Случай 3
Данный пример взят из начальной стадии лечения 61-летней женщины, г-жи Н., матери взрослых детей, которая вскоре после начала терапии столкнулась с неожиданным опытом: ее 92-летняя мать внезапно заболела. Ухаживая за нею, г-жа Н. пережила инсайт, открыв, что "встроена в образ" своей матери. Данный эпизод сам по себе развивает момент инсайта. Частично благодаря интересу, связанному с этим переживанием, г-жа Н. позднее решила начать анализ, и процесс последовательной проработки углубил ее первоначальное потрясающее открытие.
Г-жа Н. была громкой, оживленной, практичной, прямой женщиной без всяких глупостей, работала волонтером - помощником медсестер. Она пришла в лечение из-за умеренной, но хронической депрессии, начавшейся после того, как выросли ее дети, и ее развода. Ее собственная мать, г-жа Ф. - мягкая, мечтательная, хрупкая женщина, все еще увлекающаяся чтением романов, изо всех сил старалась оставаться физически активной и стремилась сохранить независимость в своей собственной квартире с котом. Г-жа Н. и г-жа Ф. уважали друг друга.
За несколько дней до сессии, которую я опишу, мать г-жи Н. набрала телефон 911, так как упала и сломала шейку бедра. Г-же Ф. провели неотложную пересадку шейки бедра, и она пошла было на поправку. Но затем случился сердечный приступ. Г-жа Н. поехала в больницу и провела там несколько дней и ночей, предшествующих нашей сессии. Она выглядела утомленной. Она рассказала мне, как ее "бедная маленькая мама" сначала храбрилась, "болтала" с врачами, "вся наполненная надеждой", была объектом восхищения и изумления среди персонала отделения неотложной помощи, которые "считали, что она очень мила". Затем пациентка начала плакать. Она извинилась, сказав, что это на нее непохоже.
"Самым мучительным был момент, когда ей дали какое-то успокоительное после операции", - продолжала г-жа Н. Лицо пациентки выражало страдание, она вытирала глаза. "Моя мать плакала и цеплялась за меня, как младенец, крича, что она сходит с ума и что она умрет, она громко вопила, что не хочет там оставаться. Она ругала медсестер! Я даже не подозревала, что она знает такие слова. Она неистовствовала, говорила бессвязно, молотила руками, и ее пришлось привязать к кровати. Я никогда раньше ее такой не видела; она такая женственная, и утонченная, и тихая. Она никогда бы так себя не повела. Она почувствовала бы себя такой униженной, если бы узнала об этом. Она на самом деле знает, я думаю... Она меня унизила. Я себя ненавижу за то, что говорю подобное".
Пациентка долго плакала. Я думала о том, какой утонченной маленькой куклой представлялась ей мать даже в девяносто два года - но, возможно, особенно в девяносто два, если она была дряблой и бледной, с хрупкими костями? Я только узнавала г-жу Н. Она многое перенесла в своей жизни, прошла огонь и воду. Она представлялась мне стойкой, как непотопляемый галеон, который уверенно плывет в высоких волнах, несмотря на аварии и ремонт. Она часто вставляла ругательства в разговоре. Я думала о том, почему представляю ее в этом морском образе и как это вплетается в мои личные жизненные переживания. Я представляла ее мать под действием токсичного лекарства, ругающуюся, "как матрос", - совсем как моя пациентка. Я задавалась вопросом, почему г-жу Н. так унизила расторможенность ее матери, почему она так явно была не в состоянии испытывать эмпатию по отношению к ней, несмотря на то, что сама хвастала отсутствием "женственных" манер. Я с удивлением наблюдала, как высоко она ценит налет утонченности в изысканных манерах матери. Я чувствовала, что не хочу помешать ей плакать. Мне казалось, что это был, возможно, первый раз, когда она ощущала себя достаточно спокойно, чтобы уловить и внимательно изучить свои чувства.
Вскоре г-жа Н. начала мне рассказывать сон, который приснился ей предыдущей ночью. Бледная, ангельская девочка лежала одна в своей кроватке. У нее были светлые волосы, как нимб. Возможно, г-жа Н. видела подобного младенца в отделении для новорожденных в больнице, где она работала. И это все. Затем ее ассоциации привели к случайному воспоминанию о каком-то событии, и это удивило ее, потому что она не думала на эту тему уже много лет. "Зачем я Вам это рассказываю?" - поинтересовалась она. Затем всплыла следующая история.
Когда пациентке было около трех лет, ночью она с родителями попала в ужасную автодорожную аварию. За рулем была ее мать. Г-жа Н. спала на заднем сидении, когда машина внезапно сильно ударилась об ограждение вдоль дороги. Чудом ее не поранило, но родители пострадали, и их отправили в больницу. Она сказала: "Я очень растерялась. У меня не было ни малейшего представления, где я нахожусь и что случилось, но полицейские были милы, дали мне чего-то поесть и показали полицейский участок, пока я не приехала моя тетя и не забрала меня. Возможно, они также отвезли меня в больницу. Я думаю, медсестры были милы. С моими родителями было все в порядке. Они сказали, какое облегчение они почувствовали, потеряв лишь груду металла".
Г-жа Н. улыбнулась, все еще вопросительно глядя на меня. Меня потрясла эта история, а в особенности то, в какой веселой и разбитной манере она была рассказана, с акцентом на том, какие замечательные были полицейские и медсестры. Зная, что пациентка не в том же эмоциональном состоянии, что я, я все-таки сказала: "Это, должно быть, ужасно". "Да", - согласилась она. - Это было ужасно - попасть в аварию". Я поняла, что в этом замечании не было искренности, и она проявляет вежливость по отношению ко мне. Она продолжала: "Я была очень милым и доверчивым ребенком. Вы не поверите, что когда-то я была такой милой! Они сказали, что я даже не плакала. Я просто болтала и знала, что все будет хорошо. Я тоже была права".
Я отметила, что ее детское бесстрашие в той истории - например, то, как она отнеслась к помощи полицейских, - очень похоже на реакцию ее матери в палате отделения неотложной помощи, когда ее только доставили в больницу, где она храбрилась и "болтала", вызывая восхищение персонала. Пациентка была заинтригована сходством, которое так удивительно всплыло, и почувствовала, что это дает ответ на ее вопрос, почему этот сон приснился именно сейчас. "Я раньше никогда не думала о том, что так похожа на мать. Но это интересно".
Г-жа Н. добавила, что это воспоминание - еще один способ сказать самой себе: открытия еще предстоят, и "путешествие внутрь" может быть столь же опасным, как и поездка по скоростной трассе. Я осталась размышлять над захватывающим дух сходством между пациенткой - ребенком и ее описанием нынешних характеристик личности матери. Я чувствовала себя просветленной, зная о реактивных образованиях ее матери, высвобожденных в результате действия на защиты Эго успокоительных препаратов. Я думала о том, что пациентка доверилась мне и позволила взглянуть на психоисторию ее внутреннего мира, включая и ту тщательно скрываемую материнскую идентификацию с деликатностью, которая, я предполагаю, могла бы сохраниться благодаря напряженным усилиям с ее стороны, если бы выдержала испытание и была развита далее. За долгие годы эта идентификация претерпела радикальные изменения. Собственный внутренний образ своей хрупкости был для пациентки шоком, хотя и приятным, после шестидесяти одного года, в течение которых она воспринимала себя в основном жесткой и сильной.
ОБСУЖДЕНИЕ
Названия многих книг указывают на признанную драму в идентификации девочки со своим материнским объектом: "Женщина, давшая матери жизнь: семь стадий изменений в жизни женщины" (Chernin, 1998), "Рождение матери: как переживания материнства изменят вас навсегда" (Stern & Braunschweiler-Stern, 1998) и "Репродукция материнства: психоанализ и социология гендера" (Chodorow, 1978). Несмотря на то, что авторы высказывают разные точки зрения, названия книг говорят нам о том, что фантазии и психические процессы, связанные с материнством, фиксируются многими наблюдателями как повторяющийся паттерн взрослого, который "дает жизнь" ребенку, который, в свою очередь, "дает жизнь" взрослому, и так до бесконечности. Во введении к своей книге Чернин использовала цитату из Юнга: "Каждая мать содержит в себе свою дочь и каждая дочь - свою мать, и каждая женщина продолжается назад, в своей матери, и вперед, в своей дочери". Это является метафорическим признанием психологической системы проекции, интроекции, репроекции и реинтроекции определенных бессознательно инкорпорированных и сымитированных элементов матери/другого ("m/other"), будь они в теле или сознании. Такие интернализации поддаются осознанию, особенно когда следующее поколение проходит определенные вехи в жизненном цикле.
Представленные мной случаи содержат эпизоды, которые можно разместить вдоль жизненной траектории. Каждый раз, когда наступает жизненный кризис или возникает новый человек или ситуация, как отмечал Х. Левальд (H. Loewald, 1960), мы встречаемся с "призраками" из нашего прошлого, которые ищут возможность снова воплотиться в жизнь. Женщина неизбежно будет внутренне переживать "вспомнившееся настоящее" (говоря языком когнитивной науки), характерные действия и отношение первых опекунов, поскольку они оставили в ней свой след. В каждом анализе пациент обнаруживает как явную, так и скрытую веру в то, что манера поведения его родителей все еще является золотым стандартом, даже если жизненный опыт говорит о другом. Когда подобное случается, присутствие "призрака" становится отчетливым и может накладываться на современную версию личности. В периоды таких значительных событий, как беременность, роды и уход за ребенком, - все это когда-то делала мать женщины с ней и для нее - эти жизненно-идентичные отрывки несут наиболее глубокий отпечаток матери. Болезнь и смерть матери - еще один период интенсификации интернализаций.
Я считаю, что биологически обусловленные элементы в жизни женщины, такие как зрелость форм тела, менструация, беременность, рождение ребенка и менопауза несут в себе наиболее сознательные и в то же время наиболее бессознательные могущественные маркеры психологических идентификаций с матерью. Я понимаю, что современный читатель-феминист может увидеть в моих рассуждениях "эссенциализм", т.е. преувеличение роли биологических законов в жизни женщины. Я считаю, однако, что существует убедительный аргумент против применения ярлыка "эссенциалистский" в этом случае. Я согласна, что способность женщины рожать и другие аспекты ее физиологического склада не обязательно предрасполагают ее к первичному мазохизму, как заявила Х. Дойч в 1945 г. Это утверждение не подтверждается клиническим опытом и является клеветой, навязывающей женщинам "неизбежную" биологию. Этот вид мышления является "эссенциалистским" (Chodorow, 1996).
Писатели-феминистки, такие как Чодороу, все же зашли в тупик в вопросе о связи между женской анатомией и физиологией и формирующимся миром женщин, и я хотела бы найти выход из него. Наблюдение за клиническими проявлениями и теоретическими описаниями моментов вынужденного подобия между биологически обусловленным опытом матери и дочери не требует обращения к эссенциализму. В моем понимании, подобное наблюдение становится лишь психологическим исходным пунктом, с которого начинается дискуссия о психологической силе интернализации. Подобные клинические проявления и теоретические описания сами по себе не являются основным предметом наших рассуждений. Их следует рассматривать в динамике, а не в статике. Последующие внутренние реакции на эти явления, достигая сознания, могут изменяться и трансформироваться, принимая почти неузнаваемые формы, как в случае г-жи Н. Не каждый аспект характеристик матери или регуляторного взаимодействия, которое было интернализовано, необходим или доступен в данный момент. Стоит также вспомнить слова Шафера о том, что "интернализация - это вопрос меры" (Shafer, 1968, р.14), и степень стабильности ее организации варьируется. Представляя эти три случая, я попыталась продемонстрировать различные реакции на реэкстернализацию давней интернализации и ощущение возможности нового понимания различных этапов жизненного цикла, на которых мать и дочь вновь открывают свою внутреннюю близость.
Рассуждая о ранних этапах материнства, Стерн и Брушвайлер-Стерн также указали на отсутствие детальных отчетов о внутреннем мире молодой матери, особенно отчетов, представленных самими женщинами. Эти авторы считают, что отсутствие данных связано с такими факторами: (1) несовершенством постфрейдистской теории, существовавшей до их собственных открытий; своей книгой для женщин-неспециалистов (злоупотребляя упрощением в угоду потребителю) они обещают заполнить пустоту, вызванную "странным безмолвием" "специалистов в области здравоохранения и общества в целом", которые "не уделили должного внимания этому интимному психологическому опыту" (Stern & Braunschweiler-Stern, 1998, р.18), и (2) вниманием феминисток, изучавших психологию женщины, прежде всего к "потребности в равенстве... [на] рабочем месте, в спорте, политике, а не к проблемной области деторождения" (р.17).
Я считаю уместным наблюдение Стерна и Брушвайлер-Стерн о том, "как редко... подобный опыт описывался матерями, проходящими этот процесс" (р.17). Хотя удивительно, что в другом месте Стерн охарактеризовал эту "констелляцию материнства" как всецело "новое" и "уникальное" состояние, потому что, как он говорит, оно приводит в действие "дискурс матери со своей собственной матерью, особенно, с ее собственной матерью-как-матерью-для-нее-как-ребенка; ее дискурс с собой, особенно, с собой-как-матерью; ее дискурс со своим ребенком" (Stern, 1995, р.172). Но эти внутренние "дискурсы", как в то же время утверждает сам Стерн, репрезентируют психодинамическое развитие непрерывной внутренней эволюции матери и дочери. Следовательно, утверждение о том, что они являются полностью "новыми", содержит в себе противоречие.
Стерн добавляет, что "констелляция материнства" отодвигает на задний план "эдипальную триаду мать - мать матери - отец матери и новую версию этой триады мать - отец - ребенок" (р.172). Это утверждение также не гарантирует "нового" понимания, поскольку психоаналитические работы со времен Дойч (Deutsch, 1945) в рассуждениях о материнстве традиционно подчеркивали примат отношений мать-дочь. Стерн и Брушвайлер-Стерн полагают, что женщина "вырабатывает отношение, фундаментально отличное от предыдущего, и вступает в мир опыта, недоступного не-матерям" (Stern & Braunschweiler-Stern, 1998, р.5). Это также кажется преувеличением. Сестры, например, часто близко идентифицируются друг с другом в переживании родов и родительском опыте. Старшие сестры-подростки часто присматривают за крошечными младенцами вместо сокрушенных матерей. Этот "материнский" опыт во многих отношениях родственен опыту рождения собственного ребенка. Еще никому не удалось улучшить предложенную Винникоттом (Winnicott, 1956) модель, описывающую и обозначающую эту стадию как "первичную материнскую озабоченность".
Обзор случая 1
Переводя наблюдения Стерна на язык конвенциональных аналитических понятий, можно отметить, что они перекликаются с идеей возможности защитного расщепления в функциональном Эго, временного или более устойчивого (Freud, 1938). Случай г-жи Е., например, служит доказательством действия этого расщепления как защиты: она кормила ребенка, сидя в кресле в офисе, фактически покрытая полиэтиленовым тентом, и в то же время порицала свою мать за то, что она покрывала обивку полиэтиленом, чтобы удержать беспорядок подальше от себя, и клялась, что она никогда так не будет делать! Она определенно вела внутренний диалог со своей интернализованной матерью, в то же время говоря со мной о себе и беспокоясь о том, хорошо ли сейчас ребенку. Аналитик в такой момент отделяется от желанной, полностью хорошей и восхищающейся матери, одного из аспектов архаичной матери. В явном виде психика пациентки (по понятным причинам) в большой степени была занята взаимодействием с младенцем, в то время как в офисе было разыграно бессознательное, интерактивное представление ее детского опыта с собственной матерью.
Бенедек (Bendek, 1959) и другие обсуждали эту вновь появляющуюся возможность обратиться к аспектам материнских отношений. Балинт (Balint, 1949), а затем и Бенедек ввели в употребление понятие "симбиоз", используя его более органично, чем это делала в 50-х-60-х гг. Маргарет Малер (Mahler, 1952, 1968), для которой он было лишь метафорой взаимоотношений (Moore & Fine, 1990). Бенедек чувствовала, что на ранних этапах материнства мать связана со своим ребенком и что происходит внутренняя реактивация изначально симбиотических отношений с интернализованной матерью. Г-жа Е. решительно утверждала сознательную деидентификацию со своей матерью, говорила о желании быть совершенно другой, но анализ обнаружил непрочность этих отчаянно возводимых барьеров.
E. Левальд правильно заметила, что "с появлением в комнате младенца терапия перестает быть событием между двумя людьми, каким она была до этого момента" (E. Loewald, 1982, р.394; курсив в оригинале. - Р.Б.). Ребенок становится как активатором бессознательного процесса у матери, так и препятствием на пути интеграции, возможно, из-за ассоциированной бессознательной тревоги. E. Левальд указала на сходство сильной привязанности ребенка к переходному объекту и привязанности молодой матери к своему ребенку. "Это промежуточный этап в развитии ребенком объектных отношений... Мать в течение первых месяцев жизни младенца также обычно совершает переход от "внутреннего" к "внешнему" восприятию его реальности" (р.398). Вышеприведенное описание данной стадии существования матери, как и мои собственные наблюдения, служат подтверждением предположения Бенедек о "раскручивающихся по спирали межличностных процессах" на ранних этапах материнства. Схематически воспринимаемое, вызывающее восхищение или воспринимаемое некритически, "защищающее от всего" присутствие аналитика или терапевта дает пациентке ощущение благотворного постоянства и позволяет успокоить внутренние волнения. Пациентка впадает в такую стремительную регрессию, что вынуждена оставаться в "здесь и сейчас", поскольку ее чувства еще не находят вербального выражения.
Обзор случая 2
Г-жа Т. была более зрелой в своем материнстве. Неоспоримо, что мы находим ее на этапе работы над возрастающей идентификацией с матерью. Она продемонстрировала способность вовлекаться в аналитический процесс и переносить свои конфликты на взаимодействие с аналитиком. Мы видим противостояние запретных желаний и строгих запретов. Пациентка реэкстернализировала свою интернализованную мать в кабинете аналитика. Этот процесс черпал энергию в возникших в это время конфликтах с ее дочерью Алисией. Была бы у г-жи Т. такое торможение в проработке конфликтов, если бы у нее не было ребенка? Возможно. Я считаю, что конфликты так или иначе обнаружились бы, возможно, в других формах, в ситуациях близости с теми, кто мог символизировать для нее детей, - с людьми, которых пациентка воспринимала как нуждающихся, зависящих от нее и ищущих ее помощи.
Настойчивость в проработке конфликтов, конечно же, варьируется у разных пациенток и зависит от толерантности их окружения и/или от того, насколько эти конфликты противоречат требованиям, предъявляемым пациентками к самим себе. Подобные проблемы могли бы обнаружиться, например, в отношениях г-жи Т. с учениками в школе. Но стремительность реактиваций и желание выработать лучший путь были приведены в движение ее амбициями по отношению к дочери как своей реактивированной самости, а также ее собственной амбициозной матерью внутри нее.
Образ русских кукол кажется мне поэтическим выражением интуитивного знания об интернализации. Сон г-жи Т. о кукле особенно подходит к моей теме о важности взаимопереплетенной вещественности (interwoven physicality) в интерактивной драме последовательных интернализаций между девочкой и ее матерью. Анализ переживаний г-жи Т., связанных с куклой ее дочери, показал следующее: желание исследовать руками внешнюю поверхность матери и ее загадочное внутренне пространство; всемогущее желание обладать физической силой, позволяющей разобрать мать на части и вновь собрать ее; аффективное господство симбиотической фантазии разделения и объединения. Эти темы нашли выражение в конкретных действиях Алисии, которая разбирала и собирала куклу, повторяя стишок: "Вложил-свой-палец-и-вынул-сливу!". Подобное поведение наводит на мысль о тайной фантазии: поиске внутри тела чего-то, что доставляет удовольствие, что скрыто от взглядов и запрещено, но вполне пригодно к употреблению.
Детская генитальная мастурбация, откровенно экстернализированная дочерью эдипального возраста, была фокусом чувства вины г-жи Т. в этой сессии. Воспоминание о стыде, вызванном ее собственной мастурбацией, и реакциях ее родителей стали доступны для проработки в переносе благодаря включению аналитика в строгий родительский образ и использованию в сессии ассоциативной вербальной игры, позволившей выразить столкновение пациентки с удовольствием от мастурбации. Желание г-жи Т. противостоять этому явлению и преодолеть торможения мотивировалось также стремлением освободить собственное ощущение удовольствия, тем самым освободив удовольствия своего ребенка. Телесное удовольствие было частью того, что г-жа Т. желала для своего ребенка и, косвенно, для себя.
Даже в этом кратком эпизоде можно заметить, как подобный материнский идеал или идеал Супер-Эго (Blum, 1976) может оказываться солипсистским идеалом, связанным с абстрактным представлением об идеальной матери. В анализе часто можно заметить подобные бессознательные желания матери предыдущего поколения. Г-жа Т. вспоминает свою мать как неигривую, однако парадоксальным образом обнаруживается страсть матери к опере, указывающая на параллельно существующие, скрытые позитивные чувства по отношению к игре. Реакция матери на игру ребенка с матрешкой свидетельствует о торможении телесного удовольствия в трех поколениях.
Визуальная форма русских кукол также может служить выражением детского представления девочки о своем будущем теле - округлости груди и бедер и более узкой талии (Balsam, 1996). Алисия наглядно продемонстрировала свое восхищение и желание быть такой, как мать, и стать лучше матери. (Матрешка была куплена в контексте истории о том, что мать всегда хотела, но никогда не имела такой замечательной куклы.) Не удивительно, что в более позднем материале, возникшем в ходе развития этой темы в анализе, возникает и проблема физического сравнения "женщины-с-женщиной", и тема борьбы за превосходство, которую г-жа Т. вела с матерью и с дочерью. Внешний вид и фигура аналитика, особенно если аналитик - женщина, часто становятся промежуточным фокусом внимания при прояснении подобных отношений (Balsam, 1996). Таким образом, каждый физический компонент связи между дочерью и матерью становится предметом процесса интернализации, неся с собой интерпретацию установок субъекта, которые будут обнаруживаться и выражаться по мере возникновения специфических ситуаций в будущем.
Обзор случая 3
Наконец, в случае г-жи Н., ребенок становится не "отцом мужчины" (Вордсворт), а "матерью женщины". Инверсия ролей в дальнейшей жизни, кажется, воскрешается из глубин памяти для переработки раннего опыта и ранних интернализованных отношений с теми, кто первоначально ухаживал за ребенком. Турини и Менделл в обзоре литературы обозначили линии развития - с такого раннего возраста как восемнадцать месяцев - в поведении маленьких девочек, указывающие на зачатки установок заботы в отношении матери. Например, в игре, созданной, "чтобы утешить себя, когда мамы нет рядом", можно услышать, как маленькая девочка "говорит "мама" и "баба", качая и убаюкивая куклу" (Turini & Mendell, 1995, р.103). Далее, "превращение из утешаемой в утешителя служит примером интернализации и установления материнского поведения" (р.103). Турини и Менделл также отметили роль матери, которая помогает ребенку превращать ненависть в любовь, таким образом закладывая интерактивный фундамент для защитных функций Эго, таких как реактивное образование. История, на примере шестидесятилетней г-жи Н., показывает, насколько длительными являются последствия этих процессов.
Престарелая мать г-жи Н., г-жа Ф., кажется иной, совершенно не похожей на г-жу Н., которая считала себя противоположностью робкой, романтичной матери. Она очень любила мать и демонстрировала хорошо развитые способности заботиться о других: пациентка не ушла в сторону от проблем со здоровьем своей матери. Подобное ответственное, заботливое поведение было также присуще ей, когда она в течение многих лет помогала собственным детям. Мы имеем основания полагать, что ее мать была компетентным опекуном, и что способность к заботе связана с ранним опытом общения с матерью, которая теперь стала такой хрупкой. Можно заметить, что материнские и женские идентификации, участвующие в стабильных и надежных опекунских способностях пациентки, существуют отдельно от того, что она отвергала как "женские уловки". 4)
Притягательное и сдержанное женское поведение действительно составляло основу женственности матери г-жи Н. Интересная загадка: как г-жа Н., бесшабашная и многословная, сформировалась под влиянием г-жи Ф.? Что стало с потенциалом ее матери, которая была способна предложить своей дочери для интернализации "женственную" утонченность, так часто приносящую одобрение в обществе? Кризис в отделении неотложной помощи наводит на мысль о путях, ведущих к разгадке. История о шокирующей автомобильной аварии, возможное замешательство и ужас г-жи Н., неожиданная сепарация от пострадавших родителей, весь хаос той ночи указывает на роль травмы в судьбе потенциальных интернализаций.
Трехлетняя г-жа Н., судя по всему, в то время была способна использовать обаяние и соблазнительность маленькой девочки по отношению к отчужденным взрослым, полицейским и медсестрам. Это означает сильную имитацию этих аспектов матери. Ее очевидная дружественность в этих незрелых идентификациях была высоко адаптивной в то время. Однако в ее сегодняшнем сне ребенок в кроватке оказался безжизненным, хотя и был похож на "ангела". Упоминание о нимбе, возможно, указывало на смерть, витающую в воздухе; как в ночь аварии, так и сейчас, у постели матери. Мать "болтала ни о чем" в отделении неотложной помощи, как маленькая г-жа Н. в полицейском участке после аварии - веселая внешне, но одинокая и испуганная внутри, как "одинокий" ребенок в ее сне. Ярость матери в конце концов вылилась на тех же самых врачей и медсестер, которые называли ее "милой" в неотложном отделении!
Таким образом, для г-жи Н. смешались настоящее и прошлое. Возможно, эффекты ранней травмы обусловили то, что г-жа Н. стала гораздо более осторожна в проявлении своей веселой, приветливой, "женственной" самости. Необходимо знать гораздо больше, но уже сейчас возникает искушение задаться вопросом: не был ли образ агрессивной, ругающейся, как "моряк", женщины использован ею для того, чтобы отплатить матери за то, что она не смогла защитить ее в ночь аварии? Тайный гнев можно различить в ее взрослой бесцеремонности. Конечно, требуется более чем одно переживание, чтобы обнаружить разветвленную и устойчивую структуру в этих реактивных образованиях, наложивших четкий отпечаток на весь ее характер.
Удивительным открытием, которое г-жа Н. сделала тогда для себя и меня, стало то, насколько похожи на самом деле были они с матерью, что обнаружилось в моменты острого стресса, и особенно, как сильно их сходство в склонности к созданию реактивных образований. Более отчужденное заявление г-жи Н. о том, что она является полной противоположностью своей матери, было верным лишь отчасти. Г-жа Н. вновь обрела способность быть нежной и заботливой и освободилась от боязни, что, если она покажет свою нежность, мир увидит, насколько она уязвима, станет хаотично жестоким и похитит у нее драгоценную связь с любимой матерью.
Примечания
1) The Child is Father of the Man;
And I could wish my days to be
Bound each to each by natural piety…
But for those first affections,
Those shadowy recollections,
Which, be they what they may,
Are yet the fountain light of all our day,
Are yet a master light of all our seeing…
William Wordsworth, "Ode: Intimations of Immortality from Recollections of Early Childhood".
В тексте - подстрочный перевод. - Прим. научн. ред.
2) Гендер - род, социальный пол. - Прим. научн. ред.
3) "Little Jack Horner" - детская песенка. - Прим. научн. ред.
4) Такие данные, на мой взгляд, предостерегают нас от использования понятия "женственность" в построении теории, т.к. мы подвергаемся риску объединить слишком много женских качеств под зонтиком, могущем маскировать соответствующие оценочные суждения, какой следует быть женщине.
ЛИТЕРАТУРА
BALINT, A, (1949). Love for mother and mother-love. Int. J. Psychoanal., 30: 251-259.
BALSAM, A. & BALSAM, R. (1974). The pregnant therapist. In Becoming a Psychotherapist: A Clinical Primer. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1984.
BALSAM, R. (1996). The pregnant mother and the body image of the daugh-ter./. Amer. Psychoanal. Assn., 44 (Suppl.):401-427.
BENEDEK, T. (1959). Parenthood as a developmental phase. J. Amer. Psycho-anal. Assn., 7:389-417.
BIBRING, G., DWYER, T., HUNTINGTON, D. & VALENSTEIN, A. (1961). A study of the psychological processes in pregnancy and of the earliest mother-child relationship. Psychoanal. Study Child, 16:9-72.
BLUM, H. (1976). Masochism, the ego ideal and the psychology of women./. Amer. Psychoanal. Assn., 24 (Suppl.):157-191.
CHERNIN, K. (1998). The Woman Who Gave Birth to Her Mother: Seven Stages of Change in Women's Lives. New York: Viking Penguin.
CHODOROW, N. (1978). The Reproduction of Mothering: Psychoanalysis and the Sociology of Gender. Berkeley: Univ. of California Press.
CHODOROW, N. (1996). Theoretical gender and clinical gender. J. Amer. Psychoanal. Assn., 44 (Suppl.):215-241.
DAHL, K. (1999). Presenter. In her mother's voice: reflections on feminin-ity and the superego. Scientific Meeting of the Western New England Psychoanalytic Society, February 20.
DEUTSCH, H. (1945). The Psychology of Women, Vol. 2: Motherhood. New York: Grune & Stratton.
FREUD, S. (1914). On narcissism: an introduction. S. E., 14:67-73.
FREUD, S (1938). Splitting of the ego in the process of defence. S. E., 23:273-278.
FRIEDMAN, M. (1996). Mother's milk: a psychoanalyst looks at breast feed-ing. Psychoanal. Study Child, 51: 475-491.
KESTENBERG, J. (1980). Maternity and peternity in the developmental context: contribution to the integration and differentiation as a procreative person. In Psychiatric Clinics of North America, Vol. 3: Sexuality. Philadelphia, PA: W. B. Saunders, pp. 61-79.
LAX, R. (1969). Some considerations about transference and countertransference manifestations evoked by the analyst's pregnancy. Int. J. Psychoanal., 50:363-371.
LAX, R. (1997). Becoming and Being Woman. Northvale, NJ: Aronson.
LOEWALD, E. (1982). The baby in mother's therapy. Psychoanalytic Study Child, 37:381-403.
LOEWALD, H. (1960). On the therapeutic action of psychoanalysis. In Papers on Psychoanalysis. New Haven, CT: Yale Univ. Press.
MAHLER, M. S. (1952). On the child psychosis and schizophrenia. Psychoanal. Study Child, 7:286-305.
MAHLER, M. S. (1968). On Human Symbiosis and Vicissitudes of Individuation. New York: Int. Univ. Press.
MOORE, B. & FINE, B. (1990). Psychoanalytic terms and Concepts. New Haven/London: Amer. Psychoanal. Assn & Yale Univ. Press.
NADELSON, C., NOTMAN, M., FRONS, E. & FELDMAN, J. (1974). The pregnant therapist. Amer. J. Psychiat., 131:1107-1111.
PINES, D. (1993). A Woman's Unconscious Use of Her Body. New Haven, CT: Yale Univ. Press.
SCHAFER, R. (1968). Aspects of Internalization. Madison, CT: Int. Univ. Press.
SCHUKER, E. & LEVINSON, N. (1991). Female Psychology: An Annotated Psychoanalytic Bibliography. Hillsdale, NJ: Analytic Press.
STERN, D. (1995). The Motherhood Constellation: A Unified View of Parent-Infant Psychotherapy. New York: Basic Books.
STERN, D. & BRUSCHWEILER-STERN, N. (1998). The Birth of a Mother: How the Motherhood Experience Change you Forever. New York: Basic Books.
TURRINI, P. & MENDELL, D. (1995). Maternal lines of development: an aspect of gender identity. Psychoanalytic Inquiry, 15(1):92-112.
WINNICOTT, D. (1956). Primary maternal preoccupation. In Through Pediatrics to Psychoanalysis. New York: Basic Boks, 1975.
WORDSWORTH, W. (1990). The poems: Vol. I, ed. J. O. Hayden. London: Penguin, pp. 523, 528.