Я двинулась по проходу, слегка подволакивая левую ногу. Это не имело значения. Ничто не имело значения, за исключением того, что по другую сторону двери находился Джафримель. Она снова содрогнулась, из‑за нее донесся дьявольский грохот. Вздрогнул весь храм.
«Убийца Родичей будет сражаться до последнего вздоха, но приспешникам Князя несть числа. Даже такому опытному убийце, как твой возлюбленный, не устоять против них».
Выходит, угроза Сефримеля уже осуществлялась?
Дверь задребезжала, словно с той стороны по ней нанесли сильнейший удар, магические петли протяжно заскрипели, дверное полотно прогнулось. Огромная дверь из синего пластика, украшенная солнечным диском Гегемонии, выглядела так, словно с той стороны в нее всадили плазменный разряд.
Я не сбавляла шагу, пока не оказалась прямо перед ней.
«Не хватало только, чтобы в последний момент эта долбаная дверь грохнулась на тебя. Поспеши, Валентайн!»
Я выставил перед собой обе руки, готовясь к удару. Но если магические петли повреждены, дверь просто так не откроется, мне придется придумать другой способ.
«Неважно, ‑ сказал в моей голове холодный презрительный голос, звучавший тогда, когда уповать оставалось лишь на стойкость. ‑ Там Джаф, и ты ему нужна».
Нож в моей руке издал прерывистый, алчущий крови вой. Под стать тому, что сорвался с моих собственных уст, когда я свернулась пружиной, напрягла свои демонически упругие мышцы и метнулась вперед, вложив в бросок и инерцию усталой плоти, и лихорадочную энергию наполнявшей меня силы. Сердце чуть не лопнуло от натуги, виски сдавила слепящая боль ‑ но прыжок удался.
Удар обеими ногами не только выбил тяжелую дверь, как картонку, но и пустил ее в полет внутрь помещения по красивой дуге. Правда, приземляясь, я чуть не грохнулась, но сумела удержаться, хотя инерция заставила меня припасть на одно колено. Нож пульсировал в моей руке, наполняя меня силой, изгонявшей усталость.
|
|
Помещение за дверью было залито кровавым светом. Маккинли с напряженно застывшим, как маска, лицом повалил на пол крылатого адского пса и левой рукой вцепился ему в глотку, в то время как Ванн всаживал в тварь разряд за разрядом. Лукас, отскочив в сторону, вел огонь по бесу, чья сальная, болезненно‑бледная кожа шипела и обугливалась, а лысая голова с младенческой физиономией извергала ругательства на языке ада. Другие бесы валялись на полу, из смертельных ран ручьями лилась гнойная кровь.
Джафримель стоял перед высоким алтарем, сцепив руки за спиной, и глядел на демона перед ним. Левая часть его лица превратилась в сплошной кровоподтек ‑ ничего подобного я в жизни не видела. Позади его стройной темной фигуры присел в низкой оборонительной стойке Леандр: сверкающая полоса клинка рассыпала синие искры, а в недрах металла светились руны. Мое появление произвело эффект стоп‑кадра: все замерли, слышался лишь вой издыхавшего под разрядами плазмы пса. Демон, припавший к земле перед Джафом, был облачен в колеблющуюся тьму, порой обретавшую вид оперенных крыльев и полыхавшую ослепительным черным пламенем.
На полу храма лежали тела, растекавшиеся черной гнилью из‑за стремительного разложения демонской плоти. Адские псы, крылатые и бескрылые, разлагались на глазах, но мое внимание было приковано не к ним, а к крылатому демону, плавно развернувшемуся мне навстречу. Он выпрямился и оказался гигантом, не менее девяти футов ростом.
|
|
Я вломилась сюда в разгар схватки. Повсюду виднелись трупы на разных стадиях разложения: одни уже превратились в бесформенные комки гнили, другие еще сохраняли очертания и даже свою особую, чуждую, нечеловеческую, но несомненную красоту. Когти убитых бесов почернели, младенческие лица гротескно раздулись.
Стоя на одном колене, я пыталась восстановить дыхание, в то время как соперник Джафримеля вперил в меня пронизывающий взгляд серебристых глаз. По его перьям, отливавшим черной сталью, пробежала рябь.
Его лицо без признаков определенного возраста походило на лицо Джафримеля ‑ худощавое, мрачное, с тонкими губами, длинным носом и широким разлетом черных бровей. Волосы были собраны во множество косиц, таких тонких, что повеявший при моем появлении ветерок поднял их стоймя.
«Все смотрят на тебя, Дэнни».
Впрочем, не исключено, что они смотрели вовсе не на меня, а на нож с его хватающими пустой воздух когтями на гарде и рукоятью, к которой моя рука уже приноровилась, будто он был сделан специально для меня.
Деревянный клинок издал низкий протяжный стон.
«Вставай, ‑ сказала я себе. ‑ А ну вставай, идиотка. Эта тварь угрожает Джафримелю».
Метод сработал. Ярость наполнила меня, как поток жаркой крови из рваной раны. Мои ноги выпрямились, я поднялась и, спотыкаясь, бросилась вперед. Я держала нож так, как учил меня сэнсэй, ‑ эфесом вперед, прижав лезвие к предплечью, готовая пустить его в ход, хотя острые концы гарды когтями впивались в запястье.
|
|
«Испепели их! ‑ прозвучал в моей голове смутно знакомый голос. ‑ Пусть они заплатят».
Все вокруг взорвалось воплями. Лукас выкрикнул мое имя, взвыл Леандр, Маккинли разорвал воздух истошным криком. Исчезло все ‑ кроме врага и необходимости заставить его заплатить кровью, кто бы он ни был.
Левое плечо обожгло болью ‑ энергия Джафримеля хлынула в меня огненной рекой, наполняя мощью и укрепляя ауру. Мы столкнулись с врагом в сокрушительном броске, и нож, пронзая мышцы и кости, подвывал от алчного удовлетворения. Время остановилось, слух заполнился шумом клокотавшего в жилах пламени. Это пламя переполняло меня, оно стало моей сутью; вырвавшись наружу, оно могло поджечь весь мир.
Но меня это не тревожило. Я испытывала восторг, и это было самое страшное.
Я пронзила демона с серебряными глазами, нанизав его на нож. Взмахом когтистой руки он нанес мне страшный удар по голове, но я игнорировала эту боль. С моих губ сорвался легкий удовлетворенный вздох, от чего всколыхнулось тончайшее черное оперение его высоких скул. Наши лица сблизились так, что мы могли бы поцеловаться. Его зубы клацали, но оружие, созданное демонами против демонов и зажатое в моей израненной, исцарапанной руке, удерживало врага на безопасном расстоянии.
Впрочем, это тоже не имело значения. Ничто не могло сравниться с мощью бушевавшего во мне пламени: оно пело победную песнь ярости и разрушения.
Я воззвала к Сехмет, к неистовой Сехмет, и богиня откликнулась.
«Сжечь!» ‑ подумала я, и жар хлынул через меня в заглатывающий энергию нож. Демон конвульсивно дернулся, лицо его исказила страдальческая гримаса, но даже со смертоносным клинком между ребер он тянулся ко мне когтями с явным намерением убить.
«Ведь знала же, что мне не под силу прикончить такого демона», ‑ подумала я, собираясь с духом.
И тут появился Джафримель.
Он рванул демона на себя, а вместе с демоном из моих рук вырвался и издавший ужасающий вой нож. Ход времени восстановился, мир тут же снова пришел в движение, и вокруг разразился хаос. Я отлетела назад, но покров ауры Джафримеля поверх моей собственной смягчил падение при столкновении с Ванном. Маккинли резко остановился, едва не налетев на нас, а мы с Ванном с криком покатились по полу клубком. Я высвободилась, энергично работая руками и ногами.
Но наши вопли не шли ни в какое сравнение с немыслимым страдальческим воем, перемежавшимся ударами, треском рвущейся плоти и ломающихся костей. Ванн схватил меня рукой за шею, Маккинли навалился сверху, я отчаянно отбивалась. Вой достиг наивысшей точки и воспринимался уже как вибрация ‑ всем телом, а не слухом. Мой собственный крик терялся в нем, как капля в море.
И тут все как обрубило мечом: на кровавый свет пала тишина. Я обмякла в руках Ванна, от которого исходил резкий демонский запах с непонятной примесью, присущий агентам Хеллесвранта. Маккинли повторял что‑то ‑ разобрать слова мне удалось лишь после того, как стихли отзвуки схватки.
‑ Кристус,‑ бормотал он.‑ Джезу Кристус. Матер Магна. Джезу Кристус. С ней все в порядке? Скажите мне, с ней все в порядке?
«Да все со мной прекрасно, заткнись», ‑ хотелось сказать мне. Только вот язык не слушался.
‑ Надо отсюда убираться. ‑ Голос Лукаса, как обычно, походил на сдавленный хрип. ‑ Он истекает кровью.
‑ Оставь меня в покое. ‑ В голосе Джафримеля, как всегда, слышалась угроза, и звучал он так, что впору резать им сталь. ‑ Я в полном порядке. Что с Данте?
Ванн разжал свою хватку. Маккинли присел на пятки, не сводя темных глаз с моего лица.
‑ На вид нормально. ‑ Было ясно, что он смертельно устал. Волосы промокли от пота, заливавшего глаза. ‑ Эй, Валентайн? Ты в порядке?
‑ Отстань, на хрен, ‑ буркнула я и встала.
Точнее, попыталась встать. Ноги, словно налитые свинцом, подвели меня, и я повалилась назад, на Ванна, угодив ему локтем между ребер. Он выругался, и тут я увидела, что Джафримель опирается на Лукаса.
Это меня встревожило.
Встревожило больше, чем ужасный синяк на его лице. Он устало обмяк, левая рука, бессильно обвисшая вдоль тела, сочилась черной демонской кровью, длинные изящные золотистые пальцы осторожно, словно подавляя желание отдернуться, удерживали рукоять ножа. Волосы растрепались, в глазах бушевало неистовое, искрящееся зеленое пламя.
И Лукас выглядел не лучше: от рубахи остались клочья, патронташи куда‑то делись, штаны были порваны и в крови, лицо и тело вымазаны кровью. Его ноги ниже колен вымокли в какой‑то жидкости, о природе которой мне не хотелось даже строить догадки.
Маккинли, как ни странно, выглядел так, будто его даже не задело, однако лицо было мертвенно‑бледным, а под воспаленными глазами залегли темные круги.
Я уставилась на него. Маккинли мне не нравился. Никогда не нравился. Но неприкрытая боль на его лице меня зацепила. Выражение лица у него было совсем как у Сефримеля, со скидкой на человеческую природу. Серебристая рука, бессильно повисшая вдоль тела, подергивалась, а когда наши взгляды встретились, между нами на миг установился мысленный контакт.
«Ты не знаешь, чего я лишился», ‑ прочитала я в его глазах.
Джафримель тяжело опустился на одно колено, и в его движении не осталось обычной легкости.
‑ Данте, ты ранена?
Он попытался чуть отстраниться, наверное, чтобы лучше меня рассмотреть, но я прижалась к нему и не отпускала.
«Я? Ранена? Ты на себя посмотри!»
Я попыталась сдержать рвущийся крик, что отчасти удалось ‑ с губ сорвалось судорожное всхлипывание. Протянув левую руку, он приподнял меня, обнимая так крепко, насколько это возможно одной рукой. Я уткнулась ему в плечо, дрожа и впитывая его тепло.
‑ Ты ранена?
«Ранена ли я? Sekhmet sa ' es! Открой глаза. Меня предал мой бог, меня затащили в ад, потом выбросили, как падаль, в Джерси, а под конец меня чуть не утопил демон с дурацкой прической и замашками сумасшедшего».
Я захихикала, и это хихиканье переросло в истерический смех. Я смеялась так, словно ничего смешнее в жизни не слышала. Хохотала до упаду, но близость Джафримеля успокаивала, и мало‑помалу вся моя злость улеглась.
Глава 12
‑ Гадес!
Леандр был бледен, его рубашка потемнела от пота и всех мыслимых и немыслимых разновидностей крови. Он привалился к корпусу самолета, а за его плечом в иллюминаторе виднелось тусклое свечение накрытого крылом ночи Констанс‑Стамбула.
‑ Гадес. Не хотел бы я, чтобы это повторилось.
Мы убрались из храма как раз вовремя, перед носом у прибывших по тревоге чрезвычайных служб, с ходу приступивших к тушению пожара.
Наш самолет дожидался нас на посадочной площадке, под прикрытием демонической системы защиты. Как только мы приблизились, из теней выступила рослая фигура с шапкой русых волос. Обладатель этой шевелюры подмигнул мне и улыбнулся, показав острые кончики длинных клыков.
Тиенс, агент Хеллесвранта, нихтврен с лицом ангела из головидео, был нашим пилотом.
‑ Похоже, погони нет, ‑ произнес он спокойным решительным голосом с певучим древним акцентом.
Мне было интересно, из каких он краев и каков его возраст, но не настолько, чтобы лезть к нему с расспросами.
«Подумать только, к демонам я привыкла, но при виде кровососа до сих пор испытываю детский страх».
Сейчас меня все смешило. Правда, на особый лад, мрачный и извращенный.
Мой меч и новая амуниция снова были со мной, Фудошин висел в тугой боковой петле портупеи. Я еще не приноровилась к этой сбруе так, чтобы удобно усесться, поэтому стояла у люка, переминаясь с ноги на ногу и вертя в руках тяжелый деревянный нож. Он тихо и удовлетворенно гудел, посылая мне в руку равномерные волны нездорового тепла.
«Не уверена, что мне нравится это ощущение», ‑ думала я, глядя, как поблескивает смазка на его текстуре, слишком плотной и мелкозернистой для дерева из земного мира.
Интересно, что за деревья растут в аду. Или откуда эта древесина?
‑ Божьи раны!
Маккинли кончил перевязывать руку Леандра и бросил в пустой мусорный контейнер на полу использованный гиподермический шприц с глюкозой.
‑ Крылатые псы из ада. И демон высшего ранга. Кристус! Не появись ты вовремя, нас бы поджарили.
‑ Ну, мне и так хорошо досталось, ‑ не без иронии заметил Джаф, и его глаза яростно полыхнули.
‑ Нет, скажу я вам, умирать мне пока неохота. Ванн еще должен мне за последнюю партию в видеопокер.
Взгляд Маккинли переместился на меня, прежде чем вернуться к руке Леандра.
‑ Но что это было? Опять он?
‑ Даже не знаю, можно ли винить в этом происшествии Князя, ‑ ответил Джафримель, зажимая рукой кровоточащую рану в плече.
Я хотела перевязать ее, но он мягко отстранил меня и отправил в большую кабину переодеваться. В последнее время у меня то и дело возникала надобность в стирке.
‑ А кого же?
Ванн лежал на кушетке, прикрыв глаза ладонью. Выглядел он вполне прилично, хотя и не бодрился так, как Маккинли.
‑ Он не единственный, кто внушает беспокойство. Князь утратил контроль над выходом из ада, и демоны высшего ранга не преминули этим воспользоваться. Вот этот мертвец имел счеты со мной. И не он один.
Джафримель оторвал пальцы от кровавой раны на плече и посмотрел на нее. Его плащ был порван, и кровотечение не прекращалось.
«Почему кровь не останавливается?»
Я так сильно сжала кулаки, что кончики когтей впились в ладони.
‑ И кто же он был?
Маккинли выудил из аптечки еще одни шприц для подкожных инъекций.
‑ Для укрепления иммунитета, ‑ сказал он Леандру.
Тот кивнул. Зубы его были стиснуты, глаза потемнели от боли. У Джафримеля они были полузакрыты: похоже, плечо основательно его донимало.
‑ Ну, он уже мертв, так что неважно. Короче говоря, в свое время, давным‑давно, я испортил одну из его игрушек, и с тех пор он искал случая поквитаться. Но наша задача ‑ добраться до Крыши Мира.
‑ Почему кровь не останавливается?
Мой вопрос упал, как камень в застоявшееся болото.
Маккинли всадил шприц в руку Леандра, и некромант резко втянул воздух, когда инструмент под давлением впрыснул в вену плазму, обогащенную поддерживающими иммунитет веществами. Ванн беспрестанно ерзал, его пистолет клацал о рукоятку ножа. Лукас устроился на полу и, разложив перед собой на тряпице оружие и снаряжение, проверял предмет за предметом, чистил и смазывал. Со стороны это выглядело так, будто у него нервный тик. Джафримель осматривал свою рану и ощупывал чувствительными пальцами плащ. Вид этой кровавой раны породил у меня новое, непривычное чувство: ведь до сих пор он казался мне неуязвимым.
‑ Скоро я ее остановлю, ‑ наконец ответил мне Джаф и, спохватившись, умолк. Потом снова посмотрел на меня и продолжил: ‑ У некоторых из нас ядовиты зубы и когти, а мне приходилось думать о защите тех, кто уязвимее меня.
Я подавила раздражение. После бесчисленных обвинений в том, что он ничего мне не говорит, было приятно увидеть с его стороны хотя бы попытку.
Нож загудел в более низком регистре: я подняла его и осмотрела. Шипы, извивавшиеся, как живые, замерли, но штуковина стала заметно тяжелее.
‑ Надо бы раздобыть ножны, ‑ пробормотала я и снова посмотрела на Джафримеля.
‑ С тобой все в порядке?
«Могла бы, между прочим, и раньше спросить… Sekhmet sa ' es, Данте, ты себялюбивая стерва!»
Ага! Все‑таки я прихожу в норму. Какой бы эта моя «норма» ни была.
‑ Скоро все будет хорошо. Видишь?
Кровотечение остановилось, черная кровь густела на глаза, запечатывая рану. Но медленно, гораздо медленнее, чем обычно.
‑ Нет причины для беспокойства.
«А если я все равно беспокоюсь?»
Мой взгляд снова упал на нож. Живот скрутило, как будто сеть тонких шрамов на моей коже отзывалась на прерывистый гул деревянного клинка.
‑ Он же вырвал это из меня, ‑ выдохнула я, едва узнавая свой голос.
Это был не вопрос.
Повисла зловещая гробовая тишина, нарушаемая лишь завыванием двигателей: самолет набирал высоту, чтобы уйти от транспортных потоков. Как мы ухитряемся избегать внимания федеральных патрулей, мне даже знать не хотелось. Весь транспорт в этом секторе находился под пристальным наблюдением: ведь София выглядела так, будто там взорвали термоядерное устройство.
Я снова подняла голову. Джафримель уставился себе под ноги, словно в жизни не видел ничего более интересного, чем пол самолета.
Волосы, упавшие на его лицо мягкой волной тьмы, прикрывали глаза, и было заметно, что пряди слегка обгорели.
‑ Падший заботится о любой хедайре, попавшей в беду, ‑ пробормотал он, и его пальцы сжались на плече так, что проступили напряженные сухожилия. ‑ Особенно… в такую беду, как твоя.
Я вдруг поняла, что запустила левую руку под свежую рубашку и машинально потираю шрамы на животе. Накатило отвращение, за ним головокружение, от которого я быстро отделалась с помощью глубокого вдоха. Теперь во мне вздымалась ярость, пробиравшая до мозга костей. Щеки пылали, вся кабина гондолы дребезжала.
‑ О какой беде ты говоришь? Мне интересно, Джаф. Что… что во мне было?
Я изо всех сил пыталась говорить безразличным тоном, но все мои потуги позорно провалились. Горло жгло так, что слова звучали еще более хрипло, чем обычно.
‑ Нечто, призванное подчинить тебя и твоего падшего воле Люцифера. ‑ Он произнес это, обдумывая и выверяя каждое слово. ‑ Сефримель знал, как исцелить хедайру, как сделать…
Я закрыла глаза, потом открыла их снова.
«Ну что ж, все ведь все видели, кроме Тиенса. А раз так, почему не сказать это вслух? Надо называть вещи своими именами».
‑ Говори, ‑ прошептала я.
Он и сказал. Произнес слово, обрубившее конец моего предложения, как захлопнувшаяся дверь обрывает шум спора.
‑ Аборт. Правда, в данном случае это было нечто другое. Это был а'зарак. Это слово означает «червь».
«Червь. Я носила в себе червя».
Черная ноющая дыра в памяти расширилась, увеличилась, напирая на стену моей воли. И отступила со злобным рычанием.
Что могла я противопоставить этой пустоте? Только свою ведовскую волю, сохранившуюся, хотя я нарушила клятву. Свою волю и своего падшего, не изменившего отношения ко мне, хотя я предала и его. И наконец, пламя в моей крови, песнь разрушения, что была ответом богини на мою мольбу. Богини, но не бога: Анубис просил меня предать себя, и я согласилась. У меня не было выбора. И все же именно его изумруд в моей щеке светился во мраке.
Так в чем же дело? Бог покинул меня или я сама не могла прийти к нему? Я смотрела на волосы Джафримеля, заслонявшие от меня его глаза. Он уставился себе под ноги, плечи его опустились, но были напряжены в ожидании. И тишина в салоне повисла такая, словно это был читальный зал федеральной библиотеки.
«А'зарак. Червь».
Я поежилась. Я ведь взрослая. Крутая. Одна из десятки самых отчаянных наемниц Гегемонии, обученный боевым искусствам некромант, да и вообще девчонка не промах. Так с чего у меня дрожат колени?
Джафримель продолжил, тщательно выбирая каждое слово:
‑ Если бы твое тело не смогло избавиться от… от этого, Люцифер получил бы возможность управлять тобой. Ты стала бы инструментом, исполнительницей его воли, как одно из его… отвратительных детищ. А после того как прошел инкубационный период, отделение червя опасно и трудноосуществимо.
Всколыхнувшаяся в груди тошнотворная волна едкой горечью добралась до горла. Я тяжело сглотнула.
‑ Так вот, значит, почему он это сделал. ‑ Собственный тон удивил меня: я произнесла это так, словно обсуждала результат матча чемпионата Сент‑Сити по гравиболу. ‑ Чтобы контролировать меня, использовать как наживку. Против Евы и, вероятно, против тебя.
Я услышала тихий шорох, словно зашелестели на ветру перья.
‑ Да.
Край Джафримелева плаща беспокойно зашелестел, и это, не считая воющего гудения двигателя, был единственный звук в тишине. Почему все затаили дыхание?
Обернувшись, я увидела вход в спальный отсек, и мои ноги двинулись туда сами по себе. Подошвы заскрипели на палубном настиле.
‑ Данте! ‑ окликнул меня Джафримель. Чувствовалось, что за невозмутимостью его тона скрыта душевная боль.
‑ Со мной все в порядке, ‑ как ни в чем не бывало соврала я. ‑ Просто хочется немножко побыть одной. Позови меня, когда доберемся до места.
Он промолчал, только пронзил меня взглядом. Мое плечо обжигало бархатное пламя ‑ клеймо с именем Джафримеля взывало к нему.
Ножны меча поскрипывали в пальцах, сжимавших это надежное оружие, воплощение здорового начала. Мне не хотелось иметь дело с проклятым ножом, при одной мысли о соприкосновении с его гладкой древесиной начинало подташнивать.
Я подлетела к двери, толкнула ее не глядя и захлопнула за собой. Но желанного удовлетворения это не принесло.
Люцифер с самого начала хотел использовать меня как наживку, но не спешил. В Сараево Ева успела унести ноги до появления дьявола, и теперь стало ясно: на самом деле ему не требовалось, чтобы я убивала кого‑то из беглых демонов. Я представляла собой приманку, заброшенную в кишащее акулами море. Если никто не клюет, можно вытащить ее, насадить на другой крючок и снова пустить в ход.
Так он и сделал, для верности усовершенствовав наживку. Кое‑что добавил ‑ внедрил червя в мое тело. В мое тело.
«Ева».
Я выбросила из головы то, что произошло со мной, и все мои помыслы обратились к дочери Дорин. Так жертва кораблекрушения хватается за обломок такелажа. Еву забрали в ад еще ребенком. Что же сделал с ней Люцифер, если она решилась на бунт?
Было ли ей больно? Скреблась ли эта жуть в ее животе, порождала ли черную дыру в ее голове? Это тревожило меня. Очень тревожило.
Мысль о насилии, совершенном над Евой, которую можно было ‑ хотя бы отчасти ‑ назвать моим ребенком, помогала не думать о том, что сотворили с моим телом.
«С твоим телом. Убей его. За Еву. За себя».
Шепот звучал в моих ушах, не оставлял меня в покое. Жаркое, блаженное пламя, пожирающее мир.
‑ Заставь его заплатить, ‑ прошептала я в пустой каюте, и тут самолет резко пошел вверх. Желудок мой подскочил, ноги разъехались, и я соскользнула на пол, спиной к двери, твердя при этом, как заклинание:
‑ Я смогу, если Джаф будет на моей стороне. Смогу.
Иного выхода нет. Но вот что забавно: чем больше я об этом думала, тем сильнее сомневалась в том, что выход у меня вообще когда‑либо был.
Глава 13
Есть старая псионская шутка, в основе которой лежит дзенский коан. Звучит она примерно так: «Какая гора была самой высокой в мире, пока не открыли Джомолунгму?»
Ответ, разумеется, тоже шутливый, и тоже дзенский:
«Та, которая в твоей голове».
Нормалу этого не понять, но любой псион не может удержаться от смеха. Смех, по‑детски чистый и естественный, приобретает налет цинизма и бахвальства, когда тебе стукнет восемнадцать. А когда человек взрослеет, в его смехе звучат мудрость и накопленный опыт. Если же речь идет о псионах, получивших боевую подготовку, о наемниках, полицейских, правительственных агентах, то мы не просто смеемся. Смех наш исполнен горечи, потому что мы знаем, что это правда. Никакие географические преграды нас не остановят. Все препоны, затрудняющие ваш путь, ‑ это пики, пропасти и перевалы вашего сознания.
Джомолунгма означает «великая мать гор». Ее склоны и заледенелые пики возносятся над Гималаями, камень и лед насыщены гудящей, пульсирующей силой. Джомолунгма не просто горный массив. Вера и мысль несчетных поколений сделали ее символом неодолимой стойкости, и неважно, скольким смельчакам удалось взобраться на ее вершину без помощи антигравитационной технологии. Восхождение остается актом веры.
Наш самолет плыл по ночному небу, не омытому никакими городскими огнями. Горы вокруг Матери относятся к историческому заповеднику, свободной территории Тибет, где запрещена градостроительная деятельность. Транспортных потоков тут нет, храмы освещаются факелами, масляными лампадами и свечами.
Я смотрела в иллюминатор, прижавшись лбом к холодному гладкому пласглассу. Вой двигателей отдавался у меня в голове, в корнях зубов, пробирал до мозга костей. Под металлическим брюхом гондолы, словно натянутые струны, вибрировали складчатые каменные громады с провалами и зубцами пиков. Звездный свет отражался от заснеженных склонов и остроконечных ледяных вершин. Разреженный, но насыщенный энергией горный воздух искрился.
По бесстрастному небу плыл тонкий, почти не проливающий света полумесяц.
В каюту вошел Джафримель. Я давно стояла неподвижно, созерцая горы, над которыми мы пролетали, огибая Мать всех гор.
Он закрыл за собой дверь и ничего не сказал, но знак на моем плече пульсировал, как маяк, подающий сигнал тревоги. Я разглядывала тянувшиеся внизу каменные кряжи, благо моим глазам хватало и слабого света звезд. На скалах лежал снег, но это не смягчало их очертаний. Напротив, делало контуры четче, придавало им остроту и резкость.
‑ Со мной все хорошо, ‑ произнесла я опять удивившим меня саму голосом.
Очередная ложь. В последнее время одна ложь следовала за другой, а ведь когда‑то я так гордилась нерушимостью своего слова. Я задумалась: не обратится ли эта гордость против меня, не свяжет ли мне руки при попытке прибегнуть к колдовской воле?
С помощью голоса некроманты призывают мертвых, вот почему большую часть времени говорят шепотом. Нам ли не знать, на что способно изреченное слово.
Джафримель молчал так долго, что я закрыла глаза, хотя темнота под веками не сулила успокоения. Когда он наконец заговорил, его голос был сух и бесстрастен.
‑ Я так не думаю, моя любознательная.
Горечь, прозвучавшая в моем ответе, изумила даже меня.
‑ Знаешь, я, пожалуй, тоже придумаю для тебя прозвище.
Такое поведение было бы вполне естественно в Тоскане, когда все в мире шло своим чередом, а не катилось в пропасть безумия. Тогда я думала, что у меня слегка переклинило мозги, и надеялась справиться с этим. Правда, у меня не было ни малейшего представления о том, как далеко это могло зайти.
Стоило об этом подумать, как противный внутренний голос не преминул съязвить: «Можно подумать, сейчас оно у тебя есть».
‑ Хорошо, ‑ промолвил он наконец. ‑ Я буду на него отзываться.
‑ Как всегда. ‑ С закрытыми глазами говорить мне было легче.‑ Тебе всегда это удавалось.
‑ Я не был добр к тебе, ‑ быстро заговорил вдруг он, будто долго держал слова под спудом и только сейчас решился выпустить их на волю. ‑ Но поверь, все, что я делал, сделано ради твоего блага. Ты должна мне верить.
‑ Конечно.
«А кому, черт побери, мне еще верить?»
‑ Ладно, Джаф, все в порядке. Ты не обязан оправдываться.
Это значило: «Я сейчас не могу позволить себе бросать камни в тех, кто желает мне добра». И еще: «Ты вернулся ко мне, хотя не обязан был этого делать». И еще: «Не ты причинил мне боль, а кто‑то другой».
Больше ничего я сказать не могла. То время, когда я запросто изливала словами все наболевшее, давно прошло.
Кроме того, даже если бы я смогла высказаться, он бы ничего не понял. Сколько раз я чувствовала себя дурой из‑за его неспособности понять самые простые вещи.
Как он пересек помещение, я не слышала, но его дыхание коснулось моих волос. Его тепло распространилось по моей спине.
‑ Мы делаем только то, что должны.
Каждое слово касалось моих волос, как пальцы любовника, и по шее пробежали мурашки. Мало кто мог похвастаться такой близостью со мной.
‑ Думаю, к тебе это относится в большей степени, чем к кому бы то ни было. Можно тебя кое о чем спросить?
«О боги!»
‑ Если хочешь.
Ком у меня в горле обледенел и замораживал слова на полпути.
Джафримель молчал. Его пальцы, скользнув по рубашке, коснулись моего левого плеча. Я опустила подбородок, напряжение в плечах уменьшилось.