I
Ранняя весна 1836 года была вдвойне примечательна для двадцатичетырехлетнего репортера лондонской «Утренней хроники» Чарлза Джона Хаффама Диккенса. В последний день марта выходил первый тонкий выпуск юмористического издания, над которым он трудился. Двумя днями позже ему предстояло жениться. Литературное предприятие, вначале малообещающее, неожиданно и очень скоро обернулось величайшим книгоиздательским триумфом. Женитьба же через двадцать два года окончилась полным крахом. Если уж из этих двух начинаний одно должно было закончиться так печально, то теперь, столетие спустя, мы можем радоваться, что горькая участь постигла не юмористическое издание, и да простит читатель нам нашу радость.
В тот момент, однако, любовь молодого Диккенса была безмятежна. «Мне предложили за четырнадцать фунтов в месяц, – восторженно сообщал он невесте, – писать и редактировать совершенно одному материал, для ежемесячного издания… Работа нешуточная, но вознаграждение слишком соблазнительно, чтобы отказываться». Он, очевидно, предпочел сообщить ей позд‑нее на словах, что, предвидя семейные расходы, он уже взял жалование за два месяца вперед.
Даже если бы мистер Диккенс готовился умереть, а не жениться, он был бы совершенно прав, гордясь сделанной карьерой. Он зарабатывал с тринадцати лет, но поначалу он запечатывал банки с ваксой – сначала промасленной бумажкой, потом синей бумажкой, завязывал бечевкой, подрезал края и приклеивал этикетку. Платили ему за это шесть шиллингов в неделю. В шестнадцать лет он уже работал у адвоката, получал тринадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю, а после прибавки – шестнадцать шиллингов. В девятнадцать был репортером и за четыре года дослужился до пяти гиней в неделю. Он начал понемногу писать и после того как с успехом выступил с несколькими короткими вещами в вечернем выпуске все той же газеты, осмелился попросить прибавки. В отличие от многих подобных просьб, эта была удовлетворена. Мистер Диккенс получал теперь семь гиней в неделю – совсем неплохо для бывшего наклейщика этикеток. Кроме того, он стал автором книги. Короткие вещицы, напечатанные в «Вечерней хронике» и других журналах, собраны под названием «Очерки Боза». Диккенс и раньше иногда подписывался в газете именем Боз, хотя вне семьи Диккенсов оно мало что значило. Зато имя иллюстратора говорило о многом. Им был знаменитый художник Крукшенк, друг писателя.
Прошение о прибавке было Диккенсом подано за год до этого в доме 15 по Фернивалз Инн. В начале 1836 года он все еще был занят устройством квартиры. Гостей здесь принимали в «неуютной комнате без ковра», в которой был «стол, два‑три стула и несколько книг». Так описал обстановку один из современников Диккенса. Вверив свое достоинство «шаткому стулу», он принялся рассматривать писателя: «Коротко стриженные волосы, одежда бедна, хотя и изысканного покроя. Сменив потертый служебный сюртук на потрепанный синий, он стал у двери, наглухо застегнутый и без воротника, и казался мне олицетворением авантюризма». Биограф Диккенса, его «Босуэлл», Джон Форстер, цитируя придирчивого современника, добавляет, что они с Диккенсом «от души смеялись над этим описанием, в котором едва ли есть одно слово правды. И я, – добавляет Форстер, – привожу его как достойный пример той чепухи, которой и после его смерти писалось более чем достаточно».
Чарлз Диккенс в 1839 г. Художник Д. Маклес
Человечество, однако, должно быть благодарно современнику даже за те крупицы правды, которые содержатся в его рассказе, потому что это единственное сохранившееся описание репортера «Хроники» и его окружения в тот решающий момент его жизни. Примерно в это же самое время в «неуютной комнате без ковра» произошел разговор, который стоило бы запечатлеть с документальной точностью.
Участниками разговора были Диккенс и некий мистер Холл. Уильям Холл – книгоиздатель, партнер Эдварда Чапмена. Обоим было немногим больше тридцати, и издательский опыт их был под стать возрасту. За три месяца до этого разговора они выпустили небольшую книжку под названием «Сатирический ежегодник» с иллюстрациями Роберта Сеймора, одного из известнейших художников той, счастливой для «книжек с картинками», эпохи.
Сеймору было тридцать восемь, т. е. больше, чем издателям, и в полтора раза больше, чем Диккенсу. В том, что в критическую минуту его настойчивыми партнерами оказались совсем молодые люди, и заключалось несчастье Сеймора. Когда человеку за тридцать, то уступать двадцатилетним гораздо труднее, чем в шестьдесят. Два года назад Сеймор поссорился с Гилбертом Абботом Беккетом, двадцатитрехлетним редактором сатирического журнала «Фигаро в Лондоне». Сеймор был самоучкой; свои ранние работы он делал на дереве, потом перешел на медь и получил известность под псевдонимом Шипшенкс – «овечьи ноги». Но Джордж Крукшенк (кривоногий) умел постоять за свое имя. Чтобы их не путали, Сеймору пришлось довольствоваться более скромной славой под своей настоящей фамилией. Работал он с жадностью, что, возможно, ускорило катастрофу. Стоит заметить, что многие из его ранних, но уже вполне зрелых работ оплачивались не меньше чем по полгинеи каждая.
Успех сатирического ежегодника воодушевил обе стороны, и был заключен контракт на «серию гравюр о лондонцах и спорте». Идея принадлежала Сеймору и обсуждалась с Чапменом и Холлом, но дальше обсуждения дело не пошло. Тем временем Сеймор получал новые предложения и, не зная, как с ними поступить, он наконец потребовал от издателей определенного ответа. Было решено гравюры издать, сопроводив их юмористическим текстом. Сеймор согласился, и встал вопрос, кто же будет его напарником. Наконец, вспомнили об авторе очерков в «Хронике». Вот почему мистер Холл пришел в дом 15 по Фернивалз Инн, где жил Диккенс.
Сколько продолжался разговор, никто не знает. Как бы то ни было, мистер Холл ушел с убеждением, что его новый автор умеет добиться своего. План Холла заключался в том, что художник делает ежемесячно четыре гравюры на спортивные темы, а мистер Диккенс пишет к ним текст. Мистер Диккенс, однако, имел контрпредложение: сначала текст, а потом – гравюры. Ведь лошадь впрягают впереди телеги, а не позади нее. Этот аргумент, а может быть, личность писателя, или все вместе, произвело впечатление на мистера Холла, и он сдался.
Начались напряженные дни, и новые события только усугубили их напряженность. Заключив контракт с Холлом, Диккенс начал работать наперегонки с типографским станком, и так продолжалось тридцать четыре года, до того самого дня, когда шестая часть «Тайны Эдвина Друда», последнего романа Диккенса, так и осталась недописанной…
II
31 марта 1836 года появился первый выпуск «Посмертных записок Пиквикского клуба, содержащих правдивую летопись прогулок, путешествий, приключений и спортивных предприятий его членов. Под редакцией Боза. С четырьмя иллюстрациями Сеймора». Появление книги не было замечено. Джеймс Грант, редактор «Ежемесячного журнала», в котором печатались многие ранние очерки Диккенса, писал позже, что в первые месяцы «Пиквик» терпел «редкостную неудачу» и добавлял: «Чарлз Тилт, в то время влиятельный книгоиздатель, из дружбы к Чапмену и Холлу прилагал все усилия к тому, чтобы обеспечить изданию успех. Он разослал по провинциям не меньше полутора тысяч экземпляров каждого из пяти первых выпусков. Это была для «Пиквикского клуба» широкая реклама, тем не менее продано было всего пятьдесят экземпляров каждого выпуска. Правда, кое‑что было, кроме того, продано через другие каналы». Грант ошибался относительно числа разосланных экземпляров. Достоверно известно, что было напечатано не больше четырехсот экземпляров первых выпусков. Что же касается проданного количества, то тут он прав. А «через другие каналы» тоже вряд ли разошлось больше пятидесяти книг. В итоге получается с натяжкой сотня экземпляров.
Задолго до этих грустных событий, второго апреля, был освящен брак Чарлза Диккенса и Кэтрин Хогарт. После короткого медового месяца они вернулись в дом на Фернивалз Инн, где, следует надеяться, Кэтрин немедленно обзавелась ковром. Второй выпуск «Пиквика» был, наверное, уже в наборе утром 21 апреля, когда молодоженов разбудил брат писателя Фредерик, принесший печальную новость. Утренние газеты сообщали, что художник Роберт Сеймор застрелился у себя в доме в Айлингтоне, в летней беседке. Он привязал веревку к курку охотничьего ружья, встал перед дулом и дернул за веревку, сделав таким образом неразрешимой одну из величайших литературных загадок той эпохи. Эта трагедия имела библиофильские последствия: наиболее ценными считаются те экземпляры «Пиквика», в которых часть вторая содержит листок, объясняющий, почему очередной выпуск появился только с тремя гравюрами вместо обещанных четырех. Грустно, что и человеческие несчастья становятся иногда предметом коллекционирования…
О том, насколько Диккенс обязан Сеймору рождением «Пиквика», много спорят. Спор разгорался неоднократно еще при жизни Диккенса, всякий раз вызывая его раздражение. Последнее не свидетельствует против писателя, так как человеку вообще свойственно острее реагировать на незаслуженную обиду, чем на угрызения совести. «Пиквикские записки» принадлежат Диккенсу, и его противники не выдвигали пока достаточно веских аргументов, чтобы мы могли в том сомневаться. Самым яростным из противников была вдова Сеймора, и все наше сострадание к ее горю не мешает учесть, что она, конечно, судила предвзято. Через тринадцать лет после катастрофы она написала Диккенсу письмо, по его словам, «совершенно безумное, на редкость оскорбительное и содержавшее различные утверждения о происхождении «Пиквика», лживые от начала и до конца». Пятью годами позже, в 1854 году, миссис Сеймор опубликовала на ту же тему злой памфлет, которому, как полагают, не дали ходу ее же друзья. Во всяком случае, сегодня известно только два экземпляра этого издания.
После самоубийства Сеймора сложилось положение, подобного которому не было во всей истории книгоиздания. Книга была задумана как серия иллюстраций, скорее картинки, чем записки Пиквикского клуба, но писатель настоял на обратном распределении ролей. Потом художник вышел из этой игры. Первенство так и оставалось за писателем, кто бы ни был новый художник, но художник был во всяком случае необходим. После отчаянных поисков Чапмен и Холл остановили свой выбор на Р. Бассе.
Участие Басса в издании оказалось тоже неудачным, хотя и не таким трагичным. Басс был самой бледной звездой в созвездии иллюстраторов Диккенса, от Крукшенка до Файлдза. Существует мнение, ошибочное и поспешное, что он был просто плохим художником, случайно приглашенным участвовать в издании, подобно кошке, оказавшейся на сцене в самый драматичный момент спектакля. Был он, напротив, талантливым и опытным графиком. Просто рисунок на металле был для него совершенно новым делом. Ибо в то время издатели не просто помечали на рисунке размеры и отсылали его граверу, а требовали готовых гравюр. Раньше художник сам гравировал или же нанимал гравера. Гравировали тогда вручную, поэтому гравер становился как бы автором иллюстрации.
Статья о Бассе в биографическом словаре занимает полстолбца, но в ней ни слова нет о его работе над «Пиквиком». Форстер в биографии Диккенса, вышедшей после смерти писателя, но при жизни Басса, уделил ему одно предложение: «Были трудности с заменой Сеймора, и тогда на один выпуск был приглашен мистер Басс». В прекрасной во всех отношениях биографии Диккенса, написанной Джорджем Гиссингом, это предложение повторено с небольшим, но обидным для художника добавлением: «некий мистер Басс».
Разворотный титул первого издания. Художник Физ
Разворотный титул первого издания. Художник Физ
Снисходительный тон Форстера задел старого художника. Басс был, однако, не из тех людей, что разражаются гневными письмами в «Таймс»; в качестве опровержения он написал простое изложение событий, ради того, чтобы его дети знали, как было дело. По его словам, к нему явился Холл с просьбой спасти издание. «Я очень удивился и сказал, что я ни разу за всю мою жизнь не держал в руке гравировальной иглы и совершенно не искушен в этом деле. Он уверял меня, что это очень просто, и я, при моем таланте, конечно же, с такой задачей справлюсь».
Привыкший работать мелом и карандашом, Баес должен был срочно переходить на тушь. Через три недели он приступил к изготовлению первой доски. «Конечно же, она имела множество недостатков, неизбежных на первых порах. Она была показана Чапмену и Холлу и, в общем, одобрена ими, хотя и не принята к печатанию. Все это заняло много времени, которое с каждым часом становилось дороже, так как срок очередного выпуска приближался. У меня едва хватило времени на то, чтобы сделать рисунки для следующего «Пиквика» и показать их издателям, которые остались довольны результатом моих усилий». В напутствие ему они обещали учесть его неопытность.
Басс принялся за гравировку. Результаты были катастрофические. Оставалось только одно: послать оригиналы граверу и надеяться на лучшее. «Гравер прекрасно выполнил работу, но, как и следовало ожидать, если бы вообще у нас было время ждать, манера оригинала была погублена. Гравюра не удалась, хотя «вырезана» она была великолепно. А времени уже не было. Гравюры нужно было немедленно нести в типографию, и, раз другого выхода не было, они были напечатаны, номера сверстаны и выпущены в срок. Так под моим именем вышли иллюстрации, в которых ни одной линии не было моей».
Художник уже работал над рисунками к следующему номеру, когда Чапмен и Холл известили его о том, что нашли ему замену. Так Басс расстался с «Пиквиком», оставив две гравюры – «Игра в крикет» и «Сцена в беседке», обе подписанные: «Художник и гравер Р. Басс». Получил он за них тридцать шиллингов. Гравюры Басса появились только в нескольких экземплярах третьей части, а впоследствии были заменены. Несмотря на свои недостатки, именно они сделали первые экземпляры третьей части редкими и ценными для коллекционеров.
Насколько отставка Басса зависела от Диккенса, неизвестно. Вообще неизвестно, например, встречались ли они во время пиквикского кризиса или после него. Басс определенно не таил обиды на Диккенса. Из его многочисленных работ некоторые изображают сцены из более поздних романов Диккенса, а его последним произведением был прекрасный этюд под названием «Сон Диккенса» – писатель, спящий в кресле в своем кабинете, вокруг него витают воздушные видения, его известнейшие герои.
Иллюстрация Физа к «Запискам Пиквикского клуба»
За отставкой Басса последовали отчаянные поиски иллюстратора. Об этом узнали в профессиональных кругах, и несколько художников предложили свои услуги. Интересно, что одним из них был будущий знаменитый писатель Уильям Теккерей. Выбор, однако, пал не на него, а на Г. Брауна. Был наконец найден человек, оказавшийся впоследствии причастным к славе не только «Пиквика», но и других романов Диккенса: «Николас Никльби», «Мартин Чеззлвит», «Домби и сын», «Дэвид Копперфильд», «Холодный дом», «Крошка Доррит» и «История двух городов». Подобно самому Диккенсу – Бозу, Браун принял забавный псевдоним Физ. Это имя, однако, не появлялось на зеленых обложках «Пиквика». Части с четвертой по двадцатую, а также более поздние издания первых трех частей, имели указание «С иллюстрациями», но без имени художника. Чапмен и Холл, видно, не хотели больше рисковать. Однако обложку, оформленную Сеймором, сохранили до конца издания.
Замена иллюстратора, впрочем, мало помогла популярности издания. Четвертый выпуск, вышедший уже с картинками Физа, продавался немногим лучше первого. Не повезло и пятому выпуску. Но в этом выпуске был заложен заряд, благодаря которому «Пиквик» разлетелся по всему миру. «Заряд» явился на сцену «в черной куртке с синими пуговицами, в полосатом жилете и серых брюках. На шее у него болтался красный платок, а голова была украшена белой шляпой, надетой набекрень». Как читатель, наверное, уже догадался, под шляпой был Сэм Уэллер, остроумный слуга мистера Пиквика.
Если издатель мистер Тилт был хоть сколько‑нибудь спортсменом в душе, он наверняка снял свою шляпу перед талантом мистера Уэллера завоевывать публику. Начиная с шестой части, тираж стал увеличиваться с невероятной быстротой и достиг к концу издания сорока тысяч экземпляров. Сегодня эта цифра не кажется сенсационной, но в 1837 году она была рекордом, и Форстер не преувеличивал, называя ее «почти баснословной». После этого стали появляться шляпы, сигары, трости, пальто «под Пиквика», плагиаты, подражания, продолжения романа и даже его сценический вариант – все это тогда же, в октябре 1836 года. И если «баснословные» сорок тысяч все еще не производят на вас должного впечатления, вспомним, что, по словам Джона Эккеля из Филадельфии, самого тщательного библиографа Диккенса, «Пиквик» с момента своего появления стал по популярности на четвертое или даже на третье место среди английских книг, уступая только библии, Шекспиру, и, как полагают некоторые, молитвеннику. А если посчитать, многие ли в самом деле читали Шекспира, библию и молитвенник (что мы вправе сделать), то, скорее всего, получится, что «Записки Пиквикского клуба» – самая читаемая книга в мире.
Иллюстрация Физа к «Запискам Пиквикского клуба»
III
Пиквику и его друзьям недолго пришлось ждать встречи с американскими читателями. Знаменитая фирма Кэри, Ли и Бланчард в Филадельфии издала первые четыре номера в ноябре 1836 года и закончила издание к декабрю 1837 года, всего на месяц позже, чем в Англии. Серия вышла в картонном переплете, с матерчатым корешком и с надписью «Пиквикский клуб. Под редакцией Боза» на бумажной наклейке и без иллюстраций. Генри Ли, будущему главе фирмы, было в то время одиннадцать лет. Тридцать лет спустя он писал: «Автор был тогда малоизвестен, а все предприятие довольно сомнительно, поэтому напечатана была только тысяча пятьсот экземпляров по сорок пять центов за выпуск. Выпуски выходили отдельными тонкими книжками в двенадцатую долю листа, в картонном переплете. Они, должно быть, знакомы всем читателям старых романов. Дело оказалось выгодным, и к декабрю, когда вышел заключительный, пятый том, тираж увеличился, были дополнительно выпущены в небольших количествах первые номера и появились конкурирующие дешевые издания в Нью‑Йорке. Единственной пользой, какую автор извлек из этого издания, помимо известности, полученной Диккенсом‑Бозом в Америке, был перевод в пятьдесят фунтов, сделанный издательством в 1838 году в знак признания его успеха. Этот успех привел к изданию в 1837 году «Очерков Боза», которых было напечатано, правда, только тысяча двести пятьдесят экземпляров. Это предприятие, видимо, оказалось не очень удачным, потому я не нахожу в делах фирмы никаких указаний на переиздание «Очерков» до того, как много лет позже мы включили их в собрание сочинений».
О последнем утверждении можно сказать словами одного библиографа Диккенса: «Мистеру Ли изменяет память. Его фирма издавала «Очерки» не меньше четырех раз». Филадельфийское издание «Пиквикского клуба» таким образом, завоевало популярность не только себе, но и «Очеркам Боза».
Первое издание «Пиквика» теперь – очень редкая книга.
Мистер Пиквик и его друзья, особенно Уэллер‑младший, покорили американскую публику и на сцене. Правда, некоторые из инсценировок так смахивали на фарс, что американцы вообще стали иронически относиться к романам. Очень серьезный молодой человек по имени Чарлз Лестер разделял их точку зрения и имел достаточно мужества в этом признаться. Но «Оливер Твист» и «Николас Никльби» покорили его. Один друг дал ему «Оливера», «чтобы помочь скоротать бессонную ночь», и он увлекся Диккенсом так же, как многие тогда увлекались религией. Год или два спустя он поехал за границу и навестил Диккенса. Свой визит в июле 1840 года он подробно описал, и нам особенно интересен словесный портрет Диккенса, нарисованный через четыре года после появления «Пиквика»: «Мне показалось, что Диккенс обладает прекрасной внешностью. Портрет в филадельфийском издании его произведений хорош, но ни один портрет не может вполне передать его лица, когда он оживлен интересным разговором. Тут в его глазах появляется нечто, что нельзя скопировать. Рост его, должно быть, не многим выше
среднего, но он держится благородно и кажется выше, чем он есть на самом деле. Он изящно сложен, ни худ, ни толст. Лицо красивое. Цвет лица у него нежный, обычно довольно бледный; но когда он воодушевлен, лицо его озаряется румянцем. Я думаю, он гордится своими волосами, и это вполне понятно. Они напомнили мне слова из «Аркадии» Сиднея: «Каштановые волосы, весьма длинные, придавали ему великолепный вид». О лбе его френолог сказал бы (особенно если бы знал его характер заранее), что это свидетельство ясного ума, в котором господствуют чувствительность, веселость и воображение. Кажется, нос его сначала намеревался стать римским, но пробыл в нерешительности достаточно долго, чтобы принять классические греческие очертания».
Иллюстрация Физа к «Запискам Пиквикского клуба»
IV
«Пиквик» стал предметом коллекционирования еще при жизни Диккенса и уже тогда был труднодоступен. Джон Декстер в 1870 году писал в своих «Советах диккенсовским коллекционерам», что уже пятнадцать лет в продаже не было хорошего экземпляра полного комплекта всех выпусков.
Безупречных комплектов «Пиквика» теперь меньше, чем экземпляров первого фолио Шекспира. «Пиквик» принадлежит к тому избранному кругу редких книг, библиофильская ценность которых так велика, что требуется перепись всех сохранившихся экземпляров. Это и сделал Эккель в книге «Первые комплекты «Пиквиков», где дана история и местонахождение четырнадцати известных комплектов, признанных безупречными. Из них тринадцать находятся в Соединенных Штатах, а один в Англии.
Самый желанный для коллекционера «Пиквик», однако, не входит в эти четырнадцать, хотя Эккель тоже не обошел его в своей книге. Он не удовлетворяет некоторым из одиннадцати принятых условий пиквикианской безупречности: непременно иметь на обложке год издания 1836, не иметь подписей под иллюстрациями в I–XII частях и т. п. – еще девять пунктов. Первые четырнадцать частей в этом комплекте содержат дарственную надпись, сделанную самим Диккенсом для горячо им любимой свояченицы, Мэри Хогарт. Остальные части не надписаны, потому что 7 мая 1837 года, семнадцати лет, Мэри Хогарт трагически умерла. Диккенс был так потрясен, что не смог во время закончить июньский выпуск. Его издание было задержано на месяц, до июля. Теперь этот комплект находится в Филадельфии.
Известен еще один комплект номеров «Пиквика» с дарственной надписью автора. Он не самого раннего издания, и надпись есть только на первой части. Это подарок «Миссис Джонс от преданного Чарлза Диккенса», и если бы даритель надписал еще несколько частей, или лучше все, и выбрал более старое издание, за него дали бы гораздо больше тех трех тысяч шестисот долларов, которые этот экземпляр стоил в книжном магазине Керна.
От рукописи «Пиквика» сохранилось только несколько отрывков. До 1928 года считалось, что существуют тридцать две страницы в четверть листа, содержащие XXXV и XXXVI главы. Из них тридцать одна страница находится во владении одного коллекционера и библиографа в Филадельфии, а одну передал в Британский музей в Лондоне ее последний владелец. В 1928 году, однако, в течение одной недели появились еще два отрывка – в Филадельфии и Лондоне. Первый включал полторы страницы из XLIII главы, подписанные и настоящей фамилией, и псевдонимом автора. Эта рукопись находилась когда‑то в коллекции Джорджа Чайлдза и, вероятно, для него и была списана, когда Диккенс гостил у него во время своего второго визита в Америку в 1868 году. Лондонская рукопись содержит пять страниц из XXXIII главы. Вероятность существования других отрывков очень мала. Во всяком случае, нынешняя цена по тридцати долларов за слово, написанное Диккенсом, достаточно высока, чтобы все сохранившиеся рукописи не залеживались, а попадали на аукцион и в поле зрения библиофилов.
Автору «Пиквик» тоже принес немалую прибыль. Четырнадцать фунтов автору за каждый выпуск, с которых начался контракт, – после успеха Сэма Уэллера это было смехотворно мало. Сумму увеличили, и скоро Диккенс стал обладателем 2500 фунтов стерлингов и права на долю прибыли от издания по истечении пяти лет. Это право особенно пригодилось автору, когда началось издание «нового сочинения в том же духе». Правда, новое сочинение получилось в совсем ином духе, но тоже неплохом – это был «Николас Никльби». Фирма Чапмен и Холл пошла в гору. Диккенс тоже.
УИЛЬЯМ ТЕККЕРЕЙ
И «ЯРМАРКА ТЩЕСЛАВИЯ»
I
Среди всех категорий книгопродавцев самые бедные и самые несчастные те, что торгуют в поездах. Они ходят из вагона в вагон, предлагая свой товар, к великой досаде тех пассажиров, которые решили вздремнуть в дороге. Так ничего и не сумев продать, торговцы покидают вагон, а пассажиры тут же забывают об их существовании, и никому даже в голову не приходит задать себе вопрос: куда пошел этот горемыка и что вообще ждет его впереди? Совсем другое дело – уличные разносчики газет. Известно, что из них получаются миллионеры, во всяком случае, все миллионеры в юности торговали газетами на перекрестках.
Жаль, что осталась неизвестной судьба книготорговца, который 16 ноября 1852 года ходил по экспрессу Бостон – Нью‑Йорк, предлагая в числе других книг произведения некоего Теккерея. История помнит о нем только, что он был розовощек и что в одном вагоне он продал пассажиру экземпляр «Обыкновенной истории и других рассказов» этого самого Теккерея. Книга была в красном матерчатом переплете и в конце ее красовался список готовых к выходу изданий Популярной библиотеки, среди которых было еще пять книг У. Теккерея. Кроме того, одно его произведение значилось в списке «почти готовых». Шесть красных книжек были всего лишь собранием всякой всячины для чтения в поезде (то было время «дорожных библиотечек»), и вряд ли имя Теккерея было способно привлечь покупателей к бедному продавцу, поэтому осталось непонятным, что побудило его предлагать эту книгу. Теккерей мог бы тогда же выяснить причину столь необъяснимого предпочтения, ибо пассажир, купивший книгу у румяного торговца, был сам автор, собственной персоной, за четыре дня до этого приплывший из Англии на пароходе «Канада» и путешествовавший с лекциями по Америке. Но торговец шагнул в следующий вагон – и навсегда потерялся из виду.
Уильям Теккерей в 1864 г.
Гравюра Дж. Брауна с картины С. Лоуренса
Книжка, купленная в вагоне во время путешествия, которое увело Теккерея на другой конец земли из тех мест, где сорок один год тому назад он родился, эта красная книжка напоминала о печальных событиях прожитых лет. «Обыкновенная история» впервые издавалась в «Журнале Фрезера» в 1840 году, но ее выход был прерван тяжелым ударом, постигшим автора в личной жизни. Невеста писателя, уже четыре года с ним помолвленная, заболела неизлечимым нервным расстройством. Они встретились в Париже в 1836 году, когда Теккерей работал там корреспондентом «Конституционалиста» – издания, впоследствии потерпевшего провал и унесшего все состояние Теккерея.
За несколько месяцев до трагедии 1840 года был основан сатирический журнал «Панч». «Фрезер» и «Панч», да еще несколько подобных журналов вскоре сделали Теккерея известным журналистом, но от известности журналиста до славы писателя – долгий и трудный путь. Само собой напрашивается сравнение с Диккенсом: на год моложе Теккерея, он был тогда, в 1846 году, уже автором «Пиквика», «Оливера Твиста», «Лавки древностей», «Мартина Чеззлвита» и других произведений, обеспечивших ему бессмертие шекспировского масштаба.
Теккерей в тот, 1846 год, занялся произведением, которое, как он надеялся, «возьмет, наконец, глупую публику за живое». У него был грандиозный план. Он работал над большим романом, для которого пока не мог придумать более внушительного названия, чем «Карандашные зарисовки английского общества». Уже была готова значительная часть рукописи, когда Теккерею пришла идея, заставившая первоначальное название потесниться и стать подзаголовком. То было самое настоящее вдохновение, и, как и прилично вдохновению, пришло оно в самый неожиданный миг – Теккерей лежал в постели. Вдохновенная мысль заставила его вскочить, и, вспоминает писатель, «я трижды обежал вокруг комнаты, повторяя на ходу «Ярмарка тщеславия, Ярмарка тщеславия!».
Ярмарка тщеславия описывается в назидательной книге «Путь паломника». Но все потому об этом и знают, что так назвал свой роман Теккерей. Паломник рассказывает: «Тогда я увидел в моем Сне, что когда они выбрались из Пустыни, они сразу увидели перед собой Город, и называется тот Город Тщеславием; и в том Городе Ярмарка, которая называется Ярмаркой Тщеславия… На той Ярмарке продается всякий товар, вроде Домов, Земли, Ремесел, Чести, Предпочтений, Титулов, Стран, Королевств, Желаний, Удовольствий и Восторгов всех сортов, например, Продажных Женщин, Жен, Мужей, Детей, Хозяев, Слуг, Жизней, Крови, Тел, Душ, Серебра, Золота, Жемчуга, Драгоценных Камней, и чего только еще там не продается. Более того, на этой Ярмарке можно все время наблюдать Надувательства, Обманы, Игры, Дураков, Болванов, Мошенников и Плутов всех мастей. Как на всякой ярмарке, здесь есть Ряды и Улицы, все под названиями, где это продается, – Площади, Ряды и Улицы, по названиям которых легче всего отыскать Товары: Английский ряд, Немецкий ряд, где продается несколько разновидностей Тщеславия»[13].
Сколько прекрасных сюжетов для «карандашных зарисовок» из жизни любого общества!
II
«Ярмарка тщеславия» – из той благородной компании знаменитых книг, о которых ходят романтические легенды, будто они долго не могли найти издателя. Иногда эти истории правдивы – нас даже убеждают, что все они правдивы, так же как говорят, будто каждый капиталист был в молодости беден. Но что касается «Ярмарки тщеславия», то легенды о ней не подтверждаются. Отрывок из романа был показан редактору «Нового ежемесячника» и отвергнут им, и это единственный романтический эпизод в его судьбе. После этого первые главы были отправлены в «Панч» с несколькими рисунками Теккерея и просьбой заплатить пятьдесят гиней, и все это было с такой готовностью принято, что писатель очень расстроился, как же он «не попросил на десятку больше».
Книга издавалась по частям, и первая часть вышла в январе 1847 года. Обложки были желтые, потому что все остальные цвета уже ассоциировались с каким‑либо известным серийным изданием. Теккерей сам нарисовал эскиз этой обложки, но его творение не могло соперничать с прекрасным эскизом злосчастного Сеймора для «Пиквика» или обложками «Очерков Боза» и «Оливера Твиста», нарисованными знаменитым Крукшенком.
Возможно, обложка тут и не причем, но первые номера «Ярмарки тщеславия» жестоко обманули все коммерческие ожидания издателей. Ожидания были большие, так как фирма процветала и только недавно заключила восьмилетний контракт с Диккенсом, заплатив ему солидный аванс. Книга Теккерея продолжала выходить наверно лишь потому, что издатели предпочитали терпеть убытки, чем признать свою неудачу и подорвать престиж фирмы.
И вдруг «Ярмарку» начали раскупать. Это напоминает историю «Пиквика», но сходство здесь только внешнее. «Ярмарка тщеславия» так и не стала вторым «Пиквиком». И не было у Теккерея никакого Сэма Уэллера, благодаря которому обрел популярность Диккенс. Кроме того, даже во времена высшего успеха «Ярмарка тщеславия» расходилась только по семь тысяч экземпляров каждого выпуска, а это не составляет и шестой части проданных «Пиквиков». Правда, этого количества оказалось достаточно, чтобы вселить надежду в сердца издателей и самого Теккерея. А также для того, чтобы в 1848 году роман переиздали в Америке: два тома в мягкой бумажной обложке и один том в матерчатом переплете.
Для успеха «Ярмарки тщеславия» нет особых объяснений – просто роман понравился. К счастью, угодил он и критике, которая имеет так много влияния на «глупую публику». В январе 1848 года, когда появилось двенадцать выпусков «Ярмарки тщеславия», «Эдинбургское обозрение» поместило статью, которая существенно повлияла на судьбу книги:
Иллюстрация У. Теккерея к «Ярмарке тщеславия»
Иллюстрация У. Теккерея к «Ярмарке тщеславия»
«Нам хотелось бы, чтобы читатель понимал: говоря об этом писателе, мы имеем в виду в первую очередь, если не исключительно, «Ярмарку тщеславия» (ежемесячное издание). Правда, роман еще не закончен, но, на наш взгляд, превосходит все написанное этим автором. Главное обаяние произведения – в его полной свободе от нарочитости и вычурности, как в стиле, так и в чувстве, в доверительной откровенности с читателем, в благородной небрежности, с которой автор позволяет мыслям и чувствам, подсказанным событиями, течь их естественным руслом, словно он сознает, что ничто мелкое или недостойное, нуждающееся в приукрашивании или сокрытии, не может исходить от него. Одним словом, это книга человека благородного по духу, а не просто претендующего на благородство. Его чувство хотя и не так глубоко, как у Диккенса, но возвышенно; может быть, тем более возвышенно, что он, кажется, борется с ним и почти стыдится его. Но попытки настроиться на сатирический, иронический или философский лад напрасны; снова и снова мы восхищаемся тем, как тонкая и добрая натура его остается свободной от суеты и, гордая своим высоким умом, все же платит дань сердцу».
В те времена от критики зависело все: она могла создать репутацию, а могла и погубить. «Эдинбургское обозрение» чаще губило, чем создавало. Поэтому хвалебная статья о «Ярмарке тщеславия» (написанная, кстати, другом Теккерея, что не должно вызывать у нас сомнения в его беспристрастности) сыграла большую роль в судьбе романа.
III
В 1848 году вторым изданием вышел роман «Джейн Эйр» с длинным и восторженным посвящением Теккерею. Первое издание было подписано псевдонимом Каррер Белл и пользовалось огромным успехом. Тогда никто не знал, кто скрывается за псевдонимом, думали даже, что это сам Теккерей. Настоящее имя автора было Шарлотта Бронте, но об этом узнали только в 1849 году. А тогда, в 1848 году, имя автора было не так уж важно, потому что все читали «Джейн Эйр», говорили о «Джейн Эйр»; заметили все и посвящение, которым открывалась книга:
«Условности – это еще не мораль. Ханжество – не благочестие. Может быть, не всем приятно видеть эти понятия разделенными, ибо их привыкли смешивать, находя удобным выдавать видимое за действительное, белить стены храма, не заботясь о чистоте гробниц. Может быть, даже возненавидят того, кто постигнет их и выставит на показ, но, ненавидя, будут в долгу перед ним.
Есть в наше время человек, слова которого не для нежных ушей и который провозглашает правду голосом пророческим, бесстрашно и дерзновенно. Признан ли автор «Ярмарки тщеславия» в высших кругах? Не могу сказать. Знаю только, что если бы те, на кого направлен его сарказм и гнев, вняли бы его предостережениям, то они и их потомство могли бы еще избежать полной гибели.
Почему я упоминаю об эт<