За исключением его бьющегося сердца. Я могла найти некоторое утешение в том, что добавила еще одну спасенную жизнь на свой счет.
Я пыталась не думать о цене, которую заплачу за это.
– Натан, кто такой Нолен Гэлбрейт?
Он провел рукой по волосам, приглаживая пряди, которые растрепались из‑за футболки:
– Это был я. На самом деле, надо сказать, это, должно быть, был я. Где ты услышала это имя?
– Оно стояло на факсе из «Движения». И Кир зовет тебя так, – я положила руки на бедра. – Он сказал, что не создавал тебя.
Криво улыбнувшись мне, Натан сел на край кровати:
– Зачем все эти вопросы?
Затем, что я только что продала свою жизнь за твою.
– Ты сказал мне, что твое имя Натан Грант, и ты сказал мне, что Кир твой создатель. Почему ты солгал?
– Я не лгал, – он залез в задний карман и достал свой бумажник. – Смотри.
Его водительские права, помимо того что на них была преступно хорошая фотография, подтверждали имя Натан Грант.
– Мне приходится изменять свою личность каждые двадцать лет, помнишь? Мне нравиться думать, что я могу дождаться сорока лет, прежде чем снова буду вынужден уехать, – он забрал свой бумажник и бросил его на столик.
Я с раздражением покачала головой:
– А как же Кир? Ты сказал, что в твоих венах течет та же кровь, что и в моих. Но он сказал, что не создавал тебя.
– Не создавал. Наша кровь связана, потом что тот вампир, который создал Кира, создал и меня, – Натан откашлялся, – обычно я не говорю об этом.
– Что ж, сделай исключение, – отрезала я и тут же пожалела об этом. – Прости. Я просто на самом деле устала, и это все еще сводит меня с ума. Когда‑нибудь это станет не таким странным?
Он улыбнулся.
– Для меня не стало до сих пор. Может быть, тебе повезет, – он, должно быть, понял, что сказал это, не подумав, тогда же, когда и я, потому что неуютная тишина повисла между нами, пока мы оба старались не смотреть на кровать.
Натан потянулся и зевнул, чтобы избежать зрительного контакта.
– Эй, о том, что произошло ночью, когда мы…
– Забудь об этом, – быстро сказала я. И знала, что так и сделаю. Не было причины цепляться за воспоминания, когда завтра к этому часу мы будем врагами.
Мне показалось, что я увидела разочарование в его глазах, но он прогнал его неестественным смехом:
– Да, вероятно, это к лучшему. Нас просто захватило мгновенье, и все начало выходить из‑под контроля.
– Точно, – согласилась я. – Это абсолютно неважно.
– Ну что ж. Думаю, мне надо порыться в страховых бумагах на магазин. Ты хочешь посмотреть телек или что‑то еще?
– Нет, я на самом деле очень устала. – Взгляд скользнул по кровати: – Хочешь, я займу софу сегодня ночью?
Он ткнул в меня пальцем:
– Сегодня днем, Кэрри. Переходи на вампирское время. Но нет, я еще посижу немного и не хочу беспокоить тебя. Завтра мы лучше обдумаем, как нам устраиваться для сна.
– Завтра, – сказала я, внезапно окаменев.
С заботливым выражением на лице он потянулся и сжал мою руку:
– Ты в порядке?
– Да, все нормально, я просто устала, – это была не ложь. Но когда мы пожелали друг другу доброй ночи, и он оставил меня одну в спальне, я не смогла заснуть. Вместо этого оглядела комнату в поисках ручки и бумаги. На полу, между кроватью и стеной, я нашла альбом для рисования с чертежным карандашом, вставленным в пружинный переплет. Сойдет.
Я открыла обложку и замерла. На первой странице оказался неправдоподобно красивый, похожий на фотографию рисунок спящего ребенка. На полях четким мужским почерком, который резко контрастировал с искусными линиями картины, было написано: «Зигги, одиннадцать лет».
Переворачивая страницы, я обнаружила целый ряд похожих рисунков. На большинстве из них был изображен Зигги в разных стадиях своего взросления, спящий. Несмотря на то, что я мало знала Зигги, я поняла, что он бывал неподвижен достаточно долго, чтобы сделать набросок, только когда спал. Несколько портретов бодрствующего Зигги сопровождались фотографиями, прикрепленными к ним. Я перелиснула последнюю страницу, надеясь найти чистый лист. При виде последнего рисунка кровь застыла у меня в жилах.
Я как будто смотрела на фотографию той ночи, когда мы впервые встретились. Он, очевидно, нарисовал это по памяти, так как пальто, которое я надела тогда, было длиной до бедер, а не до колен, а мои волосы были забраны, а не завивались мягко вокруг плеч. Но это точно была я.
Я была польщена, но не могла перестать удивляться, какой извращенец тратит свое время, мечтая при луне о ком‑то, кого он знает меньше двух недель.
Но, с другой стороны, какой извращенец продает свою свободу за жизнь того, кого знает меньше двух недель.
Задрожав, я вырвала страницу и сложила ее, чтобы засунуть в карман джинсов. «Что‑то, чтобы вспоминать Натана», – оправдывалась я перед собой. Затем вырвала чистый лист и начала писать.
Первое письмо оказалось легче, чем я ожидала. Мое заявление об увольнении из больницы было простым, профессиональным, и поскольку было написано от руки карандашом на альбомном листе, возможно, оно окажется последним гвоздем в гробу моей медицинской карьеры.
Но это действительно не имело значения. Натан был прав. В конечном итоге, люди заметят, что я не старею. В отличие от Натана, я вряд ли когда‑нибудь смогу дождаться сорокалетнего возраста. Судя по тому, как часто требовали мои документы при покупке пива, я едва ли могла дождаться двадцати одного. Мне пришлось бы заново заканчивать колледж и медицинскую школу каждые десять лет, чтобы просто оставаться врачом. Это было бы адом, только еще хуже.
Я подсуну это письмо под дверь офиса доктора Фуллера, прежде чем отправлюсь к Киру завтра ночью.
Я вырвала еще один лист и начала более трудное прощание.
Натан,
Я не стану притворяться, что мы когда‑нибудь снова увидимся, по крайней мере, друзьями. Я решила, что для меня лучше быть с моим создателем. Пожалуйста, знай, что хотя я желаю тебе только самого лучшего, я понимаю, что ты должен делать свою работу для «Движения». Я не буду считать это личным, если ты попытаешься преследовать меня в связи с этим заданием, но предупреждаю, я буду бороться с тобой до последнего вздоха. Никто не может решать – жить мне или умереть. Если ты когда‑нибудь хоть немного считал меня другом, ты забудешь о моем существовании.
Кэрри.
___________________________________________________________________________________________________________________________________________
1) Система Станиславского – теория сценического искусства, метода актёрской техники. Была разработана русским режиссёром, актёром, педагогом и театральным деятелем Константином Сергеевичем Станиславским в период с 1900 по 1910 гг. В системе впервые решается проблема сознательного постижения творческого процесса создания роли, определяет пути перевоплощения актёра в образ. Целью является достижение полной психологической достоверности актёрских работ.
В основе лежит разделение актёрской игры на три технологии: ремесло, представление и переживание.
Ремесло по Станиславскому основано на пользовании готовых штампов, по которым зритель может однозначно понять, какие эмоции имеет в виду актёр.
Искусство представления основано на том, что в процессе длительных репетиций актёр испытывает подлинные переживания, которые автоматически создают форму проявления этих переживаний, но на самом спектакле актёр эти чувства не испытывает, а только воспроизводит форму, готовый внешний рисунок роли.
Искусство переживания – актёр в процессе игры испытывает подлинные переживания, и это рождает жизнь образа на сцене.
2) Система рейтингов Американской киноассоциации (англ. MPAA film rating system) – принятая в США система оценки содержания фильма, введённая Американской киноассоциацией (MPAA). В зависимости от полученной оценки, зрительская аудитория картины может быть ограничена за счёт исключения из неё детей и подростков. Рейтинг Американской киноассоциации играет важную роль в прокатной судьбе фильма.
Рейтинг NC‑17 (ранее X) – лица, не достигшие 17 лет, на фильм не допускаются. Данный рейтинг показывает, что оценочная комиссия полагает, что по мнению большинства родителей фильм явно для взрослых, и детей до 17 лет нельзя допускать до просмотра. Фильм может содержать явные сексуальные сцены, множество сексуально‑ориентированной лексики, или сцен чрезмерного насилия. Обозначение NC‑17, однако, не показывает, что данный фильм является непристойным или порнографическим.
3) Крысолов – герой немецкого фольклора; спас город от нашествия крыс, заманив их в реку, играя при этом на флейте, а впоследствии, повздорив с жителями Гамельна таким же манером увел из города всех детей
ГЛАВА 10
Закат
Как бы сильно я ни старалась не думать о том, что собиралась сделать, успокоить свои мысли так, чтобы уснуть, не могла. Вместо этого я сложила всю одежду в сумку и ждала, уставившись на будильник Натана, как заключенный камеры смертников. Скоро пробьет мой час.
Какое‑то время я слышала, как Натан возился в гостиной. Хотя он и утверждал, что будет сильно занят, просматривая договоры страхования, те звуки, которые я улавливала, были похожи на треск попкорна в микроволновке и музыку «Лед Зеппелин»[1]. Он дважды ставил альбом «Дома Святых»[2], прежде чем я наконец‑то услышала, как скрипнули пружины дивана, и Натан завалился спать.
Зигги ушел около восьми часов. Услышав, что он вернулся как раз в полдень, я открыла дверь спальни, чтобы показать ему, что не сплю.
Долго мне ждать не пришлось. Его невысокая фигура появилась в дверях. Он вертел большое кольцо в форме черепа на своем указательном пальце и избегал смотреть на меня.
– Так ты уезжаешь?
– Да. – Я села на краешек кровати, которая в настоящее время испытывала незнакомое удовольствие от того, что наконец‑то познакомилась с чистыми простынями. – Не хочу злоупотреблять вашим гостеприимством.
– Ты заключила сделку с Киром. – Зигги произнес это как утверждение. Парень был умен.
– Я буду благодарна, если ты ничего не скажешь Натану. Ему об этом знать не нужно.
– Значит, я должен солгать Нэйту, поскольку ты недавно для меня сделала… что? – потребовал ответа Зигги.
– Я прошу тебя как друга. Я не хочу причинять ему боль.
– А ты собираешься причинить ее? – спросил он и повернулся, чтобы посмотреть в гостиную, одновременно вытаскивая деревянный кол из заднего кармана. – Нэйт мне как отец. Он заботится обо мне с тех пор, как мне исполнилось девять. У меня нет причин не убивать тебя, если ты угрожаешь его жизни.
– Я не угрожаю его жизни. Я просто не хочу, чтобы он отправился за мной. Кир убьет его.
– Ну да, – рассмеялся Зигги. – И ты не пытаешься спасти свою собственную задницу единственным способом, который знаешь? Какого хрена тебе надо?
Мне так хотелось забыть все, что случилось, и поспать. Я хотела проснуться и помочь им отчистить «ловцов снов»[3], закоптившихся после случившегося пожара. Все, что угодно, лишь бы не возвращаться в дом Кира. Я провела бы в этой квартирке вечность.
Я протянула Зигги письмо:
– Передай ему это, когда пройдет достаточно времени с момента моего ухода.
Он не стал читать его, как я и предполагала.
– Прекрасно. Что‑нибудь еще?
Посмотрев, как Зигги опустил записку в карман, я закрыла глаза. В горле внезапно пересохло.
– Нет.
– Ты ему нравишься. Это причинит ему сильную боль.
Тихо произнесенные слова должны были удивить меня. Но, обнаружив рисунок Натана, я и сама пришла к такому выводу.
– Я знаю.
– Но все равно уходишь. – В голосе Зигги звучала холодная решимость: – Послушай, я не думаю, что это разобьет ему сердце или что‑то подобное. Но если уж зашла речь, то все время, пока я жил с ним, он никогда не проявлял к кому‑нибудь такого интереса, как к тебе.
– Это очень мило. – Как бы я хотела, чтобы он понял меня. Я никогда не идеализировала романтическую любовь, будучи подростком, но, может, Зигги делал это. Согласно его точке зрения, вероятность отношений с Натаном должна была стать причиной, которая могла заставить меня остановиться. – Натан мне очень помог, но я думаю о нем только как о друге. Я много размышляла обо всем. Это правильный выбор.
– Он пятнадцать лет стремился к тому, чтобы хоть как‑то устроиться в жизни. Знает тебя всего неделю и опять вернулся к тому, с чего начал. И ты уходишь к плохому парню. Это несправедливо.
– Зигги, это была сделка. Чтобы получить противоядие и спасти Натана, я должна была заключить сделку.
Смысл моих слов дошел до Зигги, и он посмотрел на меня так, как будто я дала ему пощечину.
– Зачем ты сделала это?
Я пожала плечами:
– Я врач. И должна спасать жизни и помогать людям… А также я нужна Киру. – Как мне хотелось взять эти слова обратно. Не потому, что Зигги их услышал, а потому, что, произнеся их, я признала правду. – Натан не должен знать об этом.
– Ты что, спятила? – Лицо мальчишки засветилось от облегчения. – Все, что тебе нужно, так это просто рассказать ему. Он позаботится обо всем.
– Нет! – произнесла я слишком громко и услышала, как Натан беспокойно пошевелился на диване. Я объяснила более тихим голосом: – Если Кир убьет его, то что хорошего принесет соглашение, которое мы заключили? Я все равно обязана буду отправиться к нему, а Натан будет мертв. Все станет напрасным.
– Тогда зачем ты мне все это рассказываешь?
– Думаю, потому что… – я закусила губу, – не хочу, чтобы вы оба ненавидели меня.
– Если ты собираешься быть с Киром… – Зигги замолчал и недоверчиво покачал головой. – Если ты станешь такой же, как он, Нэйт точно тебя возненавидит. Но я не позволю ему уж слишком грубо отзываться о тебе.
– Это все, о чем я прошу, – улыбнувшись, пробормотала я.
На лице Зигги появилась глубокая печаль. Я почувствовала, что мое сердце разлетелось на куски как тело, рухнувшее на тротуар с сорокового этажа.
– Я не отдам письмо до рассвета. В этом случае, даже если он захочет сделать что‑то опрометчивое, у него будет время, чтобы остыть.
– Хорошая мысль. – Я дотронулась до руки Зигги, и он не вырвал ее. – Спасибо.
Казалось, его смутил этот жест, и он быстро отдернул руку:
– Если мы встретимся в темном переулке, сделай одолжение, не ешь меня, ладно?
– Договорились.
Я легла и наконец‑то заснула. А когда проснулась, в квартире было темно и пусто. Время идти.
Взяв сумку, полную одежды, с засунутыми между свитерами дипломом и фотографией моих родителей, я убедилась, что захватила с собой письмо доктору Фуллеру, и начала спускаться на улицу.
На тротуаре я остановилась прямо у перил лестницы, ведущей в подвал, поскольку услышала тяжелые вздохи Натана, раздававшиеся изнутри:
– Ты посчитал, сколько свечей расплавилось в эту пахнущую розами массу?
– Двадцать, – ответил ему Зигги.
Возникла долгая пауза, прежде чем Натан ответил:
– Хорошо… не так уж плохо.
Я сделала глубокий вдох, чтобы уменьшить боль в груди, возникшую из‑за того, что уходила. Они справятся и без меня. Я ведь только вошла в их жизни. Вряд ли прошло достаточно времени, чтобы возникла привязанность. Но у меня до этого никогда не было такого сильного желания иметь семью, ощутить тепло и комфорт. Воспитание, которое я получила от чуждых эмоциям родителей, практически полностью искоренило любые представления о семейной любви, которая могла быть у меня. Но с Натаном и Зигги, пусть лишь на мгновение, я почувствовала, что принадлежу кому‑то.
Боль была сильнее, чем я ожидала.
* * *
Оставив письмо в больнице, я вскоре поняла, что стою прямо перед воротами особняка Кира. Через несколько часов мой бывший босс будет думать, что я отправилась на Восточное Побережье[4]. По крайней мере, мое имя не появится в списке пропавших без вести.
Два вооруженных охранника приближались ко мне, бормоча что‑то в свои гарнитуры[5]. Когда прислужники Кира подошли к воротам, я сделала шаг назад.
– Доктор Кэрри Эймс? – спросил меня один из них.
Я кивнула. Они не предложили понести мои вещи. Охранник, обратившийся ко мне, указал большим пальцем в направлении дома:
– Кир ждет.
Другой охранник шагнул вперед и открыл ворота. Я заметила, что его руки тряслись.
Когда я дошла до входной двери, та сразу же открылась. Но вместо Кира появилась какая‑то пара, полностью одетая в кожу. Пихнув меня, они прошли мимо и спустились по ступенькам. Я уловила звуки громкой музыки, раздающиеся из дома.
Более страшные на вид вампиры заполонили весь холл. Некоторые из них развалились на диване, стоящем в центре комнаты: я видела их вампирские рожи. Некоторые играли в кости в углу. Но все они, одетые, как банда мотоциклистов, казалось, были пьяны.
Перед дверью в кабинет Кира стоял телохранитель. По сравнению с байкерами[6] одетый во все черное охранник выглядел как бойскаут[7]. Я прямиком направилась к нему.
– Кир здесь? – спросила его я, перевешивая сумку на другое плечо.
– Я отведу к нему.
Услышав позади себя голос, я обернулась и столкнулась лицом к лицу с Далией. Мое лицо начало трансформироваться, клыки обнажились.
– Ты умрешь, прежде чем успеешь притронуться ко мне, – ведьма щелкнула пальцами, и охранник, стоящий у двери, отступил.
Рычание вырвалось из моего горла: животный и голодный звук:
– Я намного быстрее, чем ты думаешь.
Она сладко улыбнулась:
– Что ж ты медлила, когда я убивала твоего дружка вчера ночью.
И тут я набросилась на нее. Далия подняла руки, чтобы произнести заклинание, но я полоснула по ним внезапно появившимися у меня когтями. Капли ее крови брызнули на мраморный пол.
Вампиры‑байкеры прекратили свой кутеж[8]. Я подумала, что их привлекла кровь, но они не смотрели на нас. Они уставились на что‑то позади нас.
Кир стоял в дверях кабинета, одетый в пышный, подбитый мехом халат до пола. Его волосы были заплетены в две платиновые косы, свисавшие за спиной. Он улыбнулся байкерам.
– Джентльмены, – заглушил он ругательства Далии. – Я надеюсь, вы наслаждаетесь весельем.
Несколько вампиров подняли свои банки с пивом и издали радостный возглас.
Когда они вернулись к своим занятиям, Кир схватил Далию за волосы и потащил в кабинет. Он жестом указал охраннику, и тот взял меня за руку и втолкнул вслед за ними.
Когда дверь закрылась, Кир швырнул Далию на пол:
– Как же поступить с провинившимся домашним животным? Особенно с тем, который получил слишком много предупреждений.
– Кир, это не моя вина, – Далия вытерла нос окровавленным запястьем. – Она…
Он ударил ее по лицу. От резкого звука я содрогнулась. Наклонившись, Кир схватил ее за подбородок и вывернул голову под жутко неудобным углом, чтобы ведьма смотрела на него снизу вверх.
– Как ты назвала меня?
Слезы покатились по ее щекам, смешиваясь с кровью, испачкавшей лицо, и слоем макияжа.
– Я прошу прощения. Это больше не повторится, – Далия сделала ударение на последнем слове, – Хозяин.
Он оттолкнул ее от себя и потер ладони друг о друга, как будто коснулся чего‑то грязного и неприятного, потом сделал знак охраннику:
– Свяжите ее и заприте в комнате.
Когда охранник повел Далию прочь, Кир повернулся ко мне. Он оглядел меня, и досада на его лице сменилось радостью.
Съеживаясь под его пылким взглядом, я нервно засмеялась:
– Надеюсь, ты не ждешь, что я буду называть тебя хозяином, поскольку будешь сильно разочарован.
Подойдя сзади, он положил свои руки мне на плечи. Я чувствовала на них запах Далии.
– Ты можешь быть удивлена, Кэрри, но я могу заставить тебя делать такие вещи, которые ты никогда даже не представляла.
«Это все кровные узы, – напомнила я себе, когда от волны удовольствия у меня подогнулись колени. – Он не имеет над тобой никакой власти». Я сжала кулаки так, что ногти впились в кожу.
Кир прижал меня ближе к себе, засовывая руки под мою рубашку. Его кожа была теплой, как будто он только что поел.
– Я ведь прав?
Иллюзорное желание, которое овладело мной, сменилось горячей электрической дрожью, когда его пальцы проникли под чашечки моего бюстгальтера. Кир усмехнулся в ответ на мой тихий стон:
– Я не пользуюсь нашей связью сейчас, Кэрри.
Я отстранилась, хотя мое тело требовало продолжения.
– Давай проясним кое‑что. Я пришла сюда, чтобы выполнить свое обещание. А твои прикосновения и тому прочее не были частью нашего соглашения.
– Бьюсь об заклад, я смогу изменить твое мнение в ближайшее время, – вновь усмехнувшись, произнес он. – А пока позволь мне показать тебе дом.
Я поправила сумку, висящую на плече.
– Я могу распорядиться, чтобы твои вещи доставили к тебе в комнату, – сказал Кир.
– Предпочитаю держать их при себе.
– Как тебе будет угодно, – голос был вежливым, но Кир, очевидно, не любил, когда кто‑то перечил ему.
Проходя по холлу, мы привлекли несколько любопытных взглядов. Он даже не обратил внимания на группу вампиров, когда наклонился, чтобы прошептать мне на ухо:
– «Клыки», – объяснил он, – Байкерский клуб Невады. У них проблемы с «Движением», и они попросили убежище у меня. А теперь диван в холле весь провонял… Чем балуется сейчас молодежь? Марихуаной[9]?
– Да, уже как пятьдесят лет. – Я принюхалась. – Запах напоминает мне колледж. Ты когда‑нибудь ее пробовал?
Его глубокий сильный смех отразился эхом от блестящего мраморного пола.
– Кэрри, неужели я похож на того, у кого есть такая отвратительная привычка – баловаться сигареткой? Я предпочитаю более изысканные дурманящие вещества.
Мы вошли в коридор. Длинные окна отбрасывали на пол серебряные квадраты лунного света. Сквозь темноту я увидела картину, висящую на стене, на которой была изображена мрачная фигура обезглавленного трупа.
– Это Гойя[10]?
Хотя его персонажи зачастую были окровавленными, сами работы художника высоко ценились. А в таком доме, как этот, с его декадентской[11] обстановкой и круглосуточной охраной, я предположила, что мой создатель мог оказаться еще кровожаднее Гойи.
Подумав о том, что Натан, вероятно, сейчас рвет и мечет в своем обгоревшем магазине, я сразу же пожалела об этой мысле.
– А ты знаешь толк в искусстве, доктор. Очень хорошо, – Кир грустно вздохнул. – Это всего лишь копия. Оригинал висит в Прадо[12], несмотря на мои многочисленные попытки купить его.
– Это действительно хорошая копия.
Я протянула руку, чтобы потрогать полотно, но Кир с виноватой улыбкой схватил меня за запястье:
– Пожалуйста, не прикасайся к нему. Несколько лет назад у меня жило домашнее животное с исключительным талантом. Вакханальная[13] оргия в моей спальне тоже его рук дело. – Большой палец Кира погладил мою почти просвечивающуюся сквозь манжет кожу, вызывая дрожь по всей руке. – Хочешь узнать, что может последовать за этим?
Я одернула руку:
– Давай не будем сейчас испытывать судьбу.
Он усмехнулся и взял меня под руку:
– Сюда.
В конце коридора находились большие двойные двери. Они вели в бальный зал, который мне удалось увидеть в свой первый визит, хотя мы вошли с другой стороны. Комнату превратили в импровизированный гараж с рядами мотоциклов, припаркованных на простынях, чтобы защитить пол. Кир с отвращением рассматривал этих железных коней.
– Никогда не понимал необъяснимое влечение людей к таким средствам передвижения.
– Ты всегда ездил с шоферами? – спросила я, пробегаясь пальцами по хромированному баку мотоцикла.
– Не совсем. Я родился за шестьсот лет до появления современного автомобиля.
– Шестьсот лет… – я шумно сглотнула. – Так ты жил в эпоху рыцарей, доспехов и всего прочего дерьма?
– Да, Кэрри. И всего прочего дерьма.
Я заметила, что он закатил глаза, но больше ничего не ответил, а вместо этого повел меня дальше.
В столовой была сделана перестановка, чтобы можно было вместить большее количество людей. Она напомнила мне большой зал из средневекового фильма. Я последовала за своим создателем на кухню, где стояли огромные промышленные печи. Блестящие кастрюли и сковородки висели на стене. Единственным человеком в комнате был пожилой дворецкий, который, не отрываясь, наблюдал за нами, когда мы вошли.
– Как ты можешь позволить себе все это? – спросила я, пока мы шли через комнату.
– Добрый вечер, Кларенс, – мимоходом сказал Кир, как будто не заметил очевидной враждебности дворецкого. Затем повернулся ко мне и ответил: – В свое время я убил много состоятельных людей и мудро вложил их добро. Твоя спальня располагается в крыле для семьи, конечно же, – уточнил он, когда мы поднимались по черной лестнице. – Но мы сначала пройдем мимо комнат, в которых живут слуги, поэтому ты будешь знать, где это находится.
Часть дома, предназначенная для слуг, представляла собой два узких коридора со множеством маленьких комнатушек, забитых до отказа. Некоторые члены клуба «Клыки» бродили взад и вперед. Я слышала топот их ног.
– Через пару недель они отправятся в Канаду, – прошептал Кир. Натянутая улыбка появилась на его лице в знак приветствия своих гостей. Он проговорил сквозь стиснутые зубы: – Не могу сказать, что буду сожалеть, если они исчезнут.
– Зачем тогда ты позволил им остаться? – спросила я, когда мы прошли мимо некоторых из них.
– Они против «Движения», – он пожал плечами. – Я против «Движения». Мы должны держаться вместе. Когда «Движение» падет, а оно падет, я буду удерживать лидирующие позиции. Поэтому сейчас смазываю колеса, чтобы в дальнейшем ехалось легко.
Второй коридор охранялся стражниками, вооруженными деревянными кольями. Я думала, мы пройдем мимо них так же, как перед обслуживающим персоналом, не замечая, но Кир остановился:
– Джентльмены, это доктор Эймс. Я предоставляю ей полную власть над всем скотом. В любое время. Пожалуйста, передайте это остальным.
– Да, сэр, – в унисон ответили охранники и отошли в сторону, чтобы впустить нас.
– Скот? – Мне не нравилось это слово.
– Домашние животные, если предпочитаешь. Это люди, которые живут здесь. Я и мои гости пьем их кровь.
Двери большинства комнат, мимо которых мы прошли, были закрыты. А те, которые были нараспашку, представляли взору пустые помещения. В каждой комнате стояли две маленькие кровати, а между ними – тумбочка. Темные квадраты выделялись на блеклых обоях, как будто плакаты или другие украшения раньше висели на этих местах, но недавно были сняты.
Дверь открылась, и вышла тощая бледная девушка с темными кругами под глазами. Она нервно улыбнулась Киру, но продолжала смотреть на меня, пока говорила:
– Здравствуйте, хозяин.
– Сегодня приятный вечер, Эми, не так ли? – Он потянулся к ней, взял за подбородок и повернул ее голову в сторону. На бледной коже виднелись темные отметины от клыков.
– Кэми. – Голос девушки стал едва слышен, когда его пальцы сомкнулись на ее шее.
– Ах, да, Кэми. Извини. За последнее время я услышал столько новых имен, – сказал Кир больше для меня, чем для нее. – Кэми, дорогая, сколько времени пошло с тех пор, как я посылал за тобой?
– Неделя. – Она посмотрела на свои руки. – Вам что‑то не понравилось?
Я хотела провалиться под пол, стать невидимой, чтобы избавить ее от смущения, вызванного подобным разговором. Но ей, казалось, было безразлично, что я находилась рядом.
– Нет, нет. Просто я был ужасно занят… другими вещами.
Произнося эти слова, Кир осторожно сцепил свои пальцы с моими, показывая мне свои воспоминания.
Мои видения приобрели очертания, и я посмотрела на испуганное лицо Кэми глазами Кира. Она изо всех сил старалась не плакать, пока он двигался в ней. Мой желудок сжался при мысли о ее молодом, едва созревшем теле под ним. Я вырвала руку.
Освободившись от мыслей Кира, я вернулась в настоящее и увидела появляющуюся на лице Кэми робкую улыбку.
– Сегодня?
– А ты не будешь чувствовать себя ущемленной? – спросил меня Кир с печальной улыбкой на лице. Внезапно его голос вторгся в мою голову: «Если ты откажешь мне, я возьму ее к себе в постель сегодня утром, и она не доживет до следующего заката».
Девушка посмотрела на меня с чем‑то похожим на ревность и отчаяние. Я не сомневалась, что Кир воплотит свою угрозу. Я наклонилась ближе к нему, стараясь совладеть с собой.
– Сегодня моя первая ночь здесь. Может, лучше проведешь ее со мной? – Сдерживаясь изо всех сил, я добавила про себя: «Мудак».
Низкий смех вырвался из его горла, и он нарочито беспомощно развел руками:
– Извини, Кэми, доктор выразила свое желание. Возможно, ты найдешь себе компанию с одним из моих гостей.
– Они причинят мне боль? – девушка еще сильнее побледнела.
– Конечно же, нет. Я бы не позволил. – Он погладил ее по голове: – Беги. Я должен показать доктору Эймс оставшуюся часть особняка.
Мы покинули коридор и вошли в маленькую гостиную. Я взглянула на перила в углу и поняла, что мы находимся прямо над холлом. Я слышала радостные крики «Клыков», раздающиеся снизу.
– Ты извращенец! – выпалила я, как только дверь за нами закрылась. – Она всего лишь подросток.