– Значит, мужчина способен любить не одну женщину, – задумчиво вздохнула Ронуин. – Этого я не знала.
Думала, что после произнесения обетов мужчина и женщина навеки связаны и не имеют права смотреть ни на кого другого.
– Так бывает, но не всегда, – пояснила сестра Рэн. – Но мы здесь, дитя мое, не для того, чтобы обсуждать мои прошлые грехи. Ты усвоила норманнский и латынь. Научилась писать и читать, хотя иногда теряешь терпение, выводя буквы. Представляешь, как вести хозяйство, хотя отнюдь не блистаешь в этой области. Но аббатиса считает, что ты способна на большее, поэтому и прислала тебя ко мне. Мы станем изучать риторику, логику, музыку, арифметику и астрономию. Я помогу тебе стать опорой мужу.
Даже когда ему надоест твое юное тело, он будет помнить, что твой ум для него неоценим. Ты обретешь удовлетворение, помогая мужу улучшить жизнь – как вашу, так и ваших детей, Ронуин.
– Значит, супружеская любовь не длится долго, – заметила девушка.
– Если она есть вообще. И не ошибись, не прими за любовь обычную похоть, – предостерегла монахиня.
– А в чем разница? Как отличить одно от другого? – удивилась девушка.
– Превосходно! – одобрила сестра Рэн. – Ты мыслишь!
Аббатиса правильно сделала, послав тебя ко мне. Похоть – это когда люди жаждут телесного слияния, и только. Любовь же – страстное желание не только завладеть телом предмета твоих чувств, но и душой, мыслями – словом, всем. Стать единым целым с возлюбленным. Без него ты грустишь, страдаешь, а при одном звуке его голоса сердце колотится как сумасшедшее. Ты ставишь его интересы выше своих, потому что желаешь ему счастья. Ах, дитя мое, очень сложно объяснить, что такое любовь. Но ты узнаешь, когда она поразит тебя, и поймешь, оказавшись рядом с возлюбленным, чем отличается любовь от вожделения.
– Я ничего не знаю ни о том, ни о другом, – вздохнула Ронуин. – Нас с братом воспитывали воины Ситрола. Но когда я стала старше, молодые люди часто пытались прикоснуться к моей груди и поцеловать. Я отбивалась как могла, а потом их пороли за дерзость. Это и была похоть?
– Верно, – кивнула монахиня. – Но ты ничего к ним не чувствовала?
– Нет, – прошипела Ронуин. – Подумаешь, рябые от оспы, вонючие недоростки, не умеющие даже с мечом как следует управиться! По‑моему, я должна уважать человека, которому отдаст меня отец.
– Мудрое решение, детка. А теперь займемся арифметикой. Ты должна знать сложение и вычитание. Если твой муж отправится на войну, ты не позволишь управляющему плутовать. Мне сказали, что цифры ты знаешь, – так перейдем к делу. – Она показала два пальца:
– Сколько?
– Два.
Монахиня подняла два пальца на другой руке:
– А здесь?
– Тоже два.
– Сколько всего?
Ронуин быстро сосчитала про себя.
– Четыре.
– Верно, дитя мое. Это называется сложением, – кивнула сестра Рэн, вынимая из принесенной с собой корзины странное сооружение с несколькими рядами деревянных бус на проволоке, которое и поставила на стол. – Это абака, счеты, Ронуин. Теперь смотри.
Она перекинула четыре бусины с одного конца проволоки на другой.
– Итак, два и два равно…
– Четырем.
– Убери одну бусину. Сколько осталось?
– Три.
– Превосходно. Если мы что‑то отнимаем от целого, это будет вычитание, – объяснила сестра Рэн.
Она быстро обнаружила у Ронуин настоящий талант к математике. Девушка так быстро усваивала уроки, что через два месяца сестра Рэн заверила аббатису в твердости знаний своей ученицы. Теперь ни одному управляющему не удастся провести ее! Кроме того, дочь Ллуэлина делала успехи в грамматике и логике, почерк значительно улучшился, но она честно признавалась, что риторика ей не по зубам.
– С этим бы справился мой брат, – уверяла она наставницу. – Он сочиняет истории и баллады, кладет их на музыку и потом поет в зале Ситрола. Думаю, когда‑нибудь он прославится как бард.
До отъезда оставалось все меньше времени, и Ронуин продолжала трудиться от рассвета до заката. Элен и Арлейс готовились к постригу, и Ронуин радовалась, что вскоре их желание стать христовыми невестами исполнится. Сама же она частенько думала о предстоящей свадьбе. Жаль, что придется познакомиться с будущим мужем только после венчания, но тетка утверждала, будто это вполне обычная вещь.
Помимо занятий, Ронуин мучили бесчисленными примерками. Принц привез немало дорогих тканей, и даже Гуинллиан не могла упрекнуть брата в скупости. Шелк, бархат, парча, тонкое полотно – всего было в избытке. Однако Ронуин была шокирована, узнав, что женщины не носят набедренных повязок.
– Но я не снимала свою с тех пор, как ты переодела меня в платье, – упрямилась девушка. – Чем же мне прикрыть голую задницу?!
– Леди ничего не носят под камизами, – уверяла монахиня.
– Ничего? – поразилась Ронуин.
– Юбки все спрячут, Ронуин. Так принято у знатных леди.
– Но это неприлично! – возмутилась племянница.
Губы Гуинллиан дрогнули, но она все же сдержала улыбку. Весьма строгие взгляды для девушки, прожившей десять лет среди грубых воинов. Не будь племянница столь воинственной, аббатиса посчитала бы, что когда‑нибудь она сможет управлять аббатством. Но Ронуин по‑прежнему проводила по несколько часов в седле, пуская коня в головокружительный галоп, так что привратница едва не падала в обморок при виде столь рискованных маневров.
Двадцатого марта Гуинллиан пышно отметила праздник Святого Катберта, бывшего когда‑то епископом в Линдифарне, чей ноготь в золотом реликварии теперь занял почетное место на алтаре. Говорили, будто он излечивает множество не слишком серьезных болезней, так что никаких особенных чудес не ожидали. Однако богомольцы все же наводнили аббатство, спеша прикоснуться к священной реликвии. Сундуки аббатства медленно, но неуклонно пополнялись.
Настало первое апреля, а вместе с ним и шестнадцатилетие Ронуин. Верный своему слову, Ллуэлин ап‑Граффид прибыл за дочерью и увидел, что, хотя держится Ронуин с холодным высокомерием, манеры ее безупречны. Пораженный невероятной метаморфозой, он тем не менее возмутился, узнав, какое количество багажа ему придется везти с собой, но смирился с этим, выслушав строгую тираду сестры. Что он мог возразить – ведь из мальчишки‑сорванца Ронуин превратилась в прелестную юную даму. Волосы его дочери успели отрасти и теперь, расчесанные на прямой пробор и перехваченные серебряной лентой, ниспадали на плечи. Грудь тоже казалась пышнее, что, по мнению отца, вовсе не мешало. Мужчинам это нравится. Она избавилась от стремительного шага и грациозно скользила по полу. Руки, привыкшие к луку и мечу, стали нежными, а длинные пальцы медленно перебирали струны мандолы. Мелодичным голоском Ронуин напевала любовную песню. Ничего не скажешь – англичанам будет трудно найти недостатки в его дочери!
– Ты сотворила чудо, Гуинллиан, – шепнул принц сестре.
– Да, – надменно усмехнулась она. – Согласись, ты не зря потратил деньги. Однако по чести сказать, братец, не будь Ронуин так умна и сообразительна, я ничего бы не добилась. И ты должен благодарить воинов Ситрола, внушивших ей понятие чести и долга.
– И превративших ее в грубого вояку, – проворчал принц, – что стоило мне целого состояния. Меня так и подмывало предать огню Ситрол.
– Не нужно винить других в собственных ошибках, Ллуэлин, – наставительно заметила аббатиса. – Забудь о неприятностях и вези дочь к жениху. Однако помни, что ты путешествуешь не с парнишкой, а с дамой.
Утром второго апреля вещи Ронуин погрузили на крепкую телегу. Она едва ли не со слезами попрощалась с сестрами, особо поблагодарив тех, кто щедро делился с ней своими знаниями.
– Помни, дитя мое, ты всегда найдешь дом и убежище в Аббатстве милосердия, – наставляла ее аббатиса. – Пусть Господь даст тебе счастья и много детей.
– Только не слишком много, – пошутила Ронуин. – Но я обещаю воспитать хотя бы одну девочку специально для вас, госпожа аббатиса.
Гуинллиан со смешком обняла племянницу и расцеловала в обе щеки.
– Доброго пути, Ронуин, дочь Ллуэлина!
Ронуин вскочила на Харда и догнала отца. За спиной послышался скрип закрываемых ворот, но грустно ей не было Она была готова пуститься в новое приключение. Ее превратили в воспитанную леди, но так и не укротили дух и не погасили жажду жизни. Она провела последние несколько месяцев в трудах и учении, чтобы стать достойной имени отца и своего нового положения. Теперь нужно думать о Эдварде де Боло, человеке, предназначенном ей в мужья.
Трудно представить, какой будет ее новая жизнь…
Глава 4
– Прибыл гонец от принца Ллуэлина, господин, – объявил слуга, кланяясь хозяину.
– Приведи его в зал, – распорядился тот.
– Как прикажете, господин.
Слуга снова поклонился и попятился к двери. Несколько минут спустя он снова возник на пороге.
– Посланец от принца Ллуэлина, господин, – объявил он.
Эдвард де Боло мельком оглядел уставшего, обветренного валлийца.
– Мой повелитель и госпожа Ронуин прибудут сюда к вечеру, – коротко сообщил тот.
– Я их жду, – кивнул де Боло.
«Хладнокровный ублюдок», – подумал валлиец, но, ничем не выдав своих чувств, поклонился, вышел во двор и поскакал обратно.
Эдвард де Боло проводил его взглядом и, рассеянно вертя в руках серебряный кубок с вином, уставился на огонь очага. Он абсолютно не рвался жениться, но против приказа короля не пойдешь. Валлийская дикарка, вдвое младше его… что тут хорошего! Но он не был связан другим брачным договором, и владения его к тому же располагались у самой границы, поэтому король предназначил его на роль жертвенного агнца при подписании мирного соглашения. Он открыл было рот, чтобы отказаться, но, поймав жесткий взгляд принца Эдуарда, не осмелился возразить. Далеко не всякий отважится нажить в принце врага.
Когда валлийский принц попросил разрешения отложить свадьбу до весны под тем предлогом, что его дочь должна закончить образование, Эдвард втайне обрадовался. Имея красивую любовницу, совсем ни к чему вешать себе на шею ярмо. Правда, жена, воспитанная в монастыре, имеет некоторые преимущества. Она наверняка послушна и покорна, готова вести его дом и рожать детей. В Хейвне не было госпожи с тех пор, как семь лет назад скончалась мать Эдварда.
И хотя он безмерно наслаждался телом своей любовницы Рене де Фобур, несколько недель назад ее пришлось отправить в Шрусбери, поместив при этом у менялы кругленькую сумму для нее. Жена требует уважения, и, по правде говоря, Рене немного надоела Эдварду. Интересно, какова она, эта валлийка? Должно быть, мала ростом и смугла, как большинство ее соотечественников. А что, если она не знает норманнского? Но какое это имеет значение – ведь в постели слов не нужно. Все равно ей рано или поздно придется выучиться его языку, чтобы отдавать распоряжения слугам.
Эдвард старался спокойно относиться к предстоящей женитьбе, но все же раздражался при одной мысли о скором прибытии невесты. Девушка, конечно, тоже ни в чем не виновата, у нее не было выбора. Остается надеяться, они придутся друг другу по душе и в доме будет царить супружеское согласие. Неприятно только иметь такого тестя, как ап‑Граффид. Хейвн вечно будет между Уэльсом и Англией как между молотом и наковальней. Принц Ллуэлин – человек опасный и амбициозный, а сын английского короля ненавидит валлийцев, тем более что его дядя, Симон де Монфор, открыто выступал против законного монарха при поддержке ап‑Граффида. Пусть принц Эдуард не всегда согласен с нынешним королем, но отцу он предан.
Де Боло шагнул к лестнице, ведущей в южную башню, где предполагалось поместить невесту. Молодая служанка, выбранная экономом, растерянно встрепенулась, увидев господина, и низко присела, опустив испуганные глаза. Эдвард окинул взглядом комнату. Дубовые лавки и сундуки вытерты, пол хорошо подметен. Светильники горят ровно, без копоти. На столе глиняный кувшин с нарциссами. Эдвард улыбнулся:
– Ты постаралась на славу, Энит. Новая хозяйка прибудет к закату и, наверное, захочет искупаться с дороги. Приготовь чан с горячей водой.
– Хорошо, господин, – кивнула Энит, снова приседая.
Ее дядя был здесь экономом и добыл племяннице это место, которое могло считаться почетным потому, что мать ее была валлийкой. Девушке было всего шестнадцать, но она служила в замке уже пять лет. Не слишком красивая, но довольно милая, с каштановыми волосами и карими глазами, она не пользовалась особым успехом у здешних парней.
Эдвард вышел из башни и отправился на поиски священника, отца Джона. Брачный договор был составлен и скреплен печатями еще в Монтгомери. Осталось только провести брачную церемонию. Он решил, что она состоится завтра. Пусть невеста хорошенько отдохнет. Де Боло вспомнил: король особенно настаивал на том, чтобы супружество осуществилось в брачную ночь.
– Я не доверяю ап‑Граффиду, – объяснил Генрих. – Возьми девчонку и прикажи, чтобы следующим утром на башне замка развевалась окровавленная простыня. Пусть видят все!
– Объезди ее на совесть, – добавил принц Эдуард. – Сделай ей ребенка как можно скорее, иначе ее пронырливый родитель попытается расторгнуть брак и повыгоднее выдать дочь замуж за другого. Валлийцы – народ бесчестный, но пока дочь ап‑Граффида в нашей власти, он будет вести себя смирно. Должно быть, любит девчонку, если все эти годы прятал ее от людей.
– Отец, – обратился де Боло к священнику, – моя невеста приезжает сегодня. Завтра состоится венчание.
– Господин мой, девушка молода и нежного воспитания, – возразил священник. – Неужели вы не дадите ей времени получше вас узнать?
– Мы все равно должны будем пожениться, – пожал плечами де Боло, – так лучше сделать это раньше, чем позже. Ап‑Граффид захочет остаться до свадьбы, а мне нужно, чтобы он убрался как можно скорее. Хотя этот союз – дело рук короля и принца, я не желаю, чтобы валлийцы поганили мою землю, иначе меня могут обвинить в предательстве.
Настали опасные времена, отец мой.
– Не могу не согласиться с вами, господин, – грустно вздохнул святой отец. – Я обвенчаю вас завтра утром. Пусть сегодня леди Ронуин немного отдохнет после трудного путешествия.
– Так и сделаем, – кивнул де Боло и, подойдя к стенам замка, окликнул стражу:
– Вы что‑нибудь видите?
– Пока ничего, господин, – донесся ответ.
Эдвард направился к конюшне.
– Оседлай коня, – велел он выбежавшему навстречу конюху.
– Сколько человек вы берете с собой, господин? – осведомился тот.
– Никого. Я еду встречать невесту, и никто не посмеет напасть на меня в моих владениях.
Конюх вывел из денника вороного жеребца, и хозяин Хейвн‑Касла вскочил в седло. Он с удовольствием отметил, что поля приготовлены к севу. Скоро они зазолотятся пшеницей и ячменем. На лугах паслись белые овцы с черными мордочками, рядом с которыми резвились ягнята; в этом году окот был хорош. Кроме того, Эдвард владел большим стадом коров, из жирного молока которых делали масло и сыр, а потом продавали в Шрусбери в базарные дни… За полями расстилались леса, где он часто охотился, а у подножия холма, на котором стоял замок, текла река Северн.
Эдвард остановил коня, чтобы взглянуть на свой дом.
Прекрасный замок, небольшой, красивый, хотя не столь величественный, как многие из тех, что он видел. Серовато‑коричневый камень, из которого он был выстроен, с годами выветрился, выцвел и кое‑где зарос плющом. Четыре башни знаменовали стороны света. Несмотря на толстые стены, внутри замок скорее походил на уютный зажиточный дом. Эдвард де Боло обожал свой очаг и считал, что единственное преимущество его женитьбы – дети, с которыми он разделит свою любовь к Хейвн‑Каслу. Оставалось надеяться, что, невесте замок тоже понравится.
Де Боло снова повернул коня на дорогу, по которой должен был ехать свадебный кортеж. Пришлось проскакать несколько миль, прежде чем он увидел Ллуэлина и его спутников. Эдвард остановился, дожидаясь, когда они подъедут ближе. Принц вырвался вперед и приветствовал будущего зятя:
– Готов ли ты, Эдвард де Боло, встретить свою суженую?
Англичанин сардонически усмехнулся, но прежде чем успел ответить, рядом с принцем возникла девушка.
– Я думаю, он сгорает от любопытства, – мелодично пропела она на его родном языке. – Не так ли, господин?
О дьявол, она, кажется, бросает ему вызов!
– А вы, миледи? – нашелся он. – Разве вам не любопытно?
Ронуин громко рассмеялась. Не ответив, она поспешно опустила глаза и сразу стала похожа на монастырскую скромницу, какой он ее считал. Эдвард немного растерялся.
– Приветствую вас на своих землях, господин мой принц, – пробормотал он, – и вас, госпожа Ронуин. Понимаю, что путешествие ваше было долгим и утомительным. Мой дом всего в нескольких милях отсюда. Там вас ждут жаркий огонь и вино. Вы, конечно, хотите отдохнуть.
Завтра днем мы отпразднуем свадьбу.
Что ж, он дал ей не слишком много времени, но она справится!
Неожиданная встреча с Эдвардом оказалась приятным сюрпризом для Ронуин. Он совсем не стар, высок и худощав; сразу видно, много времени проводит в воинских забавах, подумала она. Овальное лицо с серебристо‑серыми глазами. Немного длинноватый нос с горбинкой на переносице, очевидно, когда‑то сломанный, высокие скулы, красиво очерченный рот. Волосы цвета осенних дубовых листьев коротко подстрижены. Широкие ладони. Сильные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями небрежно сжимают поводья вороного. Довольно благообразная внешность. На такого и посмотреть приятно.
Эдвард тоже изучал невесту. Такую красавицу он не ожидал увидеть! Совсем не ожидал. Думал увидеть темноволосую коротышку, а не это стройное, изящное создание, с тонкими чертами лица и розово‑сливочной кожей. Шелковая вуаль не скрывала ее роскошных бледно‑золотых волос.
А глаза! Такие же зеленые, как изумруды на рукояти его меча!
Щеки – как лепестки роз, носик – чудо природы, узкий, с чуть раздувающимися ноздрями. Брови же и ресницы на диво темные. Ротик хоть и маленький, но губки полные.
Ллуэлин ап‑Граффид наслаждался произведенным его дочерью впечатлением и читал при этом мысли будущего зятя.
– Ее мать происходила из светлого народа, прекрасной исчезнувшей расы в древнем Уэльсе. Не правда ли, Ронуин – настоящая красавица, несмотря на то что пошла в меня?
– Я этого не заметил, – пробормотал еще не пришедший в себя де Боло.
– Она даст тебе чудесных детишек, как и ее матушка – мне. И воспитание Ронуин получила прекрасное. Знает не только валлийский, но норманнский и латынь.
Эдвард, краснея, сообразил, что и не обратил внимания, на каком языке говорит невеста, и потому постарался поскорее взять себя в руки.
– Я доволен, что мы сможем друг друга понять, – кивнул он. – Расскажи, что она еще умеет, господин.
– Монахини уверяют, что она искусная пряха и ткачиха, составляет лекарства, мази и отвары, – ответил ап‑Граффид.
– Я изучала арифметику и логику, – добавила Ронуин, поравнявшись с Эдвардом.
– Подобные знания женщинам ни к чему, – вмешался отец, да так торопливо, словно дочь сказала что‑то неприличное.
– Посмею не согласиться с вами, господин. Что, если моему мужу придется отлучиться из дома? Отправиться на войну? В его отсутствие мне придется управлять хозяйством, а всем известно, что слуги так и норовят обмануть невежественную женщину. Так что умение считать очень важно.
Кроме того, моему жениху следует знать худшее: я также умею читать и писать.
Эдвард молча кивнул. Такого он не ожидал, совсем не ожидал.
– Она еще и поет, – прибавил ап‑Граффид.
– Все валлийцы музыкальны в той или иной степени, сухо заметила Ронуин, и Эдвард невольно расхохотался.
Перед ними внезапно возник Хейвн‑Касл. Эдвард сжал затянутую в перчатку руку невесты:
– Добро пожаловать домой, моя госпожа.
У Ронуин на мгновение перехватило дыхание.
– Как чудесно! – тихо воскликнула она.
Они поднялись на холм и по подъемному мосту въехали в замок. Заметив, как тщательно изучает будущий тесть средства обороны Хейвн‑Касла, Эдвард спрятал улыбку. Хитрый лис никогда не возьмет крепость и вряд ли появится тут еще раз после свадьбы дочери. Как только они поженятся, Эдвард позаботится о том, чтобы жена не встречалась с родными. Он не допустит измены в собственном доме!
Он спешился и снял Ронуин с седла. Его невеста продолжала смотреть в землю. Странные манеры! То сама скромность, то откровенна и дерзка без меры! Перед самым входом Эдвард, к удивлению Ронуин, подхватил ее на руки и перенес через порог.
– Это старый английский обычай, – пояснил он, ставя ее на землю, – переносить новобрачную через порог ее нового дома.
– Но мы еще не женаты, господин.
– Все соглашения подписаны и скреплены печатью. Осталось только провести церковную церемонию. В глазах закона ты была моей женой со времени заключения договора в Монтгомери.
– Я этого не знала, – заверила Ронуин. – Законы мне не известны.
– Этого я от тебя и не ожидал, – пожал плечами Эдвард, провожая ее в большой зал. – Хочешь пить? Или предпочтешь отдохнуть в своих покоях? Я велел управляющему выбрать для тебя служанку. Ее зовут Энит, и она присмотрит за тобой.
– Вы очень добры, господин. У меня никогда не было служанки, – прошептала Ронуин. – Я вполне способна сама о себе позаботиться.
– Моя дочь не избалована, – тут же вставил принц, опасаясь, что Ронуин ляпнет что‑нибудь лишнее и снова оконфузит отца. – Аббатство милосердия – обитель скромная.
Он предостерегающе посмотрел на дочь, но та, очевидно, ничуть не испугавшись, пожала плечами с ответным издевательским взглядом. Де Боло, заметившему это, оставалось лишь гадать, в чем тут дело.
– Я бы выпила немного вина, – попросила Ронуин.
Хозяин подал знак слугам, и перед гостями мгновенно появился кувшин с вином.
– Садитесь у огня, – пригласил Эдвард невесту. – Апрель – месяц холодный, хоть и весенний.
Он подвел ее к скамье перед очагом. Ронуин сняла перчатки и протянула руки к огню. Даже в профиль она была неотразима!
Эдвард взял кубок у слуги и вручил Ронуин. Она благодарно улыбнулась и подняла кубок, восхищаясь тонкой работой по серебру и зелеными камнями, вделанными в ножку. Рубиново‑красное вино тонкой струйкой полилось в горло, согревая и успокаивая.
– Гости успеют прибыть вовремя, до начала церемонии? – поинтересовался ап‑Граффид.
– Гостей не будет, – бросил де Боло. – Мои ближайшие родичи – кузен Рейф де Боло и его сестра Кэтрин. Я не говорил им о своей женитьбе, поскольку Рейф всегда думал, что я возьму в жены Кэтрин. Наверное, так и случилось бы в конце концов, но между нами не было никакого соглашения – ни письменного, ни устного. Да и не знал я, когда вы прибудете. Свидетелями на церемонии будете вы, ваши люди и мои слуги. Кроме того, все формальности были улажены полгода назад, и я вправе разделить ложе с вашей дочерью сегодня же, но предпочитаю получить благословение церкви.
Ронуин побелела как полотно. Разделить ложе? Почему никто в аббатстве не упомянул об этом? Будь она проклята, если обратится за разъяснениями к ап‑Граффиду! Наверное, это то, чем они занимались с матерью, хотя она так и не поняла всех деталей, поскольку их тела всегда были крепко прижаты друг к другу. Она совсем не была уверена, что хочет подвергнуться подобному обращению. В конце концов, достаточно и того, что, согласно условиям договора, она теперь жена де Боло.
Ронуин стремительно поднялась:
– Я устала, господин, и хотела бы удалиться к себе.
– Сейчас провожу вас в покои, госпожа моя, – пообещал Эдвард. – Принц Ллуэлин, я скоро вернусь, и мы поужинаем. – Он взял Ронуин за руку и вывел из зала. – Я поселил вас в самой теплой башне.
– Мои вещи… – нерешительно начала она.
– Будут сейчас же перенесены в ваши покои. Ваша служанка их разложит.
– Я еще никогда не бывала в таком прекрасном месте, господин. Неужели я и вправду стану здесь хозяйкой? – неожиданно спросила Ронуин.
Эдвард улыбнулся ее простодушию:
– Разумеется, госпожа. Отныне это ваш дом, Ронуин, дочь Ллуэлина.
Как очаровательна эта монастырская воспитанница! Так или иначе, он должен был жениться, но теперь начинал думать, что король оказал ему огромную милость, сам, разумеется, того не подозревая. Для монарха Ронуин была лишь заложницей, гарантом смирения валлийского принца, а он, Эдвард де Боло, – кем‑то вроде ее тюремщика. Брак по расчету. Политический брак… Но если они друг другу понравятся, тем лучше…
Эдвард повел невесту по каменной лестнице и, пройдя коротким коридором, распахнул дверь:
– Это ваши покои, госпожа. Дневная комната для развлечений, спальня, гардеробная, в которой спит Энит. Эта смежная дверь из спальни ведет в мои покои, госпожа.
У Ронуин глаза разбегались. Столько комнат для нее одной! В Ситроле у нее было крохотное местечко в общем зале.
В аббатстве ей отвели тесную келью. А это все ее? Вышитые шпалеры на стенах. Овечьи шкуры на каменном полу. Дубовые стол и скамьи! А постель… такая огромная, с балдахином из зеленого с золотом бархата и парчи! И полость из рыжей лисы!
– Тут два очага? – поражение прошептала она.
– Значит, ты довольна?
– Да, господин! – с сияющими глазами выдохнула Ронуин.
– Если хотите, прикажите Энит принести ужин, – посоветовал Эдвард. До чего же зеленые у нее глаза! Каким образом закаленный в боях толстокожий солдат, подобный Ллуэлину, мог произвести на свет столь изящное существо?
– Спасибо, милорд. Я действительно проголодалась, но не могла и лишней минуты выдержать в обществе отца. Кроме того, я измучена. Мы скакали несколько дней от рассвета до заката.
– Я рад вашему приезду, – вырвалось у него, – но отец не должен был подвергать вас такому испытанию. Я поговорю с ним.
– Не стоит труда, господин. Все равно он скоро нас покинет, не так ли? – усмехнулась она и, подойдя к окну, посмотрела на заходящее солнце. – Как здесь прекрасно! Мне никогда не надоест этот вид! Как вы добры, господин мой! Я благодарю вас.
Эдвард невольно покраснел.
– Кажется, с вами легко быть добрым, Ронуин. Спокойной вам ночи. Энит выполнит любой ваш приказ. Встретимся завтра у алтаря, – попрощался Эдвард и, поклонившись, ушел.
– С вашего разрешения, госпожа, я принесу вам поесть, – робко пропищала Энит, с беспокойством разглядывая новую хозяйку.
– Да, спасибо, – рассеянно обронила Ронуин и, как только дверь за служанкой закрылась, принялась обходить новые владения. В комнате… кажется, она называлась гардеробной… уже была сложена ее одежда. В конце гардеробной виднелась маленькая дверца. Открыв ее, она с удивлением увидела каменное сиденье, встроенное в стену. В сиденье была прорублена дыра. Рядом стояло большое ведро с водой.
Что бы это могло быть? Наверное, Энит знает.
Ронуин закрыла дверцу и вернулась в дневную комнату.
Маленький камин с двух сторон поддерживали странные крылатые твари. В центре помещения стояли квадратный дубовый стол и два стула с высокими спинками. Длинную скамью у камина украшали вышитые подушки. Высокие узкие окна, затянутые бычьим пузырем, выходили на запад, и лучи заходящего солнца окрасили белоснежные овечьи шкуры розовым цветом. Ронуин долго стояла, глядя на темные холмы.
Всего несколько дней назад она была по другую сторону этих холмов, в Уэльсе.
Она с тихим вздохом уселась на скамью. Сумеет ли она стать настоящей госпожой Хейвн‑Касла? Аббатиса уверяла, что сможет, но она все же немного боялась и не знала, действительно ли хочет этого. Ронуин просто заставили выполнить дочерний долг, угодить отцу, который совсем не заботился о ней, отдал замуж за первого попавшегося мужчину и ожидал, что она станет вести себя как истинная леди.
Но какая из нее леди?! Всего шесть месяцев назад она была воином и скорее убила бы англичанина, чем вышла за него замуж.
Девушка встала и принялась мерить шагами комнату. Она совсем не уверена, что хочет командовать слугами и посылать за припасами, которых нет в поместье. Она предпочла бы скакать на коне, охотиться с луком, а не сидеть у огня за прялкой! Черт бы побрал ап‑Граффида! Это он обрек ее на такую жизнь. Не может она больше оставаться взаперти, как дикий зверь в клетке, которого требуется укротить! А постель… Противно даже думать об этом!
Дверь открылась, и на пороге возникла Энит с подносом.
– Вы, наверное, голодны и устали, поэтому я выбрала самые изысканные блюда, госпожа, – сообщила она. – Ешьте, пока не остыло.
Ронуин уселась за стол, и служанка поставила перед ней серебряное блюдо с жареной куриной грудкой, зеленым горошком и большим куском хрустящего каравая, на котором лежал ломоть сыра. Служанка захватила также серебряный кубок с золотистым вином.
Ронуин набросилась на еду и, очистив половину блюда, улыбнулась Энит:
– У меня всегда был волчий аппетит. Мой родич, Морган ап‑Оуэн, часто говаривал, что я ем, как дикарь.
– Может, я слишком мало принесла? – встревожилась Энит.
– С меня достаточно. Просто в монастыре еда была не такая вкусная. А ты, Энит? Успела поесть?
– Поужинаю на кухне, госпожа. Кухня у нас устроена под залом, это очень удобно. В большинстве замков готовят во дворе, и еда остывает задолго до того, как ее подадут на стол. Хозяину это не нравится. Он даже придумал устройство, чтобы быстро поднимать блюда наверх. Через всю стену до самого низа проходит узкая дыра. На специальную доску ставится блюдо, и все это втягивается наверх веревкой.