А если я ошибалась?
‑ Лукас.‑ Имя слетело с моих губ прежде, чем я осознала, что говорю.‑ Можно тебя кое о чем спросить?
Он пожал плечами и оторвал взгляд от иллюминатора.
‑ Зачем мы торчим здесь на виду, как пьяница на собрании луддитов?
Его плечи под выцветшей желтой рубахой шевельнулись в неопределенном пожатии. Назовите меня ясновидящей, но мне показалось, что у него не было желания отвечать на мой вопрос.
‑ Я и сам об этом подумал.
‑ Мне просто не хочется снова остаться в окровавленном рванье,‑ пояснила я с легкой усмешкой в голосе, поправляя портупею.
‑ А ты постарайся не встревать в стычки с демонами,‑ промолвил он, почти неуловимым движением подбородка указав мне в сторону молчаливого и явно расстроенного Леандра.‑ Вот, малый уже усвоил урок.
‑ Не стоит называть меня трусом, Виллалобос,‑ отозвался вдруг Леандр мягким шепотком, характерным для некромантов.
Голос для нас ‑ это инструмент усиления воли, и мы учимся говорить тихо. Кроме того, проверено: если нужно нагнать страху, шепот зачастую гораздо действеннее крика.
Вообще‑то в необходимости запугивать обычных людей, то есть нормалов, особой надобности нет, потому что эти обделенные чувствами существа и так боятся псионов. Ксенофобия накладывается на страх неведомого, да еще действует застарелая вражда, оставшаяся в наследие от «Евангелистов Гилеада» и их теократической Северомериканской империи. Семидесятидневная война и падение республики имели место очень давно, но когда дело касается ненависти к тем, кто от тебя отличается, память у людей длинная.
‑ А никто тебя трусом и не называет, Бодри. Наоборот. Я считаю, это самый верный твой ход,‑ пояснил Лукас со свистящим хрипом, заменявшим ему смех.
|
|
Я отвернулась от иллюминатора и глянула на Леандра. Слабая вспышка света от вживленного в его скулу изумруда уколола меня чем‑то очень горячим и отталкивающим. Это ощущение вряд ли можно было назвать болью.
‑ Что происходит?
Некромант слегка пожал плечами. Его катана уныло задребезжала в ножнах, энергетические щиты задрожали при соприкосновении с заряженным воздухом. Он смотрел хмуро, чернильные линии татуировки беспокойно змеились под неряшливой щетиной.
‑ Я не нравлюсь твоему другу, Валентайн.‑ Ему не было нужды пояснять, что речь шла о Джафримеле.‑ Но действовать самостоятельно ‑ значит нарываться на неприятности. Сейчас я связан с тобой, но спрашивается, что же мне делать? Вертеться под ногами у твоего ручного демона, раздражая его, или подыскать нору и залечь там, пока все не утрясется? ‑ Он издал короткий горький смешок и провел ладонью по лицу.‑ Правда, как выясняется, такого рода ситуации до конца не утрясаются. Мне просто не везет. И я вовсе не презренный трус.
‑ Никто тебя трусом и не называл.
Я не отрывала взгляд от изумруда, который ожил, наполнившись зеленым светом. Леандр явно поддерживал связь со своим психопомпом, какое бы обличье смерти ни было явлено ему в момент Испытания.
Он был некромантом. И его бог не принуждал его щадить п редателей. Правда, и мой бог не заставлял меня так поступать, это точно. Не заставлял, а просто попросил. Я не могу винить его. Но кого же тогда винить?
«Анубис…»
Слова молитвы уже зазвучали в моем сознании, но усилием воли я подавила порыв обратиться к нему с мольбой. Не стану взывать к нему. Не то сейчас время. Мне явно не хватало решимости. Я чувствовала себя так, словно стояла с обгорелой кожей под палящими лучами солнца.
|
|
‑ Итак, я в деле,‑ сказал Леандр, и по его тону было ясно: «И хватит об этом. Не подталкивай меня».
Некоторое время я молча смотрела на него. Он прав. В тот раз я переступила через себя, и все вышло куда хуже, чем обычно. Ужасный секрет терзал меня, не давая покоя, щека предательски подергивалась там, где вспыхивал изумруд. Несмотря на мое поклонение, мою любовь и верность, Анубис подвел меня, причем именно тогда, когда я больше всего нуждалась в поддержке,‑ попросил о подобной жертве. Моя вера никак не могла примириться с этим. Мне пришлось оставить убийцу в живых. Бог, которого я любила, использовал меня.
Способен ли другой некромант понять мою боль?
«Почему бы тебе, Дэнни, не обсудить с ним это за чашечкой кофе? Надо лишь выкроить минутку в твоем плотном графике, пока демоны то норовят тебя придушить, то волокут прямиком в ад».
Поразмыслив, я решила, что вежливее всего будет сказать:
‑ Прекрасно. Ты в деле.
А про себя подумала: «Только постарайся не лезть на рожон».
Потом отвернулась и снова встретилась взглядом с Джафримелем.
Мой падший стоял, опустив руки. Поза вроде бы самая обычная, привычная, но было в его облике то, что мне всегда очень не нравилось. Вид у него снова был такой, будто он внимательно прислушивается к чему‑то, чего мне не дано уловить, как бы я ни напрягала свой демонически усиленный слух, превосходящий человеческие возможности. Внешне это выражалось в едва уловимом изгибе губ, в слегка напряженной линии бровей, но для меня все было яснее ясного. Слишком много времени я провела рядом с ним и слишком хорошо изучила его. Такой вид частенько бывал у него в Тоскано ‑ как раз перед тем, как наша совместная жизнь покатилась прямиком в ад.
|
|
По моей спине пробежал ледяной холодок.
‑ У тебя проблемы, Джаф?
Он уставил на меня полыхающий жгучим зеленым пламенем взгляд. Растрепавшиеся темные волосы, падавшие на глаза, делали этот взгляд чуть менее грозным, равно как и проблески человечности в его глазах.
Ответа не последовало. Пожалуй, это было самым мудрым решением, учитывая то, как потянулась к рукояти меча моя рука. Он сдержался, не выплеснул на меня свой гнев, и это было для меня непривычно. Но не скажу, что неприятно. Уж это мне было ясно, хотя в моей голове клубилась и пульсировала тьма.
‑ Понял? ‑ Я развернулась к Леандру.‑ Тебе уже не отвертеться.
Внезапная мысль побудила меня оборвать фразу. Неожиданное озарение.
‑ Возле меня будет отираться собственный некромант! Как щенок, подаренный на день рожденья.
Послышался резкий вздох, и на сей раз не мой. Вздохнул Маккинли. Его глаза широко раскрылись, а загорелая физиономия Ванна ‑ я могла бы поклясться в этом ‑ побледнела.
«Ага! Видно, я, в порядке исключения, сказанула что‑то правильное. А может, наоборот: я только что совершила большущую ошибку. Как повезет. Поживем ‑ увидим».
Джафримель кивнул.
‑ Как тебе угодно, моя любознательная.
Тем он и ограничился. Согласился. Никаких других эмоций в его голосе не прозвучало.
Интересно, почему он так легко уступил? Не потому ли, что в конечном итоге все мои поступки не имеют никакого значения? Скорее всего, именно так.
«Ну вот, Дэнни, старушка. Наконец ты снова рассуждаешь на прежний лад».
Однако имелась проблема: я ни в чем не была уверена. Да и откуда бы взяться уверенности, если у меня нет четкого представления о самой себе. Кто я такая на самом деле?
‑ Господин.‑ Ванн вытянулся в струнку, сцепив руки за спиной. Вид у него был дурацкий, да еще и с этой бахромой, свисавшей с кожаной куртки.‑ Позволю себе напомнить…
‑ Не стоит, Ванн,‑ не дал ему закончить Джафримель.
Без пренебрежения, без явного раздражения, только выражение лица его слегка изменилось, словно откуда‑то из глубины проступила демонская сущность, настолько чуждая, что сердце сжалось у меня в груди.
Он не человек. Это должно было раздражать меня. Постоянно напоминать о том, что произошло между нами. А память о прошлом я удерживала в тревожном забытье за самой крепкой преградой, какую смогла воздвигнуть.
Однако раздражения я не испытывала. Я видела тонкую линию его губ, длинные ресницы, растрепавшиеся волосы. Видела за зеленым огнем темные овалы почти человеческих глаз. Видела мужчину ‑ будь он хоть сто раз демон, ‑ всегда возвращавшегося ко мне.
Вряд ли на моем лице отразилось что‑то приятное, но моего падшего увиденное, похоже, вполне устроило. Сжатые губы расслабились в подобии улыбки, уголок рта иронически дернулся ‑ свидетельство того, что он доволен собой. Или мной, когда мне удавалось его приятно удивить.
Мне такое его лицо нравилось.
Но еще больше меня радовала мысль о том, что я в какой‑то мере способна контролировать наши отношения. Может быть, это мелочь, но для меня она воплощала ту грань, отделяющую вопиющее безумие от некоего подобия здравого смысла.
Я очень давно не чувствовала себя такой счастливой. Может быть, мне не стоило так радоваться, но я ничего не могла с собой поделать. Впрочем, мои руки и ноги оставались неподъемно тяжелыми, а в животе будто засел камень, тянувший вниз.
‑ Итак…‑ промолвила я и подивилась тому, как уверенно звучит мой голос. «Крученый гравимяч запишем в пользу Дэнни Валентайн. Давно пора».‑ Что там у нас насчет соглашения?
Глава 7
Вот уж не думала, что это так подействует на меня!
Красота Софии снаружи не шла ни в какое сравнение с ее внутренним великолепием. Конечно, я много раз видела интерьеры храма на голограммах, но… им не под силу соперничать с подлинником. Сияли тщательно восстановленные синие, белые и желтые мозаики, математически безупречные купола парили над стандартным солнечным диском Гегемонии, чье зеркальное сияние уступало золотистому блеску солнечных лучей, пронизывающих пространство ‑ гармонизированное, освященное и пропитавшееся трепетной благодатью за долгие века энергии, восхваления, моления, а главное ‑ истовой незамутненной веры.
В конце концов, именно вера рождает магию. Только она способна одарить человека способностями более высокими и благотворными, нежели хлормен‑13.
В храме ощущались и пряный демонический аромат, и резкий запах смертного разложения ‑ головокружительная смесь вкупе с лениво кружившимися по залам дымками ладана и распространенных в этой части света иссиня‑черных ароматических смол. В сумерках любой храм пустеет, ароматы сгущаются, а скользящие тени начинают жить собственной жизнью. Обычные люди инстинктивно остерегаются посещать места силы после наступления темноты, псионы же пробуждаются с заходом солнца. Это своего рода всеобщий психический сдвиг.
В этой части мира поклонялись преимущественно богам старой Греции: рядом с Гермесом в крылатых сандалиях и шлеме красовалась величественная Гера, с маленькой статуей Аполлона соседствовала более массивная Артемида‑Геката, в одной руке державшая лук, а другой касавшаяся мраморной головы охотничьей собаки. Гадесу, как водится, тенью сопутствовала Персефона с неизменной корзиной цветов, вторившей рогу изобилия Деметры. Арес пригибался за щитом, держа наготове короткий меч, а на широком ложе нежилась в дреме блиставшая торжествующей наготой Афродита.
Имелась тут и другая галерея богов, главным образом староперсианских, а витиеватая настенная вязь сохранилась с тех пор, когда в этой части мира господствовал, как некогда и новохристианство, ислам.
Религии Смирения имели огромное влияние, но после Пробуждения, когда у людей появилась возможность обращаться к богам напрямую, они просто потеряли смысл.
По крайней мере, для большинства здравомыслящих людей.
Я не сильна в староперсианстве, однако узнала созидателя Ахурамазду, равно как и его двойника‑антипода, разрушителя Ахримана. Тут же стояло и изваяние Аллата: это божество не относилось к староперсианским, но его присутствие казалось уместным в связи с былым господством ислама в здешних краях.
Храм был наделен красотой, присущей лишь священному месту. На миг чары красоты и веры омыли меня, как теплый душ, едва не растворив гнетущую тяжесть у меня в животе. Но спустя мгновение пришло ощущение, что мое лицо голое, слишком открытое. Изумруд в щеке безучастно поблескивал, а для меня это было равносильно пощечине. Что я делаю в обители богов, если мой собственный бог попросил у меня больше, чем я могла дать? А ведь я никогда не испытывала ни малейших сомнений и абсолютно верила в то, что смерть бережно баюкает меня в своих ладонях. Ныне мне оставалось лишь взирать на суровые черты Гадеса под архаическим шлемом, увенчанным гребнем. Этот бог являл собой еще один лик смерти, и пусть то была не изящная песья голова моего личного психопомпа, но я отвела глаза в сторону, едва скользнув взглядом по статуе.
Я больше не могла смотреть в лицо смерти.
Отвернувшись, я проследовала в глубь храма. Джафримель бесшумно ступал следом. Он держался настороже, покров его силы все плотнее прилегал к моей коже, обволакивая меня теплом.
Я была благодарна ему за это, хотя и отвела взгляд от одного из ликов смерти. Наша маленькая группа продвигалась бесшумно, не считая поскрипывания нового снаряжения, оповещавшего о моем присутствии даже громче, чем свечение подлатанной ауры, терявшееся на переполненном энергией общем фоне.
Мои ноздри наполнились пряным ароматом кифии ‑ этим благовонием пропитался дом Гейб Спокарелли. Правда, теперь ее дом пуст, все в нем перевернуто вверх дном, а сама Гейб мертва.
Вот и еще одна причина не смотреть в лицо смерти. Встречу ли свою старую подругу в пронизанной голубым светом обители моего бога? А если она спросит меня, выполнила ли я обещание позаботиться о ее дочери? И отомстила ли за ее убийство?
Поверит ли ее душа, если я отвечу, что пыталась?
Пространство храма обращалось вокруг меня, как светящееся колесо благочестия и веры. Я полной грудью вдыхала насыщенный ароматом кифии воздух, стены вибрировали под напором энергии, испуская органные звуки в темно‑красном диапазоне и еще более насыщенном фиолетовом. Едва слышные, они пробирали до мозга костей. Сапоги постукивали по мозаичному полу. Среди современной плитки попадались вкрапления древнего кремниевого стекла, но когда мы оказались под огромным шатром главного купола пустого храма, мучивший меня все это время тяжелый камень в животе опустился ниже, и меня пронзило болью, как будто что‑то изнутри впилось в плоть ржавыми зубьями.
Джафримель обнял меня за плечи.
‑ Данте?
Ванн выругался. Слегка цокая каблуками, он и Маккинли развернулись, образуя прикрытие. Я не оставила бы это без внимания, когда бы не пожиравшая меня заживо боль ‑ казалось, будто мои внутренности прожигают паяльной лампой. Лукас тоже выругался, но потише, и я услышала тихое гудение вынутого из кобуры плазменника.
Храм задрожал, все вокруг зарябило, как узоры в калейдоскопе. Сила, которой были напоены стены, выступила из них струйками и разводами, словно влага. Меня повело, и если бы Джафримель вовремя не подхватил меня, уже корчилась бы на полу.
«Это что за чертовщина? Ох, как больно!»
Я слышала, как гудит сооружение, более древнее, чем Республика Гилеад. Тьма гнездилась в самом его фундаменте, и очередной приступ боли заставил меня согнуться пополам без стона и крика. Лишь мой изумруд пару раз озарил сумрак россыпью зеленых искр.
Боль ослабела, свелась к спазмам, и я, вся в поту, едва держась на ногах, высвободилась из объятий Джафримеля.
‑ О боги,‑ с трудом пролепетала я.‑ Кажется, я сейчас… меня…
«Избавь от этого! Извергни! Сделай что‑нибудь!»
‑ Делай, что тебе нужно. Я думал, у нас больше времени.
Руки Джафримеля были нежны. Слишком нежны. Я предпочитала чувствовать под бархатом сталь, что было для него характерно. Если он вдруг становился слишком заботливым, это определенно означало, что дело плохо.
‑ Больше времени ‑ для чего? ‑ прохрипела я, пошатываясь на трясущихся ногах.
Подобное было со мной только единожды, когда я перенесла страшный приступ шлаковой болезни, после того как при выполнении очередного задания в Швейцарии высадилась в зоне вредоносных отходов. Меня тогда долго не отпускали слабость и дрожь, а еще я покрылась кровавыми чирьями.
Дорин тогда была жива.
Вот эта мысль была совершенно лишней: мне и без нее хватало чем себя занять.
‑ Со мной все в порядке,‑ буркнула я, отстраняясь от Джафа.
Точнее, я попыталась отстраниться, и эта попытка не увенчалась успехом, поскольку ноги меня не держали. Они стали как сырые макаронины.
«Да я ли это? Неужели мне закрыт доступ в храмы? Анубис, владыка, почему? В чем я согрешила? Я ведь пощадила предательницу, о которой ты просил».
Но ведь я прокляла его. С горечью и обидой я прокляла своего бога, прокляла от всего сердца. Мне казалось, это не имеет значения. Я была уверена в этом. А еще я лгала, нарушила магическое слово и предала все, что было мне дорого.
Неудивительно, что священное место отторгало меня.
Голос пришел ниоткуда и отовсюду, зашелестел в храмовых тенях, повергая в дрожь, словно по коже, болезненно царапая ее, пробежали тысячи мурашек.
‑ Убийца Родичей…‑ Он говорил на мериканском, хотя сильный демонский акцент коверкал буквально каждый звук.‑ Как посмел ты сюда явиться?
Несмотря на слабость, я подняла голову. Вокруг последних лучей умирающего солнца сгущались тени, и по дому богов струились потоки взбудораженной энергии.
Твердо поддерживавшая меня рука Джафримеля не дрогнула.
‑ Сефримель. Я приветствую тебя.
‑ Он меня приветствует! Какой учтивый. Да как ты посмел войти сюда?
Тысячи мурашек превратились в огненные иголки, внутреннее пространство Софии содрогнулось. Голос, несомненно, принадлежал демону, но было в нем что‑то не то. Он был исполнен властной силы и невероятно отчужден, но было в нем что‑то еще, пока непонятное, но пробиравшее меня до мозга костей. Ну, словно забытый смертельно опасный артефакт, с неведомых пор пылившийся в углу, неожиданно восстал из забытья, требуя внимания ‑ и крови.
А вот голос Джафримеля звучал как обычно: спокойный, тихий, словно вонзающийся под ребра нож.
‑ Я пришел за тем, что ты украл. Настало время.
Обладатель пронизывающего голоса выступил из укрывавших его теней с той же непринужденностью, с какой человек перешел бы из одной комнаты в другую.
Он был высокий и худой ‑ я никогда не видела столь истощенного демона,‑ однако изяществом и грацией этот обтянутый золотистой кожей скелет не уступал самой Софии. Его волосы изумляли: это было нечто вроде уплотненного льда, заплетенного во множество косичек, отброшенных назад и перевязанных красными лентами. Создавалось впечатление, что эта фантастическая прическа вытягивает из него саму жизнь, ибо даже просторная, мешковатая черная роба, перехваченная обтрепанной веревкой, не скрывала крайней степени изможденности. Узкие желтые ступни, мозолистые и когтистые, царапали мозаичный пол, кисти рук были как у скелета, будто, помимо сухожилий на его костях, не осталось никакой плоти.
«Но глаза! О боги, его глаза!»
Тьма его глаз не подсвечивалась изнутри накалом внутренней энергии, они были совершенно черны ‑ но не пусты. Эти очи представляли собой горестные провалы на лице, выражавшем отчаянную скорбь, подобную раскаленному кому, застрявшему в горле.
В горле ‑ или у меня в животе.
Наши взгляды встретились, и боль в моем животе сжалась в единый огненный кулак. Ибо мне была знакома эта печаль.
Я тоже теряла близких. Их имена звучали в памяти скорбной литанией, и каждое имя было болезненной зарубкой на моем сердце. Льюис, опекавший меня социальный работник, убитый наркоманом ради дозы чилла. Дорин, убитая демоном, вознамерившимся перехватить у Люцифера власть над адом. Джейс, прикрывший меня собой от ка пожирателя. Эдди, погибший в своей лаборатории из‑за вероломства сотрудницы‑седайин. И Гейб, моя лучшая подруга, встретившая смерть в саду, загубленная предательницей, которую мой бог попросил меня пощадить.
Мучительные воспоминания о каждом из них сдавили мне горло, когда я всматривалась в бесконечную черноту этих глаз. Кем бы ни был этот демон, он знал, что такое потеря. Он потерял что‑то очень важное.
Нет. Не что‑то ‑ кого‑то.
Меня скрутил очередной спазм. Я привалилась к Джафримелю, взгляд мой подернулся черно‑красной пеленой, скрывшей беловолосого демона. Джаф прошептал что‑то, но я не разобрала его слов. У меня вырвался резкий вздох, и я задумалась, кто мог издать такой болезненный жалобный стон.
Оказалось, я сама.
‑ Ты лишился последних остатков разума, если он вообще у тебя был.‑ Голос демона обдавал ледяным бесчувствием.‑ Значит, это правда. Ты пал, совершил грех, за который карал других.
‑ Разве между нами может идти речь о грехе? Похоже, ты провел слишком много времени среди людей.
Джафримель обнимал меня, и знак на моем плече испускал тепло, наполняя мое измученное тело и помогая мне бороться с ужасными когтями, терзавшими чрево.
«О Анубис, как больно! Как больно! ‑ Я судорожно втянула воздух.‑ Anubis et ' her ka! Владыка, мой бог, помоги!»
И снова боль отступила, но это не принесло облегчения. Как могла я воззвать к нему? С какой стати он стал бы откликаться? Ведь я предала себя, и мука стала моим наказанием.
‑ Я нес покаяние среди смертных, а от тебя по‑прежнему смердит адом и убийством, Убийца Родичей.
Голос его возвысился, заставив содрогнуться весь храм. Неожиданно между всепоглощающими вспышками боли моему затуманенному взору открылись вибрирующие белые стены Софии с проступающей на них кровью.
«Дыши, Дэнни. Дыши».
Но я не могла вздохнуть, пока не прошел очередной спазм. Вся в поту, трясущаяся, скрученная, я обвисла на руках Джафримеля.
«Самое время привести нервы в порядок, солнышко. И вообще, какого черта? У меня все было хорошо».
Но когда это было? Давным‑давно. С тех пор я только и делала, что меняла горе на злосчастье, беду на потерю, ужас на муку, получая удар за ударом, и каждый раз все заканчивалось плачевно ‑ утратой чувств.
Зрение мое прояснилось, но снова смотреть в глаза демону я не стала.
‑ Пожалуй, мне лучше подождать снаружи,‑ прошептала я, борясь с внезапным рвотным порывом.
Мои внутренности просились наружу, но никто не обратил на меня ни малейшего внимания.
Лукас молчал, не двигаясь с места, и походил на затаившуюся под камнем гадюку. Громко стучало сердце Леандра: давно я не слышала человеческого сердцебиения. Маккинли с Ванном держали демона с дредами под прицелом своих лазерных пушек.
«Все‑таки чудная у него прическа. Может, этот малый покуривает синтетический гашиш и гоняет в свободное время на сликборде? С такой гривой он смахивает на парней из Норы. Только колец на пальцах не хватает да вплетенных в косички проводов».
При этой мысли у меня вырвался сдавленный смешок. Ну почему в такие моменты меня вечно разбирает дурацкий смех?
‑ Я с этим спорить не стану,‑ спокойно промолвил Джафримель. Устойчивый поток энергии устремлялся от его ауры к моей, проникая вглубь, встречаясь с тонкими огненными нитями, пронизывающими до мозга костей.‑ Я пришел лишь для того, чтобы забрать у тебя некий предмет. Полагаю, тебе будет приятно узнать, что я готов использовать его по прямому назначению. Маккинли!
Я глянула на черноволосого агента Хеллесвранта, который закинул за плечо лазерное ружье и выступил вперед. Джафримель, не удостоив нас и мимолетного взгляда, передал меня ему с рук на руки, как новорожденного котенка. Без поддержки я бы не устояла: ноги меня не слушались, да и со всем остальным дело обстояло не лучше.
«Что за чертовщина?»
Но тут меня снова затрясло от нарастающего приступа боли в животе, словно что‑то, засевшее там, извиваясь и царапая когтями, пыталось вырваться наружу через грудную клетку.
‑ Джаф!
«Джафримель!»
Вынуждена признать, тут уж было не до гордости. Мой голос походил на жалобный писк ребенка, напуганного ночным кошмаром.
«Может быть, он сумеет это прекратить? Как угодно, лишь бы это прошло!»
Неудивительно, что мой бог отрекся от меня. Я обращалась с мольбой к демону ‑ единственному, на кого еще могла надеяться.
‑ Все в порядке,‑ промолвил Маккинли, поддерживая меня правой рукой и не давая осесть на пол.‑ Просто расслабься, Валентайн. Все хорошо.
«Да уж, лучше не бывает».
И тут к тишине храма добавилось нечто новое: воздух словно вскипел, угрожая взрывом. Джафримель мигом выступил вперед, загородив нас, Ванн прижал к плечу свою пушку, даже Леандр держал плазменник наготове, хотя был бледен как мел, заметно дрожал, а его взгляд метался от меня к демонам, стоявшим один против другого на мозаичном полу Софии.
При ближайшем рассмотрении различия между ними были пугающими. Правда, в беловолосом демоне было больше человеческого. Человеческое начало буквально сочилось из всех его пор. Но Джафримель превосходил его мощью. Если взять за мерило слабое мерцание ауры, его соперника можно было бы уподобить свече, Джафримель же напоминал галогенный лазер, способный прожигать пластил.
Совсем иначе он смотрелся рядом с Люцифером.
Но я тут же отогнала от себя эту мысль.
«Ева. Что она сейчас делает? Где она?»
Похоже, эта мысль повергла в ярость тварь, засевшую у меня внутри. Боль всколыхнулась, сознание затопила черная волна, и все, о чем говорили Джаф и этот малый, вдруг потеряло значение по сравнению с вдруг осознанным фактом: вот здесь, в Айя‑Софии, я и умру.
Тьма сгустилась, отвратительно пульсируя, как будто нечто чужеродное пыталось установить контроль над моим сознанием и над моим измученным ослабленным телом.
Скорее наружу. Нужно выбраться из храма, подальше от карающего божественного гнева.
Одна беда ‑ Маккинли моего мнения на сей счет не разделял. Моя слабая попытка высвободиться привела лишь к тому, что мой меч со звоном упал на пол. После этого живот пронзило еще более страшной болью, и я свалилась, судорожно потянувшись к мечу, словно он мог поразить терзавшее меня чудовище.
Меня скрутили судороги.
Но внезапно по всему телу, начиная от макушки, потоком целительного бальзама разлилась прохлада. Я охнула, хватая воздух разинутым ртом, словно рыба, и услышала, как приглушенно ругнулся Леандр. Жуткая боль в животе унялась, осталось лишь ощущение тяжести, будто меня угораздило проглотить что‑то, чего организм не мог переварить, и оно застряло в кишечнике.
Мои руки тщетно шарили в поисках меча, когда запястье вдруг сжали теплые костлявые пальцы.
‑ Тихо, хедайра.‑ Говоривший был исполнен доброжелательности.‑ Успокойся, красавица. Не переживай. От этого ты не умрешь.
«Правда? Что‑то не верится. Мне почему‑то кажется, что умру».
Я съежилась на полу, фрагменты шероховатой мозаики вдавливались мне в бедро и в щеку, холодя горячую от лихорадки кожу. Тьма снова пыталась завладеть моим сознанием, тварь в животе шевелилась, а слух наполняли звуки моего собственного дыхания ‑ панический хрип, который мне совсем не нравился.
Доброжелательности в незнакомом голосе заметно поубавилось.
‑ Она носит а'зарак.‑ В каждом слове слышалось отвращение и еще какое‑то, не столь определенное чувство.‑ Так‑то ты бережешь свое сокровище?
‑ Я никогда не претендовал на то, чтобы считаться лучшим в своем племени. Не претендую и на то, чтобы считаться лучшим в твоем. Князь хочет контролировать мою связь с ее миром. Она много претерпела из‑за этого и страдает сейчас.‑ Голос Джафримеля прозвучал устало, хотя и резко.‑ Я явился сюда не ради себя, а ради нее.
‑ Ну что ж, Убийца Родичей, ей я помогу. Пусть твои приспешники отойдут.
В животе вновь всколыхнулась острая колющая боль, и тут костистые руки тощего демона сжались с нечеловеческой силой. Мои уши наполнил свистящий звук надсадного усилия, и я завопила, когда чужеродная тяжесть была вырвана из моего тела с потоком крови и ошметками потрохов.
Леандр вскрикнул. Лукас издал удивленный возглас. Эти звуки взорвали тишину внутреннего пространства храма. Я свернулась клубком, испытывая невероятное облегчение оттого, что боль прекратилась, и на миг провалилась в забытье. А вокруг меня уже бушевал хаос.
Глава 8
Из воды торчали ножи. Когда я шлепала по ней, она отступала, а вместе с ней исчезало и ощущение невесомости. Боль от порезов становилась нестерпимой.
«Нет. Идти ты пока еще не можешь».
Голос знакомый, слова звучали в самом моем сознании, в то время как я пыталась спастись бегством, ибо плоть есть темница, а душа моя, пленница, всеми силами пыталась вырваться наружу, обламывая ногти, обдирая плоть об острые ранящие края.
Вспыхнуло голубое свечение преддверия страны смерти, и даже то, что мой бог мог отказать мне в утешении и чистом свете грядущего Неотвратимого, не в силах было меня остановить. Я тянулась навстречу этому свету.
Бывают времена, когда смерть не приключение, а избавление от жизни, чересчур глубоко погрузившейся в ад. Любой ад.
«Пока нет».
Сводящий с ума голос преградил мне путь. Ножи куда‑то убрались, моя кожа утратила чувствительность, я не могла понять, продолжается кровотечение или мне просто холодно, стою я или лежу, жива я или нет.