Основные философско-правовые парадигмы

Итак, в XX в. философия права развивалась в русле основных философских парадигм того времени — неопозитивиз­ма, неокантианства, экзистенциализма, неогегельянства, фе­номенологии, философии психоанализа и др.

Позитивистские мотивы проявлялись, прежде всего, в по­пытках применить тезис О. Конта «каждая наука сама себе философия» к юриспруденции. Отсюда стремление подменить философию права общей теорией права, поэтому сегодня неко­торые общие юридические концепции называются философией права, а философско-правовые идеи необоснованно включа­ются в предмет юриспруденции.

С позитивистских позиций исследовали правовую реаль­ность немецкие юристы В. Кубеш, К. Бринкман, Г. Хенкель, Р. Циппелиус, Г. Кельзен, профессор права Парижского уни­верситета А. Батиффоль и др.

Ганс Кельзен (1881—1973) рассматривал философию права как нормативную науку, описывающую и исследующую право как совокупность норм. Нормами регулируется и определяется должное поведение. Право, по мнению Кельзена, устанавлива­ет принудительный порядок, поддерживаемый государствен­ной властью.

Юридический позитивизм проявляется также и в от­ношении к философии права как науке о частных логико-методологических проблемах правовой теории — ее категори­альном аппарате, языке и т.п. Именно так понимают философию права австрийские юристы О. Вайнбергер, П. Колер, М. Пришинг, П. Штрассер. С их точки зрения (а точнее с точки зре­ния логического позитивизма), философия права должна быть аналитической юриспруденцией, исследующей струк­турные проблемы права, юридическую аргументацию и право­вую динамику. Главную задачу философии права они сводят к познавательно-критическому анализу используемых юридической наукой теорий (логика, теория коммуникаций, теория решений, семантика, кибернетика, политология, психология, социология и др.) и соответствующих методик.

Как уже отмечалось, в отечественной философско-правовой мысли юридический позитивизм означает, прежде всего, стрем­ление рассматривать философию права как теоретическую часть юриспруденции, как наиболее общий уровень право­вой науки.

Однако неопозитивистская парадигма не получила безого­ворочного признания. XX в. породил множество концепций антипозитивистского толка, в которых правовая реальность осмысливалась с иных позиций.

Одной из таких концепций является неокантианство, беру­щее начало в предыдущем столетии. Выдвинув лозунг «назад к Канту», неокантианцы настаивали на том, что юридические законы выводятся из самого мышления, что понятие права априорно, но может совершенствоваться отдельным человеком и государством как мыслительная категория.

Крупными теоретиками неокантианства, оказавшими влия­ние на развитие философско-правовой мысли, были Р. Штаммлер, Г. Радбрух, К. Кюль, А. Оллеро, О. Хеффе[7].

Философия права неокантиантской ориентации обращалась к представлениям о «правовых эйдосах» (сущностях) и «право­вых ценностях», что послужило основой для появления понятия «юридическая онтоаксиология».

Так, немецкий юрист Рудольф Штаммлер (1856—1938) до­казывал первичность права по отношению к реальности как должного по отношению к сущему. У Штаммлера человеческая жизнь конструируется с помощью права, понимаемого как апри­орное знание. Развитие общества осуществляется в результате частичных изменений права. Для него не юридические формы сообразуются с социальной жизнью, а наоборот, социальная жизнь «подстраивается» под юридическую форму.

В работах Г. Радбруха (1878—1949) «Введение в науку пра­ва» и «Философия права» утверждается, что право может быть понято только исходя из априорной идеи — некоего идеала, определяющего цели человека. Философия права, согласно Радбруху, строится на двух основных принципах — аксиологи­ческом и релятивистском. В его понимании идея права состоит из трех ценностей: справедливости, целесообразности и право­вой стабильности. Изучение этих ценностей является целью философии права. Это отличает философию права от теории права, которая решает практические задачи по толкованию и систематизации действующего права.

Испанский неокантианец А. Оллеро рассматривал право­вые нормы как «ценности культуры», выражающие идеалы основных прав человека и правового государства. По его мне­нию, идеалы справедливости, свободы, равенства как априорные и должные, способствуют формированию у законодателя разумных ориентиров и установок в виде норм, законов, под­законных актов, постановлений и т.п.

Таким образом, в неокантианстве право рассматривается не только как априорное знание, но и как относительная, по­стоянно меняющаяся ценность.

Антипозитивистскую направленность имела и другая фило­софско-правовая концепция — неогегельянство. У его истоков стояли английские философы Фрэнсис Герберт Брэдли (1846— 1924) и Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943), америка­нец Джосайя Ройс (1855—1916), итальянцы Бенедетто Кроче (1866—1952) и Джованни Джентиле (1875—1944).

Как и Г. Гегель, его последователи уделяли главное внима­ние проблемам свободы. Но их идеи своеобразно претворялись на практике становления фашистской диктатуры, что и предопределило разделение неогегельянцев на два крыла.

Так, Б. Кроче доказывал независимость свободы от любых реальных условий. Для него свобода личности — это выраже­ние свободы духа. Поэтому государство не может быть тотали­тарным, оно призвано реализовать свободу как высший закон человеческого бытия. Антифашистская направленность этой концепции очевидна.

Дж. Джентиле, напротив, утверждал, что подлинная свобо­да возможна лишь в тоталитарном государстве, которое яко­бы наиболее полно реализует нравственный категорический императив. Понятно, что многие философско-правовые идеи Дж. Джентиле были с одобрением восприняты итальянскими и немецкими фашистами.

Идеи «расового права», «народной правовой мысли», «гражданина рейха» разрабатывал немецкий правовед К. Лоренц (1910—1949). Он утверждал, что только в условиях нацистской Германии стала понятна «нравственная тотальность» гегелев­ского учения о государстве и праве. По Лоренцу, в идее рейха уничтожена противопоставленность народа и государства, ибо фашистское государство не только «аппарат», но и «жизненная форма». Более того, он создал иерархию правоспособности на­селения в зависимости от «чистоты крови» — от полноправного гражданина рейха, «истинного арийца», до бесправного «расового врага».

Безусловно, профашистское крыло неогегельянства не толь­ко извратило, но и «оболванило» учение великого немецкого мыслителя, именем которого оно прикрывалось.

С конца 40-х — начала 50-х годов XX в. в философии права усилилось влияние феноменологической философии Эдмунда Гуссерля (1859—1938), Макса Шелера (1874—1924), Николая Гартмана (1882—1950).

Феноменологи, как известно, рассматривают предметное бытие и сознание в соотношении (коррелятивно). Так с точки зрения феноменологии, сознание двуедино: оно включает ноэзис (познавательные акты) и ноэму (предметное содержание, многообразие предметных значений). Применительно к пра­ву это означает, что именно в нем, т.е. в праве, и соотносятся ноэзис и ноэма.

Особенно привлекательным для философов оказался метод феноменологической редукции. Редукция (от лат. reductio — возвращение, сокращение, приведение обратно) — сведение сложного к простому, более понимаемому и доступному. Извест­но, что Гуссерль видел в редукции изначальный философский акт, с помощью которого сознание отделяется от мира и пре­вращает себя в абсолют, а любое бытие в результате редукции становится для сознания смыслом.

Феноменологи, исследовавшие проблемы сущности и ста­новления права, утверждали, что для их объяснения необходи­мо изучать интенциональное (нацеленное на что-то) сознание субъекта права. Такой точки зрения придерживался, напри­мер, немецкий философ А. Рейнах.

Одна из центральных категорий современной феномено­логии — жизненный мир человека. Правда, разные авторы вкладывают различное содержание в это понятие.

Так, для Питера Бергера (род. 1929 г.) и Томаса Лукмана (род. 1927 г.) жизненный мир — это повседневная реальность, формирующая человека через механизмы социализации и интернализации[8]. Юрген Хабермас (род. 1929 г.) рассматривает его как две взаимосвязанные сферы — повседневной реаль­ности и системного мира. В повседневной реальностичело­век совершает будничные действия, на него влияет непосред­ственное окружение — соседи, коллеги, друзья, члены семьи и т.д., им движут практические интересы — забота о детях, ремонт квартиры, заработная плата, урожай на дачном участке, техническое состояние автомобиля... Системный мир— это социальные институты, «отдаленная» социальная среда, госу­дарства, конъюнктура мирового рынка, которые предстают перед человеком в виде норм морали и права, политических установок, идеологических трафаретов и пр. Системный мир характеризуется не только «отдаленностью» от непосредствен­ного бытия человека, но и рациональностью, разумностью, долженствованием. Условно говоря, различие между повсед­невной реальностью и системным миром такое же, как между мнением соседки и нормой конституции.

По мнению Хабермаса, системный мир не способен доста­точно полно выразить в своих институциональных структурах потребности и интересы повседневной реальности человека. Из этого противоречия следуют два типа поведения людей: стратегическое, ориентированное на достижение цели и об­ман партнера, и коммуникативное, подразумевающее нор­мативную упорядоченность, устойчивость межличностных отношений, поддержание традиций, интеграцию общества, взаимопомощь и т.д.

Современные феноменологи убеждены, что именно повсед­невная реальность оказывает решающее влияние на мотива­цию поведения человека, формирование его идеалов, вкусов и предпочтений.

С точки зрения авторов настоящего пособия, феноменоло­гический подход к правовой реальности позволил более четко осознать роль различных форм практики в его жизнедеятель­ности, полнее учесть в правовых отношениях человеческие мо­чи вы и установки, обнаружить существенное влияние не только материальных, но и духовных интересов в поступках людей.

Кроме того, феноменология дала возможность предста­вить правовую реальность как взаимодействие повседневного и системного миров. Эти миры имеют большое значение в про­цессе формирования жизненного мира человека и правовой реальности.

В середине XX в. философско-правовая мысль обратилась к идеям структурализма — концепции, рассматривающей со­циальные феномены как «трансцендентальное языка».

Трансцендентальное языка — это его скрытая разумность, атрибутивно присущая вещам и явлениям. С этой позиции один из крупнейших представителей структурализма Клод Леви-Стросс (1908—2009) интерпретирует право как разумное регулирование общественной жизни, разумное обеспечение правопорядка.

Мишель Фуко (1926—1984) при интерпретации философско-правовых проблем соединил структурализм с психоанализом. В работе «Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сек­суальности» он исследовал с этих методологических позиций такую проблему, как право на жизнь и смерть.

В частности, он подметил, что согласно римскому праву отец распоряжался жизнью детей по принципу: «я дал детям жизнь, я всегда вправе ее у них отнять». Позднее это право мо­дифицируется, переходя, так сказать, в компетенцию суверена. Право суверена, называемое М. Фуко «ассиметричным», мыс­лится как безусловное, абсолютное, но осуществляемое лишь в случае возникновения угрозы.

Раскрывая суть «ассиметричного» права, философ пи­сал: «Право, которое формулируется как право "на жизнь и на смерть", в действительности является правом заставить умереть или сохранить жизнь. Это право как историческая форма характерно для обществ, где власть в первую очередь определяется правом захвата — над вещами, временем, те­лами и, в конечном счете — над жизнью; ее кульминацией была привилегия завладеть жизнью для того, чтобы ее уни­чтожить.

Право на смерть ныне опирается лишь на требования вла­сти, которая управляет и жизнью (обеспечивает, поддержива­ет, приумножает).

Принцип "уметь убивать, чтобы уметь жить" стал принци­пом отношений между государствами»[9].

Смертную казнь Фуко характеризует как «предел, позор и противоречие» для власти. Нормальное общество, по его мне­нию, апеллирует, прежде всего, к жизни, а не на смерти.

Видное место в философско-правовой мысли XX в. зани­мает герменевтическая концепция — учение об интерпре­тации текстов и исторических фактов, норм позитивного права и жизненного опыта. С точки зрения представителей герменевтики, в законотворчестве и толковании законов важно понимание «жизненной» природы закона, воссоздание в нем непрерывного духовного опыта общества, т.е. приобще­ние каждого нового поколения людей к правовой культуре и передача ее потомкам.

Мир человека в контексте герменевтической трактов­ки — это мир его надежд, чаяний и устремлений. В процессе ознакомления человека с законом, правовыми нормами осуществляется акт интерсубъективного общения. Однако это общение требует учета значимых характеристик его субъ­ектов — их социальности, историчности, развитости соз­нания и др.

Так, один из виднейших представителей герменевтики Поль Рикёр (род. в 1913 г.) в книге «Я-сам как другой» иссле­дует взаимодействие политики, морали и права при наличии у людей желания жить вместе. Наиболее эффективно, по его мнению, это взаимодействие происходит в правовом государстве. При этом П. Рикёр рассматривает такой важный философ­ско-правовой вопрос, как соотношение формы власти и силы власти в правовом пространстве. По его убеждению, именно через право политическая власть способна обеспечить «реали­зацию способностей человека могущего».

Плодотворна также его идея о «герменевтической дуге». П. Рикёр очерчивает путь юридических законов, которые берут начало в жизни, проходят через сформулированные законода­телем нормы (зафиксированные в сводах законов, кодексах) и воплощаются исполнителем в жизнь.

Таким образом, в XX в. очевидна тенденция к гуманиза­ции философии права, ориентация на субъективную сторо­ну правоотношений, противостоящую как позитивизму, так и марксизму.

Дальнейшее развитие эта тенденция получила в экзистен­циализме. С философией Мартина Хайдеггера (1889—1976), Карла Ясперса (1883—1969), Жана Поля Сартра (1905—1980) связано появление философско-правовой концепции, именуе­мой экзистенциальным правом.Его суть в том, что человек в критических, пограничных ситуациях не только оказывается перед выбором варианта поведения, но и принимает жизненно значимое, кардинальное решение (так называемое экзистен­циальное право в данной ситуации). Звеном, связывающим сознание человека и ситуацию, по мнению Ж.-П. Сартра, яв­ляется восприятие, постигающее смысл конкретного явления. Причем смысл этому явлению придает не только ситуация, но и весь внешний мир. Благодаря постижению смысла чело­век субъективизирует внешнюю реальность.

В философско-правовой мысли экзистенциальная парадиг­ма используется В. Майхофером, Е. Фехнером, Н. Пулантусом. Они полагают, что бытие права — это переживание социальным субъектом той или иной конкретной ситуации. По их мнению, правосудие призвано извлекать право из конкретных ситуаций, под которыми понимается личностное бытие человека с гам­мой его социальных чувств.

Сегодня сторонники экзистенциального права довольно часто обращаются к естественному праву, вытекающему из че­ловеческих экзистенциалов. Е. Фехнер даже связывал напря­мую постижение смысла личностного бытия с естественным правом. При этом позитивное право он охарактеризовал как систему мертвых, механических правовых норм.

Французский философ-экзистенциалист Габриель Марсель (1889—1973) в работе «Быть и иметь» отмечал, что экзистен­циальное право подразумевает служение праву, которое рас­крывается человеку как божественное присутствие. Обладать таким правом человек может, но не рационально, а экзистен­циально, интуитивно[10].

На философию права, как и на многие другие теории, су­щественное влияние оказала философия психоанализа Зиг­мунда Фрейда (1856—1939). Как известно, его учение основано на идее доминирующей роли бессознательного, прежде всего, бессознательных импульсов сексуального характера. Субли­мация сексуальной энергии лежит, согласно Фрейду, в основе социокультурной деятельности человека. Среди социообразующих факторов первостепенное место занимает право, которое позволяет формировать механизмы экономического, полити­ческого и духовного господства и подавления. На этой основе возникают не только неврозы, но и асоциальное поведение, преступления.

Философия психоанализа исследует также проблемы, свя­занные со становлением государства, разработкой правовых и моральных норм, санкций и др. В современных условиях фрейдовская концепция широко используется некоторыми тео­ретиками философии права для обоснования природы и сущ­ности конфликтов в системах «человек-общество» и «человек-государство»; для интерпретации применяемых норм и санкций; для описания форм социального контроля; для объяснения на­сильственного воздействия на человека традиций, культуры, стереотипов.

Неоднократно предпринимались попытки распространить учение Фрейда об индивидуальном бессознательном на социетальный уровень. Например, немецкий неомарксист и неофрей­дист Эрих Фромм (1900—1980) показал, что общество нельзя изучать в отрыве от бессознательного в индивидуальном пове­дении, поскольку общество и индивид объединены не только объективными условиями, но и бессознательными факторами как индивидуального, так и коллективного уровня, а человек индивид одновременно является и человеком-участником со­циальной жизни[11].

С конца 30-х годов XX в. по сей день в философско-правовой мысли наблюдаются попытки обосновать право как интегра­ционную основу общества. Это обусловлено поисками альтер­нативы «экономическому материализму» К. Маркса, прежде всего, его теории базиса и надстройки, а также стремлением доказать, что не революция, а только право является средством совершенствования общественной жизни.

Такой подход характерен для неореализма, неофрейдиз­ма и неомарксизма.

Право, по мнению неореалистов, — это реализация чело­веком судебных решений. Непрерывно изменяясь, оно служит эффективным средством достижения социальных целей. Одна­ко общественная жизнь опережает изменение права, поэтому возникшее несоответствие преодолевается решениями, кото­рые выносят судьи.

Таким образом, неореализм стремится доказать, что целост­ность общества обусловлена не формальным, абстрактным нравом, а вердиктами судей. Неореализм отводит ведущую роль здравому смыслу как важнейшему средству принятия решений и улаживания конфликтов. Много внимания этой проблеме уделял английский философ Джордж Эдуард Мур (1873—1958), который связывал истинность суждений «здраво­го смысла» с анализом обыденного языка. Последователи Мура ввели в философию права лингвистический анализ «правового языка», эффективно использующийся в процессе законотвор­чества и при интерпретации законов.

Американский социолог русского происхождения Питирим Сорокин (1889—1968) рассматривал правовую реальность в культурологически-реалистическом плане. Он исследовал культуру как целостность, состоящую из пяти основных си­стем — религии, этики, искусства, философии и науки. Этика, в свою очередь, включает две подсистемы: право и мораль, которые посредством норм (или «истин») определяют отношения людей. Содержание правовых «истин» зависит от одного из трех типов культуры: чувственного, в котором доминиру­ет непосредственное чувственное восприятие правовой реаль-i юсти; идеационального, в котором преобладает рациональная оценка и абстрактное осознание правовой действительности; идеалистического, в котором господствует интуитивное вос­приятие этой действительности. Кроме того, содержание правовых «истин» и права в целом зависит от системы ценностей, присущей тому или иному типу культуры.

Таким образом, философско-правовая концепция П. Соро­кина исходит из того, что право — это центральный ценност­ный элемент «культурной суперсистемы».

Изучая основные формы актов поведения, П. Сорокин по­ставил ряд важных философско-правовых проблем, в частно­сти, соотношение дозволенного и недозволенного, должного и сущего в поступках людей; выделил различные формы реа­гирования на чужие поступки — «должные», «рекомендуемые» и «запрещенные»; исследовал соотношение преступления и на­казания, подвига и награды[12].

Другой социолог, Георгий Давыдович Гурвич (1894—1965), разрабатывал метатеоретические основания философии права с позиций плюрализма, а также методологические подходы для определения этих оснований. Он рассматривал право на осно­ве интеграции идей К. Маркса, П. Ж. Прудона, Э. Дюркгейма, М. Вебера и др.

По Гурвичу, метатеоретическая основа общественного зна­ния, в том числе и правового, — «диалектический гиперэмпи­ризм», который позволил ему выделить 162 типа права, провести различие между социальным правом (право масс, сообществ, общин) и межиндивидуальным правом (право отделения, при­ближения и смешения). У Гурвича юридическое начало как некая регуляция поведения заменяет собой социальное начало, а право выступает как совокупность воплощенных в жизнь идеальных норм, благодаря чему и образуется правопорядок.

Профессор философии права Упсальского университета А. Хегерстрем (1868—1939) интеграционной основой обще­ства считал следование «социальному инстинкту», моральному долгу, божественной власти и юридическим законам.

В целом Упсальская школа философии права известна тем, что на первое место ставит проблемы «уважения и обязанно­сти». Обращение к этим категориям осуществляется в рамках этической теории эмотивизма, сочетающей идеи постпозити­визма и иррационализма. Эта теория утверждает, что нормы не могут быть ни истинными, ни ложными, а служат лишь для выражения эмоций.

Таким образом, реанимируется идея противопоставления позитивизма и антипозитивизма, причем предпочтение отда­ется позитивистской парадигме.

[1] См.: Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 13. С. 9.

[2] Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения: в 3 т. Т. 3. М., 1979.. С. 364.

[3] См.: Там же. С. 273.

[4] См.: Шопенгауэр А. О свободе воли // Шопенгауэр А. Свобода воли и нравственность. М., 1992. С. 122—123.

[5] Там же. С. 56.

[6] Там же. С. 56.

[7] См.: ЧетвернинВ.А. Современные концепции естественного пра­ва. М., 1988.

[8] См.: Руткевич Е. Д. Питер Людвиг Бергер. Томас Лукман // Совре­менная американская социология. М., 1994. С. 195—251.

[9] Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуаль­ности. М., 1996. С. 239—240.

[10] См.: Марсель Г. Быть и иметь. М., 1994. С. 149,157.

[11] См.: Фромм Э. Миссия Зигмунда Фрейда. М., 1996.

[12] См.: Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 32— 155, 427—504.