На задний двор теплоэлектростанции, где стоит знакомый «мерседес», въезжают еще две машины. Минуту они просто стоят, потом открываются двери и выходят люди. Из «мерседеса» выходит Ильяс, навстречу ему — человек из прибывших, очевидно — главный. Они здороваются, начинают разговаривать.
Некоторое время спустя Армен, который сидит на переднем сиденье, видит, как Ильяс удрученно качает головой и подает печальный знак. Из «мерседеса» выводят седого бледного человека в мятом костюме. На шее намотана веревка. Он покорно следует за своим провожатым, как на поводке, даже не пытаясь дернуться.
Главный из прибывших и его бойцы, онемев, смотрят на двоих людей, идущих к железной опоре высоковольтной линии.
— Что за человек, Ильяс? Я первый раз его вижу...
— Кто-то должен отвечать за это, Арик. Некому отвечать больше...
В седом человеке мы узнаем актера Владимирцева. Ему на голову провожатый надевает желтый целлофановый пакет с нелепым рисунком мультипликационного кота, веревку перекидывает через балку.
— Первый раз его вижу, этого фраера, совестью клянусь. Сам из него душу выну, если он тебя обокрасть хотел, — быстро говорит Арик, не отрывая взгляда от вышки. — Давай вместе сейчас его спросим...
— Я спросил уже, Арик. Он на тебя брешет, — глядя ему в глаза, произносит Ильяс. — Стариков казнить приходится, но правду узнать надо...
Арик, не отрывая взгляда, смотрит на место казни. Ильяс тоже оборачивается.
— Может, сейчас захочет правду сказать, — задумчиво говорит он.
Его товарищ под вышкой ждет, что-то спрашивает старика, но тот лишь отчаянно мотает головой. Тогда человек проверяет прочность узла и легонько толкает Владимирцева в спину.
Сорвавшись с бетонного блока, тот начинает сучить ногами, пытается оседлать опору, так что палачу приходится держать его за колени, пока жертва не затихает. Видимо, по брюкам течет, и он вытирает руки о траву. Тело с неестественно вывернутой головой тихо покачивается, и только улыбается с пакета глупая рожа кота.
Армен видит на лице Арика почти неприкрытый ужас. Он опускает глаза.
Ильяс садится в машину, его товарищ, подумав, обрезает веревку, вместе с другим бойцом они волокут тело к «мерседесу» и закидывают в багажник. Машина уезжает.
Опять осужденные сменялись перед камерой. Постарше, помоложе, красивые и не очень. Рассказывали про себя...
— Калитина Оксана... Я совсем не жалею... Совсем. Пусть Бог меня накажет, но эту падлу я бы еще раз встретила и еще раз убила...
— Лазовая Лариса...
Другая пела:
— Я росла и расцветала до семнадцати годов, а с семнадцати годов...
Еще какая-то девчонка...
— Я за топором пошла, к Салохиным, к тете Вале. Говорю: дайте топор, у нас сломался, мясо разрубить надо. Ну, принесла топор. Уже этим топором Витя тело разрубил, в пакеты все сложили и утром на автобусе уехали. Ну, а тетя Валя и сообщила потом, если бы топор не сломался, может, и не было бы ничего. А Витя на воле, в Хабаровске где-то. Ну, а артисткой я бы могла быть, наверное. А раздеваться не надо будет?
ЧАСТНЫЙ ДОМ. ДЕНЬ
Армен, улыбаясь, курит в кресле. Ильяс, радостный и возбужденный, показывает ему фотографии.
Молодые борцы-вольники на ковре, мальчишки с тренером в секции, соревнования...
— Смотри, это в Ростове, всесоюзная спартакиада... Это чех, хороший парнишка, с Грозного, мастер спорта международного класса, слушай... На третьей минуте я его выкинул...
Ильяс оглядывается и вдруг легко делает сальто назад.
— Ты шахматист, наверное? — серьезно спрашивает он Армена. — А то я тебе все про борьбу да про борцов...
— Нет, — смеется Армен. — Я фехтованием занимался, в детстве.
— Слушай, сломали мы его! Все бросил здесь, уехал... — радостно улыбаясь, вдруг говорит Ильяс. — Я у него страх в глазах увидел! Нет в нем силы больше, — кричал, сердце ему вырежу, а сам уехал... Хитрый, змей, был, но сломал ты его!
— Ты хорошо разводил... А если бы он к вышке пошел?
— Э-э, — махнул Ильяс, — дернули бы быстро...
Постучав, из-за двери показывается несколько смущенный, но разгоряченный актер Владимирцев с желтым пакетом и пиджаком в руках. Под рубашкой видна альпинистская обвязка.
— Я прошу прощения... Ребята костюм хотят выбросить, а он новый совершенно...
— Не могу уговорить его, — кричит из коридора «вешатель», — зачем такой костюм...
— Да его только почистить, замечательный костюм, пиджак вообще чистый, зачем же выбрасывать...
— Александр Михайлович, — вмешивается в спор Армен, — да возьмите, конечно...
— Александр Михайлович, дорогой, давайте купим новый вам, бежевый, или какой хотите, — кричит Ильяс.
— Да жалко, ей-богу, новый костюм, от пыли отряхнуть только, брюки уже высохли...
Общими усилиями Владимирцева успокаивают и выпроваживают. Ильяс возвращается в комнату, подходит к двери на террасу, с которой открывается вид на мягкий южнорусский пейзаж.
— Арменчик, дорогой, ты красивую постановку сегодня сделал...
Армен кивает, улыбается.
— Теперь уезжать надо. В Москву.
— Зачем?
— Должок один есть у меня, кровный... Да и вообще, веселее в Москве. А у тебя здесь дела?
— У меня одно дело, Ильяс. Девушку эту найти.
— В Москве и будем искать.
— Узнал про нее что-то? — напряженно спросил Армен.
— Разное говорили... — ответил Ильяс. — И что по воздуху улетела, и что научилась все замки открывать... Может, брехня, не знаю... Но по-любому, искать ее теперь на воле надо.
ШЕРЕМЕТЬЕВО-2
... «Мерседес» подруливал ко входу. Ильяс был за рулем, Катя рядом.
— Ну все, пойду я.
— Погоди, подойдет он... — кивнул Ильяс в сторону стоянки. — Там на приеме человек будет, Арик зовут. Пацан он душноватый... так ты скажи, что моя невеста...
— Я, вообще, сегодня судьбу свою не ждала встретить.
— Э, судьбу каждый день ждать надо, — серьезно сказал Ильяс.
— Мне с утра цыганка то же сказала, — ответила Катя.
Гангстер был уже совсем близко.
— Удачи тебе, сестренка, — сказал Ильяс. — Может, встретимся скоро.
— Если сучка не попадется, — ответила Катя. — Судьба и обмануть может.
— Если что, я за тебя отвечу.
Перед камерой — воровка в росписи. Другая предлагает любовь за сигареты. Третья — плачет. Четвертая — плюет в объектив. Пятая — показывает стриптиз. Шестая — сумасшедшая.
А седьмая была особенная. Она молчала.
— Я буду делать что-то. Про условно-досрочное хлопотать... Вытащить тебя отсюда надо, — говорил Армен, расхаживая по комнате.
— Не надо. Замков-то нет.
— А чего же ты здесь сидишь тогда?
— Годик отсижу, потом улечу, — засмеялась Катя. — А ты помочь чем-то хочешь?
— Хочу.
— Ты адвокат?
— Нет, режиссер... Ну, это неважно.
— И чем же ты помочь хочешь?
— Может, расписаться нам...
— В смысле? Замуж за тебя выйти?
— Ну, да...
— А если меня жених ждет?
— Пойми, я хлопотать за тебя смогу... Вытащу я тебя отсюда...
— Ты сделай предложение, а я подумаю. Вдруг — судьба.
— Выходи за меня замуж.
МОСКВА. ДЕНЬ
В мониторе, установленном в кабине Лешиного «КамАЗа», было видно его самого, пару бродячих псов, мусорные контейнеры.
Леша повозился с собаками, потом принялся за контейнеры. Один открыл, покопался внутри. На черном пластике разобрал и быстро разложил характерно разорванную сигаретную пачку, несколько смятых окурков с картонными мундштуками, позвонил по мобильному.
— Ломоносовский, дом пять. План курят, подловить можно.
С трубкой у плеча, Леша еще покопался в пакете, кинул собакам что-то съедобное.
— Опять фантики... — он вытащил несколько бумажек, в которые обычно заклеивают пачки денег, потом еще какой-то клочок.
Мимо проскакали трое чумазых беспризорников с пакетами и бутылками, заглянув по ходу в Лешины контейнеры на предмет чего-нибудь полезного.
— Тест на беременность, — продолжал Леша, — результат положительный, две полосочки — положительный, значит? Ну, вот... Смотрим женскую консультацию, подтверждаем квартиру.
Двое пацанов ускакали дальше, а третий задержался. Он сидел в сторонке на корточках, курил, вокруг него суетились голуби. Был он худющий и смуглый, лет десяти, с раскосыми монгольскими глазами.
Они долго смотрели друг на друга, потом Леша, не отрывая взгляда, подошел поближе.
— Как ты здесь? — вдруг спросил он, присел рядом и даже потрогал мальчика за руку.
Мальчик все так же смотрел снизу вверх.
— Будет что? — осторожно спросил Леха, но тут же слегка смутился и кивнул: — Ну да...
Помолчали еще.
Наконец мальчик улыбнулся и вынул из-за пазухи шерстяной носок, перетянутый нитками. Леша нитки развязал, и на ладонь ему выкатились четыре рябых голубиных яйца.
Он долго их разглядывал, а потом с чувством сказал:
— Спасибо, браток.
Мальчик встал и ушел, не прощаясь.
— Змей воздушный — за мной!