Виктория:
С подачи Паулины надо сделать так. Ничего не надо говорить принцу испанскому – нашему протеже. Надо во все перстни вложить идиотские надписи. Первым пусть угадывает раджа. Потом поменять перстни на те, в которых портрет Джулии. Испанскому
Гостю ничего не останется, как угадать перстень с Джулией.
Генри:
Отлично. Так и сделаем. Замена перстней – дело одной секунды. Даже если первым ринется угадывать испанец, подложим ему выигрышные перстни. В столовой уже накрыли. Пойдём вкушать плоды природы. Лоренцо я думаю уже там.
(звучит музыка)
О музыка, дары твои сокрыты
Как в море клады с золотом, они
Среди людей те идолы при жизни
Ценны пока слепят глаза лишь им.
И что они потом, морская бездна
Когда их примет во дворце на дне?
Ничто, так людям должно быть на месте
Своём, там где они всего нужней.
По праву занял место я на троне.
И пусть дрожит любой передо мной.
Склонив чело своё, я – Зевс на троне.
Пусть внемлет мне, я – бог твой и герой!
Виктория:
О, Генри, надо просто наслаждаться
Мгновеньями счастливыми. Скажи,
Зачем та туча на лице, ненастье?
Потоком светлых чувств лик проясни.
Чаруй же музыка, хотим тебе отдаться.
Под сенью сводов древних и вкушать.
Забудь про дочь, она должна поддаться.
Ей не дано свою судьбу решать.
(Тронный зал замка. Генри сидит на троне Рядом стол с географической картой, на которой лежат свитки из бумаги. Входит слуга.)
Слуга:
Мой господин, впустить? Ждёт дозволенья
Войти епископ и без промедленья.
По делу срочному он приходил.
Вчера вас не застал и вновь прибыл.
Генри (раздражённо):
Нельзя ли подождать меня в передней,
Пока я здесь один бесчещу день
Безделием своим в уединенье.
Но мне дозволено я – не лакей.
И отдаваться делу раньше чем
Велит мой строгий внутренний закон
Я не намерен.
Однако, сделаю я исключенье
Из правил, нам они даны на то,
Что б нарушать их, но не каждый день.
Ведь чем сильней закон, тем меньше шансов,
Что будет исполняться точно так,
Как он задуман, а не вверх ногами.
И вызывать то зависть с отвращеньем,
То ненависть, рождая только смуту
У подданных, смущая их покой.
Внушая им дозволенность всего,
Что только может предоставить им
Их низменный и грубоватый разум.
Хотел сказать я ум, но передумал.
Его им заменила их грызня
У царственных сапог в надежде взять
Своею лестью сладкой больше чем,
Дано с рожденья и самой судьбой.
И верно говорят, ищи врагов
Среди своих друзей. Однако
Пора и задела. Входите смело
Пролейте свет на тёмные дела,
Что так мешают жить, спокойно нам
В согласье с совестью своей и верой….
Нет, передумал. Отошли его.
Скажи я занят. Выйди, это всё!
(Слуга уходит. Генри садится за стол.)
Нарушен весь порядок моих мыслей.
Мой разум был окутан дымкой, нем.
Сейчас восстал мой дух, как из могилы
И сам дивится, как же был он слеп.
Подслушал тайно разговор Виктории
С красоткой Паулиной, только что.
В незнании своём я был счастливым
Прозрев, познал я дьявольский огонь,
Что душу мне калечит, но за что же?
Что я такое раньше допустил,
Чтобы нелепость жизни и позора
Меня распяло на кресте души.
О женщины, какие вы красотки,
Но сверху, а внутри у вас горит
Огонь любви ко всем, хотя вы кротки
И совесть вас не гложет, не гноит.
Виктория мне подло изменила.
И Джулия мне – не родная дочь.
Но, если б правду мне она сказала,
То ночь не омрачила мне чело,
Глубокими морщинами. Они -
От боли и от раны, что в душе
Моей болит и истекает кровью.
И с кем она мне подло изменила?
Он – похоть и разврат в одном лице.
Под ангельскою внешностью порою
Скрывается порочное гнездо
Столь многих мерзких качеств и обмана,
Что ад не смог бы сжечь вот это всё.
И как она могла, связав обетом
Себя, меня пред богом и судьбой
Предать меня так низко, подло, в тайне?
Не думал я, что личико её
Столь милое и нежное скрывает
Ум низменный и грубый, не её.
Как может красота с её с коварством
Совместными быть: не могу представить.
Ведь, если капнуть уксус в молоко,
Оно створожится противной капле
И превратится сразу же в ничто.
Так и Виктория из знатной дамы
В моих глазах упала низко так,
Что шлюху я считаю не напрасно
Намного лучше, чем жена моя.
Продажная любовь честна, за деньги
Она даётся, цену назови.
Получишь ты спектакль, увеселенье.
При этом все, конечно же, - мерзки.
Но не на столько, чем обман жены.
Я в ней ценил ум, красоту и нежность.
И ангелом она была моим.
Который разделял меня в сомненьях
И был поддержкой мне, умом вторым.
Она сияла с трона благочестья,
Струила ум высокий, доброту
На подданных своих, что ей являли
Образчик поклоненья и любви.
Я должен отомстить, ведь я же герцог
И обесчещен собственной женой.
Чего я жду? Но я люблю вот эту:
Красивую, опасную змею.
Которая сплела кольцо на шее
И шепчет усыпляя перед тем,
Как нанести укус смертельный в шею
И ласково скользнуть, подальше в тень.
Теперь не верю ей и буду вечно
Её подозревать, других всегда.
И муку эту оборвать способна
Лишь смерть её, хоть смерть сама мерзка.
Я призову её на помощь, дьявол
Сорвёт с неё убранство красоты
И явит гниль костей и тухлый череп,
Глазницами смотрящий из червей.
Армани! Позовите мне Армани!
(Появляется слуга.)
Слуга:
Сейчас придёт. Он в замке и тот час
Он к вам явится, радуя ваш глаз.
Герцог:
Армани, знаю, мне ты служишь верно.
Ответь же мне, как возвести на трон
Родного сына Лео, не Лоренца?
Мой Леонардо ближе мне, от той
Прекрасной, чистой девы, как голубки
Венеры, был зачат сын Лео мой.
Армани:
Я что-то разумею очень плохо:
Чем вам Виктория не по нутру?
Зачем жить прошлым? Это мягкотело.
Плаксивость, ностальгия не к лицу
Мужчине. Было что, то и прошло.
То не вернуть, лить слёзы понапрасну
Вас недостойно, сталь в вашей душе
Должна крепчать от всяческой напасти.
Не вечно всё и это хорошо,
Но разуму противно это всё.
Представьте жизнь без края, без конца.
Как скоро станет жизни красота
Немилой, серой, плоской и скучна,
Смертельна так, что рай на небесах
Покажется вам во сто крат милей.
Природа нас мудрее и сильней.
Герцог:
Армани, философия твоя
Так затянулась. Истина проста.
И много слов – то признак не ума
Скорее шарлатана иль шута.
Армани:
Я буду краток, главный шут, тогда.
Вы только что излили душу так,
Что если б превратить слова те в воду
То смыли бы они весь замок сходу.
Возможно и Венецию всю разом.
Как Цезарь славный были вы прекрасны.
(Герцог начинает нервно смеяться.)
Герцог:
Умеешь славно разогнать тоску.
За то тебя я при себе держу.
Но как узнал, про что я говорил?
Открой секрет, откуда ты следил?
Армани:
Профессия такая у меня.
Всё знать, что, где и почему, когда.
Потом сложить всё это воедино.
И в уши вам вложить, сказав: «Так было».
А как неважно. Это мой секрет.
Делиться опытом своим, о, нет!
Поделишься потом, возможно, сам
Пойдёшь искать работу – это срам,
Достойный глуповатого раба,
Но я не он, я дворянин-слуга.
Герцог:
О, как легко поднялся на дыбы.
Продолжи речь мудрёную, не лги.
И лестью не прикрашивай слова.
Враньём не извращая сути я
Совет хочу услышать от тебя.
(Шутя, обнимает Армани.)
Достойный мудрого, увы, раба.
Армани (шутливо):
Шутить изволите, я сам бы мог.
Но не сейчас, продолжу свой урок.
Учтивы будьте я учитель ваш.
И слушайте, пока вошёл я в раж.
Герцог:
Вином наполню чашу я свою.
Я слушаю, и за тебя я пью.
(Генри выпивает бокал вина.)
Армани:
Виктория, жена ваша, уже
Десятикратно грех свой искупила.
Вас возведя на трон, приняв к себе
Вас с сыном от другой вами любимой.
Вы статусом с Викторией равны.
Равны в любви и мыслях светлых ваших.
Зачем губить столь милые цветы
В душе у вас созревшие нектаром?
Генри:
Но как скажи, мне, преподобный, быть?
На трон, как Леонардо усадить?
Армани:
Да, вотчину делить – её казнить.
В единстве сила – так и должно быть.
Ведь палец на руке один ничто.
И слаб, почти не может ничего.
Но если сжать в один кулак персты,
То враг дрожит от страха и тоски.
Я буду краток, если кровь пролить
Вы не хотите, то должны украсть
Тот перстень, что Лоренцо уличает,
Что он ваш сын. А перстень тот отдать
Конечно, Леонардо и пусть он
Объявит, что Лоренцо лжец и трон
Он захватить хотел, украв кольцо.
Но пойман вор, он – претендент на трон.
Лоренцо будет нечего сказать.
Без перстня он – бродяга и босяк.
Сошлёте вы в далёкий монастырь
Лоренцо, что так жутко вам не мил.
А стены монастырские скажу,
Толсты, крепки, ворота высоки.
Сбежать от туда может только клоп.
Величиной не больше мухи, вот.
Генри:
А заодно я отомщу жене.
За дерзость и измену, пусть же мне
Дадут салют из пушки и вина.
И мною каждый выпитый бокал,
Пусть пушка извещает громогласно,
Звеня посудой, только ей подвластной.
Пусть эхом мне ответят небеса.
Их гром согласье Зевса на века!
Пью чашу свою полную до дна.
Армани, мудрый поддержи меня.
(Оба выпивают бокалы с вином. Раздаётся гром пушки. Генри целует Армани.)
Генри (рассвирепев, кричит):
Да здравствует герцог Венеции – Генри! Ура!
(выстрел пушки)
Да здравствую я и мои несметные богатства! Ура!
(выстрел пушки)
Все – сволочи кроме меня! Ура!
(выстрел пушки)
Богатые – двигатель всего на нашей Земле, а все остальные - ублюдки, прицепившиеся к моей колеснице Зевса!
(Гремит выстрел пушки. Обращаясь к Армани):
Ты будешь расслабляться? Приказано праздновать. Выдавливай из себя раба, коль стал моим советником.
Армани:
Что за странный, не наш слог?
Генри:
Это сказал один человек из будущего: гадалка рассказала. Кричи, как подстреленный перепел. Или я из тебя сделаю жареного поросёнка!
Армани (пискливо):
Да здравствует наш великий Генри! Да здравствует парламент Венеции во главе с Генри! Генри и богатство – неразделимы, как близнецы братья. Ура!
(выстрел пушки)
Генри:
Молодец, знаешь, что говорить. Ура! Ура! Ура! Ура!
(четыре раза гремит выстрел пушки)
А теперь в бани. Эй, слуга готовь гондолу пороскошней. Жена мне изменила. Теперь мне всё можно.
Армани:
Можно было и до этого, мой великий друг. Только трубить об этом не надо на всю Венецию.У меня есть на примете один массажный кабинетик: «Рай на земле». О, какая там массажистка! Маде ин джапан. Она умеет всё и по-всякому. Рекомендую. Кабинет мой. Оплата в рассрочку. Для вас Генри – всё бесплатно и без свидетелей. За конспирацию сто червонцев. Простите, с вас ничего не надо. Только ваше тело, которое познает настоящую плотскую любовь.
Генри:
Пошёл ты к чёрту со своим кабинетом. Я предпочитаю дворцы и роскошь. И безумно красивых женщин.
(Генри выпивает кубок вина, берёт Армани за шиворот и тащит его с собой за сцену. Гремит выстрел пушки.)
(Кабачок. Звучит танго. На маленькой круглой сцене танцует пара. За одним столиком сидит Лоренцо и его бородатый друг Гранадо. Они держат кубки с вином и разговаривают.)
Гранадо:
Я вижу мрак и тучу на лице
Твоём Лоренцо. Ты гони её.
Пусть разум твой сияет будто после
Дождя и бури и когда свежа,
Грязь смыв с себя природа, - так чиста,
Как росы, что не тронуты блестят,
Пока не пнёт их грязным сапогом
Небрежно кто-то мимо проходя.
Слепец не видит красоту, что рядом.
И это свойство всех людей, скажу:
Не видеть человека близко, рядом
И только потеряв его, потом
Он сетует, что был несправедлив
И не ценил тот клад бесценный свой,
Которым обладал не зная цены.
Дары природы, жемчуга росы
Затмить способны ценные каменья,
Которые лишь подражают им
В бесплодною попытке повторить
Природное чудесное создание.
Но копия оригинала хуже.
Так люди есть, которым подражать
Вошло в обыкновенную привычку.
И как они нелепы и смешны.
Их зеркало могло бы излечить.
Но и оно не в силах это сделать.
Лекарство надо подбирать другое,
Коль это лишь усиливает боль
Тщеславия и глупости людской.
Сходили бы в театр и посмотрели
На те пороки, что со стороны
Покажут вам шуты пусть не бесплатно
И я бы так сказал, что не приватно.
Возможно лицедейством исцелять
Заблудшие неведомые души.
Показывать грехи людские в общем,
Не задевая честь, лишь намекая.
Здоровый смех вот панацея наша,
Которая приятна и мила,
А не горька, как травы и коренья,
Способные быстрее исцелить.
Хранящие и яды и лекарства
В себе самих. Так человек добро
И зло хранит в самом себе и можно
В нём пробудить и свет и тьму, играя
Словами добрыми и злыми докучая.
Слова есть звук и колыханье ветра.
И смысл несут, играя как на дудке.
Так пастушок играя на свирели
Способен стадом управлять своим,
Нажав на струны нужные ему
В душе коров. Он этим достигает
Повиновенья их во всём один.
Религия, как этот пастушок.
Она мелодию сыграть способна
На струнах человеческой души.
И пастырь может оправдать грехи
Богатых гадов и призвать к смиренью
Тех у кого пусты их кошельки.
Поэтому я в церковь не хожу
И пастырей я не люблю, не чту.
(Гранадо и Лоренцо пригубляют свои кубки с вином.)
Ты посмотри прекрасен, как дворец,
Где мы сидим, прогнав печаль, заботы,
Оставив за дверями всё, что нам
Так сильно докучает в жизни нашей
И не даёт покоя даже ночью.
Здесь факелов лучи преобразили
Ночь в светлый день и ты последуй им.
Не порти день, искусственный пусть он.
Не подобает так себя вести
И допускать чернее ночи мысли.
Лоренцо:
День дарит радость, если небо чисто
И тучей не укрыто и лучисто.
И юности моей весны грешно,
Быть может, рановато видеть то,
С чем примирились все уже давно
Но я прозрел и вижу только то,
Что есть на самом деле, не смешно.
Гранадо:
Сорви с себя скорей то покрывало,
Что попросту тебя околдовало.
Лишило зренья, в темноте его
Плутаешь ты и погребён давно.
То покрывало хорошо когда
В постели с девой быстро тушишь свечи,
Чтобы свершить божественный обряд
Любви телесной, что под балдахином.
Даря себе и ей столь чудный праздник,
Что и свечей не надо. Вместо них
Глаза влюблённых и мерцанье тел,
Ведомые невидимою страстью.
Куда не важно, важно сладострастье.
Пусть миг всего, но как прекрасен он.
Вся жизнь сгустилась, сжалась в нём одном.
Лоренцо:
Я долго размышлял над своею местью.
Над войнами, что льют кровь повсеместно.
Конфликты многие решить возможно
Через одну религию, но сложно
Прийти к единому всем божеству,
Хотя понять любому по плечу.
Наш бог один – сознание оно.
И все на свете люди – часть его.
В нас бог живёт и это означает,
Что разумом все люди обладают.
Не всем, конечно, только часть его
Вселилось в тело: так оно мало.
Гранадо:
Все мы – часть одного и потому
Ты мстишь себе, не лютому врагу.
Наносишь прежде ты удар себе.
Он мукой отзывается в тебе.
Терзает душу, ранишь ты её.
Лоренцо:
И это доказательство того,
Что прав я и теория верна.
Гранадо:
Да, стал философом ты, как и я.
Но следуя твоим словам, увы,
Ты месть изгнать обязан из души.
Лорнецо:
Теория моя со мной в ладу.
И месть свою свершить вполне могу.
Гранадо:
Нет, ты не прав, пример я приведу.
Представь теперь, что бог ты наяву.
Обидчик твой – то левая рука.
Ты на земле, то правая рука.
И месть свершая, отрубаешь ты
Другую руку, господи прости.
Сейчас секирой можешь ты отсечь
Свою же руку? Вот, бери мой меч.
Лоренцо:
Не понял я, рука та - не моя.
Гранадо:
Как не твоя? Твоё второе «Я»
Ей обладает. Да, она – твоя.
(Берёт за руку Лоренцо.)
Лоренцо:
Да, смог бы отрубить, если рука
Гангреною была б заражена.
Отсечь её и буду долго жить.
Гранадо:
Ну надо же, сумел ты извратить
Столь стройную и мудрую мораль.
Изгнал с позором, что ты сам создал.
Верни же мудрость, на челе твоём
Она должна сиять всегда и днём.
Теорией меня ты удивил.
Философ ты. Меня в том убедил.
Гранадо:
Ну расскажи как в роскоши купаться?
Приятно ли тебе так забавляться?
Деньгами все мечтаем мы сорить
Их не считать, их столько должно быть.
Богатство лучший лекарь для тебя.
Он в сон уводит вечный ото дня
В котором мало света, туч же много.
Они склоняют к думам невесёлым.
И возникает множество вопросов.
Так чем я хуже герцогов вельможных
И королей, чьи лики так безбожны?
Их не способна лесть преобразить
В святых, порочность крепко в них сидит.
Лоренцо:
А может это только твоя зависть?
Гранадо:
Да, может быть, но я-то в этом каюсь.
Но те кто на Олимп взошёл всегда
Безгрешными считают лишь себя.
И в этом они твёрды, как кремень.
Но только их словечком ты задень,
Как даст искру кремень, воспламенит
Их душу, и на свет тотчас явит
Их внутренние язвы, что черны
На белом фоне дьявольской души.
Души, что белизною нам мила
И чистою с рожденья нам дана.
Я вижу по глазам твоим, что прав.
Лоренцо:
У них всё сложно. Знать мне не дано
Всего, но чувствую, что рядом зло.
Несчастливы они, хотя блестят
Одежды, драгоценности, наряд
Их оттеняет их несчастный вид.
По своему у всех душа болит.
Но мне не жаль их, это я хотел.
И без меня всё сделать рок сумел.
Гранадо:
Нам всем нести свой тяжкий крест дано.
Богатый, нищий это всё равно.
Жизнь это - мука. Боль души она.
Нет жизни – не болит твоя душа.
Ответ я вижу в этом на вопрос
Зачем нам жизнь дана? Ответ мой прост.
И в чреве тела душу мы рождаем
Как при рожденье тела зачинаем.
Со смертью потеряв свою личину
Мы явим душу не найдя причину.
А мука – это скульптор для души.
Она всё отсекает и родит
Верх совершенства, россыпи бесценных
Душевных качеств, вечных и нетленных.
(Пригубляют кубки с вином. Лоренцо вздыхает.)
Я вижу все же грусть в твоих глазах.
Наказан враг твой… или он не враг?
О, да! Конечно девушка, она,
Твоей любовью стала навсегда!
Она твой враг? Или наоборот.
Любовь слепа и очень больно бьёт.
Так победил ли ты в себе врага?
Враг - не она, твой враг – твоя душа.
(На сцене появляются полуобнажённые девушки и исполняют восточный танец.)
Лоренцо (глядя на сцену):
Смягчила душу девичья краса.
Я, как в оазисе забыл куда
Держал свой путь и месть ушла сама.
И тень от пальм приятна и мила.
Устал в дороге резвый конь и я.
И зелень рядом буйно расцвела.
Наложницы восточные, наряды.
Ланиты их открытые изрядно.
И лица чуть прикрытые платком.
И талии и бёдра, как цветком
Слепят алмазами и жемчугами.
Влекут к себе. Они во мне узнали,
Что надо им и мне и потому
Ласкаю взглядом голую красу.
О, как я слаб! По грёзам узнаю,
Что тело просит, тайно что хочу.
Рабом у тела быть? Нет, я сильней
Желания в экстазе слиться с ней!
Любовь и похоть – не одно и тоже.
Любящий тело, на скота похожий.
Любовь это, когда люблю я всё:
Дворец телесный, притягательный её.
И душу в нём, которая не спит
И днём и ночью с нами говорит.
Гранадо:
Ушёл ты от ответа на вопрос.
В душе твоей негаданно пророс
Росток любви столь нежный, как дитя.
Скажи мне тихо: «Кто любовь твоя?»
Лоренцо:
Свинцом налилась грудь моя, а я
Влюблён в неё? Да и её глаза
Как звёзды ночью блещут ночью мне
Тем ярче, чем темнее ночь во мне.
О, как прекрасен лик её земной.
Столь нежный, девичий, как у святой.
Я околдован дивной красотой
Глазами, что струят свет неземной.
И рядом проходя с ней цепенею.
И слово я сказать ей не умею.
Как высказать, что грудь мою теснит?
И ночью с ней приватно говорит.
О, нет свидетель есть. Это Луна.
Она благожелательна, мила.
И свет её таинственный мечту
Во мне лелеет и любовь мою.
Среди других ты Джулия мне светишь
Как ангел на иконе, не поверишь,
Что рядом с ней все меркнут, как лампада
Когда выходит утро из тумана.
И алым светом красит всё кругом,
И сушит слёзы рос на травах днём.
И недоступна, как Луна она.
И тем сильней болит моя душа.
Тот холодок, что дарит мне она
Зажёг сильней мой факел страсти, я
Как одержимый думаю всегда
О ней. И мысли шлю я только ей.
Коснуться я хочу душой своей
Её души. Слова-гонцы наги
И ложью не запятнаны они.
Что на словах не смог я ей сказать.
На ушко те ей смогут нашептать.
Да, я - больной и брежу без неё.
Поддался чарам ангельским её.
И я смакую боль в своей душе.
Она так сладко сердце жмёт во мне.
И в клочья я готов его порвать
Что б страсть свою насытить, обуздать.
О, боль души – ты сладостный напев.
И сладок звук твой как волны припев.
Я слушаю себя: она живёт.
Во мне и даже если вдруг умрёт,
Я буду говорить с ней без конца.
Она жива всегда, пока жив я.
Мне тяжек день и ночь мне не мила.
Я в думах чахну, весь сойдя с ума.
И места я себе не нахожу,
Пока не встречу я свою мечту.
И если б встретился я ночью с ней.
То ночь бы стала днём влюбившись в свет.
И небо посветлело, соловьи
Запели громко радостью полны.
Ожило б всё и в благодарность ей
С небес струился бы ей божий свет….
Гранадо:
Я вижу безответная любовь
Пьёт бескорыстно, жадно твою кровь.
(Задумчиво.)
Богатство любят девушки, детей.
Муж дарит это просто, без затей.
Но, если б всё имела дева та,
И муж не нужен был бы ей тогда.
Я это про себя, не про тебя.
Твой случай – твоя Джулия чиста.
Лоренцо:
Чиста она… Любить не должен я.
Такую кару шлют мне небеса.
Но парус поднял горделиво я
И в море бед готов пуститься я!
Поклялся я себе, что отомщу
Её отцу, убить его хочу!
Да и она моя сестра родная.
И это грех любить, про это зная.
Всё против нас, но я любить хочу.
Но как? Скажи. Я это не пойму.
Она к себе меня не допускает.
При встрече свои глазки опускает.
Закована душа её в темнице.
Хотя живёт она в златой светлице.
И ловко ловит стрелы Купидона,
Как сокол на охоте всё живое.
Я чувствую, что губит на корню
То чувство, что росток дало. Он – юн,
Прекрасен, нежен, чудный, а потом
Он превратится в сладостный бутон.
Который будет так благоухать,
Что страстно будут все его желать.
Гранадо:
Ты полюбил врага, как и себя.
Святошей стал, страдая и любя.
Но нимба пресвятого на тебе
Не вижу, хоть я пред тобой в мольбе.
На землю опустись, мой лучший друг.
Всё проще некуда и твой недуг
Хочу сказать, конечно, излечим.
За то мы время и боготворим.
Оно всё лечит, а любовь без дна
Пустяк, ту хворь излечит до конца.
Но, если ждать тебе невмоготу,
На сцену посмотри, вон с краю ту
Ты полюбил бы?
Лоренцо:
Нет!
Гранадо:
Но почему?
Красавица, и телом и лицом.
А ум есть у тебя, да и потом
Возможно дева вовсе не глупа.
Смени предмет любви,
(Посылает воздушный поцелуй танцовщице.)
как ты мила!
Иди же к нам, Лоренцо захворал
Печалью болен, так он мне сказал.
(Танцовщица покидает подруг и садится на колени Лоренцо, обнимает и целует его.)
Ну что полегче стало? Говорил,
Что хворь твоя уйдёт, будь только мил
С красоткой этой. Как же хороша.
И грудь и попа, бёдра, сам бы я
За девочкою этой приударил.
Да я женат, корабль мой причалил.
(Гранадо берёт за руку танцовщицу, хлопает нежно по попке и отправляет жестом на сцену. Лоренцо не изменился в лице.)
Я понял всё без лишних слов, ты к цели
Идёшь намеченной, все надоели.
Ну хорошо, я дам совет другой.
Убьёшь двоих одной своей стрелой.
Но этот путь опасен и смертелен.
И местью, кровью, кознями устелен.
Но я тебя мой друг предупредил.
И делай так, как разум твой решил.
Ты с Джулией венчайся втайне и
Потом с женой из замка ты беги.
Лоренцо:
А герцог будет жить, но так страдать,
Словами это трудно передать.
Он пожалеет, что на свет родился.
И будет до конца своих дней злиться.
В беспомощности будет он стенать