Что сделают язычники, когда узнают, что она женщина?!
При одной мысли об этом Ронуин задрожала, ощутив, как слезы обожгли веки. Но плакать нельзя! Если она поддастся страхам, то не сумеет рассуждать здраво, а ей необходимо составить план побега. Сэр Фулк – доблестный боец, но неважный тактик.
Тут она незаметно для себя задремала. Неизвестно, сколько она спала, – ее разбудил Фулк.
– Мы отправляемся в путь, – бросил он.
– Но еще совсем темно, – прошептала Ронуин.
– Взошла луна, и, кроме того, прохладнее путешествовать ночами. Один из мусульман говорит по‑норманнски.
Садись в седло, пока кто‑нибудь из них не подошел ближе.
– Мы должны сбежать! – с отчаянием воскликнула Ронуин.
– Как? – уныло возразил рыцарь.
Ронуин уселась на лошадь. Ее запястья, все еще скрытые перчатками, примотали к луке седла. Посмотрев в сторону сэра Фулка, она заметила, что и его тоже связали.
Они ехали всю ночь, остановившись, только когда солнце поднялось достаточно высоко. Пленникам снова выделили лепешку и немного воды и велели спрятаться в тени скалы, защищавшей от палящего жара. Под горой расстилалась равнина и виднелся берег моря, но Карфаген остался далеко позади.
– Что с нами будет? – прошептала Ронуин.
– Тот, кто понимает наш язык, утверждает, что за рыцарей часто запрашивают выкуп. Они поражены нашим воинским искусством и везут к своему повелителю в надежде обратить нас в мусульманство и уговорить сражаться на их стороне. Они считают тебя великим воином и собираются запросить целое состояние. Вряд ли кто‑то способен собрать столько денег.
– Иисусе! – тихо пробормотала Ронуин, не смея спросить, как все повернется, если враги проведают, что она женщина.
Сэр Фулк понял, о чем она думает, но чем он мог утешить несчастную? Знай он сам, что с ними будет, предпочел бы убить Ронуин собственными руками, только бы не позволить ей закончить свои дни в гареме какого‑нибудь эмира, куда ее, разумеется, и упрячут. Он слышал, что светловолосые женщины высоко ценятся у язычников.
– Нам лучше отдохнуть, пока есть возможность, – тихо заметил он. – С наступлением ночи придется пуститься в дорогу.
Ронуин кивнула. У нее еще осталась надежда, что их с сэром Фулком вернут в лагерь крестоносцев.
Она мельком оглядела спутника. Этому коренастому мужчине среднего роста с рыжеватыми волосами и теплыми карими глазами едва исполнилось двадцать. Его семья жила на другом берегу Северна. Эдвард знал сэра Фулка с детства.
Только настоящий храбрец был способен последовать за ней, но, наверное, было бы куда лучше, если бы он вернулся в лагерь и поднял тревогу. Сэр Фулк, как всегда, слушал голос сердца, а не разума. Впрочем, и она, Ронуин де Боло, поступала так же.
Они скакали по ночам и отдыхали днем. Похитители давали им воду всего раз в день, утром. Вечером Ронуин получала еще немного, но утолить жажду не могла. Она думала только об Эдварде. Простит ли он когда‑нибудь ее?
На четвертое утро они проехали узкий горный перевал, стесненный с обеих сторон высокими отрогами, и оказались в живописной зеленой долине. Их взорам явилось голубое озеро, на противоположном берегу которого сверкал в лучах солнца небольшой белоснежный город. К пленникам подъехал араб, знавший их язык.
– Синнебар, – пояснил он, указывая на город.
Ронуин немного удивилась, заметив, как много троп сливаются тут в одну вымощенную дорогу. По пути они обогнали медленно шедший караван верблюдов. Впереди крестьянин с сыном гнали большое стадо коз. Еще один караван, очевидно, вез пряности, аромат которых наполнял воздух. Ронуин, забыв о своих страхах, зачарованно впитывала все эти чудеса. Будет о чем рассказать Эдварду и детям, которые у них когда‑нибудь появятся!
Множество путников сгрудились у стен Синнебара, терпеливо ожидая, пока стражники откроют ворота. Как только солнце встало над восточными холмами, послышались скрип и скрежет. Окованные железом створки медленно разошлись и впустили купцов, воинов и паломников. Стража внимательно проверяла каждого, но их отряд пропустили без расспросов.
Улицы города были узкими и кривыми. Они продолжали ехать вперед, пока не оказались на широкой площади, перед огромным мраморным дворцом. Земля была вымощена идеально ровными черно‑белыми мраморными плитками. Пленникам помогли спешиться и разрезали путы.
– Это дворец Рашида аль‑Ахмета, могущественного халифа Синнебара, да благословит Аллах имена его предков И потомков. Ваша судьба в его руках, но он хочет побольше узнать о великом христианском воине, от руки которого погиб его брат, считавшийся искуснейшим и храбрейшим воителем Синнебара. Идем за мной.
Ронуин побледнела как смерть, а сэр Фулк в изумлении открыл рот. Оба в отчаянии переглянулись и последовали за арабом. Их привели в небольшое уютное помещение, принесли воды для умывания, на низком столике перед ними положили свежие лепешки, фрукты и горячий прозрачный напиток с запахом мяты. Потом их оставили одних.
– Не ешь, – посоветовал сэр Фулк. – А вдруг все это отравлено?
Но Ронуин схватила ломтик дыни и принялась жадно жевать.
– Если я умру, мне не придется выносить пытки за убийство брата халифа. Представляю, какая казнь мне уготована!
Так что уж лучше поесть, сэр Фулк! Кроме того, я не верю, будто в еду что‑то подсыпали. Зачем тогда нужно было тащить нас сюда?
За дыней последовали вкусная теплая лепешка и сладкий ароматный напиток. Ронуин раньше не пробовала ничего подобного.
Товарищ по несчастью решил внять словам своей госпожи и последовал ее примеру. Покончив с едой, они умылись и стали ждать. В комнате было неестественно тихо. Фулк пытался сообразить, как уберечь Ронуин. Мусульмане наверняка обнаружат, что она женщина, и тогда подумать страшно, что сделают с ней. Оружие отобрали, так что он совершенно беспомощен. Будь у него хотя бы кинжал, перерезал бы ей горло, чтобы избавить от позора. Впрочем, может, враги так разгневаются, узнав, кто прикончил брата халифа, что сами обезглавят ее. Оставалось только молить Бога о столь благополучном исходе.
Дверь открылась, и на пороге появился толмач.
– Пойдемте, – велел он. – Халиф, как всегда по утрам, принимает просителей.
Они прошли прохладными коридорами к высоким бронзовым дверям, охраняемым двумя чернокожими гигантами в панталонах из золотой парчи. С золотых цепей на их шеях свисали медальоны в виде пантер. В огромных ладонях были зажаты копья из оникса с серебряными наконечниками. Негры молча распахнули двери, и троица оказалась в тронном зале – квадратной комнате с колоннами из зеленого и белого мрамора. В высоких курильницах‑лилиях горело масло алоэ.
Тем же маслом были смочены факелы. В противоположном конце комнаты они увидели покрытое ковром возвышение, на котором, скрестив ноги, сидел мужчина с овальным лицом, тонким носом и короткой черной бородкой. Пальцы, унизанные кольцами, казались тонкими и изящными. Облачен он был в широкое белое одеяние. На голове халифа красовался небольшой тюрбан.
В комнате было полно народу. Очевидно, аль‑Ахмет выслушивал жалобщиков и судил спорщиков.
Пленники держались в глубине комнаты, дожидаясь, пока их позовут. Наконец их подвели к трону.
– На колени, псы! – прошипел сопровождающий, толкая Фулка в спину.
– Мы кланяемся только Богу и нашему королю! – вызывающе бросила Ронуин.
Мусульманин подал знак, и стражники силой вынудили пленников встать на колени.
Толмач начал было речь, но халиф поднял руку:
– Говори на их языке, чтобы они поняли, о чем ты толкуешь, Фарук, и смогли защитить себя – если сумеют, конечно.
– Да, повелитель, – пробормотал тот почтительно.
– Кто из вас убил принца Абдаллу? – грозно вопросил халиф.
– Этот, – указал Фарук на Ронуин, стоявшую с низко опущенной головой.
Халиф быстро поднялся и, спустившись с возвышения, встал перед ней. Ноздри его неожиданно дернулись. Он потянул носом раз, другой, третий и вдруг молниеносным движением сорвал с Ронуин шлем. Золотистые, потемневшие от пота волосы рассыпались по плечам. Последовало изумленное молчание. Восточный правитель разразился оглушительным смехом:
– Женщина! Женщина убила наглого ублюдка, считавшегося моим единокровным братом! Так это и есть свирепейший воин во всем христианском мире, Фарук?! Да ты, должно быть, просто шутишь! – Он явно упивался несравненной красотой Ронуин. Темные глаза восхищенно блеснули.
– Повелитель! Это колдовство, повелитель! Клянусь, она ведьма! – в страхе завопил Фарук.
– Убери свои грязные лапы! – выкрикнула Ронуин, отпрянув от халифа. – Твой поганый пес не лжет. Я убила твоего брата. Он был плохим, слишком беспечным воином и получил по заслугам.
– Ах, – выдохнул халиф, – ты права, женщина. Абдалла был слабым и тщеславным человеком и плохо кончил. А ты так же свирепа в объятиях господина, как на поле брани?
Впрочем, это мы еще увидим. – Он обошел вокруг, схватил в горсть ее волосы и поднес к ноздрям. – Это я и почувствовал. Твои волосы надушены, женщина, и благоухание только оттеняет твою красоту. Что это? Я таких благовоний не знаю. – Он отпустил волосы, но тут же сжал ее подбородок железной хваткой. – У тебя кожа бела, как роза, а волосы – чистое золото. Ты прекрасна, хотя изумруды твоих глаз сверкают гневом. Я буду звать тебя Hyp, что означает «свет». Я – Рашид аль‑Ахмет, халиф Синнебара, а ты станешь жемчужиной моего гарема.
Отвернувшись от нее, он приказал высокому, представительному негру:
– Отведи ее на женскую половину. Баба Гарун, позаботься о том, чтобы она хорошенько вымылась и отдохнула.
Ночью приведешь ее ко мне. Найди в гареме женщину, которая хорошо говорит на языке франков, а ты тем временем станешь учить Hyp нашему.
– Подождите, господин! – воскликнула Ронуин. – Что станется с моим спутником?
– Он твой возлюбленный? – осведомился халиф.
– Разумеется, нет! – вознегодовала Ронуин. – Он один из рыцарей моего мужа. Сэр Фулк Энтони.
– Поскольку он не твой возлюбленный, я буду милостив и не убью его, а только возьму выкуп. Если же за него не заплатят, продам в рабство, – пояснил халиф, несколько разочарованный тем, что она уже не девственна. Но разве могла такая красавица долго сохранять невинность? Женщины франков совсем несведущи в искусстве любви. Он будет наслаждаться, наставляя ее, особенно теперь, когда она больше не испытывает девических страхов. Осталось избавить ее от христианской морали.
Повинуясь приказу повелителя. Баба Гарун подошел к Ронуин.
– Да пребудет с тобой Господь, Фулк! – крикнула она рыцарю на прощание.
– И с тобой тоже, госпожа моя! – отозвался он, увлекаемый к выходу двумя стражами.
Ронуин стряхнула руку евнуха и опалила несчастного негодующим взглядом:
– Я пойду сама! Нечего тащить меня, словно непослушную скотину!
Баба Гарун рассерженно нахмурился, но несколько слов, брошенных халифом, мгновенно его утихомирили.
– Он не говорит на твоем языке, Hyp. Я велел ему обращаться с тобой почтительно, – объяснил Рашид аль‑Ахмет. – Он не привык к непокорству женщин.
Халиф улыбнулся и, отвернувшись, знаком приказал подойти следующему просителю.
Ничего не оставалось делать, кроме как последовать за великаном негром. Баба Гарун повел ее через двор в другую часть дворца. Стражники у входа вытянулись и застыли. Пройдя тускло освещенным коридором, они оказались перед позолоченным арочным входом, ведущим в большое помещение, где тихо журчал фонтан. Здесь сидели, стояли, прохаживались и щебетали женщины. При виде Баба Гаруна все как по команде притихли. Евнух снисходительно улыбнулся Ронуин, словно приглашая полюбоваться, как велика его власть.
– Где Найлек? – громко осведомился он по‑арабски.
Из укромного уголка выступила крохотная, исполненная достоинства женщина:
– Я здесь, господин Гарун. Чем могу служить?
– Ты еще помнишь свой родной язык? – спросил тот.
– Да, господин, – вежливо ответила она.
– Отдаю под твою опеку эту женщину по приказу нашего пресветлого повелителя халифа Рашида аль‑Ахмета, да будет благословенно его имя. Наложницу нужно вымыть как следует, дать отдохнуть, ибо он желает видеть ее на восходе луны. Объясни, что всякое неповиновение и ослушание будет наказано ударами палок по пяткам.
Он бесцеремонно подтолкнул Ронуин к Найлек и удалился. Пожилая женщина поспешно подхватила едва не упавшую Ронуин и прошептала на норманнском:
– Не спорь, дитя мое. Главный евнух – человек злопамятный и не прощает обид. Если унизишь его перед другими женщинами, затаит жажду мести и никто, даже халиф, не сумеет уберечь тебя от его козней.
Ронуин, благоразумно сдержав гнев, кивнула Найлек.
– Вот и хорошо, – улыбнулась та. – Пойдем, потолкуем немного. Ты расскажешь о себе, а я отвечу на твои вопросы.
Взяв молодую женщину за руку, она повела ее в свой угол.
– Я велела принести мятный чай и сладостей, – сказала она Ронуин. – Садись, дитя мое.
– Кто ты, – спросила Ронуин, – и откуда знаешь язык норманнов?
– Я Найлек, что означает по‑арабски «цветок сирени».
Моя история проста. Отец был торговцем в Провансе. Мавры напали на город, в котором я жила, поймали меня и продали в рабство. Тогда мне было двенадцать. Сейчас сорок два. В Синнебар меня привезли вместе с принцессой, отданной в дар отцу этого халифа. Она умерла, родив нынешнему халифу единокровную сестру. Я воспитывала девочку, пока она не выросла и ее не выдали замуж. Теперь я слишком стара, чтобы найти нового хозяина, поэтому мне и позволили остаться здесь, доживать свой век. Баба Гарун заставляет меня толмачить всякий раз, когда в гарем привозят франкскую девушку. А теперь поведай, дитя, как ты сюда попала?
Ронуин пересказала свои приключения ошеломленной служанке.
– Так это ты убила принца Абдаллу? – благоговейно прошептала Найлек.
– Я не знала, кто он, – честно ответила Ронуин. – Мы просто сошлись в битве один на один. А кто такой Баба Гарун? И почему его все боятся?
– Я уже говорила, он главный евнух гарема.
– Не понимаю, что это такое, – пожала плечами Ронуин.
– Гарем – место, где живут женщины халифа: жены, наложницы, сестры, родственницы и их служанки. Ни один мужчина, кроме халифа, сюда не допускается. А правят здесь евнухи, те, кого в детстве лишили мужского достоинства. Им недоступны радости слияния с женщиной. Все мужчины в гареме: слуги, рабы, стражники – евнухи.
– И Баба Гарун здесь распоряжается?
– Да, дитя мое. Покорись ему, выказывай на людях почтение и уважение, тогда сможешь завоевать его расположение. Если хочешь преуспеть здесь, нужно иметь его в союзниках. Без него ты обречена на забвение, а хуже этого ничего быть не может.
– г – – Я не собираюсь здесь оставаться, – сообщила Ронуин. – Убегу и вернусь на побережье, где крестоносцы готовятся к походу на Акру. Мой муж, должно быть, сильно тревожится и очень на меня сердит.
Найлек сочувственно покачала головой. Ах эти пленницы! Они всегда мечтают сбежать, что, разумеется, просто пустые фантазии.
– Ничего не выйдет, дитя мое, – терпеливо начала она. – Теперь ты выберешься из дворца лишь на похоронных носилках. Ты обречена на вечное заточение. Кроме того, подумай, разве муж примет тебя в свое сердце и откроет врата дома женщине, побывавшей в плену? Тебе еще несказанно повезло, дитя мое, что тебя не изнасиловали или убили. Ты попала в рай на земле. Наш халиф – сильный правитель и хороший человек. Если сможешь завоевать его благосклонность и родить сына, твое положение изменится, ты будешь почти как госпожа здесь. Разве есть лучшая судьба для женщины в этом мире?
– Но у меня есть муж, – возразила Ронуин. Ее снова охватил страх. Почему Фулк не позволил ей сбежать, пока оставался хоть какой‑то шанс? А теперь?! Она видела стены, окружавшие дворец. Высокие, толстые, да и стражи полно.
И отныне, если верить Найлек, она навсегда останется в тюрьме. Сама мысль об этом непереносима!
Ронуин затрясло от ужаса. Найлек обняла ее.
– Ничего, дитя мое, все будет хорошо. Никто тебя здесь не обидит, даю слово. Вот, выпей, – попросила она, предлагая Ронуин чашечку дымящегося душистого напитка, который она уже пробовала раньше. – Мятный чай хорошо успокаивает. – Она поспешно повернулась к рабыне, принесшей чай, и тихо приказала:
– Иди к Баба Гаруну и скажи, что новая женщина не в себе. Если ей не дать сонного зелья, она может натворить всяких дел. И спроси, как ее назвали. – Затем Найлек обратилась к побледневшей Ронуин:
– Попробуй эти пирожные. Они называются «рог газели»и готовятся из меда, изюма и рубленого миндаля. Мои любимые! М‑м‑м, настоящий восторг!
Ронуин взяла пирожное и принялась жевать, но обнаружила, что оно не имеет никакого вкуса. Она положила остаток на блюдо. Найлек потерла ледяные ладони Ронуин и повторила:
– Поверь, дитя мое, все будет хорошо. Тебя ждет чудесная жизнь.
– Я Ронуин, дочь Ллуэлина, жена Эдварда де Боло, хозяина Хейвн‑Касла. Мне здесь не место! Пусть меня отпустят!
Вместо ответа Найлек прижала Ронуин к себе. В этот момент к ним почти подбежал Баба Гарун.
– Что с ней? – всполошился он. – Сегодня ночью она должна быть у халифа!
– Она сама не своя, господин мой. Слишком велик удар.
Этого следовало ожидать. Пусть она явилась сюда в облике воина, но остается всего лишь молодой женщиной, – шепнула Найлек. – Если халиф действительно пленен ее красотой, с ней нужно обращаться осторожно, чтобы не рассердить нашего господина и повелителя.
– С годами ты исполнилась мудрости, Найлек, – бросил евнух и сунул руку в глубины своей широкой галабии в красно‑черно‑желтую полоску. – Вот, возьми. Это некрепкое сонное зелье, которое успокоит ее. – Он открыл небольшой серебряный флакончик и налил несколько капель в чашку Ронуин.
Найлек поднесла чашку к губам пленницы:
– Выпей, дитя. Это поможет тебе успокоиться. Нужно хорошенько выспаться, чтобы храбро встречать удары судьбы. Пей.
Ронуин одним глотком осушила чашку. Боже, что теперь делать? Опять она больше не хозяйка себе!
Через несколько минут ее веки отяжелели. Она, не сопротивляясь, позволила подвести себя к широкой тахте и через несколько секунд уже спала.
– Как ее называть? – справилась Найлек у евнуха.
– Hyp.
– Как ей подходит это имя! – заметила Найлек. – Не поможешь мне снять с нее одежду. Баба Гарун? Я пока не хочу доверяться другим служанкам. А госпожу Алию уже уведомили о прибытии новой наложницы и приказе халифа?
Евнух кивнул, подумав, что, видимо, ценность Найлек куда более велика, чем он считал. Госпожа Алия была первой и любимой женой халифа. Ее отдали за него в тринадцать лет, и, хотя с тех пор у него появились еще две супруги и несколько наложниц, именно Алия оставалась его другом и доверенным лицом, хотя пыл страсти уже угас. Ее сына считали наследником трона. Ее любили, боялись и уважали все обитатели гарема.
– Я сообщил госпоже, – кивнул Баба Гарун. – Она придет посмотреть на девушку, как только мы снимем доспехи.
Они принялись стаскивать с Ронуин кожаные сапожки, кольчужные наколенники, панцирь, под которым оказался плотный стеганый камзол. За доспехами последовали шоссы, набедренная повязка и камиза. Наконец Ронуин осталась совершенно голой. Грязное, покрытое дорожками засохшего пота тело оставалось тем не менее прекрасным.
– Аллах! Столь совершенная красота! – воскликнула Найлек. – Здесь еще не было женщины лучше.
Евнух молча изучал Ронуин. Да, ее тело безупречно, если не считать поросшего уродливыми завитками треугольника внизу живота. Их следует немедленно удалить. Зато ноги стройные и упругие. Груди, правда, маленькие, но округлые, с задорно торчащими сосками. Если ее вымыть и как следует одеть, она действительно будет достойна постели повелителя.
– Ты права, Найлек, – раздался за спиной женский голос. Обернувшись, они увидели госпожу Алию. – Какова она, по‑вашему?
– Воинственна и непокорна, – заявил Баба Гарун.
Алия, засмеявшись, похлопала его по руке.
– Ты, как всегда, стараешься защитить меня и ищешь недостатки во всех остальных женщинах. А что думаешь ты, Найлек?
– Пока не знаю, госпожа, но кажется, она умна. Я не почувствовала в ней ни злобы, ни коварства, но ведь мы провели вместе не больше часа. Однако женщина, способная убедить мужа разрешить ей биться с врагом наравне с мужчинами, не только упряма, но и отнюдь не глупа. Последние несколько дней она вела себя отважно и храбро.
Она лишь сейчас осознала свою дальнейшую судьбу, и это ее потрясло. Но мы еще успеем познакомиться с ней получше.
– Баба Гарун, – приказала Алия, – позаботься о том, чтобы Hyp охраняли до возвращения Найлек. Пойдем, Найлек, поведаешь мне историю этой девушки.
Она направилась в свои покои. Найлек покорно последовала за первой женой халифа, где и повторила все, что рассказала ей Ронуин.
Немного подумав, Алия объявила:
– Hyp, сама того не ведая, сослужила мне хорошую службу, убив принца Абдаллу. И за одно это, если в будущем она не станет моей противницей, я подарю ей свою дружбу и приязнь. Случись что с моим повелителем Рашидом, Абдалла не задумался бы расправиться со своим племянником, чтобы заполучить халифат. Слава Аллаху, он теперь с гуриями! – Обычно безмятежное лицо Алии исказили тревога и тоска. – Ему не терпится завладеть ею, верно? Но ничего не поделаешь! Сумеем ли мы подготовить ее к вечеру, Найлек?
Повелитель не любит ждать.
– Трудно сказать, госпожа, – вздохнула Найлек, – как поведет себя пленница, когда очнется.
– После бани приведи ее ко мне, – приказала жена халифа.
Найлек поднялась и с поклоном удалилась, спеша к своей подопечной, крепко спавшей под присмотром двух вооруженных евнухов.
– Можете идти, – бросила она им и, усевшись рядом с Ронуин, принялась за вышивание, принесенное по ее просьбе рабыней.
Ронуин проснулась и растерянно осмотрелась. Голова болела, в горле пересохло. Перед глазами появилось лицо Найлек, и она бессильно опустилась на подушки.
– Пить… – едва слышно попросила она.
Найлек поднесла ей кубок с какой‑то жидкостью.
– Это фруктовый сок, – пояснила она, и Ронуин жадно проглотила напиток.
– Как ты себя чувствуешь?
– Я ужасно устала, – буркнула Ронуин и, заметив, что совершенно обнажена, тихо вскрикнула:
– Что вы сделали с моей одеждой, госпожа? – Она залилась краской и стала шарить рукой в поисках покрывала.
– Нельзя же спать в стальных доспехах, дитя мое. Посмотри, твои прелестные ноги в синяках от кольчуги. Хорошо еще, что грудь не пострадала! Ты можешь встать? Нужно идти в баню. Ты проспала почти весь день.
– Неужели не можешь дать мне камизу? – вырвалось у Ронуин.
– Чистое белье на грязное тело?
– Я шагу не сделаю, пока не оденусь, – стояла на своем Ронуин.
– Понимаю, ты не привыкла ходить обнаженной, дитя мое, но здесь одни женщины, – спокойно ответила Найлек. – Не глупи же, пойдем. Вода восстановит твои силы. – Она поднялась и протянула руку.
– Нет! – отказалась Ронуин.
Найлек, не видя смысла в спорах, подала знак евнухам.
– Госпожа Hyp не желает идти в баню. Позаботьтесь, чтобы она забыла о своем упорстве.
Она повернулась и зашагала прочь, улыбнувшись, когда услышала негодующий визг за спиной. Найлек не стала оборачиваться. Евнухам дан приказ, и они его выполнят.
Войдя в баню, она окликнула главную банщицу:
– Добрый день тебе, Серай!
– И тебе, Найлек. Собираешься привести сюда женщину‑воина? Где же она? Я слышала, халиф потребовал ее в свои покои сегодня же ночью, а с ней придется повозиться.
– Сейчас будет, Серай. Не желала явиться сюда в чем мать родила, и пришлось евнухам ее провожать.
– Глупое создание, – пробормотала Серай. – Все франкские женщины боятся наготы.
В баню втолкнули красную от злости Ронуин. Евнухи протащили ее по всему гарему и теперь поставили перед банщицей. Но стоило евнухам разжать руки, как Ронуин набросилась на них с кулаками.
– Негодяи! Варвары!
Евнухи, удивленные такой яростью, только засмеялись.
– Как вы могли позволить им такое, госпожа? – обратилась Ронуин к Найлек.
– Я не спорю с дурочками, – бросила та. – Первое и самое главное правило в этом мире – покорность и послушание. Если не будешь повиноваться, тебя заставят, дитя мое. Если же усвоишь уроки, будешь жить как в раю.
– Я убегу отсюда и вернусь к своим! – прошипела Ронуин.
– Не выйдет, – покачала головой Найлек. – Даже если каким‑то чудом ты выберешься из дворца, все равно не найдешь дорогу. Тебя поймают, приведут назад и изобьют палками по пяткам – да так, что на ноги не встанешь три дня.
Таково наказание для провинившихся рабынь. Чтобы красоту не портить. Так что прекрати капризничать, Hyp. До заката нам многое нужно успеть. Это Серай, главная банщица.
Не противься ей, а я присмотрю за тобой.
– Ты напоминаешь мне тетку, – пробормотала Ронуин. – Она аббатиса.
– И она тоже журила тебя, дитя мое? – рассмеялась Найлек.
Ронуин, кивнув, пошла за женщинами. И хотя не считала себя грязнулей, оказалось, что до сей поры не ведала, что есть настоящая чистота. Ее намыливали, скребли серебряным скребком, чтобы снять грязь с тела, и окатывали водой снова и снова. На руки, ноги, под мышки и кустик волос наложили густую пасту персикового цвета. Не успела Ронуин выпить чашку горячего сладкого чая, как пасту смыли, а вместе с ней и все волосы с тела.
Взглянув на свой венерин холмик, она покраснела. Никогда раньше она не замечала, какой он пухлый и какая глубокая розовая расщелина разделяет его на две половины.
Теперь тело словно излучало невыразимую чувственность, смущавшую ее. Как ни странно, ни ее нагота, ни собственная не смущала женщин. Мало того, ее ногти подрезали едва ли не под корень и выкрасили хной. Длинные волосы терли, пока, казалось, не содрали с черепа кожу, а потом вытерли досуха и расчесывали, пока они не превратились в золотистый пух. Потом ее положили на высокую, покрытую тканью скамью. Откуда‑то выступила старуха, похожая на ворону, с корзинкой в руках.
– Сейчас предстоит самое трудное, – предупредила Найлек. – Рафи прочистит твои любовные ножны. В этом нет ничего дурного или грешного, дитя мое. Потерпи, и тебе не будет больно.
Ронуин испугалась, но, поняв, что сопротивление ни к чему не приведет, постаралась не напрягаться, когда Рафи раскрыла ее нижние губки и осторожно промыла. Костлявые пальцы протолкнули в ее тело намыленную тряпочку, прокладывая дорожку для халифа. Ронуин и не знала, что ее можно так растянуть изнутри.
– Он насладится этой рабыней, потому что хоть она и не девственна, но лежала с мужчиной всего несколько раз, – заметила Рафи. – Драгоценный камень ее наслаждения еще не успел набухнуть и стать чересчур большим. – Громко закудахтав, она погладила щеку Ронуин. – Я закончила, цыпленочек. Желаю познать одну лишь радость в постели повелителя.
– Что она сказала? – спросила Ронуин.
– Говорит, ты прекрасна, и желает тебе счастья, – объяснила Найлек. – А теперь – самое приятное. Массаж. Тебя умастят притираниями и благовонными маслами.
Молодой евнух в набедренной повязке внес множество баночек и горшочков, налил что‑то себе на ладонь и принялся растирать тело Ронуин. Она съежилась от смущения, но евнух оставался совершенно бесстрастным: очевидно, для него все это было только привычной работой. Его пальцы впивались в шею и плечи, руки и ноги, бедра и живот Ронуин.
Потом он перевернул ее так же легко, как лепешку над огнем, и стал массировать шею, ягодицы и бедра. Ронуин против воли расслабилась и почувствовала себя свежей и отдохнувшей. Должно быть, это большой грех, но все же до чего чудесно, когда за тобой так ухаживают! Наверное, Эдварду тоже понравилось бы!
Внезапное воспоминание о муже мгновенно отрезвило ее. Ее готовят к ночи, как ягненка на заклание! Поведут в постель к чужому мужчине. Но она еще ни разу не испытала того, что называют страстью. Что, если не угодит халифу?
Вдруг он велит ее убить? А может, она надоест ему и он велит вернуть ее в лагерь крестоносцев вместе с бедным Фулком? Слабая надежда, но утопающий цепляется за соломинку. Она честно признается халифу, что не способна ни давать, ни получать наслаждение, и он отошлет ее Эдварду.
Избавившись от своих страхов, Ронуин безмятежно отдалась удовольствию. Нужно будет непременно рассказать о бане Эдварду. Совсем не помешает устроить такую же в Хейвне!
Глава 9
Жена халифа, прекрасная женщина, чьи ум, доброта и здравый смысл заслужили доверие и искреннюю дружбу мужа, была египтянкой по крови. Стройная, с золотистой кожей, огромными миндалевидными карими глазами и длинными темными волосами, переплетенными жемчужными нитями, она держалась дружелюбно, но не терпела ни малейшей непочтительности со стороны гаремных узниц.
Ронуин открыла глаза и неожиданно увидела красавицу в абе из персикового шелка с широкими рукавами, отороченной золотой тесьмой.
– На колени перед женой халифа, Hyp! – наставляла Найлек.
Ронуин повиновалась, но не склонила головы.
Едва заметная улыбка тронула губы Алии. Новая наложница горда, а это большое достоинство, если, разумеется, направить его в нужное русло. Вполне возможно, повелитель сделает это прелестное создание своей четвертой и последней женой. И ее союзницей в борьбе с легкомысленными дурочками, носившими звание второй и третьей жен и постоянно строившими козни против Алии и ее сына Мохаммеда. Не роди она ребенка мужского пола, они убили бы друг друга в распрях за то, чей сын станет наследником, и тогда Синнебар постигло бы страшное бедствие – война.