пи‑Джей даже не знал, сколько он здесь простоял, предаваясь своим мрачным мыслям. Он подумал: может быть, позвонить Хит. В Бангкоке сейчас только полдень... ну, примерно. Он развернулся и пошел в дом.
Руди лежал на кушетке в гостиной. В комнате было темно. Свет не горел, и только окна слабо отсвечивали отблесками городских огней. Пи‑Джей уже было собрался спросить старика, где тут телефон, и вдруг заметил, что тот вышиб себе мозги. Мертвые руки Руди все еще сжимали старый револьвер сорок пятого калибра, а губы были сложены в трубочку, будто он приготовился делать кому‑то минет. Затылок был весь разворочен, на стене темнело пятно спекшейся крови; сгустки серого вещества легли на персидский ковер, сложившись в абстрактный узор в стиле Джексона Поллака.
Пи‑Джей обошел труп на цыпочках, словно боясь потревожить его мертвый сон. Наверно, надо пойти разбудить Тимми, подумал он. Вверх по широкой лестнице, по темному коридору, через студию, заваленную всякими электронными приспособлениями и спутанными проводами... последний рывок – и вот он в громадной спальне. Тимми лежал в той же позе, как они и оставили его здесь час назад. Пи‑Джей взял стул и сел рядом с кроватью. Лунный свет падал прямо на электрическую розетку в стене, свет городских огней пробивался сквозь наполовину задернутое окно. Во сне Тимми Валентайн выглядел как настоящий ангел. Пи‑Джей не решался его разбудить, хотя внизу, прямо под ними, в луже собственной крови лежал человек. Таким потерянным Пи‑Джей не чувствовал себя уже очень давно. В последний раз что‑то подобное с ним было в Узле. В настоящем Узле... когда он был еще совсем мальчишкой.
На столике у кровати защебетал телефон, сделанный в виде Микки‑Мауса.
Радуясь любой возможности оттянуть неприятный момент, когда ему все же придется разбудить Тимми и рассказать о самоубийстве его верного слуги, Пи‑Джей взял трубку.
– Тимми... Тимми... – Мягкий, глубокий голос с едва заметным акцентом, выдававшим уроженца Кентукки. – Прости, пожалуйста, но я не знаю, кому еще мне позвонить.
– Господи Боже! Какие люди! Сам преподобный Дамиан Питерc! Да, я произнес имя Господа всуе, но это я от испуга.
– Ты же знаешь, Пи‑Джей Галлахер, что я давно утратил веру, – ответил ему человек, в свое время гремевший на всю страну, телеевангелист с многомиллионной аудиторией, низвергнутый силами тьмы... и налоговой полиции. – Что ты делаешь в замке лорда Валентайна? Обиваешь пороги в ожидании подачки? Или ищешь корзину с волшебным всемогущим печеньем, чтобы открыть еще одну галерею в Беверли‑Хиллз?
– Удивительно, что ты узнал мой голос.
– Это вопрос мастерства, – ответил ему проповедник, ставший кинозвездой. – И основа любой коммерции. Клиент, имя которого ты запомнил, станет твоим постоянным клиентом.
– Однако странное время ты выбрал звонить, Дамиан. Сейчас три часа ночи.
– Ага, я звоню Тимми в три часа ночи, на тот телефон, который стоит у него в спальне, а ты берешь трубку. Что ты там делаешь, кстати? Опять красуешься в женском платье?
Пи‑Джей усмехнулся, несмотря на всю свою нервозность.
– Все, Дамиан, я уже не священный трансвестит. Поиск видений – это как Божий дар. Бог дал, Бог взял. Были видения, нет видений.
– Да, – вздохнул Дамиан Питерс. – Нас таких трое: когда‑то каждый из нас владел магией, а потом эту магию утратил. Мы уцелели и исцелились, и порази нас проклятие, если мы не мечтаем о том, чтобы заболеть снова, и изводим себя, и хлещем себя плетьми в этом прекрасном, безумном неистовстве, и чувствуем, как поднимается уровень адреналина в крови...
– Они вернулись, – тихо произнес Пи‑Джей.
– Я знаю, – сказал Дамиан, и Пи‑Джея пробил озноб.
– Поэтому ты и звонишь?
– Да. – Звук получился каким‑то сдавленным, совсем не похожим на слово.
– А где... То есть я хотел сказать когда...
– Сегодня ночью. О Господи, я...
– Руд и застрелился.
– Вот бля! – Когда слышишь такие слова из уст евангелиста, пусть даже телевизионного, пусть даже бывшего, тебя невольно коробит. – Мне надо срочно поговорить с Тимми. Я тут вляпался по самые уши с этими вампирами.
– У нас те же дела.
– Ты не понял. Я имею в виду, они здесь. У меня в номере. Я остановился в отеле, в «Розочке», ну ты знаешь... звоню с мобильного. Потому что прямо сейчас я заперся в ванной, а эти сучки резвятся там, на кровати.
– Какие сучки, Дамиан...
– Ну ладно, я был в расстроенных чувствах... пробовался на роль в «В аду гнева нет», ну и того... пролетел. В обoем, я с горя напился... и подцепил пару девочек в стрип‑баре...
– Преподобный Дамиан снял проституток?! Воистину мир перевернулся.
– Слушай, хватит язвить! Я тут заперся в ванной, засунув под дверь серебряную пряжку, и сейчас, кажется, обосрусь от страха, хорошо хоть уже сижу на унитазе, а тебе весело... как же, как же, грехопадение преподобного Дамиана... очень смешно...
– Сейчас я приеду.
– Я в номере 666. Знаю, знаю... позор на мою голову... чтобы впредь неповадно было. Господи Боже! М‑да... если бы я по‑прежнему в него верил.
Когда Пи‑Джей положил трубку, Тимми уже сидел на краю кровати и смотрел на него.
– Как ты думаешь, ему было больно? Руди? – спросил он едва слышно.
– Нет, я думаю, что не больно, – сказал Пи‑Джей. – Совсем не больно.
– Ну что? Выпьем крепкого кофе – и вперед? – тихо проговорил Тимми. – Их надо убить, вампиров. Там у меня, под кроватью... достань.
Пи‑Джей заглянул под кровать. Чего там только не было! Детали от макета железной дороги, грязное белье, гитарные струны и даже скрученная в трубку литография Шагала – не из самых больших, но все равно тысяч на десять потянет, подумал Пи‑Джей, – и еще там стоял гроб.
– Да, – сказал Тимми, – в гробу. Давай вытаскивай его.
Это была небольшая низенькая деревянная коробка, черная и украшенная мозаикой из черепов и костей филигранной работы. Самый настоящий гроб, только маленький. Как для ребенка. Даже Тимми скорее всего в нем не поместится.
– Реликвия из детства, – сказал Тимми. – Давай открывай.
– Там что, родная земля? – спросил Пи‑Джей.
Тимми рассмеялся.
– Никогда в это не верил. Просто храню его по старой памяти. Чувствую себя уверенней, когда он рядом.
В гробу было около дюжины заостренных колов, пара деревянных молотков, несколько серебряных распятий и пузырьков, надо думать, со святой водой.
– Это что у тебя? Набор для вампира с суицидальными наклонностями? – спросил Пи‑Джей.
– Знаешь, на мне эти штуки вообще никогда не срабатывали, – сказал Тимми. – Хотя, может быть, ты и прав. Я ведь хотел умереть, когда был бессмертным. Ладно, поехали. Где, говоришь, остановился наш неистовый проповедник?
– В «Розочке».
Глаза Тимми распахнулись от удивления.
– А что будем делать с... – начал Пи‑Джей, думая о мертвом Руди в гостиной внизу.
– Мертвые, – оборвал его Тимми, – в отличие от живых могут и подождать. У них все‑таки больше терпения.
В тишине раздался дикий вопль пастора.
– Плохо положил трубку, – сказал Пи‑Джей. – Мы уже выезжаем, – крикнул он в трубку. – Еще малость продержишься?
– Конечно, – ответил ему Дамиан, – ровно столько, сколько продержится пряжка под дверью.
– Мы уже едем.
– Только сперва выпьем кофе, – сказал Тимми.
– Кофе? Мне послышалось, вы там кофе собрались пить... – возмутился Дамиан Питерc.
– Ты его тоже пойми, – терпеливо проговорил Пи‑Джей. – Для него это все – новое... всякий там изменяющийся метаболизм, постоянные колебания уровня гормонов... это не его прихоть, ему просто нужно принимать стимуляторы и успокаивающие...
– Да, да! Только поторопитесь!
– Не стоит брать лимузин, – сказал Тимми, – он слишком заметный...
– Но там зато есть кофеварка, – ответил Пи‑Джей.
– А, ну тогда все в порядке.
Наплыв
Мы летели сквозь ночь, к мотелю. Пи‑Джей сел за руль, а я вливал в себя кофе чашку за чашкой, стараясь привыкнуть к тому, как скачет мое настроение, как течет во мне темная жидкость – кофе, как алкоголь у меня в крови старается выбить меня из вечности бытия к этому чувству безысходности – к наплыву ощущений, к тому, что теперь я простой человек – я живой. Это очень непросто: жить, быть живым... и самое сложное – это осознавать, как проходит время, как пролетают минуты, пылинки в дымном безбрежном пространстве вечности. Время – это не кусок желе, дрожащий в холодной ладони, а чистый и быстрый поток, несущийся мимо, и то, что прошло, не вернется уже никогда. Вот что мне нравится больше всего – что, когда ты живой, ты понимаешь, что время проходит.
Приехали, Тимми.
Ага. Думаю, пары колов нам хватит. Их даже прятать не надо – так пронесем. Никто и не заметит. Это же Лос‑Анджелес.
А почему никого нет за конторкой портье?
Не знаю.
Мое сердце бьется. Так странно... Раньше я слышал только чужие сердца. Мое сердце не билось; оно просто было внутри, как тяжелый кусок свинца. А теперь, послушай, оно бьется.
Лифт.
Удалось. Нас никто не заметил.
Шестой этаж.
Дверь в 666‑й номер была слегка приоткрыта. Пи‑Джей и Тимми остановились и прислушались. Мир вокруг словно замер. Время от времени Тимми казалось, что он что‑то слышит... как раньше... как струйка пота стекает по шее Пи‑Джея... как в стенах ползают тараканы... как ревет поток крови... горячей человеческой крови...
Вот оно. Дамиан Питерc. Я слышал, как шумит его кровь. Да, он и вправду был страшно напуган – так сильно, что я даже сумел услышать, как течет его кровь. Женщины были там, в номере. Я слышал и их кровь тоже – она была вялой, тягучей. Но я ее слышал... это было как звон пустоты. Как воздух в пустом кармане – неподвижный, холодный.
Их две.
Ага.
Они должны были услышать меня! Как глупо я себя чувствовал... если бы я мог просочиться под дверью вместе со сквозняком... но теперь я уже ничего не могу, ничего.
Ну что, заходим?
Ага.
Они даже не шелохнулись.
Пока за дверью не раздался истошный крик.
Они ворвались в номер, распахнув дверь пинком. Да, две вампирши. Две женщины, даже скорее девочки, подумал Тимми. Одна – жгучая брюнетка, другая – рыжая, как огонь. Обе одеты во все черное, в неоготическом стиле. Темные, пустые глаза. На кровати лежал портье, которого Тимми с Пи‑Джеем не встретили за конторкой внизу и еще удивились, куда подевался администратор. Это был молодой мужчина в изодранной форменной куртке. Все было залито кровью. Они искусали его всего, на изгрызенном теле не осталось живого места. Они кружили вокруг распростертого тела, шипели, набрасывались на него... разбрызгивали кровь... трубка телефона, стоявшего рядом с кроватью, была снята, а рядом с самим аппаратом лежали глаза того молодого мужчины, прямо на Библии. Рыжая принялась вытягивать кишки из глубокой раны на животе мертвеца.
А потом они обе обернулись в их сторону.
Мы пришли, чтобы вас убить.
Я тебя знаю?
Нет.
Но я знаю. Мы обе знаем, кто ты. Ты тот, который поет. Я как‑то слышала тебя, когда лежала в гробу. Какой‑то парень бродил по кладбищу с плейером. Солнце только зашло. Это наша музыка. Дети ночи...
Они музыканты.
А кто твой друг?
Мы пришли вас убить.
Убить? Зачем тебе нас убивать? Ты нас сделал!
...нет, это не я. Я бы запомнил. Но я не помню.
Хотя теперь я простой человек, а человеческий мозг просто не в состоянии запомнить события и образы двух тысяч лет, он не рассчитан на тысячелетия, может быть, это я их создал, этих девочек‑вампиров, может быть...
Если я вас создал, я же вас и убью.
Так, теперь быстро. Облить их святой водой. Кожа на лицах девушек вмиг почернела – в тех местах, куда попала вода, – и стала отваливаться лоскутами. Потекла кровь. Мертвая кровь, свернувшаяся, застоявшаяся – багряная, как закат в мутном тумане.
Зачем ты так с нами, зачем?! Ты разве не помнишь, кто ты?
Нет, сказал Тимми.
Врешь.
Быстрее, Тимми. Пока они не пришли в себя.
Они набросились на девочек, пока те еще корчились в муках. По колу – в сердце. Святая вода смешалась с водой, брызнувшей из двух дыр в пробитом матрасе... девочки бились в страшных судорогах, вода обжигала их, для них вода стала пламенем... как интересно и странно... соприкасаясь с освященной водой, простая вода принимала ее свойства... надо будет иметь в виду... кожа лопалась на лицах девочек, открывая взору то, что пряталось под толстым слоем румян и готического макияжа... слишком много румян, и все для того, чтобы создать видимость подлинной жизни... а мертвый портье тем временем медленно опускался в это бурлящее месиво из теплой воды и холодной плоти...
Девочки замерли неподвижно.
Не хочешь выйти, Дамиан?
Дверь ванной комнаты медленно приоткрылась. Злоебучая срань господня, прошу прощения за мой французский. Я там весь обделался! Вы уверены, что они мертвы?
Они мертвы, Дамиан.
Господи, вы посмотрите на них. Да, это была изначально дурацкая мысль. Мне надо было остаться дома. У меня дома в стенах замурованы серебряные слитки, над каждым дверным и оконным проемом висит распятие... и не говорите, что я параноик. В служение Богатству тоже есть свои опасные стороны, но это служение хотя бы не так лицемерно, как служение Богу. Посмотрите на них! Они еще не совсем мертвы, одна до сих пор дрожит, как вишневое желе в чашке, хотя вы и пронзили ее колом. Это точно была западня. Для меня и тебя, Пи‑Джей, потому что мы боремся с ними... не знаю, как насчет тебя, Тимми, но, может быть, они видят в тебе перебежчика и теперь будут преследовать тебя с утроенным рвением, как того парня, Салмана Рушди с его «Сатанинскими стихами». Но все равно большое спасибо, что вы приехали. Раньше я зажигал сердца миллионов, и во мне тоже горел огонь... да, меня слушали миллионы... а теперь я уже ничего не могу, ничего. Когда‑то во мне была Божья искра, да, Божья искра... А теперь – все. Никакой, к черту, харизмы. Никакой Божьей искры. Не могу даже сняться в паршивой эпизодической роли – проповедника во второсортной картине. Видели сценарий? Чистой воды плагиат с «Истории Тимми Валентайна». Твоим адвокатам стоит его посмотреть, я даже не сомневаюсь, там есть за что зацепиться. Вы посмотрите на ее кожу! Сползла с руки, как кожура с гнилого банана. А плоть под кожей вся какая‑то твердая и желтушная. А запах... как будто холодильник испортился... вот блядь, ебня господня. Думаю, надо отсюда валить.
Дамиан...
Я уже говорил Пи‑Джею, по телефону... Мы, трое, теперь потеряли наши магические способности. Это наш крест. Наша расплата за то, что мы стали такими, какие мы есть... теперь... Пи‑Джей разрывался, будучи одновременно и мужчиной, и женщиной, я погряз в безграничной продажности, а взамен имел власть над людьми... а ты, Тимми, ты был вампиром. А теперь мы все это утратили. Господи, где мой «Джим Бим»? Была же бутылка...
Она пустая.
Я знал: все, что он говорит, – это чистая правда. Я был порождением Тьмы, но там, в царстве ночи, я был настоящим. Эйнджел Тодд отнял у меня все это. Он забрал все, даже музыку. Они все правы насчет моего последнего альбома. В нем нет ни крови, ни трепетной плоти. Плоть, кровь, кишки – теперь все это во мне, и поэтому мне не нужна больше магия, чтобы оно просто было. Я отказался от своей силы – и ради чего? Ради тени, которую отбрасывает тень. Почему я считал, что мне надо стать человеком? Вот теперь я человек... и что в этом хорошего, что?!
Мы забыли свою истинную природу, сказал проповедник, ставший актером. Нам надо вернуться к истокам. Ну, я не знаю... уехать в леса... колотить там в барабаны... главное, вновь обрести наши дикие корни.
Я и так дикий, сказал Пи‑Джей. Может, я и поменял свои кожаные штаны на костюм от Армани, но в душе я остался все тем же дремучим индейцем. А ты, если хочешь шаманить в лесах, сагитируй с собой Тимми. С его деньгами вы даже сможете пригласить самого Роберта Блая, чтобы он возглавил ваш бойскаутский мини‑отряд.
Тела вампирш медленно растворялись в святой воде. А они смеялись, все трое. Но этот смех не облегчил их боли.
Он где‑то здесь, рядом, подумал Тимми. Застывший между бессмертием и не‑жизнью. Он высосал из меня бессмертие, и, может быть, мне уже поздно жить и наслаждаться тем, что теперь я живой... потому что я слишком много знаю, пусть даже все, что я знаю, уходит... как будто с каждым прожитым, по‑настоящему прожитым днем я забываю один год из тех двух тысяч... почему? Что со мной? Может, все дело в половом созревании? Но как я могу стать мужчиной, когда у меня нет яиц? Да, сегодня столько всего случилось... и Руди... он был рядом почти полвека и всегда говорил мне правду... а теперь он покончил с собой... это так тяжело, когда ты теряешь друзей... да, я отказался от вечной не‑жизни... и, может быть, основная причина кроется именно в самом отказе?
Тимми, Тимми.
Я...
У тебя такой вид... ты как будто не здесь.
Так и есть.
Я как раз рассказывал Дамиану про Филера и «Stupendous»: что они отправляют тебя в этот тур, чтобы поправить свое пошатнувшееся положение. Я сказал ему, что еду с тобой, что я – твоя новая няня. Думаю, он тоже захочет поехать с нами. Кстати, дельная мысль насчет Роберта Блая. Мы забыли свою истинную природу. Нам надо вернуться к истокам. Вновь встать на путь духовного поиска... в общем, все очень пафосно и красиво. Публика это любит. А самый прикол, что нам действительно нужно вновь обрести свою истинную природу. Снова встретиться лицом к лицу со своими тенями. И вернуть себе прежнюю магию. Каждому – свою. Я все правильно говорю, преподобный Дамиан?
Очень правильно. Тимми, почему ты плачешь?
В последнее время я часто плачу. Знаете, когда ты плачешь – это по‑настоящему больно. Раньше я не мог плакать. Я не плакал с 79‑го года. В этом действительно что‑то есть... слезы, боль, тайна...
Да, ты и вправду становишься человеком. С каждым днем все больше и больше.
Он где‑то здесь, то есть не то чтобы прямо здесь... я имею в виду, где‑то в мире живых. Моя тень. И он хочет, чтобы я нашел его. Мое будущее толкает меня навстречу прошлому.
Плачь, мальчик, плачь. Плачь навзрыд. Плакать – это не так уж и плохо. Даже наоборот – хорошо. Вот только что мы будем делать со всеми этими трупами?
Как‑нибудь разберемся. Я все устрою.
Там, где смерть и любовь едины
Колдун
Ему сообщили, что образец его спермы совпал с тем, что нашли на месте преступления. Тем не менее МакКендлза не взяли под арест и даже не стали предъявлять ему обвинения – не только потому, что он был таким известным художником и иностранцем, но еще и потому, что он имел влиятельных покровителей и друзей среди местной аристократии. Однако за ним следовало установить наблюдение, чтобы исключить возможность побега. Таким образом, Лоран МакКендлз стал невольным гостем родового имения леди Премхитры: вроде как «неофициальным» пленником – единственным обитателем павильона на самом краю мангового сада. При нем находился охранник, однако вел он себя вежливо и ненавязчиво. МакКендлз мог свободно перемещаться по городу, но при одном условии – только вместе с охранником.
Тем не менее все это его изматывало и бесило. Даже эти ночные приемы с высокопоставленными гостями и изысканными закусками, достойными одобрения даже самого разборчивого гурмана, надоели ему уже через неделю. А еще леди Хит постоянно отбирала у него наркотики. Она хотела, чтобы его разум был чист и светел – чтобы он мог рисовать. Иногда она вела себя так же, как все эти чертовы благодетели человечества.